На языке канцеляритов

      В Бельгию они не полетели. Зоя не оценила эту идею даже ради вафель и шоколада, и Ксюша сама ужаснулась продолжительности перелёта из Бельгии в Москву, а мотаться через Германию ни желания, ни смысла особого не было. Поэтому вафли отправляются есть в кафетерий на набережной. Это последний день в Берлине, вечером — уже самолёт, и хотя обе уже скучают по домашнему уюту, в тишине чувствуется грусть.       Зоя за весь завтрак не произносит ни слова, пытаясь разложить эмоцию по полочкам, добраться до первопричины: с чего ей тосковать? Хорошая погода, красивое место, семь спокойных дней без раздражающих звонков, постных рож, идиотских документов и ошибок. Семь дней в Ксюшиных объятиях, в разговорах с ней, в улыбках и поцелуях…       Из раздумий вырывает щелчок камеры, и Зоя поднимает растерянный взгляд.       — Ты когда не чувствуешь, что улыбаешься, — шепчет Ксюша, рассматривая фотографию в телефоне, — у тебя это так мило выходит.       Она поворачивает экран к Зое, демонстрируя её же лицо. Взгляд опущен, скрыт за ресницами и прядкой спавших на лоб волос, уголки губ словно только дрогнули в улыбке и застыли, не образуя ни ямочек, ни морщинок… Белая крупная вязка косичкой у свитера и рассеянный свет с улицы только добавляет образу нежности.       Ксюша сдерживает внутри себя желание расцеловать Зою, наблюдая за её растерянностью, будто та понятия не имела, как вообще выглядит со стороны.       — В рамку и…       Она запинается, вспоминая, как всегда фыркала, находя чужие фотографии на чьих-то рабочих столах, прикроватных тумбочках, полках, стенах, на обоях в телефоне…       Зоя думает, что это — уже ни в какие рамки не лезет. Это что-то… слишком уж сентиментальное. Слишком трогательное. Слишком… приятное? Это вообще — что? Как реагировать, Зоя понятия не имеет, она даже комплименты так редко получала, что никогда не умела в себе какие-то достоинства признавать. Комплиментом всегда был страх в чужих глазах и беспрекословное исполнение приказов.       — Т-ты вот… как ляпнешь что-нибудь, Ксюш… — запинается, в пустую тарелку взглядом упираясь. Там только пудра и мятные листочки.       В голову жар ударяет, румянцем на щеках проступая. Ксюша убирает телефон и через стол рукой тянется, Зоину руку накрывая, сжимает. Смотрит всё так же… восхищённо и нежно, отчего у Зои в груди щемить начинает, и она тушуется окончательно.       — Ты прекрасная. Mein Wunder, — говорит, не переставая улыбаться, тыльную сторону ладони большим пальцем поглаживает. И Зоя от переизбытка чувств близка к тому, чтобы разрыдаться.       Ксюша не знает, какими ещё словами свою любовь выразить. Даже если напрямую скажет — всё равно недостаточно будет.       Зоя из-за стола резко встаёт, подбородок к ключицам прижав, и Ксюша за ней следом дёргается, но Зоя, обойдя стол, становится рядом и в одно с Ксюшей кресло опускается, почти к ней на колени, и жмётся, обнимая. Носом шмыгает. Ксюше ничего не остаётся, как обнять её в ответ, по голове гладя. Жмурится. В макушку Зою целует.       Замечает взгляды из-за соседнего столика, женщина головой качает, цокает — Ксюша ей язык показывает, и обратно Зое в волосы утыкается, глаза прикрыв, чтоб всех этих жизнью обиженных не видеть. Она и сама, наверное, такой была, злилась и не терпела, когда чужое счастье замечала. Но только губы поджимала и глаза отводила, зная: в ней и только в ней проблема. Она — одна огромнейшая проблема…       Но теперь у неё есть Зоя, она есть у Зои, и ей тоже плакать хочется — от счастья.       Наверное, сейчас самый момент сказать… Но хочется уединения и сокровенности, и Ксюша молчит.       Ich liebe dich. Je t'aime. Jag älskar dig. Я кахаю цябе. Я кохаю тебе. Мiluji tě. Kocham cię. Wǒ ài nǐ.       Ксюша запрокидывает голову, всматриваясь в белый-белый сводчатый потолок, и давит смешки. Ей нравится это чувство. Нравится Зою — вот так чувствовать. К ней это чувствовать. Не прошло и ста лет.

***

      Они гуляют по парку, как подростки, держась за руки и попеременно пряча их в карманы друг друга.              — Скорей бы лето, — вздыхает Ксюша, ёжась.       — Зачем?       — Руки зябнуть не будут. И лицо. И можно будет мороженое в рожках есть.       — Ты же в курсе, что есть перчатки? — Ксюша скептически выгибает бровь: и почему тогда Зоя их не надела?       — Перчатки для слабаков, — фыркает, крепче сжимая Зоину руку в своём кармане.       Зоя прыскает.       Смеяться с Ксюшиного сарказма, ехидства и иронии — это тоже — что-то слишком. Но у неё не выходит сдержаться, зачастую, даже если они на серьёзную тему говорят, и сейчас она Ксюшу плечом в плечо толкает, сама не зная, какую реакцию хочет получить.       Зоя маленькая, хрупкая, как Ксюша говорит, а чувств много, сильных; к Ксюше — особенно.       Они набредают на заброшенный парк аттракционов — или же просто закрытый на зиму. Ксюша моргает, вспоминая как Женька после двух дней пропажи наматывал круги на карусели, и чувствует диссонанс.       — Можно было бы покататься, — говорит Зоя невпопад, и Ксюша переводит на неё непонимающий взгляд. Та поясняет, кивнув на карусель: — Если б было лето.       Если б было лето, значит, что они вместе были бы больше года — или чуть меньше, смотря откуда начинать отсчёт. И этим осознанием они чуть ли не синхронно задыхаются и спешат уйти.       В другой стороне парка они покупают безалкогольный глинтвейн и занимают обычные качели на детской площадке; детей всё равно нет. Греют пальцы уже о стаканчики, мерно покачиваясь, и думают о том, что им повезло, что до лета ещё — полгода почти. Столько времени друг для друга, столько ещё моментов вместе…       — Мы должны сходить в Ботанический сад в конце весны, — напоминает Ксюша.       — Купить кактус.       — И ящерицу.       Зоя смотрит на неё удивлённо, Ксюша дёргает уголком губ.       — На пикник сходим? — предлагает, и Ксюша, всматриваясь в стаканчик, кивает:       — Угу. А на поезде — куда-нибудь не далеко?       — Хорошо. А пока зима можно на коньках покататься… Ты умеешь?       — Не-а. Можно в театр сходить.       Вопросы превращаются в предложения, предложения — в утверждения, потому что на самом деле не так важно, чем именно они будут заниматься; не так важно, что чужое занятие само по себе не отзывается внутри восторгом — главное, что вместе, главное, что другой этого так сильно хочется, что получить удовольствие от чего-то непривычного и непонятного становится совсем просто.       У Зои пробегает шальная мысль в голове. Она даже до конца сформулировать это не может — но момент такой подходящий и она зовёт:       — Ксюш? А давай… квартиру купим, — выпаливает и частить начинает, объясняя, ловя ошалевший Ксюшин взгляд: — Нашу, совместную. Чтоб… Сделаем там всё вместе.       Ксюша гнёт брови, пытаясь осмыслить. Представить. Понять. Усмехается, будто бы случайно, и улыбается.       — Тогда уж лучше дом. Небольшой. С джакузи, верандой, садовыми качелями. И телеком нормальным.       Зоя посмеивается: Ксюша не раз уже ругалась, что надоело ноут туда-сюда таскать и перед ним в позе креветок сворачиваться — хоть она и преувеличивала. А ещё они перестанут биться коленками и локтями о стенки ванны, сделают отдельный кабинет для работы и кучу уютных мест, где смогут обниматься. Зоя, допив глинтвейн, раскачивается сильнее — от счастья.       Ксюша сжимает стаканчик, понимая, что у неё новая мечта появилась. Она, глобально, всё ещё о покое и чтобы никакая зараза не трогала — но теперь в ней есть место другому человеку, место социальному, адаптивному, гибкому, надёжному, долгосрочному…       — Я люблю тебя, — беззвучно шепчет одними губами Ксюша остывшему глинтвейну — и смотрит на Зою. Зоя смотрит в ответ и смеётся.

***

      Переступая порог в два часа ночи, измотанная и продрогшая, Зоя понимает, что никогда так по дому не скучала и никогда такого счастья не испытывала, вдыхая привычный запах. И жмётся к Ксюше. Они наспех душ принимают, поддерживая друг друга, и ложатся в кровать. Ксюша из чемодана только костюм плюшевый достаёт и в Зоиных объятиях утраивается:       — Обнимай.       Зоя руки под кофту запускает, греясь, и носом в шею тычестся, губами мажет неаккуратно, словно больше возможности не будет. Сжимает Ксюшу крепко-крепко, отчего та кряхтит — и посмеивается, лицо под поцелуи подставляя.       Утром она просыпается мокрая как мышь, из чего делает вывод, что для сна костюм не пригоден.       — Это из-за одеяла, — говорит Зоя, принося кофе в постель. Потому что они обе оказались укрытыми к утру. Ксюша откидывает уголок, давая возможность Зое удобно устроиться, и забирает свою чашку.       Плюшевые рукава закрывают кисти до самых кончиков пальцев, и Зоя не может сдержать умиления. Заваливается на Ксюшу, заставляя её развести руки, спасая кофе.       — Теперь ты мне обнимай, — говорит и укладывается в Ксюшины объятия. Она скидывает с себя одеяло, оставляя прикрытыми лишь стопы и жмурится от удовольствия.       Чувства кажутся такими же мягкими — плюшевыми. Скажи ей кто раньше, что она будет себя так вести, рассмеялась бы в лицо, до слёз и сведённых мышц живота. А сейчас… даже больше, чем просто хорошо.       Они почти весь день в постели проводят за выбором дома, уделив только несколько десятков минут тому, чтобы разложить чемоданы, и периодически на заказанную еду отвлекаясь.       Вставать за три часа до работы никому не охота, а в пределах МКАДа вариантов не так много, особенно, если исключить ту же Рублёвку, где только дворцы и музеи современной архитектуры. Впрочем, в итоге это оборачивается плюсом: много времени на обсуждение они не тратят. Встаёт вопрос только о том — когда?       Ксюша ложится на спину, откладывая телефон с вбитым номером риелтора собственника.       — А чего тянуть? — пожимает плечами Зоя, продолжая листать вкладку с объявлениями. Взгляд больше ни на чём не задерживается. — Надо брать, пока есть возможность.       — Логично… Странно просто… Слишком глобальное изменение.       Она ещё от прошлого не до конца отошла — когда к Зое переехала, до сих пор какие-то открытия в себе находит, эмоциональные всплески… Кажется, что вот-вот должна какая-то стабильность появиться, а они что-то новое придумывают. И не то чтобы Ксюша не хочет — страшно просто.       В нормальных отношениях…       — Если хочешь, с переездом можем повременить. Сейчас просто купим, чтоб потом не искать… — Зоя придвигается ближе, нависая. Ксюша фокусирует на ней задумчивый взгляд. — Тебя это пугает или сам факт?..       Зоя понимает, что покупка совместной недвижимости — это уже серьёзно. Большими буквами в договоре отношений: «СЕРЬЁЗНО». И то ли она себе задумываться не позволяет, то ли на самом деле не переживает, а может в очередной раз ошибку совершит и только потом последствия разгребать будет.       У Ксюши зрачки дрожат, словно она ответ на Зоином лице высмотреть пытается.       — И то, и то, наверное… — она дёргает уголком губ. В конце концов, у них с наскока всё не так плохо получилось. — Но это так, для проформы. Мне нравится эта мысль.       Она костяшками пальцев Зоиной щеки касается, гладит, задевая рукавом, и улыбается.       — Мысль о том, что тебя это пугает?       — Зо-ой!       Зоя склоняется и в губы целует.       А потом они договариваются о покупке.