На языке канцеляритов

      Зою трясëт, словно от температуры, и двигаться невозможно — особенно, потому что Ксюша рядом. Словно она еë стесняется. Ксюша сама будто бы о воздух спотыкается, дëргается и вздрагивает, движения обрывает, передумывая в последний момент, Зоя к ней спиной или боком поворачивается, собственную неловкость пряча, пока они из ванной выходят.       Зоя трëт шею, цепляется за свои плечи и кисти, и Ксюше за этим наблюдать — больно физически. Она Зою ловит, на кровать садясь, к себе привлекает, ладонями по макушке гладит, вискам, лицо обхватывает, голову к себе на плечо укладывая, по плечам и спине проходится, по бокам и сцепляет на пояснице.       — Успокойся, — шепчет, а у самой голос хриплый. Зоя кивает, но словно лишь сильнее напрягается в Ксюшиных руках. Ксюша жмурится, обнимая еë крепче и глубоко вдыхая, готовясь всë ещё раз, подробно объяснить. Она даже у себя в голове это с трудом уложила… — Зой, я… я просто из себя вышла. Я-я… забыла, что у нас… это не самой собой разумеющееся… Я забыла, что нужно стараться, особенно… когда ты сбежала, я не выдержала. Я пересралась ни на шутку, думала… даже не знаю, что я успела надумать, когда поняла, что тебя дома нет и ты без телефона, — Ксюша ведëт ладонями по спине, глубоко вдыхая снова — Зоин запах, убеждаясь, что она теперь рядом. Наверное, даже когда Тихомиров пропал, Ксюша больше раздражена была, чем за его жизнь боялась. Тогда в принципе соображать плохо получалось, а позавчера в голове перемкнуло — словно в пропасть проваливалась. — И потом… мне казалось, местами, что ты совсем уйдëшь, а ведь… это такой пустяк, — у неë вырывается истерический смешок. — То есть… я не знаю, как так вышло.       Зоя вздыхает судорожно, прижимается к Ксюшиной шее губами.       — Я не хотела сделать хуже, — давит тихо, испуганно. — Я сорвалась, я тебя… — вздох, — выбесила… я не хотела наговорить ещё лишнего. Я не знала, что делать. Я устала. Меня тошнило от страха. Я не знаю, почему я вдруг так себя почувствовала. Я не вытерпела — этому словно конца не было, и если б я знала… Это всë так глупо закрутилось, — она сглатывает и вздрагивает. — Мне стыдно, Ксюш. Мне так жаль!..       Ксюша пальцами в волосы зарывается, к себе ближе прижимая. Чувство вины выплëскивается через край, давя на сердце непомерной тяжестью, в лëгкие заливаясь.       — Мне тоже, Зой, мне так невыносимо жаль!.. — выдыхает, лбом в плечо упираясь. Зоя носом по виску ведëт, шепчет:       — Что мы будем делать, Ксюш?       Она открывает и закрывает рот, отстраняясь и опуская взгляд. В голову новой волной ударяет горячее.       — Я… надо ещё один проект подготовить, привести в порядок то, что эти сделали за выходные, ну, с тобой… И у меня две встречи в среду и кабин в четверг, — она языком по кромке зубов проводит, сглатывая снова образовавшийся в горле тревожный ком. Руки с Зоиных плеч соскальзывают; она кивает, удерживая Ксюшины ладони.       — Я планомерно загружена, включая тридцать первое. Но терпимо.       — Я буду тебе звонить! — выпаливает Ксюша, чувствуя сердцебиение, и тут же тушуется: — Но я не знаю, как справиться с этим цейнотом в моей голове. Это… как будто ничего не работает.       — Ты не ходила к терапевту в воскресенье?       Ксюша стыдливо качает головой. Зоя вздыхает и, привлекая еë к себе, запускает пальцы в еë волосы.       — Позвони ей.       — Сейчас что ли? — дëргается Ксюша. Зоя пожимает плечами:       — Время десять.       Она подталкивает Ксюшу и на кухню уйти хочет, чтобы не мешать, но та еë за руку цепляет и смотрит моляще. И Зоя обратно садится рядом. Ксюша к ней жмëтся, пока номер набирает, в гудки вслушивается, а потом дрожащим голосом исповедь свою начинает — и сжимает крепче Зоину руку. Водит большим пальцем по тыльной стороне ладони, к груди прижимает, целует костяшки. Зоя не может не слушать, хоть и пытается, а Ксюша даже не стесняется, не скрывает ничего, и Зою мурашки пробирают. Не то чтобы она этого не знала, но Ксюшины чувства обнажëнные странно слышать — слишком личное. О том, что Ксюша опоздала с тем, чтобы помочь себе, что слишком далеко всë зашло, что всë, что помогает, уже раздражать начало — и от этого ещё хуже. Что она устала-устала-устала-устала…       Зоя не слышит, что терапевт Ксюше отвечает, но по еë лицу понимает: не то, что хотелось бы слышать. Зоя знает. Она Ксюшу в висок целует, за плечо приобнимая. Ксюша чему-то кивает, угукает послушно, а сама губы облизывает, кусает и лоб морщит. Час, наверное, они разговаривают, и Ксюша потом Зое в изгиб шеи со стоном утыкается, телефон отбросив.       — Не могу так, заебало всë, — выдыхает тихо. — «Останавливай себя в моменте», «ставь будильник», «попроси помощи», — она показательно хнычет. — Это просто безнадёжно. Если я весь комп бумажками увешу… Эти же все… А я не могу дышать этим блядским квадратом, у меня панички начинаются!..       — Поехали с утра во дворик, — не задумываясь, Зоя предлагает. Ксюша отстраняется возмущëнно.       — Зой, ну некогда!.. Я не могу ни о чëм думать!       Зоя, еë обратно возвращая, ладонь ей на лоб кладëт, целуя тут же, и волосы зачëсывает, словно физически лишние мысли из Ксюшиной головы выгоняет.       — Я понимаю. Я слышала, — Ксюша полчаса только терапевту пересказывала обстановку на работе — и Зоя между делом о многом была в курсе. — Давай разберëм всё ещё раз.       Ксюша вздыхает, но кивает и позволяет Зое навести порядок в еë делах и голове. Зоя включает ноутбук, папки достаëт и раскладывает всё, что осталось, в кучу скинутое от паники и суеты, разгребает, пальцем, указывая на даты, сроки и разъясняя самые простые пути решения. А потом папку закрывает перед Ксюшиным и откладывает, отчего та глаза округляет и смотрит чуть ли не с ужасом.       — И вот это вот всë — десятого января. Поняла?       — А-а завтра что?       — Завтра — заканчиваешь вчерашне-сегодняшнее и всё. Потом совет по инновациям, встреча с киношниками, кабмин и всё. Всë-о-о!       Ксюша моргает, безысходность смаргивая.       — А твоя планомерная загруженность?       — Я справлюсь, — выдыхает Зоя, опуская взгляд. Челюсти крепко сжимает, осознавая, что, хоть они сейчас и поговорили, и решили всë — следующую неделю легче не будет — обратно в круговерть раздражения вернëтся и желания всем глотки перегрызть — а это сорванное горло, больная голова и истощение…       Ксюша хмурится:       — Мне не нравится эта формулировка. Зой? — она вздыхает, дëргает уголком губ, отодвинуться пытаясь, но Ксюша еë на себя тянет, укол вины чувствуя. — Гос-споди… Иди сюда, милая, — она еë обнимает, в лоб целуя. — Три дня назад просила — а теперь стесняешься? — Зое сказать нечего. Она губы поджимает — и правда стесняясь; проще всë самой пережевать, чем снова Ксюшу до истерики доводить. Она осознаëт, что мысль неверная — губу прикусывает и из Ксюшиных рук не вырывается, хоть сердце в глотке биться начинает. — Я буду с тобой. Ты поговоришь завтра со своим психотерапевтом?       Зоя горло прочищает:       — Я догадываюсь, что она скажет, и мне это не понравится.       — Для этого мы к ним и ходим, — усмехается Ксюша, продолжая еë по голове гладить. — И что она скажет?       — Что это нормально, — вздыхает Зоя, прикрывая глаза. — Что это закономерно вытекает из нашего предыдущего с ней обсуждение. Раз я теперь сконцентрирована на «нас», на себе в контексте нас двоих, то логично, что я нуждаюсь в тебе как в чëм-то жизненно необходимом. Что это новое для меня ощущение нормально, потому что наши с тобой отношения в целом… новое для меня ощущение. А я ведь…       Зоя тушуется и жмурится. Она не может сказать «было», хоть и нуждалась однажды в ком-то так сильно, и раствориться была готова, и горы свернуть… Но больнее и обиднее тогда было совсем по иным причинам — потому что много не знала, потому что в ответ что-то другое чувствовали. То, что было, Зоя любовью звала, но за всю жизнь этот термин в себя только ложь включал.       — Хорошо, что ты это озвучить можешь, — улыбается Ксюша, снимая напряжение. — Уже полдела.       Зоя отстраняется, садится прямо, Ксюшу в слабом свете лампы рассматривая. Нежность к ней сейчас зашкаливает, разрывает изнутри — и желание к ней под кожу залезть и до скончания времëн не отпускать не позволяет смолчать.       — Можно поцеловать тебя?       Ксюша выгибает брови от удивления — от того, насколько серьёзно Зоя это спрашивает, без намëка на игривость. Но этому есть объяснение — ровно то же, из-за чего Зоя упрямо твердила, что следующую неделю она собралась без какой-либо поддержки справляться. Ксюша кивает и целует еë сама. Зоя вздыхает прерывисто, прижимается к губам крепко-крепко, прихватывает своими — так жадно, так отчаянно… Ëрзает, цепляясь за Ксюшины плечи, и та еë язык тела понимает прекрасно, хоть Зоя себя в руках держит.       — Хочешь меня? — спрашивает, отстраняясь и заглядывая Зое в глаза. В них смущение на грани с паникой и на щеках моментально проступает румянец, и Зоя мычит, не зная, что ответить.       Она врать не может, а признаться, что возбудилась невозможно за три секунды — наглостью ей сейчас кажется.       Ксюша целует еë глубоко, языком в рот проникая и выбивая из груди глухой, неловкий стон. Самой разнеживаться у Ксюши сил нет, но…       Она гладит Зоину поясницу под футболкой, легко ведëт вверх по спине и касается едва груди, задевает пальцами сосок будто бы случайно. Зоя вздрагивает, охнув.       — Ксень?..       — Всë хорошо, — Ксюша улыбается, отстранившись. На Зоином лице растерянность и губы искревлены настороженно. — Хочу сделать это для тебя. Если ты хочешь.       Она снова в глаза смотрит, цепляет полы футболки, собираясь еë стянуть. Зоя вздыхает:       — Меня разорвëт, — но поднимает руки и откидывается, опираясь на них, подставляя Ксюше грудь и напряжëнный живот.       — Тебе полезно.       Они смеются коротко, а Ксюша садится к Зое на бëдра, целуя в шею. Она Зоиного тела касается пальцами, ладонями и губами беспорядочно, заставляя еë дышать рвано и взгляд отводить. Мочка уха, линия челюсти, шея, грудина, грудь и соски, рëбра, живот и тазовые косточки едва-едва. Вверх и вниз, медленно, проникновенно. От тоски и пережитого за последние пару дней и часов в частности Зоя чувствует всë сверх меры, точно проводом оголëнным по коже, кончиком ножа. Мышцы сводит до боли от желания, а Ксюша не торопится с неë шорты снимать. И Зоя не просит, растворяясь в прикосновениях, пальцы на ногах подгибает и под Ксюшину ласку подставляется; вес на одну руку переносит, второй за еë плечи цепляясь, ладонь на щëку кладя, когда та в губы целует, и в волосы пальцами зарываясь, когда ниже спускается. Ксюшину улыбку рассеянную кожей чувствует.       Секс в их отношениях — кодовое обозначение, что всë нормально, маркер стабильности и благополучия. Способ все проблемы решить, пока слишком далеко не зашли. Как сейчас…       Ксюша отрывается и слазит, рядом садясь.       — Ложись, — говорит, и Зоя послушно на кровать падает.       Ксюша снимает с неë шорты вместе с бельëм, и лëгким движением заставляет ноги в коленях согнуть и развести. Ложится между, внутреннюю сторону бëдер поцелуями покрывая, обнимает, ладонями живот оглаживая, кости тазовые, рëбра. Зоя выгибается, навстречу подаваясь, дышит тяжелее в предвкушении, руки к рукам Ксюшиным тянет, сжимает. Ксюша медленно-медленно губами к лобку движется, к клитору… Языком между половыми губами проходится, собирая обильно выступившую смазку, и Зоя стонет несдержанно, крупно вздрагивая.       Делать своей жаждущей женщине кунилингус — замечательный способ не думать вообще ни о чëм и наслаждаться вдобавок ко всему.       Ксюша на клитор давит, по кругу ведëт медленно, не желая заканчивать всë слишком быстро, хотя чувствует — Зое многого не нужно. Одно неосторожное движение, одно чрезмерное усилие, к каким они привыкли… Ксюша прикрывает глаза, то едва проникая языком внутрь, то проходясь им широко, то клитор посасывая нежно, то поцелуями лëгкими дразня. Зоя хнычет и стонет, изнывая, Ксюшины пальцы сжимает, ноги к еë телу прижимает неуклюже. Ксюша носом по бедру ведëт, целует, садясь, и нависает над Зоей — та еë мгновенно в поцелуй утягивает, обнимая так крепко, что Ксюша на неë чуть не валится. Рукой вниз спускается, на груди чуть задержавшись, на животе… Вульву ладонью накрывает и, по клитору проходясь, два пальца вводит легко, заставляя Зою дëрнутся с громким стоном. Ксюша двигается всë ещë неспешно, напряжение всë усиливая и усиливая, зная, как ярко потом Зою накроет; кожу на шее и груди уже не губами прихватывает — прикусывает слегка на каждый толчок. До мочки уха добирается, большим пальцем клитор массируя, и Зоя не выдерживает, сжимается, дëргается, точно еë судорогой сводит и замирает так неестественно, Ксюшино имя выстанывая глухо. Чувства из груди с каждым выдохом выталкивает — с каждым новым Ксюшиным медленным движением внутри. Скулит, всем телом к Ксюше прижимаясь, и на плач срывается, голову в сторону повернув. Ксюша рядом садится и обнимает еë, укладывая к себе на колени.       Зоя еë за одну руку обнимает, а другой Ксюша еë по голове гладит и плечу. Покрывалом ноги прикрывает и думает, что нужно было запастись стаканом с водой. Ксюша склоняется, то в висок, то в щëку целуя, прядки с лица убирает, нежит еë, давая запертые всë это время чувства наружу выплеснуть. Размышляет, как бы им приноровиться такое безопасно проворачивать, без битой посуды предварительно и карусели самоуничижительных мыслей.       Когда Зоины рыдания становятся остаточными всхлипами, у Ксюши с языка рвëтся странное, и она прочищает горло.       — Nur eines möcht ich nicht: daß du mich fliehst.       Ich will dich hören, selbst wenn du nur klagst.       Denn wenn du taub wärst, braucht ich, was du sagst       Und wenn du stumm wärst, braucht ich, was du siehst       Und wenn du blind wärst, möcht ich dich doch sehn.       Du bist mir beigesellt, als meine Wacht:       Der lange Weg ist noch nicht halb verbracht       Bedenk das Dunkel, in dem wir noch stehn!       So gilt kein: «Laß mich, denn ich bin verwundet!»       So gilt kein «Irgendwo» und nur ein «Hier»       Der Dienst wird nicht gestrichen, nur gestundet.       Du weißt es: wer gebraucht wird, ist nicht frei.       Ich aber brauche dich, wie’s immer sei.       Ich sage ich und könnt auch sagen wir.       Она слова из недр памяти достаёт, и голос особенно хриплым выходит, потому что сентиментальность где-то в прошлом осталась, потому что природа их с Зоей отношений к такому не располага…ла… раньше. А теперь всё запутанно и слишком близко, и ночь такая… откровенная. И Ксюше что-то сказать — необходимо, что-то долго говорить, чувства свои объясняя, но у самой слов больше нет, закончились, выгорели. И стихотворение тоже — не длинное.       Зоя молчит, замерев, а потом шепчет:       — Я не знала, что ты читаешь стихи.       — Это безумие юности, — Ксюша отмахивается: — Вспомнилось.       — С подтекстом?       В её голосе весёлость, и Ксюша позволяет себе усмешку:       — Ну а как иначе?       Зоя встаёт с её колен и коротко целует в губы. Лбом ко лбу прижимается и выдыхает, прикрыв глаза:       — Спасибо. Не отвечай ничего, — она головой качает, взгляд за спадшими на лицо прядями пряча. — Просто спасибо.       — А если я тебе тоже благодарна? — не выдерживает Ксюша, волосы ей за ухо заводя и заставляя на себя посмотреть.       Она Зою обнимает снова, крепко — отчаянно, не зная как ещё чувства этой силы выразить — показать. Потому что это не только про сегодня — это всё их знакомство охватывает, начиная с кальяна после Аляски и заканчивая каждым днём совместной жизни, каждым звонком, каждым напоминанием, каждой близостью, каждой ночью в обнимку, каждым взглядом сквозь весь остальной мир.       — Если я тебе за всё благодарна? Если я…       — Тогда скажи «спасибо» и заткнись, Нечаева.       Ксюша прыскает, и Зоя её по плечам гладит, сама усмехаясь.       — Ладно, — выдыхает, отстраняясь. — Иди в душ, а я сделаю нам чай, — она встаёт первая, но тут же склоняется снова, чтобы чмокнуть Зою в губы. — Meine Welt.       Зоя вздыхает прерывисто. Внутренности стягивает.       — Не слишком громко? — шепчет одними губами, пытаясь Ксюшины эмоции по глазам прочесть.       Ксюша с мягкой улыбкой качает головой. Зоя её в объятия притягивает, носом в живот утыкаясь.       — Съязвить хочется, но не могу. Ты для меня — всё.       — А это не громко?       — Пора это признать, да? — Ксюша гладит её по голове, перебирая прядки. — Кажется, это причина всего произошедшего.       — Ты удивительно проницательна, дорогая.       Зоя усмехается, задирает голову, улыбаясь — и ответную улыбку наблюдая.       Зоя помнит — мелькало где-то — что настоящие отношения это не про «не могу без тебя», а про «могу, но не хочу». А они настолько сильно друг без друга не хотят, что и «не могу» — тоже правда, не болезненная; просто им повезло невыносимо, просто они стараются так полно, все пустоты заполняя, что даже предполагать одиночество, бояться его — уже смысла нет.       И теперь они тревогу друг за друга отпускают легко. Ксюша чай заваривает, улыбаясь, словно ничего и не было. И она надеется — больше не будет.