MGPD Preferences

— Мне нужно будет уехать на недельку. Т/И вскидывает голову и смотрит на него растерянно и взволнованно. Вадим и сам не рад вообще-то, что оставит ее так надолго. Он и сам не думал, когда спасал несостоявшуюся самоубийцу, что так к ней привяжется. Забыл даже о главном своем принципе — не подпускать никого достаточно близко, чтобы потом не было больно. И ведь успешно следовал этому правилу, пока одной ночью не наткнулся на девчонку, которой вообще-то еще жить и жить, но которая упорно хочет покончить с собой. Она ведь думает, что он не видит. Не видит, как она в какие-то моменты просто погасает, выключается. Не видит царапины на ее предплечьях, которые она так упорно скрывает под длинными рукавами. Сначала он не придавал этому значения. Его работа научила замечать самые мелкие детали, но ему казалось, что он просто надумывает. Царапины проходили быстро, не оставляя следов, а Т/И никогда об этом не заговаривала. А Вадим пытался убедить себя, что она просто… стала ходить в приют для кошек, увлеклась разведением кактусов или что угодно еще. А потом царапины сходить перестали. Вадим видел, что они стали гораздо глубже и, казалось, их количество только увеличивалось со временем. Как будто «случайно поцарапалась» — это уже недостаточно весомое объяснение. Они хаотичной сеткой покрывали ее бледную кожу, а Вадим недоумевал, когда она успевает этим заниматься, если он практически все время стал проводить рядом с ней. Дагбаев на время закрылся дома, не выходя на улицу, и дал Вадиму уйти в заслуженный отпуск, который он собирался провести, лежа на диване, как любой нормальный человек. И ведь этой поездки-то не должно было случиться — до конца отпуска точно оставалась еще пара дней. Но Алтану приспичило уехать куда-то. Куда именно — он Вадима даже не информировал. Просто сказал приготовиться к вечеру. Впрочем, Вадим уже привык к таким заскокам начальника. При всем своем внешнем спокойствии Алтан частенько ведет себя как импульсивный подросток. Впрочем, на это у него есть он, Вадим, чтобы исправлять все последствия. Жестко и радикально, мать его. — Хорошо, — неожиданно спокойно говорит Т/И, и Вадим почти готов поверить, что все нормально. Но внутри все равно поселяется какое-то неприятное чувство. — Постараюсь приехать раньше, но не обещаю, — зачем-то объясняет Вадим, и Т/И кивает. — Хорошо, — пожимает плечами Т/И. — Точно? — прищуривается Вадим, пытаясь найти хоть какой-то признак того, что Т/И может быть… в своем обычном состоянии. Но она, кажется, выглядит нормально. — Господи, Вадим, да ничего со мной за неделю не случится, — смеется Т/И. — А расставания укрепляют отношения вообще-то. Ну, так говорят. Вадим верит ей. В конце концов, Т/И взрослый и разумный человек, она ведь не станет творить глупости, пока его не будет рядом. Да и сам Вадим совсем размяк, находясь постоянно рядом с ней, нужно и к своим прямым обязанностям приступить. Он вообще-то не нянька. Но на душе почему-то все равно неспокойно.

***

Когда Т/И перестает выходить на связь, Вадим злится на самого себя, что не прислушался к своим сомнениям. Он уже понимает, что происходит что-то… плохое, но изо всех сил пытается убедить себя, что ошибается. Он звонил ей каждый день, на протяжении всех дней, которые он находился здесь, в Гонконге, но на пятый день Т/И просто перестала брать трубку. Вадим пытается притворяться, что он не напуган, но черт, ему еще никогда не было так страшно. Он и сам не понимает почему — он не должен был так к ней привязаться. Никогда ведь не привязывался ни к кому, поэтому и был таким эффективным в работе. Что изменилось? Изменилось то, что в его жизни появилась одна глупая девчонка, которая слишком хотела умереть. Вадим ее в этом не винил, даже где-то понимал. После всего, через что ей пришлось пройти, самой логичной реакцией было облегчить себе страдания любым возможным способом. Он, Вадим, когда-то нашел отдушину в своей кровавой, но до абсурдного успокаивающей работе, а она… в этом. И все же Вадим готов признать, что ему очень не хотелось бы, чтобы она действительно облегчила себе страдания именно таким способом. — Мне нужно обратно. Вот так, без всяких предисловий, он заходит в комнату к своему непосредственному начальнику. Алтан от такой наглости, кажется, даже дар речи теряет — некоторое время он смотрит на Вадима хмурым взглядом, словно прикидывая, что бы сделать с зарвавшимся работником, а затем со вздохом кивает. Вадима такая покорность удивляет: Дагбаев никогда не отличался мягким характером. — Поезжай. Вадиму требуется некоторое время, чтобы осознать сказанное. — Что, даже возражать не будете? — Ты редко что-то делаешь без весомой причины, — пожимает плечами Алтан. — Значит, случилось что-то серьезное, если ты так неожиданно срываешься с места. Вадим молчит некоторое время и кивает. — Спасибо. Перелет от Гонконга до Санкт-Петербурга мучительно долгий. Т/И так и не вышла на связь, и Вадим уже понимает, что дома его едва ли ждет что-то хорошее. Он уже готов признать, что то, что он увидит, может принести ему боль, но он все равно останавливается, пытаясь собраться с мыслями, когда остается всего один шаг до получения ответа на все вопросы. Только открыть дверь и переступить порог. И тогда все прояснится. В квартире привычно тихо. Т/И вообще редко создает много шума, но эта тишина какая-то страшная… неестественная… Вадим проходит в ванную, как будто это самое логичное место, где может оказаться Т/И, но ее там не оказывается. Только в раковине лежат ножницы с неестественно бурыми следами на них. Вадим сглатывает, подходя ближе. На раковине тоже остались побуревшие следы. Он действует скорее на инстинктах и силе привычки. Оторвав добротный кусок туалетной бумаги, он берет ножницы при помощи нее и внимательно разглядывает их в тусклом свете единственной не перегоревшей лампочки. Давно ведь хотел заменить. Затем он медленно оглядывается по сторонам, замечая пару уже каких-то совсем коричневых следов на полу. Он бросает ножницы обратно и смывает туалетную бумагу, которой держал ножницы. А затем проходит дальше, в спальню Т/И. Там ее тоже не оказывается. Постель не заправлена, смята, как будто Т/И только-только встала с кровати. В комнату родителей Т/И он не заходит принципиально. Она и сама избегала этого места, старалась бывать там как можно реже. А без него она и вовсе не стала бы туда заходить. Остается два варианта — гостиная или кухня. И почему-то Вадима тянет в гостиную. Переступив порог, он не сразу понимает, что видит перед собой. Сначала ему кажется, что на диване, где обычно спал он, просто свалена куча вещей, никак не связанных между собой — какие-то старые платья, игрушки, книги, несколько его собственных вещей. Они сложены в каком-то странном подобии гнезда, в центре которого, сжавшись в комок, лежит что-то… кто-то. Вадим подходит ближе и поджимает губы. Прямо возле дивана на полу разбросаны какие-то бинты, перекись, йод, вата и куча других вещей, которые потенциально нужны при перевязке. Все они перепачканы в крови. Как будто Т/И еще какое-то время боролась, пыталась остановить кровь, но после сдалась, забралась на диван и так и потеряла сознание. Или Вадиму просто хочется верить, что это произошло случайно, по какому-то глупому стечению обстоятельств, что это не было ее сознательным решением? Она сжимает в руках его футболку, которая сейчас тоже испачкана в ее крови. — Даже записки не оставила, — невесело хмыкает он, потянувшись к ее волосам, чтобы убрать их от лица, но тут же отдергивает руку. Он пытается убедить себя, что ему не больно. Что это всего лишь еще одна смерть в его жизни. Что такого было у него много, а будет еще больше. Но получается плохо.