Лед внутри тебя

Припарковав машину напротив подъезда дома, где жила Аня, Костя почувствовал, как сердце вдруг сжалось – так отчаянно, болезненно, с тоской по тем недолгим минутам безмятежности и спокойствия, когда они могли быть только вдвоем, забыв обо всех проблемах, растворившись в прекрасном молчании ночных огней столицы, в безграничной любви, в тех эмоциях, которые копили весь день, урывками ухватывая редкие прикосновения и взгляды, понятные лишь им двоим. И Воронцов не мог описать словами, насколько сильно он нуждался в ней – в этих мимолетных улыбках, которые Аня дарила ему, в ее заливистом смехе, в объятиях – таких искренних и нежных, полных трепета и заботы.  Сглотнув вязкий ком в горле и прикрыв уставшие и чуть покрасневшие глаза, спортсмен потер переносицу. Воронцов в очередной раз взглянул на мелкие цифры на приборной панели, оповещавшие о том, что он, вероятнее всего, припозднился с визитом – было уже почти одиннадцать вечера. Костя знал, что Аня ложилась рано, потому как утренние подъемы всегда давались ей тяжело, но отчего-то надеялся, что сегодняшний день стал исключением. Переведя глаза на тускло освещенный уличными фонарями дом, он быстро отсчитал семь этажей и нашел нужную квартиру, а затем с облегчением вздохнул – свет в комнате Ани еще горел, а значит, у него был шанс поговорить с ней, извиниться за резкость и это жуткое, незаслуженно грубое обращение.  Взяв с соседнего сидения небрежно отброшенный получасом назад телефон, Костя быстро нашел номер партнерши среди недавних звонков, а затем, помедлив несколько мгновений, нажал кнопку вызова. С каждым гудком его сердце замедлялось, пропуская удар за ударом. Но ответа не было. И потому, заглушив двигатель автомобиля чуть небрежным и порывистым движением, спортсмен решительно захлопнул дверь машины, выходя на морозный ночной воздух. Попасть в подъезд не оказалось сложным: он помнил код, который вечерами набирала Аня, а потому быстрыми шагами поднялся на нужный этаж, на мгновенье застыв в нерешительности перед знакомой дверью: сердце билось в груди так громко, будто заглушало звуки остального мира. Коротко нажав на звонок, Костя в ожидании отступил чуть назад. И, будто по иронии судьбы, на пороге показался Виктор Петрович – как и в тот раз, когда Воронцов впервые пришел к партнерше, чтобы поговорить после серьезной ссоры, вызванной очередным недопониманием. Удивленно вскинув темную бровь, мужчина поправил очки, а затем негромко произнес:  – Ты не перестаешь меня удивлять, Константин. – Простите за поздний визит, Виктор Петрович, – поспешил извиниться спортсмен, осознавая, что и Татьяна Григорьевна, и все члены семьи уже наверняка готовились ко сну и точно не ждали гостей. – Но мне нужно поговорить с Аней. Обещаю, я не задержу ее надолго. В ответ Преображенский лишь задумчиво улыбнулся: конечно, он успел догадаться, что причиной плохого настроения дочери в последние несколько недель стал ни кто иной, как партнер. И Аня ясно дала понять: они поругались, но обсуждать подробности она не собиралась – по крайней мере, не сейчас. И если в этот вечер Виктор Петрович поначалу вновь списывал нежелание фигуристки разговаривать и отвечать хоть на какие-то вопросы родителей на банальную ссору – знал, что оба спортсмена имели сложные, вспыльчивые характеры, – то в конце концов его сомнения возросли с новой силой: спустя пару часов, когда Аня все же смогла успокоить нервы и унять тряску в руках и вышла, чтобы объясниться с родителями, мужчина заметил, что дочь вдруг начала болезненно прихрамывать. Но подробностей произошедшего на тренировке фигуристка так и не рассказала, ограничившись лишь тем, что неудачно упала с элемента и ничьей вины в этом не было – так случается, когда речь идет о спорте больших достижений.  – Я задам тебе лишь один вопрос и очень надеюсь, что ты будешь честен, – сложив руки на груди, строго произнес мужчина, внимательно всматриваясь в напряженное лицо Воронцова. – Должен ли я беспокоиться о том, что происходит с Аней в последнее время? – Я совершил ошибку, последствия которой сказались на Ане, – честно признался спортсмен: врать он не привык, наученный строгостью и однозначно отрицательным отношением тренера и дяди ко лжи и обману, а недоговаривать или умалчивать что-либо не хотелось, потому как он помнил, что когда-то дал обещание беречь партнершу, но сдержать его оказалось не так просто. – И прямо сейчас я должен хотя бы попытаться все исправить. Виктор Петрович продолжал угрюмо смотреть на стоявшего в дверях Воронцова, на лице которого читалось искреннее сожаление и виднелась острая необходимость поговорить с Аней: пусть даже это ничего бы не решило, он сделал бы первый шаг на пути, который, хотелось верить Косте, привел бы их к тем отношениями, что были раньше – теплым, доверительным, честным, и не важно – дружеским, партнерским или романтическим. Главное, чтобы Преображенская вновь сумела поверить ему. А с остальным Костя разберется потом.  В отцовском же сердце неистово боролись понимание и благосклонность к спортсмену, вера в его по-настоящему глубокое раскаяние – до этого момента сомневаться в надежности Воронцова не приходилось, и беспокойство за дочь, которая, Виктор Петрович прекрасно видел, в последнее время выглядела чересчур уставшей и измотанной всеми потрясениями, что выпали на этот и без того сложный и такой ответственный сезон. И только он с грузом в душе хотел попросить Костю отложить разговор на утро, чтобы Аня смогла хоть немного отдохнуть, отрешиться от проблем, чтобы оба партнера успокоились и обдумали все случившееся, как в арке, соединявшей коридор и прихожую, неожиданно показалась фигуристка.  Преображенская, чьи еще немного влажные волосы были собраны крабиком в незамысловатую прическу, действительно казалась изнуренной даже в домашней обстановке и мягком свете люстры. Ее тонкие ноги были обтянуты черной тканью леггинсов, хотя Костя знал: Аня никогда не носила подобную одежду дома, но вынуждена была теперь, чтобы не пугать родителей видом гематомы, которая наверняка уже начала проявляться после сильнейшего удара, полученного несколькими часами ранее. – Пап, кто там? – направляясь ближе к отцу, спросила фигуристка. И в миг, когда из-за спины Виктора Петровича показалась фигура Воронцова, Аня остановилась, а выражение ее лица мгновенно переменилось: брови нахмурились, а взгляд тут же стал леденяще отрезвляющим, едва ли не воинственным – фигуристка будто готова была продолжать сражаться, отстаивать свою правоту и очерчивать границы, которые все больше отдаляли партнеров друг от друга незримой стеной недоверия и непониманий. – Что ты здесь делаешь? – поравнявшись с отцом, который, не сказав ни слова, пристально наблюдал за поведением дочери, пытаясь понять, нужно ли было все же позволить им обсудить то волновавшее обоих так сильно, что напряжение, возникшее в момент, когда Преображенская подошла ближе, ощущалось буквально физически, или стоило выпроводить явившегося в столь позднее время спортсмена, чтобы не травмировать Аню еще сильнее.  – Нам нужно поговорить, – так же решительно произнес Костя, и в голосе его не осталось ни намека на вину, испытываемую пару мгновений назад: непроизвольно он вновь и вновь становился жестче, когда на глаза попадалась Аня – так сильно его разум сопротивлялся тому, что разрывало душу на части. – Кажется, я уже слышала что-то подобное от тебя не так давно, – слова партнерши больно резанули по сердцу, заставляя спортсмена вспомнить о том злосчастном разговоре, о безрассудном, абсолютно неверном решении, которое он принял, уверенный в том, что так будет легче для всех. Но легче почему-то не стало – никому из них.  – Я вас оставлю, – все же заключил Виктор Петрович, легко коснувшись напряженного плеча дочери в поддерживающем жесте.  Костя продолжал стоять в дверях, неотрывно глядя в лицо Ани: привычный теплый блеск голубых глаз больше не дарил любви, а ранил равнодушием, мягкие губы давно не касались его щеки при встречи во дворце, а всегда нежные и ласковые руки не давали таких необходимых объятий и прикосновений – приходилось довольствоваться одними только рабочими, отточенными за месяцы тренировок хватами, когда ладони фигуристки все же сжимали его. И это было больно – так невыносимо больно, что хотелось кричать от злости на самого себя, на эгоизм и желание победить, несмотря ни на что.  Но еще болезненнее было осознавать, что причиной всему был именно он, а потому Аня заслуженно наказывала партнера за все те страдания, на которые Воронцов обрек их обоих в желании завоевать золото: за бесчисленные вечера, проведенные в раздумьях о таком неясном теперь будущем, о количестве слез, пролитых от бессилия и отчаяния, от необходимости притворяться и мило улыбаться окружающим, когда хотелось просто забыть обо всем на свете.  «Какой глупостью было трактовать рассказ Павла Александровича именно так», – проносилось в голове спортсмена каждое утро, когда, выходя на ледовую арену, он видел весело смеявшуюся Аню. Она была такой со всеми, кроме него. Лишь редкие моменты привычных перепалок и шутливых ухмылок возвращали их в прошлое, давая небольшую передышку в этой необъявленной войне. Когда шаги Виктора Петровича стихли, а дверь в спальню родителей Преображенской закрылась, оставляя партнеров наедине, Костя криво улыбнулся: – Даже не предложишь войти?  В ответ Аня лишь красноречиво вскинула бровь, а затем, быстро оглянувшись, одним привычным движением сняла с вешалки мягкую флисовую кофту, которую по какой-то счастливой случайности так и не убрала Татьяна. Преображенская, накинув теплую одежду, кивнула партнеру, чтобы тот отошел наконец от двери и дал ей пройти. Когда они оказались в подъезде, Аня закрыла дверь квартиры и в ожидающем жесте облокотилась на светлую холодную стену – бедро все еще нещадно ныло, несмотря на то, что Максим вколол ей обезболивающее, действие которого облегчило боль на несколько недолгих часов. Но мысль о том, что на завтрашней тренировке ей придется снова и снова терпеть неприятные ощущения, не радовала и не позволяла расслабиться. – Я просил тебя не делать этого не просто так, Аня, – заметив, как непроизвольно фигуристка чуть покрутила ногой, желая унять нывшие суставы, Костя тяжело вздохнул. – Хочешь сказать, это моя вина? – сдвинув брови, непонимающе спросила она. Упрекать партнершу в чем-то, делать ее виноватой в случившемся было последним, чего по-настоящему хотел Воронцов, однако в попытках каждый раз сдержать эмоции, которые обуревали его, затмевая разум, он возвращался к мысли о том, что, возможно, так действительно было бы проще – не беспокоиться о ее здоровье настолько сильно, не думать о ней, засыпая в пустой квартире, где каждая мелочь напоминала о былом счастье и уюте, и не ждать обновлений в социальных сетях, надеясь, что хотя бы там она даст какой-то намек на то, что в их отношениях не все еще было потеряно. И все же получалось плохо.  Костя прикрыл уставшие глаза и глубоко выдохнул: нужно было мыслить здраво, отринув все чувства. Он должен был извиниться за столь резкое поведение – только и всего. Это было все, за чем он приехал, желая не затягивать конфликт и не доводить до очередного эмоционального срыва ни себя, ни Аню. – Хочу сказать, что мне жаль, – продолжая пристально вглядываться в ее глаза, наконец отозвался спортсмен. – Я не должен был реагировать так и абсолютно точно не имел права делать то, что сделал.  Аня чувствовала – слышала по едва заметному в голосе волнению, – как тяжело было партнеру решиться на подобное, насколько вдумчивыми и осознанными были его слова, а потому чуть смягчилась, отбросив маску равнодушия и холодности. Извиняться для Воронцова всегда было непросто, и она ценила этот поступок.  – Я даю тебе слово, Аня, какое дал тогда, – почти шепотом, подходя чуть ближе, сказал Костя. – Ты в безопасности рядом со мной.  И Преображенская готова была поклясться, что до этого момента, до того, как он произнес эти жуткие слова, она почти перестала винить партнера в произошедшем, но озвученное им после стало последней каплей. Он обещал всегда заботиться о ней сколько раз, дал слово, что никогда не причинит вреда, не позволит упасть и не принесет боли. И столько раз уже он нарушил собственное обещание! Столько раз Костя игнорировал ее чувства в угоду гордости и желания что-то доказать, столько раз делал виноватой во всем ее, забывая о том, что они были парой, главными союзниками и опорой друг другу, столько одиноких вечеров она провела в слезах – и все из-за того, что позволила себе забыть о главной цели, поставив на первое место чувства. Но впредь Аня не совершит подобной ошибки, сделает так, как хотел партнер – больше она не позволит эмоциям быть выше работы, выше того, что несколько месяцев назад объединило их, перевернув жизни обоих так сильно и резко. – Уходи, Костя, – едва сдерживая горькую, неверящую усмешку, прошептала фигуристка.  Она с уверенностью смотрела в его глаза, в которых вдруг показалось ее отражение – такой непохожей на себя саму Аня не выглядела давно. Ее осунувшееся лицо казалось совсем острым, подбородок был высоко вскинут, а волосы, собранные на затылке, придавали еще больше какой-то странной надменности взгляду. Воронцов вдруг нахмурился, словно не узнав партнершу, что стояла перед ним теперь. – Что ты делаешь? – он не сдвинулся с места, хотя внутри все перевернулось. Аня явно что-то задумала, решила совершить очередную глупость в череде тех, что они уже успели наделать. – То, что ты и хотел, – пожала плечами Преображенская, и в голосе ее не осталось ничего от прежней мягкости и добродушия – лишь сухость и прямота.  Она потянулась к шее, на которой под воротом домашней просторной футболки все еще висел тот самый кулон – последнее, что связывало их сердца, не давало фигуристке отчаяться и упасть духом, заставляло больную душу надеяться, что когда-то они все же смогут обсудить все, объясняться и решат все проблемы. Только вот Аня не учла главного: как бы сильно она не любила Воронцова, ждать она больше не могла – да и не хотела. Спортсменка и без того пережила слишком многое, а потому теперь желала сосредоточиться на действительно важных и неизменных вещах, на людях, которые всегда были и будут рядом, несмотря ни на что.  – Отныне мы только партнеры, – пару секунд спустя Аня ловко и быстро вложила кулон в ледяную ладонь партнера и развернулась, кинув напоследок незамысловатое: – До завтра.  Дверь квартиры захлопнулась перед Костей так же внезапно, как и сердце спортсменки. Она не знала, почему решилась на подобное именно сейчас – только сейчас, – но Ане казалось, что это было единственно верным решением, ведь иначе Воронцов бы так и продолжил причинять ей боль, повторяя, что между ними ничего не могло быть, но из раза в раз давая ей жалкую, призрачную надежду на налаживание отношений. Теперь же настал ее черед диктовать правила этой игры, потому как фигуристка видела: Костя больше не хотел играть. Но она – хотела. 

***

Отъезд на чемпионат Европы, как и все предыдущие, вышел немного нервным: Аня долго просила мать беречь себя, пока спортсменки не будет дома, и убеждала отца поменьше работать и больше времени уделять здоровью – собственному и жены. Мысль о том, что Татьяне с каждым днем становилось все лучше, радовала Преображенскую: женщина выглядела бодрой, начала чаще выходить на улицу и возобновила встречи с подругами, которые из-за болезни стали совсем редкими – теперь мать присылала Ане фотографии из театров и музеев, торговых центров и парков, которые посещала, пока дочь продолжала упорно тренироваться днями напролет. Дорогостоящее лечение, которое удалось устроить Ане, помогало матери, и потому спортсменка перестала засыпать с чувством страха, что каждый день мог стать последним в жизни Татьяны. Виктор Петрович же наконец разобрался с проблемами фирмы, и дела в семье наладились спустя долгое время, а потому фигуристка искренне радовалась моментам, когда они втроем могли просто поужинать вместе и обсудить очередной незамысловатый фильм, просмотренный в выходные. И Ане бы очень хотелось, чтобы родители полетели с ней, однако она понимала, что Татьяне тяжело дался бы пусть и не очень длительный перелет и часы на холодных трибунах – несмотря на положительную динамику, рисковать не хотелось. Поэтому, взяв с родителей обещание держать за них с Костей кулачки, Преображенская вышла из квартиры – внизу ее уже ждал партнер. Даже несмотря на довольно однозначные возражения и почти резкий отказ, Воронцов все же приехал за фигуристкой сам: вылет был ранний, и Ане не хотелось, чтобы он выезжал на час раньше только ради того, чтобы забрать ее, но Костя, в чьей памяти еще живы были все моменты, когда партнерше приходилось с тяжестью на душе покидать дом, отправляясь на новые, с каждым разом все более ответственные старты, не мог оставить ее одну – пусть Преображенская и вела себя довольно отстраненно с ним в последние дни после того разговора, Костя все еще верил, что ему удастся все исправить и каждое утро просыпался с мыслью о том, что должен был сделать он, чтобы вновь заслужить доверие партнерши. Тем более, что их общение вне тренировок и дворца спорта становилось все менее частым: привычные прогулки в парке сменились раздельным отдыхом, став простым перерывом между льдами, совместно пообедать удавалось нечасто, потому как Аня все больше времени проводила в компании Алисы и других спортсменок, а от предложений подвести ее до дома вечером Преображенская чаще всего отказывалась, ссылаясь на то, что не хочет, чтобы Костя делал такой большой круг, и вызывала такси. И оба, натягивая на лица маски приветливости и показательного спокойствия, отчаянно скучали по тем дням, когда все было в порядке – когда они были в порядке. – Как думаешь, – спросила Аня, сидя уже в самолете. Костя сонно повернул голову и внимательно заглянул в лицо партнерши, которая уже пару часов над чем-то задумчиво размышляла, – если сменить платье из короткой на костюм, насколько гармонично это будет смотреться? Воронцов удивленно вскинул бровь, а затем прикрыл уставшие глаза, довольно улыбаясь уголками губ: он давно заметил, что Аня чувствовала себя не очень комфортно в том платье, несмотря на то, что оно, безусловно, идеально на ней сидело и хорошо смотрелось в программе. Да и, подумал он, костюм действительно вписался бы в смысл рассказываемой ими истории лучше, передал бы в полной мере бойкий и упертый характер партнерши, который в последние дни раскрывался особенно ярко, позволил бы доработать некоторые элементы хореографии, усложнив ее и придав еще больше эксцентричности. Потому Костя утвердительно кивнул, подтверждая мысли фигуристки о том, что по приезде в Москву ей обязательно нужно наведаться к дизайнерам их прежних костюмов, чтобы успеть сшить новый до вылета на предолимпийские сборы.  Самолет приземлился в Женеве спустя четыре с небольшим часа. За это время Аня успела прикинуть в голове и желаемый результат и даже задуматься над тем, чтобы изменить финальную позу в короткой программе, о чем и рассказала партнеру: несмотря на довольно отстраненное поведение вне льда, Аня продолжала с искренним рвением и настойчивостью тренироваться и работать, стараясь не переносить на арену их личные проблемы. К тому же поддержка Кости как партнера придавала уверенности и спокойствия, заставляла надеяться, что менять костюм посреди олимпийского сезона, вносить изменения в программу, не зная, как их воспримут судьи, было правильно – ведь это напрямую касалось и Воронцова. А потому, уже выходя из самолета и доброжелательно улыбаясь стюардессам, Преображенская решила, что обязательно обсудит все это с Викторией Андреевной и Павлом Александровичем после чемпионата – нужно было убедиться, что тренеры будут не против и смогут дать свои комментарии относительно небольших штрихов в хореографии.  Швейцария встретила спортсменов теплыми лучами солнца и приятной зимней прохладой. Весь час, что автобус с командой сборной России добирался из Женевы в Лозанну, где и должен был вскоре состояться чемпионат Европы, Аня неотрывно любовалась невероятной красоты пейзажами: горные вершины, покрытые снегом, бесконечные поля и лазурные озера поражали масштабом, завораживали живописностью и простором. Фигуристка поймала себя на мысли, что должна обязательно вернуться сюда – уже не как спортсменка, а в качестве туриста, чтобы просто отдохнуть и по-настоящему насладиться красотой удивительной, такой бесконечно свободной природы.  В гостинице, пока Аня пыталась отыскать нужный чемодан и сумку среди бесчисленного количества вещей коллег по сборной, Алисе вновь удалось договориться, чтобы их поселили вместе, чему обе фигуристки были несомненно рады: им не придется целую неделю жить с малознакомыми людьми, да и провести наконец время вдвоем очень хотелось. Несмотря на то, что в последние недели, пока отношения между Преображенской и ее партнером становились только напряженнее, фигуристки виделись довольно часто, спокойно отдохнуть и поговорить обо всем, как раньше, совсем не получалось – слишком нервным для обеих выдался этот сезон, подбираясь тревожным мандражом перед первым стартом такого уровня, как чемпионат Европы, выиграть медали которого были настроены обе спортсменки.  Так прошло еще несколько дней перед официальным началом чемпионата: в бесконечной суете многочасовой работы, вспышек камер и вопросов журналистов на открытых тренировках и после них. Ане казалось, что за это время она так не успела нормально отдохнуть ни разу: график был настолько плотный и выматывающий, что все, на что у спортсменки хватало сил вечером, был душ. Она, возвращаясь в номер едва ли не около полуночи, обменивалась парой слов с такой же уставшей подругой, переодевалась и ложилась спать, укутавшись в большое теплое одеяло – тело тут же отказывалось работать, а голова совсем не хотела включаться. А с утра все начиналось вновь.  Но что еще больше досаждало Ане, так это поведение партнера и внезапно появившаяся на тренировочной арене журналистка – именно та, которую пару месяцев назад видела спортсменка в Канаде во время короткого интервью с прессой. Преображенская, занимавшаяся уже какое-то время отработкой прыжков из короткой программы и каскада из произвольной, не сразу заметила, что Костя вдруг подъехал к борту, у которого и расположилась все еще незнакомая Ане брюнетка. На этот раз взгляд ее темных глаз был не таким презрительно-надменным, но все еще с долей какой-то легкой иронии оценивал фигуристку. Тогда Преображенская только одним лишь жестом высказала непонимание относительно того, почему партнер прохлаждался, пока она продолжала работать, а после тренировки все же поймала Алису в перерыве между хореографией и вторым льдом, чтобы узнать, кем была эта девушка. И та, конечно, быстро вычислила загадочную журналистку: Доронина уже шесть лет тренировалась в группе Загорского и хоть и не работала с Павлом Александровичем лично и почти не пересекалась с парниками и одиночниками, все равно знала все сплетни и слухи, которые с бешеной скоростью распространялись в коридорах дворца – кто бы что ни говорил, а спортсмены всегда любили пообсуждать коллег по сборной.  Тогда Аня и узнала, что таинственная брюнетка оказалась Еленой Бушар, бывшей девушкой Воронцова, с которой их связывала долгая и очень сложная история любви. Алиса в подробностях описала едва ли не все, что знала сама – за считанные минуты ей даже удалось где-то разыскать совместную фотографию Кости и Елены, давно удаленную из социальных сетей обоих: еще совсем молодой, он стоял на льду челябинской арены, где несколько раз проходил чемпионат России, на груди спортсмена висела золотая медаль, а рядом, с яркой улыбкой и искренней гордостью в глазах, прижавшись к груди Воронцова, стояла та самая журналистка. Аня заметила, что она сильно изменилась с того момента: оттенок волос стал темнее и будто благороднее, на лице проступили едва заметные морщинки, изменился стиль одежды. Да и сама девушка не просто повзрослела, а обрела уверенность и большее достоинство – это было видно невооруженным взглядом. И все же Преображенской не хотелось думать о том, что на самом деле связывало Елену и Костю – Алиса сказала, что они давно не вместе, а Бушар уже несколько лет живет в Канаде и работает в одном из главных спортивных издательств мира. Да и повода для ревности совершенно не было: в конце концов, они с Воронцовым впредь были лишь партнерами на льду, а потому он имел полное право общаться с кем хотел. И Аня совершенно не собиралась об этом размышлять – только не перед чемпионатом Европы. Позже, в череде тренировок ей все же удалось немного отвлечься от странного и такого необъяснимого появления бывшей девушки Кости, и Аня почти почувствовала, что была в порядке.  К тому же, этот день должен был стать особенным – все спортсмены, прилетевшие на чемпионат, с восторгом надеялись, что именно он станет началом их триумфальных прокатов. Алиса с всеобщим волнительным нетерпением, детским восторгом и предвкушением ждала торжественной жеребьевки и праздничного ужина после, как и сама Аня: это был единственный день, когда тренировки заканчивались в обед, оставляя спортсменам время на подготовку к столь ответственному мероприятию. И Преображенская, тут же подхватив радостное и заигрывающее настроение подруги, принялась вдохновленно собираться на банкет. Аня предусмотрительно взяла с собой наряд, понимая, что жеребьевка олимпийского сезона – важнейший этап, во время которого на них с Костей будут направлены десятки камер и сотни глаз коллег по сборной, соперников, судей и членов международной федерации. А потому спортсменкам хотелось выглядеть привлекательно и изящно – так, чтобы впечатлить всех уже на ужине.  – Видела? – Алиса, отвлекая подругу, которая прядь за прядью завивала пышные волосы, протянула ей телефон. – Опять эта Елена. Аня взяла в руки смартфон и заглянула в экран: на одном из снимков, сделанных сразу после утренней тренировки, были запечатлены Костя и Елена. Уже который раз она видела Воронцова вместе с этой девушкой, которая мило о чем-то с ним беседовала, с внимательной улыбкой чуть наклонив темную голову. И Преображенская, которой теперь было известно, кем на самом деле являлась Бушар, готова была поспорить с кем угодно, поставив на кон все свои медали, что еще в Канаде почувствовала: между ними что-то было – не мог Костя, не отличавшийся особым дружелюбием по отношению к незнакомцам и особенно прессе, смотреть вот так на ту, кого видел несколько раз в жизни.  Фигуристка только поджала губы, а затем вернула телефон подруге: смотреть, как партнер смеялся на фотографии, сделанной совсем недавно, вместе с Еленой, не хотелось. Ведь как бы не обманывала себя Аня, пытаясь уверенно делать вид, что ей были совершенно безразличны отношения Кости с другими людьми вне тренировок, это все равно задевало. Алиса, будто заметив, как переменилась в лице подруга, вдруг хитро улыбнулась, а затем, отложив телефон куда-то в сторону, довольно сложила руки на груди: – Я знаю, что делать, – в карих глазах Дорониной виднелись проблески задорного огонька, который разжег придуманный только что план. – Он должен по-настоящему осознать, что потерял. Аня вскинула бровь, глядя на подругу в отражении зеркала, а затем задумчиво отложила плойку на туалетный столик: а ведь Алиса была права. И если поначалу слова Дорониной показались ей детским бредом, больше походившим на желание что-то кому-то доказать, то, поразмыслив над этим, Аня кивнула: Костя привык, что фигуристка проводила едва ли не все свое время с ним, тренируясь, что в жизни Преображенской был только спорт, что у нее никогда и в мыслях не промелькнуло бы начать строить отношения во время подготовки к важным стартам, потому как однажды она уже обожглась – прямо в олимпийский сезон, и отныне такой ошибки не совершила бы. И потому Воронцов, привыкший видеть партнершу в спортивной и тренировочной одежде, запыхавшуюся и забавно взъерошенную после нагрузок, так безжалостно решивший за них обоих, что чувства только помешают на пути к заветному золоту, должен был наконец разглядеть в ней девушку, а не только фигуристку. Он должен был узнать, какой может быть Аня, если захочет. И она собиралась показать ему, согласившись со словами подруги, что Костя оказался неправ, а потому его гордость и самолюбие теперь должны были потерпеть сокрушительное поражение.  Доронина, уловив легкий кивок спортсменки и заметив задорный блеск в ее чуть прищуренных глазах, улыбнулась своим мыслям, а затем довольно вскинула подбородок: несмотря на то, что Костя ей нравился и она действительно считала, что он был бы для подруги лучшим партнером не только на льду, но и в жизни, Алиса злилась на Воронцова за то, сколько боли он причинил Ане в последние недели, а потому танцорше очень хотелось посмотреть на реакцию спортсмена: Преображенская как никто другой знала, как вывести на эмоции партнера, распалить его разум и тело, подразнив и затем оставив один на один с осознанием произошедшего. Спустя еще час телефон Ани завибрировал, оповещая о новом сообщении и отвлекая щебетавших в веселом предвкушении вечера спортсменок. Она защелкнула замок изящной сережки, а затем обернулась к смартфону – как фигуристка и предполагала, это был партнер. Костя писал о том, что зайдет за ней через пятнадцать минут, чтобы они вместе отправились на жеребьевку, которая должна была начаться уже через час – за фигуристами вот-вот должен был приехать специальный автобус, организованный Федерацией для комфорта спортсменов. Однако Алиса, услышав текст сообщения, тут же возразила: – Нет-нет! – она расправила складки длинного ярко-красного платья, а затем хитро улыбнулась одними только уголками губ, накрашенных в тон. – Это было бы слишком легко. Скажи, что задерживаешься, пусть Воронцов едет один. Вы должны встретиться там, – мечтательно добавила Алиса, буквально на выдохе произнеся последние слова. Откинув назад легко завитую прядь светлых волос, Аня чуть покачала головой на сказанное той, а затем быстро напечатала ответ, оповестив партнера о том, что им с Алисой нужно еще минимум полчаса, а потому она не хочет задерживать Воронцова и приедет вместе с подругой и ее партнером чуть позже. Конечно, Преображенская надеялась, что тот дождется ее в отеле и они все же смогут избежать встречи на глазах сотни людей, однако понимала: теперь они были не в тех отношениях, чтобы она могла рассчитывать на что-то подобное, да и опаздывать Воронцов терпеть не мог.  Так и случилось. Чуть раздраженно закатив глаза, Костя отложил телефон, а затем направился к компании фигуристов-одиночников, которые уже ждали микроавтобус у входа в гостиницу, чтобы вместе уехать на жеребьевку – Федерация предоставляла всем спортсменам комфортный транспорт на время пребывания в Швейцарии, который отвозил представителей сборной на тренировки и прочие мероприятия. Воронцову казалось, что партнерша специально попросила не ждать ее, потому как не хотела оставаться с ним наедине после того разговора перед вылетом: за эти дни они так больше не возвращались к этой теме, однако границы, довольно четко и прямолинейно очерченные Аней, оба соблюдали – фигуристка быстро уезжала домой после тренировок, не давая Воронцову и шанса на то, чтобы подвезти ее или хотя бы посадить в такси, убедившись, что она доберется до дома в безопасности, а сам спортсмен старался уважать выбор Преображенской, хотя в глубине души понимал: пройдет какое-то время, Аня остынет, и тогда он сможет попытаться исправить эту крайне тяготившую обоих ситуацию. А пока оставалось только делать вид, что его устраивало все, что происходило, и позволять спортсменки диктовать правила игры. Спустя полчаса Аня и Алиса уже стояли в холле гостиницы, высматривая среди остальных фигуристов Илью, который так не вовремя куда-то запропастился, как вдруг Доронина с присущей ей эмоциональностью и эксцентричностью вскинула темные брови и обернулась к подруге: – Это же Максим! – вскрикнула она, и в глазах спортсменки ясно читалось, что она вновь что-то задумала. Преображенская улыбнулась врачу, который, возвращаясь с ужина, приветливо помахал фигуристкам, а затем направился в их сторону, чтобы пожелать приятного вечера и счастливых стартовых номеров на жеребьевке – знал, что для спортсменов это было важно. Особенно в день короткой программы, которая открывала соревнования и всегда была чем-то волнительным и трепетным, так как уже по итогам первого дня выступления намечались лидеры и формировалась сильнейшая разминка – пары, которые претендовали на медали чемпионата и боролись между собой за звание сильнейших фигуристов Европы. – Чудесно выглядите, – он взглянул на обеих девушек, которые действительно выделялись какой-то особенной элегантность среди других.  На Дорониной было длинное красное платье на тонких лямках с изящным декольте. Вышитые в тон замысловатые завитки плавно перетекали в струящуюся юбку, добавлявшую умеренной пышности и воздушности, но в то же время отлично подчеркивавшую стройные бедра и длинные ноги спортсменки. Рыжие волосы Алисы были выпрямлены и собраны у лица. Максим редко пересекался с танцорами, потому как работал в основном с парами и одиночниками, однако, являясь главным врачом сборной, ему все же приходилось периодически встречаться с фигуристами этой дисциплины. Да и не знать Алису Доронину, главную претендентку на медали Олимпийских игр в Турине, было невозможно: настолько яркой и запоминающейся была спортсменка, такими эмоциональными и энергичными всегда были их с Ильей прокаты, что судьи определенно выделяли спортсменов, что было невероятно важно в танцах на льду. К тому же, девушка всегда славилась своей общительностью: каждый во дворце и даже в сборной России знал, что именно Алиса всегда была в курсе всего, что происходило в спортивных кругах, где все были знакомы и так или иначе общались. И потому пока Аня что-то мило отвечала Мечникову, в голове Алисы вырисовывался целый план, который должен был стать идеальным дополнением к тому, чтобы в полной мере вывести Воронцова на эмоции, заставить его ревновать и еще больше прочувствовать, какую непомерную глупость он совершил, решив отказаться от отношений с партнершей и своих чувств в пользу банальных домыслов о том, что это как-то помешает подготовке к Играм. И потому Доронина, внезапно вклинившись в разговор, с интересом посмотрела на Максима: – Надеюсь, ты взял с собой костюм? – спросила она, и Аня в очередной раз за вечер поразилась тому, как быстро менялись планы подруги и каким ураганом проносились по другим ее безумные затеи. – Потому что в этот раз без врача нам на жеребьевке не обойтись.

***

Максим долго отнекивался и старался объяснить Алисе, что ему совершенно нечего было делать на мероприятии, организованном для спортсменов, да любителем подобных вечеров врач никогда не был, но фигуристка совершенно не хотела ничего знать. Аня, всячески пытавшаяся спасти Мечникова от подобной участи, все же отступила и пожала плечами – в итоге оба сдались под натиском эмоциональных уговоров Алисы. Как выяснилось, костюм у Максима все же нашелся – Полина подсуетилась, чтобы врач выглядел на стартах и пресс-конференции по-настоящему строго и солидно, а потому теперь Преображенская шла, взяв по-деловому элегантно смотревшегося мужчину под руку в то время, как Алиса с Ильей тихо шептались о чем-то позади. – Имей в виду, что я делаю это только потому, что считаю, что Воронцов абсолютный придурок, раз упустил такую девушку, как ты, – помогая Ане снять черное длинное пальто, усмехнулся Максим, подмигнув фигуристке. Не то чтобы Мечникову нравилось то, что происходило между спортсменами в последнее время, да и Полина просила его приглядеть за партнерами, которые могли вновь натворить глупостей. Но все же Максиму всегда симпатизировала Аня, он давно знал ее, видел, через что ей пришлось пройти, чтобы стать той, кем она являлась теперь, а потому он считал своим долгом помочь спортсменке – пусть и в такой немного забавной выходке, на которую их подбила Алиса. Аня же только чуть смущенно улыбнулась в ответ, а затем заботливо поправила лацкан его темно-серого пиджака – Полина постаралась на славу, и Максим выглядел обворожительно и в меру строго. В глубине души Преображенская думала, что, возможно, зря они все это затеяли, однако ей не терпелось поскорее увидеть партнера, встретиться с его оценивающим взглядом, вновь ощутить запах терпкого одеколона и почувствовать прикосновения теплых рук на холодной бледной коже – так давно они не проводили время вместе, не разговаривали о будничных мелочах, не делились друг с другом новостями, не обсуждали фильм или книги, не обменивались мнениями по поводу происходившего в мире спорта. И Ане, с одной стороны, так было намного легче: как бы ужасен не был поступок Воронцова, фигуристка понимала, чем на самом деле руководствовался Костя, решив прекратить их отношения. Ведь когда перед тобой всего лишь партнер, сердце не бьется в груди с такой отчаянной силой, а дыхание не замирает от ощущения близости. Но с другой – чувства обоих никуда не делись. Преображенская видела, что Костя до сих пор внимательно следил за ней во время прыжков, старался перенять на себя больше нагрузки во время поддержек и выбросов, позволял ей отдыхать на хореографических элементах и в совместных вращениях, замечала, с каким интересом он иногда наблюдал за ее тренировками в дополнительное время, оставаясь за бортом, а не уходя в зал, как всегда делал прежде. И Ане приходилось прикладывать усилия, чтобы продолжать делать вид, что ей нисколько не хотелось просто обнять Воронцова, почувствовать его дыхание на своей шее, зарыться в мягкие, чуть отросшие волосы и вновь услышать этот ласковый голос вместо твердого и моментами грубого на тренировках.  Но Аня должна была закончить начатое, а потому теперь, кивнув Максиму в знак того, что она была готова, фигуристка уверенно ступила на длинную черную дорожку, расстеленную на белом мраморе невероятной красоты коридора, что вел к массивным дверям основного зала, в котором и должна была пройти жеребьевка.  – Уверена? – спросил напоследок врач, пристально вглядываясь в красивое лицо Ани. Та только решительно кивнула в ответ, а затем выше подняла подбородок, чтобы держаться ровно и изысканно – так, как ее и учили родители и тренеры. Что-что, а правильно преподносить себя, проявлять гордость и показывать собственную значимость за годы в спорте фигуристка научилась, иначе никогда бы не завоевала и половины медалей и не получала бы таких баллов за компоненты и презентацию программ. Но теперь она должна была держаться не ради оценок, а ради себя – этот поединок она намеревалась выиграть так же блистательно, как и все остальные.  – Аня, – обратился он к спортсменке прямо перед тем, как открыть массивную дверь: – Я знаю, что все сложно – что с Костей сложно, – но я никогда не видел, чтобы он любил кого-то так же сильно.  Губы Преображенской чуть дрогнули, когда она кивнула в ответ, но так ничего и не сказала. Максим вошел в зал, полный фигуристов и представителей федераций разных стран, благородно пропустив спутницу вперед. Изысканно украшенные столы были уже сервированы, на входе гостей ждал приветственный фуршет с закусками и шампанским, а также список с распределением спортсменов по местам – организаторы постарались на славу, потому как масштаб мероприятия приятно удивлял и поражал. Преображенская, с интересом разглядывавшая зал и сдержанно улыбавшаяся знакомым атлетам, вдруг наткнулась на высокую фигуру – до боли родную и привычную. Костя стоял у столика, за которым они оба должны были сидеть этим вечером, в окружении коллег по сборной и еще нескольких иностранных фигуристов, о чем-то увлеченно беседуя с ними и по-доброму смеясь в ответ на реплики других – так по-будничному, естественно и без того напряжения, которое преследовало их последние недели. Аня помнила, как еще пару месяцев назад взяла с него обещание надеть классический черный костюм, который случайно обнаружила в шкафу партнера в один из вечеров, на торжественную жеребьевку чемпионата Европы, однако не думала, что он действительно вспомнит об этом: Костя хоть и одевался со вкусом, но редко носил что-то не спортивное, как и она – такова уж была специфика их работы. Но теперь сомнений в том, что ее слова, просьбы и она сама были для него дороги и что-то еще значили, почти не осталось – стоило только его зеленым глазам встретиться с ее взглядом, как внутри что-то перевернулось.  Заметив партнершу, которая под руку с Мечниковым вошла в просторный и полный людей зал, Костя быстро извинился, а затем направился к Ане и Максиму. Дыхание на секунду сперло от одного вида фигуристки: ее стройная фигура казалась совсем миниатюрной и хрупкой в утонченном светло-голубом платье, открывавшем плечи и тонкие ключицы. Атласная ткань, обтягивавшая талию, расходилась к низу, открывая вид на белые босоножки на каблуке, а на шее виднелась небольшая полоска ткани – шлейф, который элегантно развивался сзади, когда Аня шла. Светлые волосы были собраны у лица и волнами спадали на одно плечо. Лицо Преображенской казалось столь естественным в мягком освещении зала, но при этом на нем не было ни следа усталости и изнурительных тренировок, которые время от времени замечал Костя – только легкий румянец на впалых щеках, пудровая помада и едва заметные коричневые стрелки. И Воронцов готов был поклясться, что цвет платья был абсолютно таким же, как оттенок камня в подвеске, которую он так давно не видел на шее партнерши, и это мучительно ранило.  – Аня, – выдохнул он, наконец поравнявшись с фигуристкой и Мечниковым, присутствие которого на банкете стало настоящим сюрпризом для спортсмена. Однако думать о том, как именно врач здесь оказался и почему вообще он сопровождал Аню, не хотелось совершенно – оторвать глаз от фигуристки было невозможно. – Ты выглядишь восхитительно. – Спасибо, – тепло отозвалась она.  – Так, дальше без меня, – по-доброму усмехнулся Максим, скрывшись под любопытные взгляды собравшихся и щелчки камер: он согласился сопроводить Аню до зала, но появляться в новостях завтра утром совершенно не хотелось, потому как медийности Мечников всегда предпочитал избегать – ему хватало редких звонков от журналистов с просьбой дать комментарии касательно травмы того или иного спортсмена. Костя и Аня же продолжали стоять друг напротив друга, чувствуя, как внутри в унисон колотились истерзанные сердца. Воронцов видел партнершу каждый день, мог с закрытыми глазами указать абсолютно на все родинки на ее теле, спрятанные даже под тканью спортивного топа и лосин, знал, в каких местах кожа фигуристки была особенно чувствительной и потому старался касаться аккуратнее, чтобы не оставить синяков и не причинить боли. За эти месяцы они успели узнать друг друга с совершенно разных, иногда неожиданных и удивительных сторон: как партнеры и профессионалы, готовые положить едва ли не все на кон победы, как любящие люди, чувства которых в какой-то момент обрушились ледяной лавиной и теперь причиняли только страдания; застали самые разные моменты жизни: от оглушительного триумфа на этапах Гран-при до такого опустошающего падения в минуты болезней и травм. Но даже несмотря на это Косте казалось, что он еще так многого не знал о Преображенской, что столько частей ее жизни оставались для него загадкой, что острая необходимость вернуть Аню стала ощущаться еще сильнее.  – Ты все же надел этот костюм, – улыбнулась фигуристка, оглядывая белоснежный ворот идеально выглаженной рубашки и черную ткань строгого пиджака, который безупречно сидел на сильной фигуре спортсмена.  – Хотел выглядеть достойно рядом с тобой, – прошептал Костя в ответ, а затем услышал легкий, веселый смех партнерши – как же давно она не смеялась так искренне!  В следующее мгновенье организаторы мероприятия объявили о начале жеребьевки и попросили всех спортсменов и тренеров занять места согласно рассадке. Воронцов, как того требовало воспитание и манеры, помог фигуристке, чуть отодвинув стул, а затем быстро шепнул партнерше на ухо, что Павел Александрович расположился за соседним столом вместе с Викой и Вадимом. Стараясь игнорировать мурашки, пробежавшие по телу после столь обжигающего дыхания, Аня оглянулась назад и приветственно помахала ладонью тренеру, а затем, получив в ответ одобрительную улыбку, вновь посмотрела на Костю: тот расположился рядом и уже успел о чем-то разговориться с итальянским одиночником, что сидел с ними – официальным девизом мероприятия было сплочение всех спортсменов, вне зависимости от дисциплины и национальности, а потому танцоров, парников и одиночников разместили за разные столы, а не сгруппировали вместе по разрядам, как это обычно бывало. И Аня, признаться, была очень рада подобному: у нее наконец появилась отличная возможность пообщаться со многими фигуристами, встретиться со старыми знакомыми впервые за долгое время и познакомиться с юными спортсменами, для которых этот сезон стал дебютным в мастерском разряде и на взрослом уровне. Первыми вытягивать номера предстояло девушкам – одиночницы выступали уже завтра и открывали чемпионат Европы короткой программой. Преображенская с интересом наблюдала за жеребьевкой, попутно обсуждая с партнером фигуристок: она отметила, что появилось множество талантливых и перспективных спортсменок, но тем не менее узнавала среди участниц и бывших соперниц, которые теперь всерьез намеревались бороться за золото в отсутствие Анны.  – Не жалеешь, что сейчас не среди них? – с какой-то едва проглядывавшейся во взгляде надеждой спросил Костя.  Конечно, он понимал, что Преображенская вряд ли смогла бы конкурировать с юниорками, которые вышли во взрослые специально, чтобы бороться за медали Олимпийских игр, однако что-то внутри все равно трепетало от того, как наблюдала за девушками Аня: хоть на ее светлом лице не было ни капли досады или зависти, Воронцову казалось, что она так до конца и не переосмыслила то, что случилось, и в глубине души хотела надеяться на возвращение в одиночное катание.  – Нет, – вмиг опровергнув все сомнения и странные догадки, легко пожала плечами она. – Думаю, я сделала достаточно для одиночного катания, – словно уловив в вопросе партнера намек на смутное сомнение в отношении фигуристки, поспешила добавить Аня. И она не врала: да, иногда спортсменка действительно скучала по сложным прыжкам, одиночным вращениям, по той свободе, которую чувствовала во время прокатов. Ей нравилось, что зрители и судьи в моменты выступлений смотрели только на нее, что в ее честь играл гимн и поднимался флаг, что никто и никогда не подумал бы хоть сколько-нибудь усомниться в заслуженности наград и стараниях Ани, как это поначалу было в новой дисциплине – многие поклонники пары Игнатьева\Воронцов, первое время отрицавшие распад любимых спортсменов, и журналисты, критически настроенные в отношении перехода «неумелой одиночницы» в олимпийский сезон к лучшему парнику страны, писали нелестные комментарии и статьи, приписывая неудачи неопытности Преображенской. Сколько раз она слышала, что Костя был намного сильнее в техническом плане, сколько раз ей приходилось закрывать комментарии к фотографиям и постам в социальных сетях прежде, чем она добилась былого уважения. Но даже несмотря на эти сложности, Аня была рада, что не остановилась тогда и не закончила карьеру. – Если хочешь, я достану нам билеты, – донеслось до слуха Преображенской уже после оглашения финальных стартовых номеров танцевальных дуэтов сквозь громкую музыку и веселый голос ведущего.  Аня повернула голову, едва не коснувшись кончиком носа щеки Кости. Она чувствовала, как его ровное дыхание щекотало открытую шею, а глаза пристально наблюдали за каждым ее взглядом, за каждой дрожью густо прокрашенных ресниц. Воронцов был так близко – «Привычно близко!», – поспешила напомнить себе фигуристка, – что коленки тут же дрогнули, а внутри что-то затрепетало с новой силой. Она видела, что спортсмен весь вечер не сводил с нее глаз, замечала, как трудно ему было сдерживаться при виде ее обнаженной спины с красиво проступавшим рельефом, как тяжело он сглатывал и сжимал челюсть, когда Аня заливисто смеялась и хлопала, когда радостно обнимала Алису и Илью, которым предстояло завтра выйти на лед восьмыми. И все же ей очень нравилось играть в эту пускай немного детскую игру, дразнить Костю, распалять его тело и разжигать огонь в мыслях – пусть даже это и не могло закончиться тем, чего по-настоящему хотелось обоим. – Алиса будет очень рада, – любезно отозвалась Преображенская, не отводя головы и продолжая находиться в опасной близости к губам партнера – желание подразнить его никуда так и не делось.  – А ты?  – И я, – уголки ее губ дрогнули в хитрой улыбке, а в глазах засияли искорки предвкушения и азарта.  Костя знал, как важно было фигуристке присутствовать на прокатах подруги, с каким энтузиазмом и отдачей она всегда болела за Доронину и Кручинина, как эмоционально реагировала на их программы и с каким восторгом каждый раз радовалась победам Алисы. Это была та безусловная дружба, которая связывала Воронцова с Полиной: та же самоотдача, честность и абсолютная, неизменная преданность несмотря ни на что. Аня и Алиса были знакомы, казалось, всю жизнь, видели друг друга в худшие моменты: именно Доронина помогала подруге вновь возвращаться на лед после травмы, соглашалась поработать над скольжением и помогала повысить уровень на дорожках уже партнерам, а Аня с поддержкой и открытостью сердца наблюдала за сложным переходом Алисы в танцы на льду, не давала отчаиваться в те долгие месяцы, когда подруга не могла найти партнера и тренировалась в одиночку, думая даже о завершении карьеры. – А сейчас для жеребьевки приглашаются спортивные пары, – объявил ведущий, заставляя партнеров отвлечься от этой молчаливой, но такой явно чувственной игры взглядов.  Аня тут же отвернулась, ловко поправив светлые локоны у лица, пока Воронцов продолжал с довольной ухмылкой наблюдать за ней: за то время, что они уже провели вместе этим вечером, фотографы, должно быть, сделали тысячу снимков, которые уже разлетелись по всем фан-сообществам и группам, и Косте хотелось поскорее увидеть их – он был уверен, что это будут самые красивые фотографии в его жизни.  Когда же фигуристы услышали свои имена, Воронцов, как и до этого, быстро поднялся, а затем протянул ладонь партнерше, чтобы помочь той встать. Под оглушительные аплодисменты, пристальные взгляды коллег и тренеров и вспышки камер они вышли в центр зала, где и сидела коллегия судей, регистрировавшая стартовые номера фигуристов. Аня широко улыбалась, красиво ступая вперед, пока Костя с абсолютным обожанием и гордостью во взгляде пропускал партнершу. – Вытянешь? – спросила она, когда они оказались у небольшого прозрачного стенда с аккуратно расставленными там номерками – все из них были перевернуты, но нескольких уже недоставало, потому как спортсмены вышли на жеребьевку не первыми.  – Лучше ты, – почти касаясь лопаток Ани в приободряющем жесте, одобрительно кивнул Воронцов.  На чемпионате России номерной знак тянул он, а на этапах Гран-при у них не было такого пышного праздника, особенно если учесть, что в Канаду спортсмены вообще прилетели с опозданием и риском снятия в последний момент, и думать о том, в каком порядке они будут выступать, совершенно не было времени. Потому Аня с азартом оглядела стенд и выбрала показавшийся ей наиболее привлекательным значок – небольшой кружок с выгравированным стартовым номером. Протянув к нему руку, она взяла предмет, а затем быстро перевернула – хотелось поскорее увидеть, какими по счету им предстояло выступать в короткой программе.  – О боже, – прошептала фигуристка, и брови ее тут же взлетели наверх, а глаза округлились. Костя только бодро рассмеялся, увидев красиво выгравированную цифру один на знаке, а затем, осторожно перехватив запястье партнерши, поднял ее руку наверх, чтобы показать номер судьям и остальным присутствующим. По залу тут же пробежался гул и легкий, понимающий смех фигуристов и тренеров, послышался взбудораженный голос Алисы: «Так держать!» и аплодисменты в поддержку спортсменов – конечно, все собравшиеся понимали, что значило выступать первыми, а потому с вдохновением принялись приободрять партнеров. Аня только покачала головой, удивляясь собственной везучести: только она могла вытянуть первый стартовый номер на чемпионате Европы.  – Открывать короткую программу – честь для любого спортсмена! – по-доброму произнес ведущий, когда Костя с искренней улыбкой прижал к себе партнершу, на лице которой вырисовывалась, казалось, тысяча эмоций: от веселой нелепости от такой смешной случайности до типичного для спортсменов страха выступать в самом начале. Воронцов же только широко улыбался, вдыхая аромат чуть сладковатых и таких приятных духов Ани, пока партнерша, набравшись уверенности после поддержки зала и убедив себя, что ничего страшного не произошло, в ответ сжимала его предплечья, прислонившись обнаженной спиной к ткани пиджака спортсмена. Ему было абсолютно все равно, каким по счету выступать – главное, чтобы Аня была рядом, в порядке и с такой же умиляющей улыбкой на лице. А сомнений в том, что они станут первыми не было, казалось, ни у кого. Ладони Кости обнимали открытые плечи фигуристки, легко поглаживали и успокаивали размеренностью движений. Преображенская не вслушивалась в слова ведущего, который о чем-то переговаривался с Костей, но вдруг зацепилась взглядом за внимательные серые глаза Павла Александровича. Тренер с какой-то легкой улыбкой наблюдал за подопечными, изредка усмехаясь в ответ на шутливые и остроумные реплики Воронцова. Казалось, Загорский с полным спокойствием отнесся к вытянутому стартовому номеру, потому как был уверен в учениках: короткую программу спортсмены всегда катали хорошо и стабильно, а потому волноваться было действительно не о чем. И тогда Аня, которая беспокоилась, что им придется долгие несколько часов ждать результатов, смотреть прокаты соперников и из раза в раз вслушиваться в баллы других, окончательно расслабилась в руках партнера. Конечно, они справятся. А выступать первыми всегда было очень почетно. Как только мужчины-одиночники разыграли номера следом после спортивных пар, жеребьевка была окончена, и ведущий объявил о том, что все могут развлекаться перед открытием турнира. Девушки и танцоры, которым уже завтра предстояло выступить с короткой программой и ритм-танцем, разошлись довольно быстро: фигуристам хотелось выспаться и отдохнуть перед утренней тренировкой, а потому Алиса быстро подбежала к подруге, чтобы попрощаться, радостно поцеловала Аню в щеку красными губами, смеясь в ответ на попытки Преображенской узнать у Кости, не осталось ли следов от помады на лице. – Хорошо вам повеселиться! – напоследок сказала Доронина, взяв Илью за руку, которую он приветливо протянул партнерше с намеком на то, что им действительно нужно было идти. – Не жду тебя раньше полуночи!  Аня на это только в очередной раз задорно рассмеялась, покачав головой на забавную реплику подруги, и с улыбкой посмотрела на довольно ухмылявшегося Воронцова, убравшего руки в карманы. Между ними вновь будто возникло то безусловное понимание и гармония, то доверие и легкость, которые они растеряли в череде конфликтов и ссор, и от этого что-то внутри замирало.  В зале звучала музыка, повсюду о чем-то шептались спортсмены, обсуждали последние веяния спорта тренеры и хореографы, обменивались опытом и интересными случаями члены международных федераций. Мягкий, приглушенный свет создавал по-настоящему волшебную, праздничную атмосферу и помогал расслабиться. В середине просторного помещения, украшенного цветами и логотипами ISU, прямо на месте, где еще полчаса назад разыгрывали номера во время жеребьевки, теперь образовался импровизированный танцпол. Услышав, что ритмичная, быстрая музыка сменилась наконец чем-то более размеренным и спокойным, Костя с какой-то особенной нежностью обратился к партнерше: – Потанцуем? – его голос звучал ровно и уверенно, но в глазах мелькало ожидание ответа, а потому Аня, вскинув густые ресницы, всмотрелась в знакомое лицо. Столько сложностей они сумели преодолеть вдвоем, смогли решить бесчисленное количество проблем и найти в себе силы бороться дальше, несмотря на скептическое отношение судей в начале сезона и шепот за спиной от коллег по сборной и команде. Аня и Костя справились со страхом поддержек и подкрутов, довели до идеала обе программы, сумели в кратчайшие сроки выучить сложнейшие элементы, которые теперь выполняли на плюсы и получали высочайшие надбавки, они сумели довериться друг другу, однако уберечь любовь – то столь бесконечно прекрасное и взаимное, что им посчастливилось испытать – почему-то не смогли.  Вложив свою ладонь в руку Воронцова, Аня сделала шаг в сторону танцпола, на котором кроме них не было никого: после очередной быстрой и громкой песни фигуристы разошлись, чтобы немного перевести дух и отдохнуть за приятной беседой и напитками. Но Костя так быстро завлек партнершу в темп медленного, такого размеренного, дарящего необходимое спокойствие танца, что она не успела даже подумать о том, что все, должно быть теперь смотрели на них – бесконечно влюбленных и нуждавшихся друг в друге.  Воронцов привычно опустил руки на талию партнерши, осторожно придерживая одной ладонью поясницу спортсменки, но не касаясь кожи ее открытой спины. Внутри у Ани от таких нежных и забытых за недели ссор и недопониманий прикосновений что-то дрогнуло, но она продолжала с интересом наблюдать за взглядом Кости, не подавая вида, что еще немного, и она будет готова сдаться, согласиться вновь начать все сначала, забыв о тех словах, которые так сильно ранили Преображенскую, обидели до глубины души. И каждый раз она удивлялась тому, как влиял на нее партнер: стоило только Воронцову посмотреть на нее вот так, проявить заботу и перестать делать вид, будто его на самом деле интересовало только золото Олимпиады, как любовь внутри Ани оживала, трепетом расходясь по всему телу.  Спортсмен же раз за разом прокручивал в памяти те недолгие и совсем немногочисленные моменты наедине, когда им удавалось просто быть собой, редкие вечера в его квартире, заливистый смех Ани на его шутки, ее сладкие стоны удовольствия и ответные страстные поцелуи на мягких прохладных простынях большой кровати, радостный блеск голубых глаз и забавные прически, что она сооружала одним быстрым движением. Все это делало их обоих по-настоящему живыми, счастливыми, но Костя только недавно сумел осознать, какую ошибку совершил и теперь пытался понять, что должен был сделать, чтобы вновь заслужить доверие партнерши и вернуть ее.  – Ты выглядишь невероятно, – не отрывая глаз от мечтательного лица Ани, тихо шепнул он, а затем, уловив короткую улыбку спортсменки, добавил: – Но, по-моему, чего-то все же недостает. Преображенская покачала головой, чуть закусив розоватую губу в попытке сдержать рвавшуюся наружу улыбку: конечно, она понимала, о чем именно говорил Костя – его намек был открытым и явно читался. И поначалу, еще только собираясь на жеребьевку, Аня думала о том, чтобы надеть что-то из украшений: она взяла с собой несколько красивых тонких подвесок, но ни одна из них не смотрелась с платьем достаточно гармонично – или так казалось самой фигуристке, привыкшей видеть на груди совсем другой кулон. А потому Преображенская решила, что не стоит перегружать образ еще одним украшением и, застегнув серьги и замочек серебряного браслета, посмотрела на отражение в зеркале: изящный, но без лишних деталей, образ выглядел гармоничным и законченным – как она и хотела.  – Ты считаешь? – забавно вскинув бровь, с наигранным удивлением все же спросила она. – Абсолютно точно, – в такой же игривой манере отозвался партнер. – Да, наверное, нужно было выбрать другие серьги, – рассмеялась спортсменка, не принимая всерьез сказанное Воронцовым – он наверняка просто пытался лишний раз распалить ее, как и всегда. И Аня была готова поклясться, что ожидала чего угодно, но никак не того, что произошло в следующую секунду. Костя чуть притянул ее к себе – так внезапно близко, что фигуристка вдруг оказалась прижата к его груди, уткнувшись в твердый пресс, – а затем заправил выбившийся из прически локон за ухо: ему всегда нравилось, когда Аня собирала волосы у лица, оставляя их распущенными позади. Едва не задохнувшись от такой близости, Преображенская не заметила, в какой момент партнер достал из кармана пиджака знакомую красную коробочку – ту, что пару месяцев назад подарил Ане вместе с обещанием беречь их любовь. И эта вещь значила для спортсменки так много, хранила в себе столько драгоценных моментов, но вместе с тем напоминала и боли, которую причинил ей Воронцов.  Фигуристка думала – хотела надеяться, будто не знала Кости, – что партнер убрал украшение подальше, забросил в шкаф с прочим хламом, к другим забытым безделушкам, но и представить не могла, что он станет бережно хранить кулон, чтобы затем вернуть его – еще и вот так. И Ане безусловно хотелось бы, чтобы все было как прежде: чтобы отношения между ними наконец наладились, а тренировки перестали периодически казаться чем-то столь мучительным и длинным, чтобы они вновь прогуливались по небольшому, изученному вдоль и поперек парку возле ледового дворца, чтобы Преображенская каждую ночь могла засыпать в объятиях Кости в самой теплой и уютной постели, а не сгорать от тоскливых воспоминаний в родительской квартире. Но каждый раз, думая об этом, она в итоге вновь и вновь натыкалась на мысль о том, что он сделал свой выбор. И выбор этот был не в пользу нее.  И если Костя принял такое решение однажды, то что могло остановить его в следующий раз? Ведь когда-то – уже совсем скоро, Аня была уверена – они встанут перед очередным выбором: продолжать кататься или закончить карьеру. И Преображенская понятия не имела, захочет ли партнер и дальше выступать на мировых стартах с ней, когда получит золото Игр в Турине.  В горле вдруг застыл ком, вызванный чередой печальных мыслей об их будущем, о решении Кости, о котором он в тайне от всех жалел больше всего на свете. И Аня, отпустив предплечья партнера, отступила на шаг назад: в глазах ее больше не было ни намека на веселье или задор, что мелькал еще минуту назад, а с губ исчезла улыбка – теперь на лице фигуристки читалась только отчаянная печаль, бесконечная тоска и желание забыть все как можно скорее, уйти отсюда, пока кто-нибудь не заметил резкую смену в настроении спортсменки и не пристал с ненужными вопросами. Никто не должен был знать о том, что на самом деле происходило между партнерами, иначе это могло не лучшим образом отразиться на их карьере, оценках и выступлениях. А упустить медаль еще одного чемпионата Европы Аня не могла – никогда бы себе не простила. Быстро, скомкано извинившись перед Костей, но так ничего и не объяснив, она направилась к выходу. Кивая на прощание знакомым иностранным спортсменам и коллегам по сборной, пожимая в ответ десятки рук и приветливо отвечая на теплые и искренние объятия и пожелания отличного проката, Аня старалась поскорее добраться до гардероба, чтобы забрать пальто и отправиться в отель. Сердце бешено стучало в груди в надежде, что Воронцов позволит ей уйти, даст возможность просто сделать вид, что ничего не произошло. Но, быстро переступая ногами порог просторного, безупречно украшенного зала, Преображенская чувствовала: он не оставит ее. Сделает все, чтобы не привлекать внимания, чтобы не пустить лишних слухов и не дать повода для новых сплетен, но никогда не даст вот так сбежать – не в характере Кости было отступаться так просто. Тем более что в последние дни и особенно в эти несколько беззаботных, счастливых часов она вновь, казалось, видела тот волшебный блеск в его глазах, от которого все замирало внутри. – Аня, – послышалось тихое позади в тот момент, когда она, быстро накинув на плечи ставшее таким тяжелым пальто, пыталась вызвать такси до гостиницы – руки жалко дрожали, мешая ввести нужный набор цифр.  Услышав такой знакомый голос, в котором не было ни капли злости, раздражения или досады – только понимание и принятие, желание извиниться и решить все, пока еще был шанс что-то исправить, – Преображенская замерла в нерешительности. Указательный палец застыл в миллиметре от кнопки «Заказать машину» на ярком экране смартфона. Губы предательски дрожали, а плечи вдруг окаменели под пристальным взглядом зеленых глаз: Воронцов не ждал от нее ничего, не требовал и не пытался надавить – лишь хотел чуть продлить этот столь эвфемерный миг.  Костя стоял достаточно близко, чтобы почувствовать эту механическую дрожь ее тела, но не мог прикоснуться: знал, что от этого партнерше станет только хуже. Он и без того повел себя слишком резко, выбрал неверное время, чересчур поспешил со столь важным разговором, когда вдруг достал коробочку с подвеской, которую вот уже какое-то время носил с собой – просто, чтобы быть уверенным, что если Аня захочет вернуть ее, вернуть их, он сможет сделать для этого все. Но в этот раз этого оказалось даже много.  – Это был чудесный вечер, Костя, – не оборачиваясь и все еще спиной ощущая пронзающий, всегда так верно видевший ее насквозь взгляд партнера, едва слышно произнесла Преображенская. – Давай не будем портить его.  Воронцов слышал, что Аня старалась говорить уверенно, как стойко держала подбородок высоко поднятым, но буквально физически ощущал, что в глазах ее стояли слезы, а ладони побледнели, покрывшись мелкой сеточкой зеленоватых сосудиков – как и всегда в моменты волнения. Он хотел было дотронуться до ее плеча, попросить посмотреть на него, но в последний момент остановился: если Аня была не готова, он не имел никакого права давить. Спортсмен и без того был слишком сильно виноват перед партнершей, а потому теперь обязан был сделать все, чтобы она вновь могла чувствовать себя в безопасности рядом с ним. Потому как видеть, что Преображенская едва заметно волновалась, взглядывая на партнера, сильнее сжимала ладони на поддержках и упиралась в его плечи, как страшилась совершать ошибки, боясь гнева фигуриста, который не скупился на выражения, когда был недоволен – собой или ей, становилось все более невыносимым. – Как скажешь, – ровно ответил Костя, сжимая зубы в попытке успокоить громко стучавшее в груди сердце. – Позволишь вызвать тебе такси? – Машина уже подъезжает, я доберусь сама, – одинокая слеза, такая горькая и болезненная, скатилась по ее щеке.  Костя кивнул – то ли в ответ на слова партнерши, то ли собственным мыслям, которые ураганом путались в голове. Он понимал, что завтра на утренней тренировке они должны будут вновь делать вид, что все в порядке, что между ними никогда ничего не было – не могло быть, ведь их должна связывать лишь работа, а в работе, как известно, личное всегда лишнее. Но это щемящее чувство внутри не давало покоя, мешало спать, думать хоть о чем-то, кроме того, какую ужасную глупость он совершил.  Сглотнув вязкий ком, Преображенская затянула тонкий пояс черного пальто, а затем все же развернулась, заставив себя взглянуть на спортсмена, который все так же неподвижно стоял позади. Выдохнув, она сделала пару шагов к нему, а затем подняла глаза, в которых не осталось ни намека на слезы, что еще минуту назад буквально рвались наружу. Аня с присущей ей заботой поправила края черного пиджака, чуть задерживая ладони на груди партнера: было до невозможности больно касаться его, но пересилить это желание было намного тяжелее. – Мы не пара, Костя, не теперь, – выдохнула она, и сердце остановилось в тот же момент. Внутри все сжималось, разлеталось на мелкие кусочки, осколки, которые она столько лет из раза в раз старательно приклеивала к разбитому сердцу, тщательно подбирая края и узоры. Но вновь и вновь происходило что-то, что заставляло ее мечты и надежды рушиться в одночасье, именно поэтому Аня решила, соглашаясь со словами партнера, которые стали последней каплей: как бы сильно она не любила Костю, без всего этого действительно было легче. – Не пожалеешь? – спросил он каким-то хриплым, неестественно натянутым голосом. – А ты – пожалел? – Преображенская улыбнулась уголками губ, и улыбка эта вышла такой болезненной, что исказила ее прекрасное и совсем еще недавно беззаботное лицо гримасой тоски и тяжелого опыта. – В ту же секунду, – честно признался он. Врать о том, что решение расстаться он принял не с горяча, что сглупил, неверно истолковав историю Павла Александровича, который просил лишь быть внимательнее друг другу, не хотелось: Воронцов давно уже жил с ощущением недосказанности внутри, а потому решил хотя бы в этот вечер быть по-настоящему откровенным – то, чего на самом деле и хотел тренер. Но почему-то больной рассудок спортсмена в тот момент воспринял слова Загорского совершенно иначе: так, будто тот рассказывал не о необходимости услышать партнера, не о ценности истинной любви, а о том, какие проблемы эта любовь в итоге может создать и как в конце концов может помешать карьере.  – До завтра, Костя, – уголок ее нежно подведенных карандашом губ вновь чуть дрогнул в подобии улыбки, но лицо не выражало ничего, кроме тоскливой усталости и желания отдохнуть, лечь спать как можно скорее.  Аня наконец убрала ладони с его уже едва вздымавшейся груди – она чувствовала, что сердце Воронцова перестало биться в тот же момент, словно лишенное целительной силы, необходимой для жизни. – Доброй ночи, Аня, – он отпустил ее, как Преображенская и просила.  И когда она направилась в сторону выхода, Воронцову показалось, что он услышал, как внутри нее что-то с глухим треском разбилось.