Золотое сечение

Проходит месяц и ещё несколько дней, а мир остаётся относительно стабильным местом, всё так же полным случайностей, коррупции и порцией утреннего кофе с пол-ложкой сахара. Измерение людей относится достаточно холодно к тому, что один шестипалый учёный теперь плетёт неловкие отношения с потусторонней демонической сущностью. Что, вообще-то, уберегло всех живущих от возможного апокалипсиса! Возможно, Форд ожидал слишком многого от суетной смертной жизни обычного человечества, далекого от таинств и шаткости вселенной. Но если всё спокойствие клочка вселенной держалось только на его умении играть роль идеального партнёра в столь спонтанном союзе, справляется он относительно ужасно. Справочники «отношения для чайников» не помогают. Справочника «как построить доверительные отношения с демоном» все ещё не существовало, а последние книги по демонологии продолжали советовать проведение кровавых ритуалов и жертвоприношений. — Вознеси имя его до небес, окрась стены своего дома и поверхность своей души его образом, отдайся его воле, — вслух читает Форд, подмечая схожесть совета с каждым вторым рассказом ужасов или даже глупой вырезкой второсортного журнала. Те истории домохозяек, запрятанные теперь где-то в его офисе, за слоями книг и пыли, выдумывали методы лучше и того романтичнее. — Если для оказания почтения ты решишь построить для меня алтарь и резать на нем каждую неделю свежие туши животных, я буду польщён, — мечтательно приговаривает Билл, воссоздавая вокруг себя несколько проекций. Заточенные до блеска ножи, ягнята и реки крови, стекают в чашу, которую демон подхватывает и испивает. И всё это в провокационной позе, в которой художники средних веков рисовали источник своего воздыхания. Последнее — собственные домыслы Форда, тут же приобретающие в пространстве подсознания форму и укладывающиеся вокруг треугольной формы лепестками роз и мягких подушек. Приходится насильно отвлечься и спрятаться за разворотом книги, но Билл, конечно, заметил, не пропуская такое из внимания. Ухмыляется и хлопает длинными ресницами, посылая воздушный поцелуй. Мультяшное сердечко бабочкой прилипает к покрасневшей щеке. Стерев его как след от поцелуя, оставляя на коже красные разводы, Форд машинально подхватывает новую тему. Так проще, чем вариться в собственной неловкости. — Но есть ли способы проще для укрепления нашего союза, моя муза? Я не хочу привлекать внимание правоохранительных органов. У моего брата и так с ним проблемы, а портал даже в неактивном состоянии может вызвать проблемы при обнаружении. — Конечно есть, — соглашается Билл и подплывает ближе к человеку. Зависает прямо над его головой, задумчиво оглядывая с макушки до ног, пробираясь за слои одежды. С озарением щёлкает пальцами. — Я бы не отказался от ещё одной татуировки в мою честь на твоей коже. — Только если не как в прошлый раз, — укоризненно бурчит Форд, покосившись на безмятежно левитирующего демона и постукивая пальцем на уровне своей ключицы. — Я всё же смог расшифровать твою предыдущую, и это не значит «мудрость», как ты мне сказал изначально. — И что же это значило на самом деле, Фордси? — с предвкушением услышать ответ сладко напевает Билл. Проводит своими руками по топорщащемся волосам, цепляет кудри, слегка натягивая. Все эти прикосновения — тоже часть проекции в подсознании, почти невесомы, так отличимые от их контакта там, в плане одной общей реальности измерения кошмаров, и Форд не может избавиться от желания ощутить их ближе. Физически. Только ради утешения этих маленьких слабостей нужно будет запустить портал. Мысль появлялась с такой частотой, что успела потерять форму запретного табу. Теперь открытая привлекательная возможность. — Оно значило «при потере вернуть Биллу», — Форд пытается произнести как можно более жестко, но он словно пытается раскрыть давно всем известную шутку. Любые намеки на прошлую злость испарились вместе с ощущением игры пальцев в его волосах. — Ну, разве я был не прав, — хихикает Билл около самого уха, заставляя Форда давиться только что выпитым эфирным чаем от толпы пробежавших мурашек. Все эти прикосновения — цветочки, и сложно представить, как он будет реагировать дальше, когда эта граница просто исчезнет. Капли чая попадают на раскрытый разворот книги, лежащей на коленях. Но она лишь детальная проекция из воспоминаний, копия из реальности и нужно просто взмахнуть рукой, чтобы избавиться от коричневых клякс на листах. Это одна из последних тренировок, предложенных Биллом для совершенствования разума Форда — игра с образами и воссозданием полностью идентичных копий с помощью воображения и воспоминаний. Простор разума — место бесконечных возможностей, но в своём естественном состоянии — мутный бесконтрольный поток. Взять его под свой полный контроль — первый шаг к самосовершенствованию и развитию заложенного потенциала. Как утверждал Билл, это поможет «Фордси» лучше справляться со стрессом, заедающим в голове песнями из рекламы, думать за пределами возможного о нескольких вещах сразу и, может, даже преобразовывать нематериальное в настоящее. — Ты имеешь в виду магию? — уточняет Форд, переворачивая книгу на новую страницу. Как только разворот открывается, чистая бумага в живую заполняется абзацами текста и картинками. Приходится сосредоточиться чуть больше, чтобы придать изображениям нужную форму, а не превратить стереотипичных демонов в очередные треугольники. Некоторые из треугольников ожившими комиксами с особой настойчивостью задерживаются на новом развороте, срывая плоские скетчевые цветочки и горделиво протягивая их к человеку. — Магия — это преобразование уже существующей в плоскости измерения энергии. Здесь же при правильном подходе и тренировках ты сможешь вытаскивать вещи из собственной головы. Да, ты всё ещё смертный кусок плоти, ограниченный запасом энергии, сосредоточенной под твоей черепной коробкой, но несколько секунд уже будут существенным прогрессом. Плюс, — Бил указывает веером рук на себя, образуя несколько рекламных стрелок, обвешанных гирляндами, — у тебя ведь есть я — бесконечная батарейка твоего потенциала. Хорошо же звучит? Телепатией и телекинезом так вообще сможешь черепушки врагов щёлкать и без всяких пистолетов и пушек. От чужих слов жуткие картины мелькают перед глазами. Но сама возможность, новый потенциал, звучит привлекательно. Форд не может полностью отрицать, что полученная сила не будет использована против других существ, но жизнь учёного энтузиаста, работающего с бесчеловечным, всегда опасность. Экстренные ситуации возможны, и лучше быть подготовленным ко всему. Особенно, если что-либо коснётся дорогих ему людей. — Нужно ли будет для этого заключить новый контракт? — уточняет Форд. — Необязательно. Может, кроме одного, требующего от тебя руку, душу и сердце, но ты ещё слишком маленький и несмышлёный, чтобы думать о таком, — отмахивается Билл, плавая кругами вокруг головы человека в расслабленной позе с прикрытым глазом. — Если я смогу переносить вещи из своего разума в реальность, то что насчёт тебя? Смогу ли я воссоздать твой образ? — аккуратно уточняет Форд о первом, что приходит ему на ум. Даже если глаза и пальцы переворачивают страницы книги, он совершенно не сосредоточен на ней, тем более не читает, из-за чего разворот очень быстро заполняется посторонними рисунками и мыслями. Потёртое изображение портала, знаки вопросов и треугольная муза — теперь большая часть содержимого. Демон со странным довольством щурится на человека, будто чужой вопрос — песнь для его несуществующих ушей. Перестаёт кружиться и подлетает ближе. Он не меняет форму, но крадётся, словно кошка. — Какие же сладкие мечты и речи ты поёшь, Фордси, — руки Билла удлиняются и ложатся ладонями поверх человеческих пальцев, прекращая их мельтешение по множащемся в бесконечность страницам. Текст книги теперь — смущённое бормотание, окрашивающее страницы в невесомо-разовый. — Уже так желаешь ощутить материального меня рядом с собой, своей физической оболочкой, где больше между нами не будет преград и разрывов в измерении? — Не только в этом дело, — подхватывает лучшее оправдание и причину Форд, когда вся правда открыта и читаема у у всех на виду. — Мне всегда хотелось поработать с тобой над проектами один на один. Ты всегда делишься со мной знаниями, но намного практичнее увидеть, изучить и почувствовать всё на практике, из рук в руки. В живую. Конечно, это звучит неубедительно. Билл скользит взглядом по лицу Форда, опускается на их сжатые вместе ладони, проходится по книге на коленях и задерживается на очередном развороте. Только одно слово почтенной мольбой заполняет страницы, не находя себе место и толкаясь, выпадая аккуратным закрученным почерком за пределы листов. «Моя Муза, Моя Муза, Моя Муза, Моя Муза, Моя Муза, Моя Муза, Моя Муза, Билл, всё так сложно, почему, Моя Муза, хочу понять, но портал, должен ли я так быстро принять, это неправильно, правильно, но что если, хочу…» Но Биллу не нужна проекция, чтобы знать происходящую неразбериху в чужом мозгу. Дай Форду самую сложную задачу, он найдет решение в течение нескольких секунд без единой помарки и запинки. Поставь перед ним эмоции и отношения, требующие что-то большее, чем «отдал приказ и получил результат», он уже крутится слепым кротом, натыкаясь на каждую ограду и не видя выход даже перед носом. — Ищешь все возможные способы избежать использования портала, но жаждешь почувствовать меня рядом с собой за пределами разума и снов. Ты одно сплошное противоречие, мой маленький человек. Продолжая держать их руки вместе, Билл поднимается выше, оказываясь с глазу на глаз. Новая дополнительная конечность образуется из других, похлопывая Форда по лбу как взволнованную из-за пустяка дворнягу. Почему-то Форд не находит это сравнение столь унизительным, как он должен в порядке вещей. Несколько новых рисунков собак появляются на полях между строками текста. — Если ты всё ещё не готов пустить меня через границу миров, есть ещё один способ, который позволит существовать нам обоим рядом. Но понадобится небольшая подготовка. Все лишние руки исчезают до привычной пары, которые Билл разминает, закручивая в узлы, и комично гнётся своей геометрической формой, будто готовится к выполнению старых упражнений. — О чём ты? — взволновано переспрашивает Форд, выскользнув из своего сжатого кокона, только почувствовав запах новых знаний и возможностей. — Это как трюк с одолжением твоего тела, который мы так любили проводить раньше. Только веселее! — Билл театрально бросает вокруг себя вспышку миниатюрного фейерверка и, облокотившись на возникшую трость, загадочно поднимает бровь. — Ну что, хочешь попробовать? Короткая заминка, сведённые брови и взгляд, который пытается прочитать чужие мысли и намерения за никогда не меняющейся формой. Теперь с Фордом всегда так, когда он всё ещё пытается взвесить все «за» и «против» и предугадать возможную манипуляцию. Оставленные шрамы в доверии не зарастают так просто. Новым связям нужно время, чтобы сплестись в крепкий узел. — Давай, шестипалый, доверься мне. Никаких сделок, никаких коварных планов и игр вне твоего поля зрения. Я даже ничего без твоего ведома сделать не смогу! Обещаю, тебе понравится, — щёлкнув пальцами и невидимым языком по зубам, Билл растворяет книгу на чужих коленях в облачке дыма и разлетевшихся во все стороны букв. Он удивительно терпелив к чужим метаниям и постоянной неуверенности. — А воссоздать и почитать все эти книжки про демонов мы всегда успеем. Я даже предоставлю тебе несколько спец-материалов и эксклюзивных интервью для твоего чудесного дневника в мою честь. Прищурившись, Форд осматривает Билла с верхушки цилиндра до пят и едва заметно, но уголки его губ дергаются вверх, до хитрых, мягких ямок в щеках, прежде чем он непринуждённо интересуется: — Даже позволишь измерить твои углы, медиану, высоту и биссектрису? Дрожь волной помех проходит по всему Биллу, разбирая и собирая его обратно по золотым кубикам. Глаз моргает несколько раз, а привычный яркий цвет становится на несколько тонов теплее. Наблюдать за своей музой, всегда собранной, всесильной и полной могущества, в столь короткие мгновение растерянности — изысканная вседозволенность и личная привилегия. Мышь, получившая в свои маленькие лапки целую звезду. Форд не должен, но не может себе отказать. Билл всё ещё ему позволяет. Всякий другой давно бы получил прожжённую дыру внутри своего мозга. — Как пожелаешь, шестипалый, — не теряя тон, отвечает Билл, морща веки вместо губ в наигранном отвращении. — Но только руки и разум перед измерением спиртом обработай. — Тогда и я согласен, — соглашается Форд, убирая только что полученное воспоминание в одну из папочек в самом дальнем уголке разума, бережно запрятанную и ценную. — Вот и отлично! Запоминай, — потирая ладони, Билл подлетает ближе.

***

Пространство вспыхивает чиркнувшим на носике спички огнём. Сон схлопывается до маленькой точки, прежде чем взорваться миллиардом вспышек. Когда развеивается муть, последние оказываются бликами потолочной лампы, мигающей на последнем издыхании из-за перепадов электричества. Вместо маленького уютного кабинета, заставленного книжными полками и рабочим беспорядком, вокруг — холодные стены лаборатории и столь же сумбурное отсутствие организации. На полу смятые клочки бумаги с хаотичными записями, принесенные сюда впопыхах тома книг и брошенные на разных поверхностях пустые кружки с корочкой высушенного кофе. Серая пыль мирно летает в воздухе ранним опавшим снегом под косым потоком света. Запах затхлости и испортившейся еды в каком-то из шкафов назойливо цепляется за одежу и язык. Вместо того, чтобы сидеть за столом, Форд снова лежит плашмя на полу, в центре вычерченного мелом круге. Он помнит, как решил не тратить время на возвращение в хижину и устроить сеанс с Биллом прямо здесь. Ведь все необходимые материалы под рукой, а трепещущий вопрос не даёт покоя последние несколько часов. Так практичнее и удобнее — без какого-либо предупреждения и подготовки встретиться со своей музой, обсудить несколько вопросов и тут же вернуться обратно с готовыми ответами к рабочему станку. Только вот, кажется, их очередная встреча вновь затянулась. Сколько Форд провёл без сознания? Час? Два? Может, прошло всего полдня? Так тяжело сосчитать, ведь внутри снов время течёт по-другому, а рядом со своей музой Форд и вовсе забывается. Форд растерянно проходится взглядом по окружению и замечает остатки от свечей, используемых для поддержания ритуала связи и просто соответствующей атмосферы. Их медовый запах уже почти развеялся, остались только остывшие кляксы воска с жалобно торчащими угольками от выжженных до пепла фитилей. Возможно, Форду действительно нужно взять себя в руки и перестать всё пускать на самотёк. Прибраться до терпимого минимума, когда ноги не запинаются о всякий мусор, разобраться со своим теряющим последовательность расписанием и докрутить винтики в последних проектах, которые наваливались друг на друга неразборчивой кучей амбиций и секундных идей. Открывшееся через демона снов золотое окно треугольной формы бесконечных возможностей и шансов кружило голову. Итоговый результат очень быстро перестал быть целью. Каждый день идеи — одна безумнее другой, проверяющие лишь прочность границ доступного и осуществимого. Ведь когда божество на твоей стороне, легко почувствовать себя ребёнком в песочнице. В последнем порыве творчества Форд воссоздал плазматическое ружьё, которое могло превратить любую материю в жидкое состояние, сохраняя другие ее свойства. Помимо прочего, теперь на столе в подвале стоял недоделанный портал — миниатюрная версия большого, размером едва больше коробки из-под хлопьев, но способная функционировать и перемещать материю только в пределах этого измерения. Старший же собрат похоронно накрыт белым полотном и терпеливо собирал пыль по ту сторону стекла лаборатории. Его пустой, широко раскрытый глаз то ли укоризненно, то ли выжидающе выглядывал на своего создателя. Спустя всё это время Билл почти не упоминает ни создание портала, ни предназначение, будто огромной машины судного дня размером со слона не было в этой комнате и их общей памяти. Да, Билл учтиво молчит, но точно ожидает, когда столь трепещущую тему о запуске поднимет сам Форд. Живот неожиданно стонет несчастным животным, сжимаясь в спазме боли, и только сейчас Форд понимает, насколько голоден. Последние крошки еды и капли кофеина были на его языке ещё задолго до спуска в лабораторию, и воспоминание о тёплой каше и аккуратно нарезанных бутербродах скручивают живот в ещё более тугой узел боли и несчастья. Игнорируя столь минимальную физическую потребность, Форд, шатаясь и хватаясь за каждую доступную опору, чтобы не упасть, поднимается в вертикальное положение и принимается осматривать ближайшие шкафы в поисках необходимых материалов. Перебирает подрагивающими пальцами коробки и пеналы, неаккуратно вытряхивая содержимое на любую подходящую горизонтальную поверхность. Поесть он всегда успеет, голод к знаниям и предвкушение намного острее. Да и зарисовать полученную, отпечатавшуюся по ту сторону черепа схему нужно как можно быстрее, пока показанные образы ещё свежие и чёткие. Для исполнения их новой задумки, Билл дал Форду новую пентаграмму, с более сложной структурой и формой, а также требующей другой подход к методу чертежа. Бормоча полученные указания себе под нос, Форд стирает старые, уже изжившие себя рисунки с пола веником, оставляя серые разводы и следы собственных ног. Ползает на коленях, чертит углём и мелом новое, используя линейку, большой циркуль и несколько уже заготовленных трафаретов. Каждую линию проверяет по несколько раз и в спешке дополняет, как студент, который вот-вот должен сдать свой финальный проект на пороге дедлайна. Стирает колено, сдирает кожу на пальцах и даже не замечает, как мел и уголь смешиваются с кровью. Тяжесть в теле — тоже незначительная мелочь. В центре пентаграммы вновь дорогая муза, но в отличие от всех характерных символов и запечатлённого образа, единственный глаз закрыт, а множество рук паучьим лапками цепляются за контур рисунка, как за нити паутины. Сверившись последний раз, Форд зажигает три новые свечи, ставит каждую у трёх углов и садится в центр, складывая руки на колени. С готовностью и глубоким вздохом закрывает глаза, окунаясь по наитию в темноту собственного сознания навстречу знакомому присутствию там. Тянется вперёд и зовёт в пустоту, предлагая нечто затаившемуся схватиться и потянуть в ответ. Закрытый глаз на рисунке неожиданно распахивается и загорается призрачным сиянием. Руки под светом подрагивающей свечи удлиняются и тянутся по полу в сторону замершего человека, неосязаемой силой обвиваясь вокруг его ног. Хватаются за подолы одежды и цепляются за видимые участки кожи маленькими ладошками с пальцами-клыками. Тянут, словно хотят разорваться на части, проникнуть глубоко в плоть и не отпускать. Форд даже не замечает. Не видит и не чувствует, как тени плющом прорастают по его телу. Скручиваются в узоры. Мягко стягивают шею, обхватывая голову за нижнюю челюсть бережным прикосновением расставленных капканом пальцев. Почти что поглаживание. По ту сторону Билл наконец-то отвечает, хватается за сознание Форда и тянется в ответ. И резко бросается вперёд. Проскальзывает через пространство, привычную для них границу и идёт напролом, игнорируя человеческое волнение и неловкую попытку отстраниться. Удар, выбивающий дыхание и звон в ушах. Форд невольно клацает зубами и сжимается всем телом. Замирает, удерживаемый только заведенным стуком сердца, отдающего каждый удар в горле. С хлопком все свечи, как один, потухают, растворяя окружение и ожившие теневые руки в общей мутной полутьме. Вдох-выдох. Прислушаться и почувствовать. Теперь это ощущается по-другому. Тесно. Плотно и неловко в границе одной узкой черепной коробки. Где двое не должны помещаться в одном. Даже за каждый вдох, движение ребер, неловкая борьба длинной в пол секунды. Сознание Форда неожиданно оказывается притеснено в сторону чем-то массивным и ярким, загоревшимся новой звездой в его черепе. Билл теперь здесь. Рядом. Он не выталкивает его полностью в бессознательное, как часто это бывало раньше, а аккуратно отодвигает в сторону и забирает руль управления себе, перекладывая человека на соседнее сидение. Форд всё ещё в сознании и своём теле. Всё ещё может ощущать всё как собственное, даже двигаться, если проявить больше настойчивости и давления, но сейчас намного комфортнее просто откинуться на греющее тепло и наблюдать. Почему-то это кажется естественным. Даже страха нет. — Ты не делал этого раньше, — мысленно замечает Форд, осматривая окружение лаборатории вместе с Биллом, который ворочает головой слишком резко, до хруста в шейных позвонках. — Это не плохо, просто ощущается необычно. По-другому. — Я же говорил, что тебе понравится, — восторженно хихикает Билл, и Форд ощущает, как его губы натягивается в непривычно широкую для его лица улыбку, а высокие нотки смеха щекочут напряжённые связки. Щёки болят. — Подобный способ требует твоего непосредственного согласия, чтобы твоё не отключенное самосознание тут же не вытолкнуло меня пинком при первом сигнале опасности, как звёзды выплёвывают поток энергии в момент смерти. Но как же мне этого не хватало! Твои мозговые волны нельзя ничем заменить, шестипалый, ощущать их напрямую — истинное наслаждение. Внутренности сотрясаются от очередного смеха, и взгляд Билла сосредотачивается на маленьком зеркальце на противоположной стене. Там, за следами разводов, — растрёпанный мужчина средних лет с недельной щетиной, сидящий на грязном полу в помятой одежде и с очками, покосившимися набок. За заляпанными линзами — широко раскрытые глаза. Правый зрачок, вытянутый, как у кошки, светится едва заметным, призрачным жёлтым. Левый остаётся тускло-человеческим, цвета засушливой осенней листвы. Заметив внимание и явную заинтересованность человека, Билл улыбается и оглаживает скулы Форда его же пальцами, как скульптор прижимает глину на уже почти готовой скульптуре. Царапает ногтями щетину и коросты от неудачно прошедшего лезвия бритвы. — Если бы я мог выбрать себе человеческий мешок, как своё финальное пристанище, выбрал бы твой, — в слух произносит Билл. Улыбка становится только шире и всё менее естественной. Более хищной. — Спасибо, моя муза, — щёки Форда горят, ладони потеют, и он даже не может это скрыть от демона, забравшегося под его кожу. То, как он выглядит сейчас, едва ли можно назвать презентабельным, но демон всё равно говорит такие чарующие слова. Действительно ли он видит в этом что-то большее или вновь играется? В смущении Форд машинально отодвигает руки от собственного лица и вытирает ладони плащ, на мгновение вновь полностью управляя своими телом и движениями. Ощущение всё ещё странное. Как осознанная полудрема. Билл не перетягивал на себя все нити, а позволял человеку ютиться рядом, пока особо активные и сильные желания проскальзывали через синопсисы мозга и по позвоночнику вниз. — Вау, Фордси, ты более потный, чем обычно, — Билл хихикает, замечая чужие, но и теперь собственные взмокшие ладони. Поднимает их ближе к лицу и особо внимательно изучает, один за одним сгибает пальцы. Демон точно делал это раньше, когда захватывал тело Форда, и то ли не мог налюбоваться, то ли разыгрывал маленькое представление на близкого наблюдателя. Пробивающееся на поверхность желание зудит под кожей. И оно не принадлежит Форду. — Хочешь ли ты? — интересуется Форд рефлекторно вслух и, не дожидаясь ответа, самостоятельно сцепляет ладони вместе, переплетая пальцы. Форд может поклясться, что ощущает только левую руку, пока его муза полностью забирает под своё владение правую. — Тебе очень нравится держаться за руки. Я не знал о тебе этого раньше, — комментирует Форд, поглощённый столь сюрреалистичным ощущением разделения владения тела на двоих обладателей. — Это очень необычно для бестелесного существа из чистой энергии, превзошедшего людей на множество ступеней и так далекого от их культуры. — Это не для меня, — слишком быстро фыркает Билл, но ладони не разжимает. — Я лишь знаю, что это способ укрепить связи и натренировать близость между вами — мясными мешками. Что-то про выделение окситоцина, эндорфинов и прочего при частых прикосновениях. — Их так же называют гормонами счастья. Снимают боль, улучшают настроение и используются организмом в качестве поощрения, — кивнув, задумчиво соглашается Форд. Если для его музы всё описанное — далекое понятие, не имеющие вес, он сам под прямым воздействием этих маленьких химических соединений, вырабатываемых в нейронах его мозга. Даже сейчас. — Хотя, спустя столько времени, признаю, я тоже нахожу этот странный жест всё более необычным и завлекающим. Какая глупая глупость, — добавляет Билл, едва покачав соединённые ладони из стороны. Только чтобы неожиданно разжать и дёрнуться всем телом вперед. — Но у нас такая возможность, а мы только и делаем, что сидим! Пора укрепить нашу связь над общей куклой и заставить тебя наконец-то привыкнуть к этому новому способу взаимодействия и сосуществования. — Стой, моя муза, подожди! Впопыхах, игнорируя чужое предупреждение, Билл пытается встать, ракетой устремляясь вверх, только чтобы столкнуться со сдавливающей болью в коленях и резким головокружением. Что ведёт его к неумолимому краху и смертельному пикированию обратно на пол. Форд в панике подаётся сознанием вперед, отталкивает Билла в сторону и перетягивает ощущения от тела на себя. Достаточно, чтобы вовремя скоординироваться, выставить руки и не встретиться носом с твердой поверхностью. Несколько секунд тишины и тяжёлого дыхания, пока звон в ушах сходит на нет. — Билл, аккуратнее! — басом ворчит Форд, совершенно забыв о приемлемой вежливости и почтительности между ними. Но тут же поправляет себя, сменяя тон на более сдержанный. — Человеческое тело требует чуть больше координации и внимания. И контроля. — Это не первый раз, когда я использую твой мешок с органами, костями и прочим содержимым, так что, можно сказать, у меня хороший стаж вождения, — гордо и нисколько не смущенно произошедшим заявляет Билл, но всё же позволяет Форду самостоятельно подняться с пола и принять вертикальное положение. — Столь большая уверенность объясняет все те синяки и раны, — вслух размышляет Форд, вспоминая повреждения, которые оставались на его теле после очередного ночного обмена. Самые первые попытки были особенно некрасивы, а его муза особенно неаккуратна. Синяки, ссадины, царапины — малое из приемлемого. Один раз Форду пришлось добираться до ближайшей к хижине медицинской клинике, чтобы ему вправили нос и проверили зубы на целостность. Кажется, тогда Билл упал с лестницы или специально прокатился лицом по полу. Да, вначале было плохо, но его муза с помощью практики и травматического энтузиазма быстро наверстала мастерство управления человеческого тела, и количество повреждений постепенно уменьшились до редко отбитых локтей и надкусанных губ. К появлению Стэна и последних не осталось. — Иногда боль — это весело, — зацепив промелькнувшие перед их общим взором образы, комментирует Билл. Он делает несколько пробных шагов, расхаживая затекшие мышцы, но волна боли вновь пробивает в висках. В глазах плывёт, а живот сжимает в резком спазме то ли голода, то ли тошноты. — Сегодня твоё тело особенно склизкое, вялое и дряблое, Фордси. Я не помню такого с последних сроков по окончании портала, или когда ты вновь встретился с братцем. — Билл хватает ворот футболки и преподносит к носу, и оба сморщиваются от резкого запаха пота. Только если Форд тут же хочет отдернуть, Билл явно желает схватить кусок ткани языком, от чего демона приходится насильно отталкивать в сторону, пока тот не разжимает захват. — А может всё ещё хуже. Неужели собрался закапывать себя раньше времени, или у твоего мозга период уныния и потери мотивации поддерживать свою оболочку в среднем пригодном состоянии? — Нет, нет, я просто увлёкся нашими встречами, разговорами и разборами очередного проекта, у меня нет депрессии. — Фордси, Фордси. Моя муза, утренняя звезда, шесть пальцев, айкью, — чирикает нежным утренним соловьём Билл. — Я ценю, что ты ставишь моё присутствие и внимание выше своих жалких смертных нужд, но также я буду ценить, если ты не умрёшь от изнеможения раньше времени. — Призрачные руки демона окружают мозг человека кольцами объятий. Тёплых, но настойчивых. — У тебя ещё будет столько шансов и возможностей распрощаться с физическим миром, но не торопи судьбу. Мы вместе и официально в отношениях всего семь недель, три дня и семнадцать часов, такая малость, не находишь? Я бы хотел заполучить себе побольше твоего времени. — Ты считаешь проведённое время? — удивляется Форд, едва ли справляясь с неожиданно нахлынувшим смущением и стыдом. Дорогая, божественная муза отчитывает его как ребенка за незаправленную постель и пропущенные приёмы пищи. — Я считаю каждое мгновение, — произнесено без единой усмешки. От слов в груди зажигается мягкий распускающийся бутон тепла. — Ты прав, мне действительно нужно переодеться и поесть и, может, даже поспать, — смиренно осмотрев своё тело в зеркале, всё же соглашается Форд с очевидным. — Тогда чего же мы ждём! — восклицает Билл, широкими и шаткими шагами направляя тело в сторону выхода из лаборатории. Всего несколько метров, а он уже зацепляет коленями, локтями и боком все ближайшие на пути стулья. — Это будет хороший способ укрепить связь между нами тремя: мной, тобой и этой мясистой оболочкой за двадцать годиков! — Прямо так? — опешив под чужим напором, выхватившим управление, Форд теряет прежний слабый контроль над своими конечностями и опять оказывается в роли наблюдателя из первого ряда. — Моя муза, подожди, Стэнли еще в хижине, он может увидеть. — Он уже видел. И тебя, и меня вместе, и, мне кажется, я смог оставить ему самое лучше впечатление для самых сладких кошмаров, — быстро находится с ответом Билл, явно имея в виду первую заветную встречу демона и второго близнеца. Билл действительно оказался от неё в восторге, Стэна продолжало воротить как от коробки лимонов при любом упоминании. Отмахивается от ряби беспокойства в общем скоплении нейронов, Билл всеми силами отталкивает в сторону железную дверь лифта, не дожидаясь, когда та откроется сама. Кожа на пальцах срывается до красных полос, но механизм поддается под грубой силой. Форду инстинктивно удается выдернуть руки вперед, чтобы не завалиться в открывшийся проход. — У тебя получается всё лучше и лучше, шестипалый. Ещё несколько попыток, и мы сможем делить этот мешок ровно на половину. — Я всё ещё не совсем понимаю, по какому принципу происходит распределение и определение доминантного разума, но, кажется, спонтанные рефлекторные действия, мотивируемые эмоциями или закрепленные паттерном в моей повседневной жизни, проходят и откликаются намного лучше, — бормоча, делится своей теорией Форд, едва шевеля губами. — Но разве не было бы лучше начать с малых упражнений? — Практика всегда лучше теории. Брось новорожденного детеныша оленя в клетку с хищниками, если хочешь научить его бегать, — непринуждённо заявляет Билл, по несколько раз нажимая на кнопку верхнего уровня. Форд едва ли согласен с подобной радикальной позицией, но не озвучивает вслух. Со скрипом лифт поднимается и раскрывает двери. Следующую узкую лестницу Билл так же преодолевает сам, пока Форд настороженно контролирует каждый шаг, несколько раз поднимая их двоих с четверенек обратно на две ноги. Оказавшись в хижине, они не встречают Стэна. Точнее, Форд поспешно толкает и Билла, и собственные ноги в сторону офиса под предлогом взять свежую одежду и потом сразу в ванную. На всём коротком и напряженном пути внимательно прислушивается к посторонним звукам и скрипам половиц. Короткий взгляд на часы подсказывает, что сейчас уже вторая половина дня. Когда относительно приличные чистые шорты, рубашка и нижнее белье найдены без единого отдавленного пальца и скинутого на пол шкафа, Форд с облегчением вздыхает, веря, что справляться. Управление — всё ещё нечёткие нити, которые получается потянуть и того случайно, но любой успех бодрит. Да и его дорогая муза избегает риск, послушно выполняет просьбы и также не отказываясь от помощи. Открыть дверь, шкаф, взять вещи — несложные, почти бытовые действия, не требующие сложных умений. А потом они оказываются в ванной. И казалось бы, сними одежду, почисти зубы, залезь под душ и закончил для допустимого минимума, но Билл не торопится даже под детальные инструкции, зачитываемые Фордом. Снимает свитер, кидает его комком на пол, и когда Форд машинально тянет руки к ремню штанов, застывает прямиком напротив зеркала. Воздух неожиданно тяжелеет. Оскал на губах ощущается особенно острым и чужим. В отражении самый обычный мужчина средних лет с растяжками, чуть выпавшим животом и красными пятнами, но Билл голодно пялится, так пристально и не моргая, что Форд невольно ежится внутри собственного тела. Он хочет отвести взгляд, но не может, глазные яблоки насильно держат щипцами, и ему приходиться так же смотреть. Каждый неидеальный изгиб Билл обводит их общей ладонью, прижимает пальцами дряхлые первые морщины, оглаживает уже выцветший шрам чуть правее пупка — след когтей Чупакабры, прорвавшейся сквозь защитный жилет. Странная бережность и внимательность. Они двое, человек и существо, как никогда близко, вплотную прижимаются друг к другу сознаниями и мыслями. И в мгновение общей непривычной тишины Форд может услышать, почувствовать за тонкой прозрачной границей, разделяющей их такие разные умы, эфирную дрожь. Волнение, смешанное с едким восторгом. Действительно ли всё это принадлежит Биллу? Это их общее? Или только его собственное? Тело Форда неожиданно обдаёт навязанным жаром, щёки горят, дыхание спирает, и всё кажется таким интимным. Слишком близким. Особенно, когда пальцами Билл нарочно цепляется и забирается глубже под резинку пояса. — Моя муза, стой… — слова бьются пойманной в горле птицей. Форд пытается отвернуться, убрать руку, но ему просто не позволяют. Насильно держат на месте, прижимая и не давая даже спрятаться в темноте собственного подсознания. — Как отвратительно. Как мило, — голос демона звучит в голове, в устах, шепчет над самым ухом, рука двигается ещё дальше и ниже. — Что же такое, Фордси, откуда столько волнения и желания, ведь здесь сейчас никого, кроме тебя самого? Твоё тело, твои руки. Это твой эгоизм? Самовлюбленность, что ты вспыхиваешь яркой свечкой, окунутой в керосин? Я ведь знаю, что ничего больше не зажигало в тебе этот огонь за все двадцать с половиной лет. Ни одна смертная душа. Это заговор. Проклятая правда, погребенная на самом дне и теперь поднятая на поверхность для обозрения. Теперь отпечатывающаяся клеймом на языке стыдом тянет живот, жжёт щеки. — Только ты, — выдыхает Форд. — Только я, — удовлетворённо соглашается Билл, без какого-либо сопротивления забирая и вторую руку под личное управление. Поднимает её выше, оглаживает ключицы и невесомо обхватывает пальцами горло чуть ниже трахеи. За каждым его словом потустороннее рычание самой бездны, склонившейся у дрожащего, замершего тела. Бежать некуда. — Хотел бы ты ощутить это моими руками, моими прикосновениями? Не пойми не правильно, твои пальцы хороши, замечательны даже, но что если бы нас не разделяла общая человеческая плоть и эти глупые границы установленные вселенной и назойливыми нитями Мойр? В глазах плывет, и наваждение рисует тени — руки, что длинными нитями обматывают широкие шестипалые ладони. Ложатся поверх, хватаются за любой доступный кусочек. Там нет тепла, только холод. — Я бы хотел, очень хотел, — словно в бреду вторит Форд, заплетаясь языком. Уже тяжело понять, это Билл давит на край ремня, стягивая его вниз, или он сам, гонимый за палящим желанием. Его ли? — И я тоже очень хочу. Жажду этого. И будь это в моих силах, я бы давно разорвал эти жалкие границы измерения, только чтобы вновь прикоснуться к тебе по-настоящему. Осуществить твоё ценное желание и заглушить столь глубокий голод. Мой голод. Я сожрал бы тебя̏ живьём͡. Голос музы искажается до неразборчивого, потерявшего узнавание слов рычания, и множество невидимых зубов щёлкают в унисон и, кажется, вот-вот вцепятся в человеческую шею позади. — Как жаль, что это всё ещё невозможно. Ведь так, Фордси? Слишком много ощущений. Жара, что плавит мысли в бесцельную грязь. Желаний, что прорвавшей плотиной сминают под собой и перемалывают здравомыслие. Покалываний невидимых игл сквозь кожу насквозь и везде. Голоса Билла, демона, его собственного, Музы, окутавшего с головой и поглотившего каждую клеточку сознания. Образов, своих и чужих, закручивающихся вихрем до тошноты и боли в висках. Форду нужно дышать. Его сдавливает со всех сторон, а он не может полноценно схватить кислород засохшими губами. Горло спирает. Легкие жжёт. В порыве потребности выживания и собственной целостности он действует инстинктивно. Правильно. Резко дергается сознанием и страхом вперёд, его собственным, настоящим, и отталкивает Билла в сторону. Врывается в тело, выдавливая постороннее. Только чтобы броситься в сторону душа. Ударяется о порог, тянется на ощупь и рывком дергает вниз ближайший вентиль. Ледяная вода сошедшей лавиной обрушивается из лейки, заглушая бесконтрольный шум в ушах и голове статичным рёвом водопада. Капли воды режут острыми льдинками. Замораживают эмоции. Освежают и остужают до сводящих скул, посиневших губ и дрожащих плеч. Но так надо. Нужно. Форд наконец-то может сделать глубокий вздох, думать. Ощущать себя полноценно, каждый изгиб тела, разума, а не кипящий, готовый вот-вот взорваться котёл. Желание тепла и прикосновений всё ещё здесь, но теперь это невесомое и едва щекотливое ощущение под кожей с остатками тепла, оставшимся между ног. Но и то последнее уже смывается с водой в водосток. И он наслаждается тишиной. Каждым звоном упавшей капли, скрипом напряженных труб, далекого хруста за стенами. Сменившимся рёвом в голове на приятный бриз. — Я надавил слишком сильно, — голос Билла теряет прежнюю резкость. Звучит едва громче журчания воды и не расталкивает мысли Форда, и не выходит насильно через голосовые связки. Шепчет у самого уха. — Извини. Я увлёкся. Форд не торопится отвечать, прислушивается к молчанию демона, к собственным ощущениям и плавно собирающимся мыслям. Там нет ответной злости или раздражения на чужую своевольность. Только усталость. Они действительно могли не доходить до этого. Если бы Форд не бился в слепом молчании и принятии, а попросил. Сказал хватит. — Это было просто неожиданно, и я действительно слишком долго не уделял себя хоть сколько-то внимания, — собираясь с силами, бормочет Форд, убирая мокрые волосы с лица и поднимая голову навстречу потоку воды. Капли ударяют по закрытым глазам, рисуя радужные разводы по ту сторону век. — В следующий раз сообщай о своих планах заранее, не дави так сильно и будь готов слушать. — Как скажешь. Больше никаких внеплановых экспериментов, прикосновений в душе и рассуждений о твоём поглощении. Замётано и записано в правила, — энергично соглашается Билл, воспроизводя звуки напряжённого записывания в блокнот. — Не столь категорично, — поправляет демона Форд. Сейчас несколько лишних слов, и он случайно заставит Билла думать, что он вообще против какого-либо их близких взаимодействий и прикосновений. — Не считая неровностей, это было не так уж и плохо. И мне даже понравилось. В этот раз признание собственное. Приятное и облегчающее. Таким хочется делиться. — Какая смелость, Фордси, я уж думал, что услышу эти слова только в твоих мыслях, — хохочет Билл без капли злобы. В каждой его задерживающейся фразе и движении разума ощущается придельная осторожность и внимательность. Они поговорят об этом. Ни раз и не два. Билл — демон, способный читать личности людей как открытую книгу, вести их по ложным дорогам и предлагать личные интересы под обёрткой приятных условий. Но как оказалось, идеально выверенные планы ломаются на границе личных желаний и простого незнания. Нетерпения? Голода? Сколько бы он ни хвастался всеми успехами, ясно как день — такой тип отношений, где он действительно беспокоится о чужом мнении и благополучии, для Билла тоже слепое минное поле. Но только стоит ему сделать неверный шаг — подорвутся оба. — Ты сказал… о том, что тоже хочешь прикоснуться ко мне. Это правда? — Форд мог зачитать Биллу целую лекцию, гору претензий за пережитое, но вместо этого, подгоняемый жадностью знать, задаёт лишь один не дающий покоя вопрос. — Я же дал обещания — больше не врать тебе. Все мои желания и голод так же правдивы, как взволнованный трепет твоего сердца и поднявшееся давление. Ответ Билла чист. Ни попыток пошутить или увильнуть. Он не тянется к сознанию Форда и не пытается заранее прочитать чужие мысли, навеять собственные или подтасовать карты. Просто ждёт. Это кажется искренним, правильным и настоящим. Дурацкая улыбка цепляется на губах Форда, не желая сходить, а уже давно посеянный бутон тепла где-то между ребер даёт корни и раскрывает первые лепестки, толкаясь между органов и сосудов. Находя своё место рядом со встрепенувшимся сердцем. Холод от ледяного душа начинает пробираться к костям, а зубы уже невольно стучат, и Форд наконец-то решает подкрутить и противоположный вентиль. И наконец-то снять одежду, промокшую до последней нити, в которой так поспешно заскочил. В этот раз Билл не вмешивается, давая Форду справиться со всем процессом помывки самостоятельно, но муза точно наблюдает за движениями человеческих рук и доступными участками кожи и тела. Только когда Форд вытирается полотенцем и накидывает свежую рубашку, Билл возвращается на свое место рядом с сознанием Форда, аккуратно перетягивая на себя управление правой руки. Они уже справляются в ровном тендеме, удивительно успешно застегивая пуговицы, пусть и пропуская несколько в процессе. После душа Форд чувствует себя одновременно лучше и хуже. Чистота освежает, но накопившаяся усталость ощущается только тяжелее, а произошедшее между отвлекает мысли и подсовывает ещё свежие образы, которые приходится отгонять. Форд не хочет ходить возбуждённым целый день только от одного упоминания эфирных прикосновений и демонического рычания у шеи. Билл от этого тоже просто так не отстанет.

***

К облегчению Форда найти еду не оказывается проблемой. Банальный, готовый к употреблению источник калорий пусть и не первой свежести удаётся найти при первом обследовании холодильника. Что предотвращает преждевременное путешествие в город или ещё более небезопасную для пальцев и ладоней Форда готовку. Потерять один из шести только из-за желаний демона научиться пользоваться ножом — плохая перспектива. Билл явно дал понять, что собирается привести тело своего человека в надлежащее состояние, а после душа и вовсе заявил, что голод — это отвратительное и раздражающее ощущение, и если они не найдут, чем заполнить желудок, он не поручается броситься с зубами и когтями на ближайшую мелкую живность. Крысы, белки и кроты первые в списке. Мусорные баки и копошащиеся там гномы следующие. — Да ладно, Фордси, это ведь чистый белок, калории и кровь, — причитает Билл, недовольный полученным отказом отправиться на охоту. — Все, что нужно растущему и работающему организму. Разве среди вас, людей, не принято почитать обычаи предков? А ведь твоя десятитысячная прабабушка успешно бегала на четвереньках за енотами и бобрами в перерыве между сражениями с мамонтами. Вместо активного подражания предкам они вдвоём терпеливо стоят над сковородкой и греют в потрескивающем масле несколько найденных тостов с сосисками. Явно менее увлекательней, че предложение демона, но только от первых паутинок запаха во рту собирается лужа слюны, а живот воет в предвкушении. В скучающем и не впечатлённом ожидании Билл бесцельно блуждает взглядом по кухне, делая вид, что ещё несколько секунд этой рутины, и он вывалиться из тела. — Мне кажется, или моего замечательного величия в этом месте стало меньше? — переврав молчание и сосредоточенную возню Форда с ингредиентами, замечает Билл. — Где все те замечательные статуи, которые ты так любил натирать до блеска? И действительно, кухня стала относительно нормальной и среднестатистической, избавившись от прежнего оккультного шрама. Несколько полотен всё ещё висели на стене, а вырезанные в толщу досок треугольные символы не сходили так просто, но крупные фигуры и алтари в честь Билла пропали, оставив кружочки пыли. Да, некоторые из них спрятал или переставил сам Форд, в период «ссоры» сразу после раскрытие правды о портале. Но когда всё закрутилось и приобрело новые обороты, учёный просто не находил время на домашние хлопоты. Перетащить несколько книг и сложить грязную посуду в раковину — уже максимум. Форд даже не может сказать, как давно произошло исчезновение золотых фигур, ведь и сам впервые замечает. — Скорее всего, это Стэн занялся перестановкой, — предполагает самое очевидное Форд. Ведь именно его брат взял на себя роль домохозяйки, отвечая за поддержания чистоты, как и нового ремонта. Статуи демона он явно недолюбливал больше остальных. — У него ведь новый проект на хижину, и я давно не видел его столь увлечённым и мотивированным чем-то. Весь в делах, весь в работе и личном проекте. Форду даже не хотелось отвлекать его лишний раз на вещи, которые тяготили Стенли и едва ли проносили ему удовольствие. Разобраться с техникой и порталом он всегда сможет и сам. — Он занимается чем-то, кроме обмана глупцов и поиска новых попыток, как прожечь свою жизнь в пустую? — сухо комментирует Билл. — Если посмотреть, Стэнли может быть ещё большим гением и изобретателем в своей сфере, чем я, — искренне продолжает Форд, не придавая чужим колкостям значения, но с улыбкой ощущая, как его муза закатывает глаза. Отношение Билла к его брату всегда оставалось странно холодным. Нет, это не жгучая убийственная ненависть. Как спрятанная между ними глубокая обида или спор, хотя Форд уверен, что эти двое встречались лишь единожды, когда о знакомстве, не зная последствий, попросил сам Стэн. Вот только Билл недолюбливал Стэна даже до того, как он появился на пороге хижины, отозвавшись на отправленную открытку с приглашением из другого штата. А может, намного раньше, до того, как Форд впервые успел упомянуть или назвать родное имя брата в присутствии своей всезнающей музы. Стэн — та же масть. Впервые увидев треугольный образ на кухне, сморщился так, будто на его золотую тарелку положили первосортную гниль. Как иронично, но входная дверь в хижину хлопает, прежде чем широкие шаги звучат до самой кухни. Стэнли Пайнс, даже не сразу заметив постороннее присутствие, в привычной манере скидывает с плеч на пол несколько коробок и стройматериалов, несколько раз выругавшись и ударившись ногой о порог. И только после, принюхавшись, оборачивается, уставившись на Форда как на призрака средь бела дня. — Да неужели, ты наконец-то решил выбраться из своей берлоги? — скептически осмотрев сгорбившегося за плитой близнеца, Стэн подходит ближе. Там много невысказанных претензий стягивают кожу между сведённых бровей морщинами, но вместо упрёков он только выдыхает. — Я уже думал, ты помер, и мне стоит хвататься за топор, чтобы снести твою запароленную дверь. Форд хочет ответить. Банально объясниться или предложить присоединиться к ужину. Но Билл действует быстрее, резче, впиваясь щипцами в их общие губы и стягивая горло. — Привет, увалень, — напевает Билл, разрывая губы в дьявольской приветственном оскале. — Что, всё еще пытаешься придать смысл своему жалкому существованию? Стэна сразу как подменило или ударило под дых — выражение лица ломается одинаково. Полная противоположность и открытая настороженность в сжатых кулаках и напряжённых плечах. Поза для идеального хука левой. Форд невольно сглатывает и надеется на чужую сдержанность, ведь он не понаслышке знает мастерство ударов брата и не хочет ходить с куском льда или накладывать швы. Билл, читающий промелькнувшие общие образы, тоже знает, но это его не останавливает. — Я же наделся, что больше никогда не услышу твой голос в живую. Он всё такой же мерзкий и писклявый, — секундная сдержанность срывается на неприкрытую угрозу. Стэн с прищуром изучает один из пожелтевших зрачков напротив. — Что с моим братом? Форд ёрзает, Билл послушно втягивает когти и клыки. — С ним всё в порядке. Шестипалый как обычно забыл о необходимости хоть чуточку поддерживать функциональность своей оболочки, поэтому столь большую ответственность о подержание резервов организмов взял на себя такой замечательный я. В подтверждении слов живот Форда громко и жалобно бурчит, оглушая человеческую речь и звуки извне. Искры не вспыхнувшего пожара потухают, а настрой Билла сменяется на безопасно задорный. Тот, в котором он может подкинуть тебе крысу в кружку, но не откусить голову. — А мне казалось, что как только мой брат дал тебе поблажку, ты снова подхватил его тело и решил трепать мне нервы, — фыркает Стэн. Подходит ближе и заглядывает на плиту, больше не следя за каждым движением демона, но держа того в поле зрения. — Ты готовишь обед? Разве ты не питаешься душами девственниц? — Поедать душу твоего брата раньше времени я не планирую, а вот это, — Билл выразительно указывает концом лопатки на сковородку как самая прилежная домохозяйка, — самое лучшее и доступное мясное питание для лучшего мясного мешка. Намеренно или нет, но Стен не подаёт виду на первую часть заявления, кажется, его больше приводит в смущение сам факт, что демон старается ради кого-то другого. В это время Форд корчится в тишине своего разума. Билл настойчиво не дает ему выбраться за пределы, оставляя его на зрительских местах из первого ряда. — Не столь самовлюбленный и эгоистичный урод, значит, — сухо хмыкает Стэн. — Да как ты смеешь о таком даже думать, — надушись индюком, выдыхает Билл. — Для меня каждая человеческая жизнь наравне с бесполезными тараканами, которых я раздавлю от скуки при первой возможности. — Тебе лучше добавить туда специи, мой брат ненавидит пресную еду, — игнорируя чужую игру, кивает в сторону сковородки Стэн, доставая из шкафчика несколько припрятанных стеклянных баночек и ставя рядом на столешницу. — Конечно, я знаю это! Я знаю о Форде больше, чем ты знаешь с самого рождения и вашей общей утробы, которое ты даже не помнишь, — ощетинивается Билл, но послушно осыпает еду специями с особым рвением, грозящим языку Форда свернуться в трубочку. — Очень в этом сомневаюсь, треугольной урод. Я прекрасно знаю об ужасном вкусе Форда. Особенно в выборе своих пассий, — хоть и сказано сквозь зубы, звучит едва ли злобно. Задорно даже. — Самый ужасный из всех ужасных тварей во всей бесконечности измерений, — гордо хмыкает Билл и задирает голову. Вся эта перепалка — скучающие дети, которые нашли новую игру с перекидыванием камней в чужой огород. За таким Форд может наблюдать с легкой улыбкой, пробивающейся на губы сквозь дерзкий демонический оскал. Конечно, лучше бы они не вели этот разговор так, словно самого Форда здесь нет. Чуть с большей настойчивостью чем раньше, Форд давит вперёд сквозь мысли, указывая своё твёрдое желание принять участие в разговоре. Он не хочет держать брата в неведении о своём присутствие. — Как пожелаешь, шестёрка, — соглашается Билл, наконец-то поддаваясь на уговоры. — О чём ты вообще? — на автомате огрызается Стэн, но замирает, внимательно всматриваясь в лицо своего брата, пока на его собственном мелькает искра радостного узнавания. — Форд? — Прости, что всё так внезапно, — посмеивается Форд, разминая щёки и оттягивая кожу ладонью. Его лицо болит от постоянной ухмылки, которую Билл так любит пришивать к чужим губам. Даже сейчас это желание улыбаться дикой ухмылкой продолжает назойливо жужжать в толще мышечных волокон. — Ты всё это время был здесь? — нахмурившись, Стэн пристально вглядывается сквозь чужие глаза, сохраняющие свой асимметричный цвет и форму. — Да, с самого начала. Вот только Биллу очень понравилось разговаривать с тобой, и он отказывался пускать меня за руль управления. «Это была самая отвратительная коммуникация! Хуже только общаться с камнями или опоссумами!» — возмущается в голове голос музы, сгорающий от нетерпения сказать вслух и прямо в лицо второго близнеца. — Всегда ли это… так? — запнувшись, Стэн неловко обводит рукой всю ссутулившуюся фигуру Форда, с тяжестью подбирая нужные слова. — Я о том, когда в прошлый раз треугольник забирал твое тело, ты ведь спал? Или тоже, как и сейчас, был там? — Нет, нет. Тогда в теле оставался только Билл, а я засыпал. Это новое, — с гордостью и волнением заявляет Форд, для лучшей демонстрации снимая очки и указывая на свои глаза. Его брат все ещё единственный, с кем он может с полной уверенностью и относительной безопасностью поделиться всеми новыми открытиями, Даже если Стэн оставался далек сперва от научного, а потом и демонического. — Мы испробовали данный метод только сегодня, но у меня всё ещё плохо получается в кооперации и разделении общего тела. Улыбчивей или радостнее от этой новости Стэн не становится, но несколько морщинок на его лбу размягчаются, а взгляд больше не вцепляется орлиными когтями. — Что бы ни тешило, — заключает Стэн, пожав плечами. — Но теперь мне намного спокойнее. Ты всегда рядом и сможешь удержать своего ручного демона на цепи. — Это кто из нас двоих кого на цепи дер… — Я постараюсь, чтобы Билл доставлял меньше проблем, — на повышенных тонах громко выпаливает Форд, перекрикивая проскользнувшее возмущение Билла, лишь бы Стэн не успел разобрать. Лучше найти новую тему для разговора. Взгляд сам упирается в оставленные у входа коробки, из которых торчат строительные материалы и на удивление реалистичные чучела. Подойдя ближе, Форд заглядывает внутрь. — Для чего тебе всё это? Продолжаешь работать над хижиной? — Ага. Пока ты пропадал в подвале, у нас уже были первые посетители и первые отзывы с критикой, — подхватывает Стэн, но воодушевление сменяется кислотой. — Как оказалось, людям больше хочется смотреть на монстров, чем слушать о них или пялиться на железячки, видите ли, не столь эффектно и круто. — Я мог бы поймать парочку, — не задумываясь, предлагает Форд. — Установить несколько ловушек на гномов или куро-собак будет не так долго и сложно. — Чтобы один из экспонатов сожрал случайного туриста? — правая бровь Стэна скептически летит вверх. — Избавь меня от проблем и лишних копов под дверью. — Просто выстави себя в качестве экспоната с подписью «уродливая тварь из леса», и от посетителей не будет отказа, — без фильтра через речь Форда влезает в разговор Билл, сотрясая воздух и горло смехом. — У нас с Фордом совершенно одинаковое лицо, придурок, — не впечатлёно и удивительно чётко отбивает чужой бросок Стэн и вполне удачно. Демон внутри разума Форда щетинится бесконечным рядом зубов. Запах пригорелого в воздухе вместо гудка тревоги заставляет вздрогнуть обоих и прервать очередную собачью потасовку. Пока Форд оказывается в перепалке за своё тело, левую руку и продолжающим лезть на рожон демоном, Стэн уже героически бросается на огонь и пламя. Подхватывает сковороду с плиты и перекрывает подачу тепла. — Приятного аппетита, голубки.