Getting Hitched: A Foray into Better Sectual Relations

*МЕСЯЦ СПУСТЯ*

      – Знаешь, – с усмешкой говорит Цзян Чэн, в пятый раз отвлекаясь от письма, которое он пытается закончить, – ты стал чертовски более разговорчивым, чем раньше.       Промычав, Лань Ванцзи делает вид, что игнорирует его, внезапно уделяя гораздо больше внимания своей работе, чем последнюю четверть шичэня.       – Я просто задал вопрос, – возражает он тоном оскорблённой невинности.       – Предки, дайте мне терпения, – стонет Цзян Чэн, наклоняясь вперёд и опуская подбородок на ладони. – Почему-то я сомневаюсь, что ты всерьёз спрашивал моё мнение. Удвоение тарифов на речную торговлю для одного лавочника – не вариант, как бы он тебя ни оскорбил.       – Хмм.       – Заноза в заднице, – ласково ворчит Цзян Чэн и снова сосредотачивается на своей работе. Воцаряется тишина, но Цзян Чэн знает лучше. Он отчасти ожидает, что Лань Ванцзи снова его прервёт, на этот раз из чистой вредности, поэтому замечает краем глаза, когда его муж поворачивается к нему.       – Ты делаешь это лёгким.       Цзян Чэн поднимает голову, моргая.       – А?       Лань Ванцзи осмеливается выглядеть надутым из-за того, что Цзян Чэн не совсем следит за ходом его мыслей. Его и без того безупречная осанка ещё больше выравнивается.       – Разговоры. Ты делаешь это лёгким. Легче. Для меня.       Слова сами по себе удивительны, но что-то в его тоне заставляет Цзян Чэна отложить кисть, любопытствуя и всецело сосредотачиваясь на Лань Ванцзи.       – Я не уверен, что понимаю, что ты имеешь в виду.       Лань Ванцзи требуется какое-то время, чтобы собраться с мыслями, и Цзян Чэн не торопит его, изучая своего мужа с другого конца комнаты, заинтригованный и ожидающий.       – Я болтал без умолку, когда был ребёнком, – наконец признаётся Лань Ванцзи, и брови Цзян Чэна приподнимаются. – В какой-то момент я прекратил.       Цзян Чэн размышляет над его словами. Он бы никогда не догадался, но… За этим явно скрывается нечто большее, чем кажется на первый взгляд, поэтому Цзян Чэн кивает, поощряя Лань Ванцзи продолжать.       – Мне не потребовалось много времени, даже в таком юном возрасте, чтобы понять, что многие из сказанных мною слов причиняли боль моей матушке и моему дяде.       – Боль?       Губы Лань Ванцзи искривляются в подобии улыбки, и он поворачивается на подушке лицом к Цзян Чэну.       – Я мало что помню, но я спрашивал об этом своего брата. Когда стал старше, – из его груди вырывается смех, сухой и невесёлый. – Скорее, донимал его.       – Братья живут, чтобы донимать друг друга, таков естественный порядок вещей, – тихо замечает Цзян Чэн и жестом предлагает ему продолжить.       – Он утверждал, что сам мало что помнит, но я не уверен, насколько вероятнее то, что он просто решил не говорить мне. Того, что он рассказал, видимо, было достаточно. Очевидно, я часто спрашивал о нашем отце, почему мы его не видели. Я часто называл дядю «папой». Неловко, но для ребёнка легко так ошибиться: наш дядя был для нас отцом больше, чем тот человек.       Прикрыв глаза, Лань Ванцзи делает глубокий вдох.       – Я также часто спрашивал, почему моя матушка грустит. И почему моего отца нет рядом, чтобы утешить её. Я спрашивал о любви и о том, что это значит, если она делает других несчастными. Кажется, я спрашивал любого, кто останавливался достаточно надолго, чтобы я мог успеть вымолвить слова, но, полагаю, больше всех досталось моему брату, дяде и матушке.       Хотя о бывшем лидере Гусу Лань и его жене всегда ходили слухи, Цзян Чэн не знает, насколько услышанное им является правдой. Однако то, что говорит Лань Ванцзи… Кажется, из нас двоих я не единственный, у кого испорченная семейная жизнь. Он встаёт, осторожно пересекает комнату и садится перед своим мужем, достаточно близко, чтобы их колени соприкасались. Когда Лань Ванцзи хмурится, Цзян Чэн берёт его за руку, слегка сжимая.       – Продолжай.       Похоже, близость заставляет Лань Ванцзи немного волноваться, но он кивает, сосредотачивая взгляд на их переплетённых пальцах.       – Мой брат сказал, что я просто стал говорить всё меньше и меньше. Я не помню, о чём думал и что чувствовал тогда, но точно знаю, как отношусь к разговорам сейчас.       – И как? – выдыхает Цзян Чэн, немного ошеломлённый. Для его мужа поделиться чем-то подобным…       – Я… очень осторожен в своих высказываниях. Я думаю, очень много думаю, прежде чем заговорить. Часто это означает, что разговор уже пошёл дальше, собеседник не дождался моего ответа, и тогда я вообще не говорю, – пальцы Лань Ванцзи сжимают пальцы Цзян Чэна, и их глаза встречаются. – Ты… даёшь мне время и пространство, чтобы говорить. Даёшь мне возможность быть услышанным.       Щёки Цзян Чэна тут же вспыхивают, и ему приходится подавлять желание возразить, что он не делает ничего особенного.       – Я ценю твои слова, – ворчит он вместо этого, и теперь уже Цзян Чэн не может поднять глаза, пристально глядя на то, как Лань Ванцзи поглаживает большим пальцем его запястье.       – Я знаю, – просто говорит Лань Ванцзи. – Здесь, в Пристани Лотоса… – он прерывает сам себя, поджимая губы. – Здесь, с тобой. Я чувствую, что у меня есть цель, что я ценен для ордена и для тебя. В Гусу для меня не было места. Я был лишним.       Поднеся их соединённые руки к губам, Лань Ванцзи целует костяшки пальцев Цзян Чэна.       – Хорошо быть нужным, Ваньинь.       Цзян Чэн слушает очень внимательно, увлечённо, но ради всех богов, может ли этот мужчина хотя бы попытаться не смущать его до чёртиков? Он испытывает детское желание убежать, закрыть лицо ладонями, поцеловать Лань Ванцзи, чтобы тот перестал говорить эти вещи.       – Д-Да, – шепчет Цзян Чэн, призывая на помощь всё своё самообладание. – Нужен, ты, я имею в виду.       Когда он набирается смелости поднять взгляд, у него перехватывает дыхание от широкой, яркой улыбки Лань Ванцзи. Боги, он собирается погибнуть на месте. Как люди справляются с этой нелепой эмоциональной чепухой на постоянной основе? Как может мужчина, который и так красив, быть ещё прекраснее, когда улыбается?       Прочистив горло, Цзян Чэн не выбегает из комнаты, как ему бы того хотелось, вместо этого позволяя своему взгляду упасть на пол в качестве символического тактического отступления.       – Ванцзи, я… – чёрт, что он вообще собирается сказать? Что он приложит все усилия, чтобы его муж улыбался так всегда? Что он сочтёт наивысшим успехом своей жизни сделать его счастливым…       – Я люблю тебя, Ваньинь.       Цзян Чэн забывает, как дышать. Его сердце бьётся так быстро, что его кожа покрывается мурашками. Без его разрешения его взгляд возвращается к лицу Лань Ванцзи, и он видит, что эта ошеломляющая улыбка всё ещё на месте.       – А что насчёт твоего «единственного»?       Нет, чёрт возьми… Этого не следовало говорить, Цзян Чэн это знает. Он тут же желает забрать свои слова обратно, но выражение лица Лань Ванцзи не меняется, когда он сжимает пальцы Цзян Чэна своими.       – Я был ребёнком, – тихо говорит Лань Ванцзи, медленно наклоняясь ближе. – Есть красота в связи, построенной тяжёлым и упорным трудом. То, что есть между нами, ощущается как прочный каменный фундамент, способный выдержать любые бури. Как бы ни искрила детская влюблённость, словно костёр под открытым небом, она легко потухнет от первого же дождя.       Цзян Чэн не знает, верит ли он во всё это, но Лань Ванцзи не даёт ему долго размышлять над этим вопросом, обхватывая ладонью его шею, чтобы притянуть его к себе для жгучего, настойчивого поцелуя.       – Ванцзи…       – Я докажу тебе это, Цзян Ваньинь, – решительно говорит Лань Ванцзи, прижимая их лбы друг к другу. – Увидишь.       Ну, Цзян Чэн не может придумать, как с этим поспорить, даже если бы захотел, поэтому он ловит губы Лань Ванцзи своими, и вскоре их разговор забывается в пользу влажных, томительных поцелуев и блуждающих рук. Когда через время заместительница Цзян Чэна заходит в кабинет, чтобы спросить о приказах главы ордена, она бросает взгляд на штаны уважаемого Ханьгуан-цзюня, переводит взгляд на ладонь грозного Саньду Шэншоу, крепко сжимающую его бедро, и тут же выходит из комнаты.