Getting Hitched: A Foray into Better Sectual Relations

      – Я знаю, что этот человек – дядя Цзинь Лина, но клянусь Гуаньинь, он такой…       Цзян Чэн меряет шагами свою половину спальни, как загнанный в ловушку медведь.       – «Мы не хотели претендовать на ваши и без того ослабленные ресурсы?!» Да кем он себя возомнил?       – Он гнусный человек, – Лань Ванцзи кивает, спокойно наблюдая за Цзян Чэном со своего места за низким столиком. – Ты превосходно справился с беседой.       Цзян Чэн делает паузу, достаточно долгую, чтобы одарить его благодарной улыбкой, а затем возвращается к своему праведному негодованию:       – Мне почти пришлось ползать перед этим человеком на животе, чтобы получить право видеть Цзинь Лина так часто, как я это делаю! Нет никаких разумных причин приводить с собой чёртову… – кулак Цзян Чэна бьёт в стену, его глаза расширяются, а голова качается в неверии. – …ДЕЛЕГАЦИЮ в Пристань Лотоса, чтобы «оценить искренность моих намерений», или какое там ещё грёбаное оправдание он выблевал…       – Цзян Ваньинь.       – Мне жаль, – тут же выдыхает Цзян Чэн, сдуваясь, и опускает руки, хмуро глядя в пол.       – Не извиняйся, – говорит Лань Ванцзи, опуская подбородок в знак кивка, когда Цзян Чэн поднимает голову. – Я подумал, что могу предложить сыграть для тебя, – взгляд Цзян Чэна следует за элегантной рукой, указывающей на цинь. – Мне не нравится видеть своего мужа таким обеспокоенным.       Смех Цзян Чэна заставляет брови Лань Ванцзи подняться вверх.       – Лань Ванцзи. Это, вероятно, самый добрый способ, которым кто-либо когда-либо говорил мне заткнуться.       – Это не было моим намерением, – говорит Лань Ванцзи, но он улыбается, маленькой и искренней улыбкой, и от этого зрелища в животе у Цзян Чэна кипит, как это всегда бывает. Приятно. Согревающе. Цзян Чэн не поверил бы, что он будет постоянным получателем этой улыбки, если бы кто-то попытался сказать ему об этом год назад. Не поверил бы, что она существует, если говорить честно. – Ты получил то, что хотел от Ляньфан-цзуня. Конфликт позади. Война выиграна. Ты заслуживаешь расслабиться.       – Война, – Цзян Чэн фыркает, а затем машет рукой. – Твоё предложение великодушно, Лань Ванцзи, но я не чувствую, что смогу спокойно сидеть и медитировать в данный момент. Однако я благодарен тебе в любом случае.       Задумчивый гул вырывается из груди Лань Ванцзи, когда Цзян Чэн возвращается к тому, чтобы мерить шагами комнату.       – Мы могли бы поспарринговать? – предлагает Лань Ванцзи.       – Мне кажется, у тебя просто развилась нездоровая одержимость Цзыдянем, – Цзян Чэн посмеивается, останавливаясь у окна и свободно положив ладони на бёдра.       – Он прекрасен, – признаёт Лань Ванцзи, вызывая у Цзян Чэна ещё один смешок. – Но я подумал, что, возможно, физическая нагрузка…       Кивнув, Цзян Чэн снова благодарно улыбается ему.       – Я знаю, – он вздыхает, покручивая плечами. – Но уже поздно. Боюсь, что после этого ни один из нас не сможет хорошо спать.       Раздаётся ещё один гул, на этот раз более задумчивый.       – Возможно, ты прав, – наконец говорит Лань Ванцзи, вставая. – Я попрошу подготовить для тебя бочку.       Цзян Чэн мог бы поспорить; он уже купался ранее в этот день, до фиаско с делегацией Цзинь. Тем не менее, идея окунуться в горячую, расслабляющую воду не так уж и плоха. Он выдыхает, долго и судорожно, чувствуя себя выжатым до капли.       – Ладно.       – Очень хорошо, – Лань Ванцзи выходит из спальни, а Цзян Чэн собирает одежду для сна и всё необходимое для купания, раскладывая это за ширмой. Проходит совсем немного времени, прежде чем Лань Ванцзи возвращается с двумя служанками, и они быстро наполняют бочку.       Цзян Чэн занимает себя тем, что распускает волосы, расплетая свои косы. Вскоре Лань Ванцзи выводит остальных из комнаты, пробормотав слова благодарности, и подходит к бочке, прикрепляя к ней согревающий талисман. Над поверхностью воды быстро начинает подниматься пар.       – Готово, Цзян Ваньинь, – Лань Ванцзи возвращается в основную часть спальни, слегка поклонившись Цзян Чэну. – Я буду у себя. Позови меня, когда закончишь.       Всё ещё держа руки над головой, Цзян Чэн поворачивается, чтобы установить зрительный контакт с ним, прежде чем ответить:       – Спасибо, серьёзно. Тебе нет необходимости возвращаться. Я знаю, что уже позднее время. Пожалуйста, отдыхай, – какая-то эмоция мелькает на лице Лань Ванцзи, и хотя Цзян Чэн не уверен, что это значит, он не может поверить, что когда-либо считал этого человека невыразительным. – Спасибо за всю твою помощь сегодня. Особенно… Ну, ты знаешь.       Лань Ванцзи кивает, дёрнув пальцами в пренебрежительном жесте, и Цзян Чэн улыбается. Было облегчением узнать, что он не единственный, у кого не самое лучшее мнение об их Верховном Заклинателе.       – Это был мой долг и моё удовольствие. Если я больше никогда не увижу золото Цзиней в Пристани Лотоса, это всё ещё будет слишком рано.       Цзян Чэн не может сдержать смех.       – Ты и я оба.       – Но я действительно настаиваю, чтобы ты позвал меня, когда закончишь омовение.       Цзян Чэн на мгновение замирает, озадаченный. К чему такое беспокойство? Разумеется, этот мужчина так же желает упасть в постель и заснуть, как и он? С другой стороны, для Цзян Чэна это не имеет особого значения, а для Лань Ванцзи, похоже, имеет.       – Конечно, хорошо, – наконец уступает он и направляется к ширме. – Я пришлю за тобой кого-нибудь, как только закончу.       – Я бы предпочёл… – голос Лань Ванцзи внезапно затихает, и Цзян Чэн высовывает голову из-за экрана, нахмурившись.       – Лань Ванцзи?       – Я не хочу переступать границы, – начинает другой мужчина, и что-то в его тоне полностью захватывает внимание Цзян Чэна. – Если хочешь, я уйду. Но я бы предпочёл остаться и сыграть для тебя на Ванцзи, пока ты купаешься.       Что? Лицо Лань Ванцзи – само воплощение безмятежности, и Цзян Чэн изо всех сил старается изобразить то же самое, хотя он знает, что его брови взлетают слишком высоко. Есть экран уединения, и мы СУПРУГИ, так что, полагаю, в этом нет ничего неприличного. Почему же тогда я ощущаю себя «краснеющей юной девицей» по этому поводу? Конечно же, это не может быть чем-то особенным.       – Я не против, – говорит Цзян Чэн с тщательно пустым выражением лица. – Поступай, как пожелаешь.       Он прячется за ширмой, прежде чем Лань Ванцзи мог бы успеть заметить, как кровь приливает к его лицу. Он всё ещё разоблачается из своих одежд, когда мягкий перелив нот наполняет комнату, и к тому времени, когда Цзян Чэн устраивается в воде, довольный ощущением того, как её тепло мягко смывает с него напряжение дня, он также явно благодарен за музыку.       Это так успокаивает. Он омывается, осторожно и медленно, забавляясь разницей между этим и его обычным быстрым купанием. Водные процедуры всегда были рутиной, и Цзян Чэну обычно жаль тратить на это много времени, поэтому нынешняя неторопливость кажется ему непривычной роскошью.       Глубоко и медленно дыша, он сосредотачивается на каждом движении. На скольжении его рук по груди и спине. На напряжении и расслаблении мышц, когда он вытягивает ноги во всю длину. На тщательном потирании между пальцами ног, шевелении ими, просто чтобы улыбнуться.       Цзян Чэн запрокидывает голову, обнажая потолку свою шею, и погружает волосы в воду. Боги, он почти мог бы заснуть вот так: звуки музыки, приглушённые водой; тепло, окутывающее его голову; отсутствие обычного напряжения в его шее и плечах. Скользя вдоль деревянных боков, он полностью погружается в бочку; время от времени из его носа вырываются пузырьки, поднимаясь к поверхности, пока его пальцы мягко трут лицо.       Когда Цзян Чэн всплывает, он выдыхает полные лёгкие воздуха в удовлетворённом «ах» и почти смеётся, когда пальцы Лань Ванцзи слегка сбиваются с ритма. По правде говоря, он почти забыл, что его муж был там. Он ожидал, что будет чувствовать себя более неловко из-за этой идеи, но… Цзян Чэн начинает втирать мыло в волосы и между делом размышляет. Это почти озорство – то, что он чувствует; как будто они делают нечто запретное.       Нечто чувственное, если он полностью честен с собой.       Это волнующе – прикасаться к себе так интимно, когда кто-то другой так близко. Он никогда не сталкивался с тем, чтобы другой человек находился в такой непосредственной близости от его обнажённого тела. У него никогда не было человека, который видел бы его в таком виде, который прикасался бы к нему. Возлагал бы ладони на него просто так, без какой-либо другой причины, кроме как удовольствие, будь то чужое или его собственное. Каково это, видеть желание в чьих-то глазах? Каково это, когда тебя целуют или обнимают? Когда тебя касаются с бережностью и заботой? Каково это, пробуждать в ком-то жажду? Он делает прерывистый вздох.       Его тело быстро реагирует на ход его мыслей, желание пульсирует между его ног, и Цзян Чэн стискивает зубы, спешно ополаскивая волосы. Хватит об этом. Он давно смирился с реальностью. В этом мире есть вещи, которые ему никогда не суждено иметь. Его орден – его господин, и хотя он послушный, преданный и яростно защищающий, его требования к времени Цзян Чэна оставляют мало места для легкомысленных вещей, таких как секс и любовь.       К тому времени, как Цзян Чэн вытирает влагу со своей кожи и надевает штаны, он уже спокоен. Было бы потерей тратить это податливое, расслабленное настроение на разочаровывающие потребности своего тела. Цзян Чэн привычно заталкивает тоску одиночества на задворки своего сознания и двигается дальше. Надев спальный халат, он затягивает пояс на талии и позволяет себе медленный вдох полной грудью.       Взгляд Лань Ванцзи устремляется к нему, как только он выходит из-за ширмы, и Цзян Чэн дарит ему усталую улыбку.       – Спасибо, – благодарит он, и Лань Ванцзи кивает, прижимая ладони к струнам, чтобы остановить их движение. – Это было очень успокаивающе.       – Хорошо. Мне нравится быть полезным тебе, – встав, Лань Ванцзи направляется к туалетному столику, к счастью, не заметив, как Цзян Чэн приоткрыл рот от его слов, и указывает на стул. – Садись.       Конечно, это взъерошивает Цзян Чэну перья, когда ему говорят, что делать. Всегда так было. Но будь то ощущение бескостного тела, необычайное спокойствие разума или, может быть, просто то, что сейчас он не одинок, Цзян Чэн обнаруживает себя странно послушным, садится и с любопытством смотрит в зеркало.       Лань Ванцзи подходит ближе; его ханьфу с шорохом соприкасается с одеждой Цзян Чэна, когда он наклоняется и берёт со столика флакон с маслом для волос.       – Расслабься, – инструктирует он голосом, едва ли громче шёпота.       Удивлённый, но неохотно заинтригованный, Цзян Чэн смотрит вперёд, выпрямив шею, пока Лань Ванцзи растирает немного масла между своими ладонями. Лань Ванцзи начинает с кончиков, бережными движениями втирая средство во влажные волосы Цзян Чэна, постепенно продвигаясь вверх.       – Это всегда застаёт меня врасплох, – замечает Лань Ванцзи, и Цзян Чэн вопросительно поднимает бровь. – Твои волосы намного длиннее, чем можно было бы предположить.       – А. Моя сестра всегда говорила, что мои волосы очень тонкие. Думаю, поэтому они выглядят… более компактными, когда собраны в пучок.       С тихим гулом Лань Ванцзи кивает, сосредоточенный на своей работе. Он не продолжает разговор, и Цзян Чэн чувствует, что ему тоже не хочется говорить, поэтому он прикрывает глаза и отдаётся во власть рук своего мужа.       Это действительно захватывающе… Мягкое ощущение движения волос, нежные подёргивания, когда пальцы Лань Ванцзи цепляются за узелок… Это убаюкивает, замечает Цзян Чэн, и уголки его губ приподнимаются в улыбке.       Когда в последний раз кто-то делал это для него? Конечно, была свадьба, для которой ему делали причёску, хотя ничего из того опыта не было расслабляющим. Пожаловавшись на грубое обращение, должно быть, в десятый раз, и не получив ничего, кроме раздражённого «нет боли – нет результата», он смирился со страданиями, которые ему причиняли всё более туго заплетаемые косы и жестокие уколы шпилек. Контраст между той и нынешней ситуацией настолько разителен, что Цзян Чэн почти смеётся.       Он вытаскивает себя из оцепенения, чтобы спросить Лань Ванцзи, был ли его опыт во время свадьбы похожим, но дыхание застревает в его горле. Кончики пальцев Лань Ванцзи вдавливаются в кожу его головы, в кожу шеи, – твёрдо, но осторожно, – и он начинает тереть там крошечными, медленными круговыми движениями.       Всё тело Цзян Чэна покрывается мурашками, а его разум отключается. Ох. ОХ. Вау. Это божественно – это мягкое, точное давление. Это намеренное нажатие пальцев на мышцы и сухожилия его шеи, прямо у основания черепа. Даже его цзецзе никогда не делала ничего подобного для него, и глубокий, непроизвольный вздох вырывается из его груди.       Лань Ванцзи, должно быть, воспринимает этот звук как разрешение продолжать, и его ладони скользят дальше по голове Цзян Чэна. Ощущение, будто кончики его пальцев находятся повсюду одновременно. Цзян Чэн внезапно вспоминает, насколько большие ладони у Лань Ванцзи. Насколько сильными и изящными они кажутся. Он прикасается ко мне так ласково. Слово «нежность» проплывает в его голове, и глаза Цзян Чэна слегка расширяются от этой мысли. Глупо думать так. Излишняя и неоправданно любящая ассоциация. Его собственные ладони сжимаются в кулаки на коленях.       И всё же, он не может сдержать своего любопытства. Какое выражение принимает лицо такого человека, как Ханьгуан-цзюнь, когда он делает подобное? Он позволяет себе украдкой взглянуть в зеркало. Взгляд Лань Ванцзи сосредоточен на его задаче, тени от пышного веера его ресниц падают на его щёки. Этот мужчина действительно красив, со смирением признаёт Цзян Чэн. Это далеко не первый раз, когда он замечает это. Красив, когда сражается. Красив, когда играет на цине. Красив, когда спит, хотя Цзян Чэн едва ли может признаться самому себе, что намеренно подглядывал, в те несколько раз, когда у него была такая возможность.       На самом деле, именно тщательное изучение их отражения привлекает внимание Цзян Чэна к тому, насколько близко они находятся друг к другу. Как он не заметил, что Лань Ванцзи прижимается к его спине? Осознание этого пускает мурашки по его коже от совершенно иного вида удовольствия, и Цзян Чэн закрывает глаза, сжимая челюсти. О нет, я не могу…       Обхватив ладонями голову Цзян Чэна с обеих сторон, Лань Ванцзи сжимает – и ох, как приятно это ощущается, и удовольствие вырывает звук из горла Цзян Чэна. Стон. Боги, как неприлично… Зубы Цзян Чэна скрипят от унижения, когда Лань Ванцзи застывает на месте.       Мысли Цзян Чэна лихорадочно мечутся в его голове. Он должен… извиниться или объясниться, потому что он испортил это совершенно невинное проявление доброты Лань Ванцзи, и теперь этот мужчина больше никогда не прикоснётся к нему снова…       Он внезапно замечает, что пальцы, прижимающиеся к его голове, дрожат. Мягкий, прерывистый вздох срывается с губ Лань Ванцзи, и Цзян Чэн почти задыхается от того, как этот звук ударяет его прямо в живот, зажигая огонь в его теле. Он чувствует, как у него набухает между ног; тепло бёдер Лань Ванцзи, почти вплотную прижимающихся к его спине, размывает края его мыслей, и что, чёрт возьми, происходит…       Цзян Чэн одновременно благодарен и неоспоримо разочарован, когда Лань Ванцзи отстраняется от него, наклоняясь к столику, чтобы взять гребень. Игнорируя смущающее желание большего, желание проявить инициативу, притянуть Лань Ванцзи обратно к себе, Цзян Чэн сосредотачивается на том, чтобы успокоить свой разум. Он не может сейчас возбудиться, будучи одетым только в одни тонкие штаны и лёгкий халат. Нет никакого способа скрыть это, и его неуместная реакция может поставить под угрозу всю тщательную работу, которую они проделали, чтобы построить нечто вроде дружбы между ними.       Я просто не привык к тому, что ко мне прикасаются, решает Цзян Чэн, и тут же подавляет смех. Он всегда был ужасным лжецом, даже для самого себя. У него было мало возможностей в жизни испытать желание, но он не настолько глуп, чтобы принять это за что-то другое. В любом случае, это не имеет значения; Лань Ванцзи может быть его мужем, но они никогда не будут любовниками. Цзян Чэн даже не осознавал до этого момента, что сам может быть открыт для этой идеи, и горячо жалел, что не мог продолжать оставаться в неведении. Боги, как будто их договорённость и так недостаточно сложна.       Лань Ванцзи начинает расчёсывать его волосы, и Цзян Чэн делает всё возможное, чтобы контролировать своё дыхание. Прикосновения должны действовать расслабляюще, Цзян Чэн знает это. Он пытается снова обрести его, это спокойное, сонное тепло, но теперь каждое ощущение вспыхивает внутри него, как щепки, к которым поднесли огниво. Гребень тянет – и Цзян Чэн представляет, что это кулак Лань Ванцзи, зарывшийся в его волосы и дёргающий за них. Костяшки пальцев касаются его спины – и Цзян Чэн сопротивляется желанию отклониться назад, чтобы продлить и усилить прикосновение.       Каково это – видеть, как его стоический, осторожный муж отдаётся удовольствию? Осязать, как его руки дрожат от сдерживаемого голода? Чувствовать, как эти глаза, обычно такие холодные, поглощают его жадным взором, горячие и медовые от желания? Пальцы Лань Ванцзи движутся вдоль ушной раковины Цзян Чэна, мягко и тепло, и Цзян Чэн едва сдерживает дрожь.       Это мучительно. Это изысканно. Это нисколько не сексуально, но, кажется, его тело считает различие несущественным. Его нервы гудят, пылая от предвкушения и дико искрясь при каждом новом прикосновении. Его чувства обостряются; яркий аромат сандалового дерева наполняет его нос, жар тела Лань Ванцзи поднимает волосы на коже Цзян Чэна, как будто они полны решимости дотянуться до него сами, раз их хозяин этого не делает. Дыхание Лань Ванцзи мягко отдаётся в его ушах, вместе с шероховатым скольжением его волос между огрубевших от тренировок пальцев вводя Цзян Чэна в состояние, близкое к эротическому трансу.       Возбуждение настойчиво скручивается в его животе, и пальцы Цзян Чэна впиваются в его ноги в бесполезной попытке отвлечься. Всевышние боги, что я делаю? Он на мгновение жалеет, что не позаботился обо всём, пока омывался, но мысль о том, чтобы заниматься этим, когда Лань Ванцзи находится всего в нескольких чи, посылает сильный поток тепла по его венам, властно пульсирующего между его бёдер. Это надвигающаяся катастрофа, но Цзян Чэн не может заставить себя переживать об этом – ему так чертовски хорошо.       Кончики пальцев скользят вниз по его спине, и у Цзян Чэна перехватывает дыхание. Даже ему, полупьяному от одностороннего воображаемого секса, это кажется намеренным. Как будто прикосновение к его волосам – не более чем предлог, чтобы исследовать линии мускулов торса Цзян Чэна. Быть того не может…       Дрожь зарождается в бёдрах Цзян Чэна и поднимается вверх по его спине, унизительно очевидная. Он лелеет мысль о том, чтобы просто покончить с собой здесь и сейчас, переполненный стыдом, но тут из Лань Ванцзи вырывается слабый звук. Короткий стон, словно задушенный на подступах к губам, но всё ещё скрывающийся в его груди.       Он наслаждается тем, что происходит? Эта мысль кажется опасной; Цзян Чэн предпочёл бы не обманывать себя. Он не заинтересован в том, чтобы его ранили, чтобы его отвергали, когда он даже не уверен, чего хочет. Тем не менее, в данный момент Лань Ванцзи никак не может не знать о реакции Цзян Чэна на его прикосновения. Он твёрд как сталь в своих штанах; проблема очевидна, даже если Цзян Чэн отказывается опускать взгляд, чтобы убедиться. Он знает, что должен быть покрыт румянцем от лба до груди, и удивляется тому, что не видит, как воздух вокруг него колеблется от жара, излучаемого его кожей.       Почему он не пытается положить этому конец, не предпринимает никаких попыток спасти то, что осталось от его достоинства? Когда ладони бережно касаются его спины, даже не беспокоясь о притворстве заботы о его волосах, широкими и горячими движениями оглаживая его лопатки, Цзян Чэн клянётся, что его сердцебиение останавливается. О боги, он…       Лань Ванцзи собирает волосы Цзян Чэна у основания его черепа. Его пальцы задерживаются, скользя по его шее, и это придаёт Цзян Чэну смелости, несмотря на свой стыд, поднять глаза к зеркалу.       Ох, Лань Ванцзи… он… Да помогут мне предки, он чертовски великолепен. Румянец ярко пылает на его скулах. Его губы приоткрыты, а дыхание поверхностно. Он выглядит податливым и уязвимым, разрушенным, и только жалкие остатки самообладания удерживают Цзян Чэна от того, чтобы повернуться на своём стуле, схватить Лань Ванцзи за одежду и потянуть его вниз, чтобы узнать, какие он будет издавать звуки, когда они наконец-то поцелуются, каким он будет на ВКУС…       Цзян Чэн не уверен, у кого из них перехватывает дыхание, – возможно, у обоих, – когда Лань Ванцзи сильнее прижимается к его спине, опустив взгляд и грубо сжав в кулаке волосы Цзян Чэна, но больше не может быть никаких сомнений относительно того, в каком состоянии находится Лань Ванцзи. Доказательство пульсирует горячей, твёрдой длиной, упирающейся в спину Цзян Чэна.       – Ох, – тихо и поражённо выдыхает Цзян Чэн, и этот звук, кажется, приводит Лань Ванцзи в чувство. Он отстраняется, черты его лица искажаются, и с почти незаметным промедлением он начинает быстро заплетать волосы Цзян Чэна.       Нет… нет-нет-нет, не надо… Цзян Чэн мог бы пнуть себя, но уже слишком поздно, он всё испортил. Теперь движения Лань Ванцзи стали экономными и эффективными, и он скрепляет конец косы раньше, чем Цзян Чэн успевает перевести дыхание. Опустив руки по бокам, Лань Ванцзи стоит совершенно неподвижно позади Цзян Чэна, остолбеневшего и безмолвного на своём стуле.       Глаза Лань Ванцзи встречаются с глазами Цзян Чэна в отражении, прежде чем другой мужчина отводит взгляд. Проклиная свою неопытность, Цзян Чэн понятия не имеет, как ему следует действовать, следует ли ему действовать, понятия не имеет, что сказать… Он вздрагивает, чисто от удивления, когда Лань Ванцзи заправляет выпавшую прядь волос Цзян Чэна за ухо, но в ответ на его реакцию Лань Ванцзи отдёргивает руку, а его глаза широко распахиваются.       Внезапно ладонь сжимает плечо Цзян Чэна, губы прижимаются к его макушке, шепча несколько слов, которые Цзян Чэн не может разобрать. Прежде чем он успевает что-то прояснить, как-то объясниться, Лань Ванцзи кланяется – слишком низко – и быстрым шагом покидает спальню.       Рот Цзян Чэна приоткрывается, когда он смотрит на закрытую дверь, выпотрошенный и разочарованный в себе. Что Лань Ванцзи сказал? Это были извинения, Цзян Чэн уверен в этом. Действительно ли это было «прости меня, Ваньинь»? Лань Ванцзи никогда раньше не обращался к нему только по имени, без фамилии. Возможно ли это? Он отчаянно надеется, что так и есть, потому что альтернатива… Он прячет лицо в ладонях, чувствуя, как желчь поднимается вверх по его горлу.       В конце концов Цзян Чэн заставляет себя лечь в постель, хотя он далёк от спокойствия. Он мечется, распалённый, его одеяло сбивается комом, и он не может устроиться поудобнее.       – Я такой дурак, – шипит он в темноту своей спальни и жалеет, что его смущение не может заглушить боль, сжимающую его грудь. Боги, как он мог позволить этому случиться? Цзян Чэн знает, что ему не на что надеяться. В этом мире есть вещи, которые ему никогда не суждено иметь.       Словно подтверждая его мысли, тихий, агонизирующий шёпот Лань Ванцзи снова и снова звучит в его голове.       «Прости меня, Вэй Ин».       Проходит слишком много времени, прежде чем ему удаётся заснуть.