Ветер и Щит

Алва не нуждался ни в оруженосцах, ни в духовнике. Раньше. Сейчас он бы предпочел их общество этому унылому, бормочущему, носатому уроду. Он бубнил и бубнил о заражении крови, о лихорадке, об истощении, о будущих угрозах, о нервном перенапряжении. Рокэ молчал, сколько мог. – Избавьте меня от чести вас лицезреть. Врач не повел бровью. – Вы такой же упрямый и глупый, как ваш оруженосец, но это нормально для вашего чина. Когда захочется разнообразия между позами статуи и бревна, можете смазать раны этой мазью. Здесь солнцеглазы, маслянистая основа и мята для обезболивания. Я поклялся хранить ваши раны в тайне. Но я не клялся их усиливать и мешать вашим попыткам воссоединиться. Рокэ дрогнул. Что за идиотское слово! Нет... Он говорил о Савиньяке и Валмэ. Воссоединиться с союзниками. – Откуда Окделл только взял вас такого? – Я выхаживал его после дуэли. Сейчас вы точно такой же, как он тогда. Ваши нервы пострадали сильнее, чем ваше тело. Только его раны в обоих аспектах были легче. Тем не менее, он пролежал в бреду три дня. И видел гниль. – По заслугам. – Как и вам. Разбирайтесь сами. Я дал вам средства для исцеления тела. Остальное зависит от вас. Я буду навещать вас, чтобы проверить ваше состояние. Это приказ Окделла. Я не могу ослушаться. – Ступайте. – Ваших приказов я не слушаюсь. Врач коротко поклонился и вышел, ворча очередной бред про страшные последствия. Алва отодвинул склянки подальше. Да, телу досталось. Таким он не был с тех пор, как милый батюшка отходил его мушкетом за шалость во время охоты. Правда, тогда его никто не резал. И бил отец сильно и слепо. Окделл бил рассчетливо, оставлял порезы, которые не убьют, но будут болеть при каждом движении. Пожалуй, это удивляло сильнее, чем то, что зарвавшийся оруженосец, надругался над эром. Всего лишь мальчишеская ревность – обидно, что известный сластолюбец ни разу не попытался затащить тебя в постель. Бедняга. И все-таки двигаться было больно. Ворон покосился в сторону склянки. Нет. Не настолько он слаб! Свалился на кровать и попытался думать о государстве. Картина складывалась не лучшая. Да, Савиньяк в первом сражении раздавит тараканово войско, но, судя по всему, до весны мразь продержится в Олларии… Герцог Алва не первый раз расставлял фигуры и стрелки на воображаемой карте мира. Он мог дословно предугадать диалог с любым персонажем – с упрямым и преданным фок Варзов, с умным, но не в меру щепетильным Лионелем Савиньком, с новоявленным кардиналом Левием… Но только сейчас, уткнувшись лицом в подушку с грубо вышитым кабаном, он понял: они справятся без него. Кого-то он учил, упорно и строго. Кто-то разделял его взгляды и учился сам. Валмэ не будет рваться в Олларию, чтобы спасти своего дорогого маршала. Нет, все прошлые разговоры свидетельствуют о другом: мальчишка заляжет на дно, прикинется вассалом Ракана и подстроит случайность так, чтобы самозванец сам свернул себе шею. Например, ему хватит ума заманить таракана на сватовство. Якобы дочери Фомы без ума от светлоокого льва и жаждут стать его женами, желательно сразу обе. Пока павлин будет махать хвостом перед дамами, Валмэ случайно подстрелит его или поднимет бунт в Олларии. Проверить невозможно. Но чем больше Алва думал о союзниках, тем яснее понимал, что его вмешательство сейчас не требуется. Они достаточно умны, сильны и опытны, чтобы продержаться до весны и переломить судьбу. Его накрыло странное, тревожное ощущение. Как будто он победил по воле случая. Или он разыграл отца, и теперь ошарашен тем, что ему поверили и взбучки не будет. Ворон закрыл глаза и позволил мраку съесть его сознание.