Забираясь по колючим веткам

      «Утро доброе» началось с громкого стука в дверь. Вообще, Эме снился какой-то сон — беспорядочное переплетение образов, не имеющие никаких логики или смысла, — и звуки глухих ударов по толстой деревянной двери встроились в этот сон, слегка меняя его направление и характер, но после, когда удары стали особенно громкими и барабанящими, пришлось всё-таки осознать, что звук не в голове, а снаружи. И проснуться из-за этого.       Снаружи двери послышался чей-то девчачий голос, но Эме не разобрал, чей. Девица настойчиво долбилась в его дверь теперь уже раскрытыми ладонями — звук получался глухим и шлёпким, — но желания вставать и открывать ей не было. Тресс, развалившаяся на второй половине кровати, перекатилась на бок и сонно зевнула во весь свой розовый рот, обнажая острые клыки, которые явно не против покусать незваную гостью.       А потом Эме, проморгавшись, вспоминает, что он, вообще-то, Терновый ведьмак и может открыть дверь, никуда не вставая. Он вытягивает руку в сторону двери, напрягает кончики пальцев и прицельно смотрит на крутилку засова. Из двери около замка вырастает тонкая ветка, она же обвивает крутилку и, вместе с пальцами Эме крепко сжавшись, проворачивает её на несколько оборотов — чтобы дверь могла открыться. В принципе, Эме мог бы заставить ветку отпустить крутилку, упереться в косяк и слегка приоткрыть дверь, но у нарушительницы его покоя есть руки, так что с дверью она разберётся сама.       И девочка прекрасно с этим справляется.       Ну как девочка — Джиллиан. В осенней ветровке прямиком на короткую пижаму и в тапках с динозавровыми мордами.       — Ты… А, ты спал, не видел ещё, — она вздыхает как будто бы разочарованно, видя Эме в постели. Стоя у порога, начинает переплетать короткую косу в растрепавшихся волосах. — Глянь в окошко.       Эме лежал лицом к двери, наполовину на животе и подтянув ногу к груди. Для того, чтобы глянуть в окно, нужно было переворачиваться всему, чего очень не хотелось. Он недовольно бурчит, пока Тресс снова зевает и укладывается калачиком, кончик её хвоста лупасит по постели, показывая, что кошка тоже не в восторге от всего этого. Эме дотягивается до неё, чешет основание хвоста кончиками пальцев и пытается подтянуть Тресс к себе на руки, но она встаёт, чтобы дыбисто потянуться, и уходит в другую сторону.       Ладно, ваша взяла. Он выпрямляется сначала на спину, потягивается с зевком и кряхтением, поворачивает голову к окну — и почти сразу же поднимается на локтях, подбирая ноги.       В окне маячит что-то высокое и чёрное, совершенно виду из него не свойственное. Точнее, этим чёрным закрыт весь вид из окна, хотя свет проникает в комнату спокойно и свободно — значит, чёрное нечто в относительной дали от замка Академии. Эме спускает босые ноги на пол и быстрыми, слегка неуклюжими спросонья шагами подходит к окну, упирая ладони в подоконник.       Ну да, всё верно — на приличном расстоянии от Академии, охватывая всю её территорию прямо по границе с лесом, теперь возвышалась огромная чёрная стена насколько хватало ширины вида из окна. Эме открывает окно и наполовину из него высовывается, чтобы осмотреться чуть дальше — стена оказывается и там, опоясывая замок со всех сторон.       — Сейчас вылезла, минут двадцать как, — поясняет Джиллиан, тоже теперь босая, подходя к нему. — Меня Нина разбудила, пока красилась. Понятия не имею, что это за срань Господня, но…       Но Эме, в общем-то, видит. Стена не сплошная, даже если очень-очень плотная, состоит из тугого переплетения толстых чёрных стволов, чем-то очень отдалённо напоминающих ветки-корсет Терновой башни. Но очень отдалённо — Эме не назвал бы терновником то, что росло вокруг Академии сейчас, хотя налицо были и длина, и фактура, и даже наличие шипов вдоль толстенных веток. Основания этих веток были намного толще, чем их вершины, в верхней своей части стена и вовсе походила на спутанный клубок лиан или чего-то такого, не очень твёрдого и едва держащего форму.       А ещё ему не нравился цвет стены — вообще-то, не настолько уж и чёрный, что вполне нормально для растений. Однако если его собственные ветки были тёмно-коричневыми, а ветки в Терновой башне имели буро-красноватый оттенок, то стена вокруг Академии отливала неестественным синевато-фиолетовым прицветом. То, что она появилась здесь искусственно, очевидно, но такой оттенок намекает на то, что подводных камней у этой срани Господней ещё предостаточно.       — Пиздец, — лаконично заключает Эме и тянет руку в сторону стола. Джиллиан, стоявшая как раз у стола, подаёт ему пачку сигарет и зажигалку с края.       Видя, что он только проснулся, ещё даже не до конца, Джиллиан сильно не наседает. Сама ещё промаргивается, плотнее запахивает ветровку, стоя напротив раскрытой рамы, и прислоняется головой к откосу. Но пришла-то она не просто так.       — Чё, пойдём потыкаем? — Эме задаёт этот вопрос сам, глубоко затягиваясь. Выглядит он при этом, как взъерошенный скворец — волосы смялись и растрепались, концы висят чуть завитыми сосульками, глаза подслеповато щурятся, брови нахмурены, плечи поджаты от ползущего по телу холодка из окна.       — Угу, — Джиллиан бурчит и зевает тоже. — Встречаемся в курилке в западном крыле. Ты у себя собирайся, я к себе заскочу.       — Нине привет.       Джиллиан салютует и, на ходу потягиваясь, выходит. Её тапочки с динозавровыми мордами забавно шаркают по полу.

***

      Через пятнадцать минут они оба в полной боевой готовности и относительно даже пободревшие. Без кофе, правда, на одних только сигаретах, но и это лучше, чем ничего.       Дислокацией для потыкать было выбрано относительно пустое пространство в западной части академской терриитории, недалеко от домика Мэрри Мэн. Можно было бы сказать, что это достаточно безопасное место чуть в отдалении от замка, куда почти не выходят окна и где их почти никто не заметит, но не заметить высоченную переплетённую стену, полностью спрятавшую замок за собой, невозможно. Так что, в принципе, без разницы, где именно эту стену жестоко вандалить.       — Ну нихера же себе!       Джиллиан окликает Мэрри Мэн, которых они удивительно встретили как раз на том лысом пятачке, про который и подумали.       У Джонни в руках два топорика, у Такера — аж целая настоящая бензопила, а у Велмы как у маленькой аккуратной разбойничьей леди только банка для окурков.       — А мать-кормилица за огнемётом ушла? — Джиллиан, стебясь над отсутствующим Спэрроу, тянет парням ладонь для приветствия, и тем приходится по-другому перехватить свои орудия пыток. Эме отстаёт от неё всего на полшага.       — Ты про огнемёт-то не шути, — Такер ставит бензопилу на землю и тянется в задний карман джинсов за сигаретами. — Он реально за канистрой ушёл.       На одном из изгибов полотна стены, вокруг которого все они и собрались, виднеется несколько следов. Парочка менее глубоких царапин, в том числе и на основаниях приземистых, но острых шипов, и один надрез пошире и поглубже, нарушивший, впрочем, только верхний слой коры, и правда имеющей фиолетовый оттенок.       — И как успехи? — Джиллиан как бы видит, как именно успехи, но надо же дать коллегам по несчастью высказаться.       Такер присаживается и осматривает бензопилу.       — Хуёво. Цепь теперь менять.       — Из этой херни многоэтажки надо строить! — Джонни сплюнул в сторону, убирая оба топора в их держатели на своём ремне и тоже доставая сигареты. — Мы рубили, мы пилили, мы пинали — нихрена ему не делается!       — Спэрроу даже повисеть на нём попробовал, — Велма ткнула пальцем в сторону одного из торчащих чуть повыше стволов, не сильно толстого и, по идее, не сильно крепкого. — Оно слегка гнётся и провисает, но не ломается.       — А как Спэрроу?.. — Джиллиан неопределённо взмахнула руками. — Ему же руки ранить нельзя.       — Очень аккуратно. Я за ним следила.       Сам Спэрроу подошёл удивительно тихо, в одной руке держа канистру, а в другой — сигарету.       — Тебя не учили, что курить возле бензина нельзя? — Эме тянет ему ладонь.       — Если соблюдать технику безопасности, жить будет скучно, — Спэрроу отвечает ему, закусывая фильтр сигареты. — Ну что, господамы, кто первый на поджог?       Велма делает большой шаг назад, и всем приходится тут же к ней потянуться, чтобы сложить окурки в банку. Джиллиан отрицательно мотает головой, остальные энтузиазмом не лучатся тоже.       — А если загорится?.. — Джонни кидает опасливый взгляд на самый верх стены.       — Значит, — Спэрроу прихлопывает его по плечу, вновь кусая сигарету, — сожжём к чёртовой бабушке и скажем, что так и было, а мы все вообще пироги пекли дома.       Пирогов, к слову, они и правда напекли, но угостить пообещали только в том случае, если у кого-то получится чёртову стену забороть. Но для начала попытка была за Спэрроу. Спешно докурив буквально в три затяжки, он откручивает с полной канистры крышку и, не жалея бензина, обливает всё ту же ветку, которую до этого пытались разрубить и распилить. После этого осторожно поджигает с самого краю — и бензин вспыхивает таким же рыжим, как и он сам, огнём.       С минуту или две все молчат, наблюдая за горением, но спустя время становится очевидно, что прогорел только бензин — само же дерево стены даже тлеть не начало.       — Ну пиздец, — резюмирует за всех Велма. — Оно из какого невъебука?       Спэрроу усаживается на закрученную обратно канистру. Такер делает вялую попытку пнуть канистру под ним носком ботинка, но Спэрроу успевает отбить его ногу в сторону.       — Да не лопнет она подо мной! Она полная, хрена ли ей будет!       Под чей-то вялый смешок Эме начинает снимать осеннее пальто.       — Значит, попробуем мы.       Пальто он отдаёт Джиллиан. Прохладный утренний воздух тут же впивается в плечи и в рёбра, но от этого же и лучше — бодрее себя чувствуешь. Рукава рубашки, чтобы не мешались, Эме закатывает до самого локтя, ладони опирая на изгиб толстой ветки. Почему-то кажется, что это дохлый номер, но если не попробуешь — не узнаешь наверняка.       Пальцы мягко огибают торчащие шипы, кончики вжимаются в дерево, а когда Эме на пробу давит магией, руки начинает знакомо покалывать — как будто маленькими шипами прорывается кожа на кистях и запястьях. Эме чувствует, что ветки, из которых вывита стена, живые, способные менять форму и двигаться, но отклик на магию от них оказался намного слабее, чем от его собственных, послушных, веток или от веток в Терновой башне, строптивых, но признавших в нём своего. Точнее, отклика от стены и вовсе не было — магия как будто не попадала внутрь веток, а проскальзывала по иссиня-сиренево-чёрной коре, лишь немного зацепляясь за неё.       Эме ослабляет магию и глубоко вздыхает. Можно попробовать приложить чуть больше сил, сделать это резче и жёстче, как будто бьёшь топором или всаживаешь под чьё-то ребро стилет по самую рукоять, но нет никакой вероятности, что он не надорвётся. Его магический потенциал и без того был чудовищно мал, ограничиваясь лишь призывом и управлением терновыми ветками, зачастую не превышающими по толщине карандаш, так что надорваться, переусердствовав, для него раз плюнуть, тем более учитывая, что стена не подчиняется.       Впрочем, когда его это в последний раз останавливало?       — Если вдруг грохнусь, оттащите в сторонку.       — А давай ты не будешь грохаться! — возмущённо выкрикнула Джиллиан у него за спиной.       Конечно же, Эме это проигнорировал, упираясь ногами в землю, руками в ветки и роняя голову.       Джиллиан как-то раз тоже видела, как он грохнулся в обморок, переусердствовав.       За последние несколько месяцев, как раз после того, как вернулся из Терновой башни, Эме бил рекорды в своём самоубийственном рвении. Магическая сила пусть и незначительно, но выросла, позволила призывать гораздо более крупные ветки, большей длины и в большем количестве, дала возможность не рвать и без того израненную кожу рук, а магичить на некотором расстоянии от себя. Пробуя всё это и изучая грани своих новых возможностей, Эме увлекался, как увлекался в детстве, когда только-только начинал осваивать терновую магию.       Проблема была в том, что он совершенно не ощущал, когда желаемый результат требовал слишком многих усилий, и попросту не мог предсказать, как быстро выдохнется. Каждый такой интенсив становился прыжком на доверие, рассчитывать лимит своих возможностей приходилось практически вслепую.       Одного раза, когда он потерял сознание без чьего-то присмотра и неизвестно сколько провалялся после этого в отключке, истекая кровью с носа, хватило для того, чтобы теперь к нему был приставлен конвой в виде хотя бы одного человека. Чаще, конечно, девчонок, но иногда и парни из тех, кто был рядом, подставляли ему, почти до смерти побледневшему, плечо.       Но, опять же, Эме всё это нисколечко не останавливало.       — Я ничего не буду обещать, Джилл, но постараюсь.       Закрыв глаза и всего себя сосредоточив на ослабевших от покалывания руках, Эме надавил магией гораздо смелее и сильнее. Режущая боль взметнулась по рукам аж до локтя, заныли старые шрамы от магии, кое-где кожа натянулась так, словно её вот-вот прорвёт особенно толстый шип. Но отклик усилился — по крайней мере, на такую интенсивность стеновые ветки соглашались реагировать хотя бы как-то, а значит, можно было попытаться вползти в их нутро и направить. Эме, впиваясь подушечками пальцев и ногтями в дерево, пытается пробиться к сердцевине ветки — приходится нажать всем собой так, что аж подошвы ботинок начинают отъезжать по земле.       Есть контакт. Сплетение веток чуть в стороне от него неохотно, как будто лениво, словно толстые щупальца гигантского спрута, начинает расползаться в стороны, и через какое-то время, скрипя и шурша, в громадной стене образуется проход высотой со средний человеческий рост. В глубину стена оказалась не слишком уж угрожающей, вполне можно было перелезть через получившийся лаз.       Собственно, именно так Велма и делает, полуприсев и юркнув в расступившееся сплетение веток. Спэрроу успевает только сдавленно взвизгнуть, как она выскакивает с той стороны и машет руками.       — Я прошла! Нигде не зацепилась…       Эме перестаёт давить на ветку, и проход моментально затягивается обратно, как будто хлопнула его невидимая дверь.       — … и не поранилась. Эй, ты как там?       — Нормально, — Эме шумно сглотнул и, глубоко дыша, упёрся в ветку. Это оказалось тяжелее, чем он думал, пришлось приложить такое усилие, как если бы он распутывал стволы шириной с его грудную клетку вручную. Но он хотя бы чувствовал, что ему тяжело и что в следующий подход вряд ли сможет выложиться на столько же.       Переводя дыхание, он смотрит сквозь несовпадающие просветы между ветками в сторону Велмы — та спокойно стояла за стеной и слегка махала руками, показывая, что совершенно в порядке.       — Блин, малая! — крикнул ей Спэрроу. — Не смей так больше делать! Знаешь, как я пересрался?! А если бы тебя зажало?!       — Но кто-то ж должен был проверить!       — Цыц! — Спэрроу погрозил ей кулаком, чего Велма, скорее всего, не увидела. А после отвлёкся на Эме, подходя к нему и некрепко поддерживая под спину. — Точно в норме? Побледнел.       — Я всегда бледнею, — огрызается, злясь не на вопрос, а на сам факт того, сколько жизнеспособности из него выпивает магия. — Но пока нормально. Открыть обратно сил хватит.       В принципе, очевидно было, что за Велму, оказавшуюся снаружи стены буквально без ничего, Спэрроу будет переживать чуть сильнее, потому Эме пользуется этой лазейкой, чтобы съехать с вопросов о себе и своём самочувствии. Встряхнув головой, он кивком головы просит Спэрроу отойти на шаг-другой, переставляет поудобнее ноги, чтобы не разъехались от натуги, а после тоже кричит Велме:       — Юркай быстрее! Долго не удержу.       — Окей!       Он наваливается на ветку ещё раз, в этот раз вкладывая сразу ощутимые усилия и аж зарываясь каблуком в землю. Стволы расступились на ту же ширину всё ещё неохотно, но ощутимо быстрее, Велма проскочила между ними, и проход вновь захлопнулся.       Эме пошатнуло. Спэрроу оказался достаточно рядом, чтобы слегка подпнуть его под дрогнувшее колено и поймать к себе на руки, как принцессу.       — Всё, всё, расслабься, держу, — заговорил он, чувствуя, как Эме через собственное нестояние пытается протестовать. Они сцепились взглядами, и режущий взгляд Эме через несколько мгновений сдался беззаботно-участливому взгляду Спэрроу.       — Теперь моя очередь пробовать, да? — Джиллиан отдала пальто Эме Велме и подступила ближе к стене.       Она вынула из кармана своей ветровки несколько бобовых зёрен, перекатила их на ладони и выбрала одно из них. Все благоразумно отошли подальше, давая ей места, а Эме, перецокавшись со Спэрроу и клацнув на него зубами, соизволил остаться с ним рядом и опереться на него, но с рук всё-таки соскользнул.       Носком кроссовка Джиллиан чуть разрыла землю и уронила туда одно из зёрен, неспешно отходя в сторону. Не слишком быстро, но из земли потянулся росток, что становился всё выше и выше, всё шире и шире. Его стебель почти крест-накрест обвивали тонкие лианы, за которые Джиллиан и зацепилась в определённый момент, поднимаясь в высоту вместе со стеблем. Когда он закончил расти, его растолстевший кончик доставал как раз до самого верха стены, а Джиллиан оказалась на высоте где-то двух её третей. Она посмотрела с высоты, потрогала верхушки веток, попробовала подёргать их, но глянула вниз и пожала плечами — глухо.       — Вверху ветки тоньше, — доложила она, споро спустившись, — и, я бы даже сказала, мягче. Они проминаются, если на них наступать, потому перелезть через стену сверху получится вряд ли — очень уж последняя пара метров ненадёжная.       — Слушайте, — голосом логики включается Джонни, — а Гримм случайно ничего про эту срань не говорил? Ну мало ли, в стиле, «вы задрали нарушать комендантский час, потому он теперь круглосуточный».       — Не-а, — Джиллиан качает головой. — Вчера точно ничего такого не слышала, сегодня ещё рано. У него все объявления в полдевятого обычно.       — Сейчас как раз без пяти, — Такер бросает короткий взгляд на часы на запястье. — Успеваете послушать.       — Мы? Вы не пойдёте?       — У нас там пироги не делены, — Велма хихикает, кивая головой в сторону их домика.       — Нет, в принципе, — Спэрроу легко сжимает Эме под рёбрами, спрашивая у него, как он, — могу проводить.       — Сам себя провожу, — Эме огрызается снова, но без особой резкости. Ему стало немного лучше, пусть и не совсем фонтан, но терпимо. Этого пока что хватит.

***

      Хватает, увы, ненадолго. Дойти до столовой и послушать объявление директора им с Джиллиан так и не удаётся — на полпути, уже в замке, организм Эме всё-таки решает потечь кровью с носа, потому они с Джиллиан окапываются в ближайшем туалете. Джиллиан поддерживает его под руку и помогает отмыть лицо, после затыкая нос.       — Нормально всё.       — А что для тебя не нормально? Когда сознание теряешь?       — Тогда всё хотя бы однозначно понятно, — Эме недовольно щерится, но от её руки, провожающей к стенке, не отказывается. Он садится на пол на подстеленное под задницу свёрнутое пальто, спиной опирается на стену и слегка запрокидывает голову, сипло дыша ртом. Но делает попытку улыбнуться. — Не смотри на меня так, это хотя бы что-то.       — Никаких больше «хотя бы что-то», ведьмаче, — Джиллиан встаёт так, чтобы ему не приходилось слишком сильно косить на неё глаза. — Тебя эта сраная стенка прикончит, если ты усердствовать начнёшь. Пусть вон Её Темнейшество надрывается — тут явно без тёмной магии не обошлось.       Эме сфыркивает. На Рэйвен у него было мало надежды, её магия никогда не работала так, как надо, из-за её постоянных попыток свою магию отрицать. Могла попробовать Фэйбелл — она тоже из тёмных и тоже что-то да могла, — но Эме вспомнил о том, как она вела себя в Терновой башне и сильно налегать на неё расхотел. Если справляется он, то зачем вообще нужно искать кого-то другого? Ну да, может потерять сознание пару раз или снова потечь кровью с носа, но он ведь смог! А остальное… возможно, это не такая уж и высокая цена. Пока что неизвестно.

***

      Место встречи сменилось со столовой на комнату отдыха на третьем этаже женской половины общежития. Обыскавшиеся Эме Поппи и Фэйбелл сидели по бокам от него, и Поппи держала за руку, а Фэйбелл взгромоздила на него ноги, чтобы не сбежал. Напротив них Брайер цепко держала в успокаивающих объятиях Дарлинг, а за спинами у девочек двумя свирепыми коршунами стояли Дэринг и Декстер.       В краткий трёхминутный пересказ от Брайер, в общем-то, попали события последних двадцати минут, которые Эме по состоянию здоровья упустил.       В возведении стены повинна никто иная, как госпожа Чарминг, мать троих Д. Чармингов и местная легенда последних полутора недель. А стала она таковой из-за крайней степени истеричности, которая довела до ручки не только директора Гримма, но и некоторых студентов (её собственных детей в том числе).       Как раз с полторы недели назад Дарлинг, вышедшую на ночную тренировку, пытались похитить прямиком от здания Академии. Какой-то незадачливый бандит вдруг решил, что принцесса согласится уехать с ним в дремучие ебеня и осесть на хозяйстве, радуя супруга красотой и покладистостью, за что и получил от самой принцессы в нос и по рёбрам — аккурат до состояния переломов.       Но о произошедшем каким-то неведомым хреном узнал отец Дарлинг, от него узнала мать, и уже мать подняла невероятный шум. Она лично приезжала в Академию и несколько часов подряд орала на директора Гримма, не жалея ни своего голоса, ни чужих ушей.       Хотя директор, в общем-то, был ни при чём. Комендантский час, назначенный на десять вечера, нарушали все и постоянно, и никакие меры не могли удержать студентов в комнатах после отбоя. Кто-то сбегал на танцы или в пабы, кто-то на тренировки, кто-то на простые прогулки или даже на свидания, но сбегали равно все, говоря одну и ту же фразу — ответственность за свою безопасность беру на себя.       Дарлинг в ту ночь тоже брала её на себя и вполне сносно с этой ответственностью справилась, но её мать, как натасканная охотничья собака, уже взяла след и не планировала выпускать своих жертв из стальной хватки, пока не стихнут предсмертные хрипы. Мать стояла не на стороне дочери, а на стороне своего почти маниакального желания чинить радикальные меры везде и всюду, докуда дотянутся её руки. В действительности на стороне именно самой Дарлинг были Дэринг и Декстер, которые все эти полторы недели были рядом, закрывая сестру ото всего остального мира.       А сегодня, как только была возведена стена, окружавшая весь замок, на столе у директора оказалось ещё и письмо от госпожи Чарминг. В письме она информировала директора о том, что он проявил себя крайне некомпетентным и бездарным руководителем, не пойдя ей навстречу, и продолжает сохранять прежнюю халатность, потому она вынуждена самолично принять меры по защите не только своей дочери, но и остальных студентов Академии. Потому-то — получите, распишитесь — вот вам тридцатиметровая стена из чуда магической селекции, сверху на которое навешаны мощнейшие откатные заклинания.       — Нет, ну ты представляешь?! — Брайер махала одной рукой; вторая всё ещё держала Дарлинг за запястье. — Вот так вот припирается какая-то гадина и давай тут самоуправствовать! Караул! Я буду жаловаться и разбираться!       Затыкают поток её возмущений только ладони Дэринга, давящим жестом лёгшие на плечи. Все остальные молчаливо выразили ему благодарность.       — Если на стене стоят откаты, мы ничего с ней не сделаем, — Рэйвен, знавшая о том, как работает этот тип магии, развела руками. — Они сделали всё, чтобы запереть нас тут, и у них это получилось.       — Но у нас есть хотя бы один способ, — Эме разочарованно скалится; картинка перед глазами перестала плыть, а кровь больше не капала с носа, разве что руки от кончиков пальцев до середины предплечий болели режущей болью, потому он считал, что находится в нормальном состоянии. — Может, если я попробую несколько раз подряд…       — То ты с успехом надорвёшься! — Поппи стукнула его ладонью по макушке. — Никаких экспериментов, слышал? Если даже у Рэйвен ничего не получится…       — У меня в любом случае не получилось бы, — Рэйвен виновато покачала головой и обняла себя за плечи. — Вы все знаете, что моя магия не работает, когда я делаю что-то хорошее.       — Рэйви, детка, всё дело в восприятии! — Брайер вполоборота поворачивается к ней. — Не думай о том, что спасаешь всех нас и делаешь нам хорошо. Думай о том, что гадишь этой белобрысой стерве! Ваша маменька же блондинка?       — Ага, — ответили все три Чарминга разом.       — Вот и я о том же! Рэйви, ты не пытаешься спасти Академию, а подвергаешь всех нас большой-большой опасности, гораздо более огромной и коварной, чем та, которую натворила эта мерзкая бабёнка! В конце концов, на Дарлинг вон уже покушались!       Некоторые рассмеялись, но не Рэйвен и не Дарлинг.       На пороге комнаты отдыха, открывая дверь едва ли не грациозным ударом ноги, появился во весь свой рост Такер.       — Ведьмаче, — позвал он, протягивая Эме через Поппи весьма объёмный прямоугольный свёрток. — Только тару с возвратом, а то уши откушу.       Эме, взяв свёрток в руки, вынул один из уголков полотенца, в которое оказался завёрнут… контейнер с несколькими кусками пирога. Полуулыбка-полуухмылка сама собой наползла на лицо: начинки для пирогов Мэрри Мэн не жалели, а ему, видимо, из жалости и сочувствия и вовсе положили самые сочные куски — даже если едва не грохнулся сам, но стену-то он заборол! Придётся есть над тарелкой, иначе точно обляпается.       — Мы это, — Такер закрыл за собой дверь и опёрся плечом на дверной косяк, — попробуем сейчас подкоп вырыть. Вдруг получится корень откорчевать.       — Очень вряд ли, — пессимистично заключила Рэйвен. — Скорее, устанете копать и ни докуда не докопаетесь.       — Но выйти-то как-то надо. У нас выступление завтра.       — А у меня смена на работе, — печально дополнила Поппи. — Но я-то хоть поменяться могу…       — Не надо никуда меняться! — Эме почти шипит, ёрзая под руками Поппи и ногами Фэйбелл. — Завтра открою ещё раз, проскользнёте и уйдёте, кому куда надо. Просто ходить будете кучками и очень активно.       — Надорвёшься! — снова осадила его Поппи.       — Насрать! — Эме клацнул на неё зубами. — Я тут не для того, чтобы красивый. Если могу сделать хоть что-то, значит, буду это делать.       Все остальные притихли, наблюдая за ним. Брайер ценила готовность Эме идти на жертвы ради общественного блага, но жертвовать им самим не особенно хотела. Все остальные её мнение каждый в своей степени разделяли, даже Дэринг, с которым у Эме была взаимная любовь к поцапаться и нелюбовь друг к другу.       — Вот как мы поступим, — Брайер положила ладонь на стол и начала переводить взгляды с одного на другого по всем в комнате. — Никому особенно не распространяться о том, что у Эме получилось открыть проход. Во-первых, чтобы его самого не перегружать, во-вторых, чтобы у Гримма было больше оснований продавливать снятие стены. Ты, Эме, — она прицельно посмотрела на него, — молчишь в тряпочку тоже и проход открываешь только в особо важных случаях. Никому из нас не упало, чтобы ты брал на себя все откаты и из-за этого гробился. В меру возможностей и без фанатизма.       Брайер вновь по очереди посмотрела на всех, от каждого требуя кивок о том, что он или она понял или поняла. На Эме ей пришлось смотреть особенно выразительно, чтобы он, ощерившись, всё-таки кивнул тоже.

***

      Эме по гороскопу, конечно, Близнецы, но иногда оказывается тем ещё Овнóм. Он отмазался от участия в «шумном бунте», учинённом Брайер для отвода внимания, сказав, что пойдёт к себе в башню спать в обнимку с кошкой, но в башню даже с учётом кошки не пошёл. Разумеется, он не мог просто так оставить стену — ему всё ещё казалось, что нужно просто наловчиться, нужно просто найти подход, и тогда никакие откатывающие заклинания не будут страшны, а ветки, заплетённые в тугой узор, можно будет расплести и раскрыть.       Он зажигает свечу в невысоком садовом фонарике и втыкает фонарик черенком в землю — луна ещё не выплыла из-за облаков, потому на другое освещение рассчитывать не приходится. Ночью стало прохладнее, потому снимать пальто уже не хотелось, и Эме ограничивается тем, что по возможности высоко закатывает рукава. Впиваться в дерево нет нужды, но он всё равно крепко сжимает пальцы на коре, в темноте кажущейся совсем уж чёрной и жуткой.       Во второй подход (хотя, технически, в третий) ветки подчинялись не слишком сильно, всего самую чуть, но лучше. Эме уже знал, сколько магической силы нужно приложить и в каком направлении, да и к болезненному покалыванию в руках, расползшемуся аж до самого локтя, привык. У него получилось открыть такой же проход, как и днём, и даже задержать его на чуть большее время. Ночная прохлада делала своё дело, поддерживая его в более приемлемом состоянии, но и её вскоре оказалось недостаточно — лицо окатило жаром, глаза заболели, голову сжало тугим обручем…       … а потом всё пропало.

***

      На свои места ничего не вернулось, потому что мест тех перед Эме больше не было. Когда он открыл глаза, первым делом разобрал тёплый свет пламени прямо перед собой, а потом взгляд снова помутнел, а голову схватило приступом боли. Не сдержав недовольного мычания, он привлёк к себе внимание, и к нему тут же бросилась некая фигура.       — Тише, тише! — заговорила она голосом Фэйбелл. — Ты у себя, я тебя нашла. Голову не поднимай, глаза не открывай.       Она сцапала с его лба компресс (который, вообще-то, там был, а Эме его даже не почувствовал), быстро промыла его в холодной воде и снова положила на лоб. Стало спокойнее. В комнате пахло мятой, пламенем и чьими-то чужими сигаретами. Фэйбелл села к Эме на край постели и погладила его по плечу.       — Не буду вычитывать тебе морали, сам всё знаешь. Просто… я охуенно пересралась, когда тебя в отключке увидела, — её голос не был строгим или наоборот утешающим, Фэйбелл всего лишь констатировала факт, и от этого становилось только горще. Злиться на неё было не за что. — Как знала, позвала Декса с собой.       — А, так вот чьим куревом смердит, — Эме криво скалится, но почти по-дружески. И то верно — одна Фэйбелл бы его не утащила, даже если он худой и невысокий. А потерял сознание он достаточно далеко от замка, тащить нужно было порядочно. Нет, в принципе, можно было взять за руки и тащить волоком…       От активных мыслей голову снова прострелило. Эме сморщился, попробовал потянуться к голове, но рука ощущалась тяжело и как будто через плотную вязкую жидкость. Пришлось сдаться и дать Фэйбелл помассировать ему виски. Не то чтобы сильно, но хоть сколько-то помогло. От её ладоней густо пахло мятой.       Они с Декстером ничего больше не говорили, просто ждали, когда Эме станет настолько лучше, чтоб они могли оставить его одного. Эме не нужны были ни упрёки, ни истерики, ни утешения и слащавая забота. Фэйбелл провела с ним достаточно времени, чтобы понимать это, потому просто делала те мелочи, которые считала нужными, и никак их не комментировала. Декстер накурил в комнате так, чтобы Эме курить не хотелось. И это было намного более эффективно и цепляюще, чем если бы Поппи или Брайер причитали над ним или пытались его ругать. Ругань на Эме не действовала ещё с лицейской скамьи.       — Баран ты, — беззлобно заключила Фэйбелл в самом конце, когда Эме уже сидел в кровати с кружкой ядерно-сладкого чая в руках и гладил переложенную к нему на коленки кошку. — Какой только пиздой думал?..       — К твоему сведению, пизды у меня нет.       — Так поэтому ей и думал.       Эме лыбится, пряча половину лица за кружкой, Декстер полусонно фырчит из кресла. В тепле растопленного камина их всех морило, но нужно было расползаться на ночь по своим комнатам. Фэйбелл могла бы, конечно, остаться и проследить, что, встав на ноги, Эме не попробует узлизнуть снова, но всё-таки оставляла себе наивную надежду на то, что может ему доверять.       И на остаток ночи эта надежда, что удивительно, даже оправдалась.

***

      Огорчающе, утро началось с такой же мерзкой головной боли, как та, которой закончился вечер. Проспать не получилось — вместо положенных восьми утра тянущая пульсация в висках подняла в шесть, уснуть обратно не вышло даже после обезболивающих. В семь двадцать, кое-как соскребя себя с кровати и вышвырнув в ледяной душ, Эме попытался начать жить эту жизнь.       Пока что было слишком рано для того, чтобы столовая вновь стала людной и гудящей, в ней было чуть спокойнее, чем вчера. Но это нисколько не помешало вискам прострелиться тугим импульсом, когда Эме остановился у столов с бойлерами, откуда всегда можно было налить кипяток в чай. Пришлось поставить кружку на стол, чтобы взяться за лоб и массирующе сдавить виски кончиками пальцев.       — Всё в порядке? — раздался сбоку обеспокоенный девичий голос. В ответ на вопрос Эме только прошипел и оскаклился: не в порядке, конечно, но он отбрехается, выпьет ещё одно обезболивающее, зальёт сверху ебуче сладким чаем и соберётся с силами, чтобы всю эту херню перетерпеть.       Оказывается, сбоку стояла Дарлинг, тоже какая-то выжатая и особенно стухшая. Впрочем, её состояние не удивительно, как и состояние выплывшего у неё из-за спины Декстера.       — Ваши успехи как? — спрашивает Эме, всё ещё шипя, но уже успешно переждав сильный спазм.       Декстер покачивает ладонью, показывая «так себе».       — За один день с нашей матерью ты ничего не решишь. Побиться придётся дня три, а то и неделю.       — Дэринга пока не подключали, — Дарлинг переступает с ноги на ногу и присаживается на стол сбоку от Эме. — Он, конечно, мамин любимчик, но если вывалить все козыри сразу, она быстрее привыкнет их игнорировать.       Налив чаю, пересели за один из пустующих пока столиков. Дальше разговор не клеился, но разговаривать не особенно-то и хотелось. Эме было проще в тишине, когда голову не нагружало диалогами, Дарлинг рассказать было нечего, а Декстер пользовался тишиной, чтобы по повадкам Эме угадывать, насколько ему сейчас хреново. Так что просто сидели рядом, слушая, как тикают большие настенные часы в столовой.       Набежало народу. Каждый о чём-то судачил, рассказывал, делился, и вскоре столовая заполнилась мерным, но давящим на голову гулом. В этот раз Эме даже при всём желании не смог просто смириться и расслабиться.       — Я курить, — бросил как оправдание, но забрал при этом вещи и кружку, предельно явно показывая, что возвращаться не намерен.       — Подожди, я с тобой, — Дарлинг облизала ложку от йогурта и засобиралась следом. Не курить, конечно, а просто сбежать отсюда. Всё, что было нужно знать, она уже знала, а рассказывать никому ничего не хотела — для этих целей в полной боевой готовности были Брайер и Розабелла.       По коридору шли молча, по крайней мере, до курилки. Как только Эме прикурил и сделал первую затяжку, то протянул сигарету Дарлинг. Она не отказалась.       — Мы с Дэрингом вчера проторчали у Гримма до двенадцати ночи, — поделилась она, осторожно поправляя волосы. — Декстера отправили к себе, отдыхать — как знали, что он у себя полезнее будет, чем у Гримма. Пока что давим на то, чтобы мама сняла стену вовсе. Если не получится, через какое-то время согласимся на компромисс в виде ослабления эффекта — допустим, чтобы она оставалась только на ночь, а днём пропадала или раскрывала пару проходов.       Логичная стратегия. Если госпожа Чарминг хочет играть по-плохому, то вот ей игра по-плохому. Сёстры Бьюти, насколько Эме знал, уже своим родителям настучали и составили официальную кляузу. Вслух, впрочем, он не отвечает, ограничиваясь только значительным хмыканием и приёмом сигареты обратно в свои руки.       — Но девчонки утром сказали, что кошмары уже снились, — Дарлинг пожала плечами. — Мол, как будто эти ветки их самих ловят и накрывают с головой, как сеть. Так что плюс один аргумент в нашу пользу.       Эме кивнул. Разговаривать не хотелось, и Дарлинг это понимала.       — Ты, главное, береги себя, ладно? — она легко похлопала Эме по плечу. — Ты нам ещё нужен и не только как привратник.       В этот раз получилось даже криво улыбнуться ей.

***

      Но действительно искреннюю улыбку и даже какой-то положительный просвет у Эме вызвал профессор Бэдвульф.       Он вальяжно прошествовал по аудитории вдоль первых рядов, в его литровой кружке мягкими волнами плескался кофе с молоком. Его самого до переговоров пока что не допускали во избежание слишком хищных клацаний зубами, да и сам он не сказать, что рвался в том направлении. Дипломатия всё-таки не была любимой из его сильных сторон.       — Так а я не понял, — звонко отхлебнув из кружки, профессор Бэдвульф замер всей своей внушительной фигурой и пробежался взглядом по студентам.       Те после вчерашнего были жутко невыспавшимися и уставшими, а отсутствие активных подвижек в общем деле давило на плечи ощутимым разочарованием. К тому же, единственный способ справиться со стеной стоит ощутимо многого, потому радость от его наличия всё ещё оставалась крайне сомнительной. Как бы о нём ни хотелось молчать, но сплетни имеют свойство утекать без ведома тех, кто их оберегает.       Особенно раскладом недовольна была зачинщица-Брайер, как раз напротив которой профессор и остановился.       — Ведьмаче, фея, вы над стеной этой сраной, говорят, до кровавых соплей кожилились. Вскрыли в итоге?       — Вскрыли, — отозвались профессору оба, но как-то глухо и безрадостно.       — Только вот кровавые сопли у одного ведьмаче были, — Фэйбелл укоризненно зыркнула в сторону Эме, обращаясь теперь к нему. — Так что мне бы не хотелось повторять этот херов ритуал, по итогам которого я тащу твою бездыханную тушку подальше от ссаного забора поближе к благам цивилизации.       — Могла не тащить, — огрызается Эме. — Не пришёл бы серенький волчок и не укусил бы за бочок.       — Твои бока, ведьмаче, даже в суп для навара не кинешь, кусать тем более не за что, — закончил их перепалку профессор Бэдвульф. — Впрочем, хрен с ним — пусть и с потерями личного состава, но вскрыли же. И чего у всех морды тогда такие кислые?       Брайер хотела было вскочить с места и около-матерным языком расставить все точки, палочки и прочие допсимволы над всеми буквами в её объяснении кислости морд, но её остановила лёгшая на плечо ладонь профессора Бэдвульфа. Не столько даже своим размером, сколько приятным теплом и мягким бережным касанием.       — Я не про факт кислости морд, а про то, что сами себе боевой дух сбиваете. Если есть хоть мизерная возможность всех нае… налюбить, то чего тогда грустим? Ящик коньяка ведьмаче на стол — и пусть ходит двери открывает. Да ведь?       Профессор Бэдвульф улыбчиво подмигивает Эме, чем заставляет Брайер расфырчаться.       — Жизнь моего друга стоит дороже, чем ящик коньяка! — безапелляционно заявляет она.       — А кто сказал, что ящик будет один? На каждый раз, когда надо досочку в заборчике подвинуть, новый ящик! Так, глядишь, на счастье Гримму и научитесь по норкам с книжками в зубах сидеть.       Профессор скалисто улыбается, а Эме прикидывает — за ящик коньяка, если честно, можно было потерпеть и головную боль, и кровь из носа, и даже пару раз грохнуться без чувств, особенно если коньяк окажется хорошим. Оставалось только, чтобы этот коньяк всё же кто-то поставил, и не в теории, а на практике.

***

      В назначенном месте Поппи стояла аж даже за три минуты заранее и нервно переступала с ноги на ногу. Эме, что ему не свойственно, чуть задерживался, но как только из-за угла показалась вся компания Мэрри Мэн, с которыми он шёл, вопросы отпали. И пусть не ящик, но аж целая бутылка коньяка у него в руках была.       — У тебя бесконечные запасы алкоголя где-то в подполе? — Поппи первым делом махнула рукой Спэрроу, а не Эме.       — Не бесконечные! — Спэрроу махать не стал, а подошёл сразу обнять её. — Просто очень разнообразные и очень обширные. Вот и коньячный час настал — мне как Бри утром свистнула, сразу из заначки откопал. А у тебя, между прочим, — его тон стал заговорщицким, а на губах появилась вредная улыбочка, — есть приглашение к нам на выступление.       — Исключительно потому, что дважды бегать за вами в ночи я не собираюсь, — Эме дёрнул полу плаща, плотнее запахивая. — Открыть-закрыть не настолько огромная проблема, тем более за коньяк, но…       — Так что пойдёшь вместе с нами! — подошедшая Велма в цветастой цыганской юбке легко прихлопнула Поппи по плечам. — Мы не долго, всего-то до двенадцати, в час уже будем по домам.       Поппи посчитала — её смена кончалась в десять, а болтаться два с лишним часа на улице по успевшей остыть погоде ну никак не улыбалось. Так что приглашение Мэрри Мэн было вполне себе заманчивым, особенно если его дополнит кружка эля.       В этот раз Эме, оставив коньяк на земле и закатав рукава до локтя, пробует по-другому. Проводить аналогии между забором и терновником в башне было бесполезно, но он всё равно решает попробовать. В башне он не касался веток напрямую и не пытался им приказать, тогда с магией места находила общий язык магия его терновника, выпущенного из рук. Быть может, если магии будут договариваться между собой, а не подавлять одна другую, то и дело пойдёт проще?       Покалывания не было — его заменила рваная боль, с которой кожу вразнобой от кончиков пальцев до середины предплечий прорвали мелкие ростки собственных веток. Как только они высунулись на сантиметр-два, чуть поблёскивая от тонко размазанной по ним крови, Эме вцепился в толстый изгиб ветки стеновой и надавил магией, но не в сам изгиб, а вдоль него. Ростки из его рук поползли активнее, обняли ветку и впились в неё шипами, продавливая кору удивительно глубоко — так, как не смогли пробиться ни топоры, ни бензопила. А после ветки стены начали расходиться аркой — всё ещё лениво и нехотя, но уже ощутимо легче, чем было в прошлый раз.       Но вместо того, чтобы пялиться на саму собой раскрывающуюся арку, пристально пялились на него.       — Я нормально. Идите давайте.       — Смотри мне! — Спэрроу двумя пальцами показал, что следит за ним, и бодро юркнул в проход, слегка подтолкнув Поппи вместе с собой. Остальные юркнули тоже — Такеру пришлось чуть наклоняться, вжимая голову в плечи. Как только все удивительно скоро прошли, Эме плавно отпустил магию, и арка начала чуть более шустро закрываться.       — Мы тебе позвоним! — крикнула Велма, махнув рукой. Эме, подбирая с земли коньяк, махнул тоже, показывая, что в относительной норме в сравнении с прошлым разом. Удивительно, но голова не раскалывалась и в глазах не темнело — наклониться он смог, не поймав ни одного «вертолёта».

***

      Вернулись они, конечно же, нихрена не в полпервого, а едва ли не в три часа ночи, а кружек эля в Поппи явно было больше, чем стоило пить, но Эме всё равно впустил их, даже если пришлось ради этого вылезать из постели и оставлять Тресс на остывающей без него постели одну.       Заснуть обратно так и не получилось. В этот раз головная боль, набравшая силу намного позже, чем в прошлый раз, принесла с собой ещё и тошноту, свернувшуюся вязким клубком в горле. Обезболивающие помогли едва ли на пару часов, так что к семи утра, выкатав собой всю постель и выматерив весь свой матерный запас, Эме вновь был вынужден подняться окончательно, потопиться в ледяной воде, а оттуда уже спуститься тяжёлой, пошатывающейся походкой в сторону столовой.       Ему не нравилось, что сценарий повторялся — вчера было всё то же самое, разве что голова болела равномернее, без душащих спазмов, и этим не доставляла столько неудобств. Вчера Эме даже не заметил, как отошло действие обезболивающего, он смог привыкнуть к боли и перетерпеть её. Сегодняшняя пульсация в висках, стягивающая голову тугим обручем то туже, то слабее, такого явно не допустит.       Остановившись у всё тех же столов с бойлерами, как будто это было какое-то проклятое место, Эме чувствует, как совершенно без причин кровь отливает от лица, а перед глазами мутнеет и плывёт. Едва не роняя кружку из руки, он хватается за стол, чувствуя, что вот-вот рухнет прямо здесь.       Судорожный выдох через сжатые зубы окончательно затемнил картинку перед глазами и заставил её поехать в сторону, потому, когда чьи-то руки подхватили и по возможности бережно помогли усесться на пустом столе, оставалось только поддаться. И выждать возможности хлёстким движением упереть кончик стилета в чужое горло.       — Чш-чш-чш, — голос Декстера пришикнул почти ласково, его же неприятно ледяные руки отвели от шеи крепко вцепившуюся в стилет ладонь. И его же силуэт проступил сквозь всё время затемняющуюся мутную пелену, когда Эме сделал наивную попытку пошире раскрыть глаза. За что поплатился новыми спазмом и приступом тошноты — настолько сильными, что пришлось уронить лоб на чужое плечо.       Стилет вернулся в ножны. Никто больше ничего не сказал, но Декстер убрал ладони, в них что-то зашелестело, зажурчала, наливаясь в кружки, вода, а потом Эме подёргали за руку, и ему пришлось через едва ли ослабшие боль и головокружение открыть глаза снова. Декстер нагло пользовался преимуществом в росте и заслонял собой противную потолочную лампу, от которой давление в висках и на затылке только усиливалось. На его ладони лежали две таблетки, белые и страшно продолговатые, похожие на какой-нибудь особо мощный и оттого особо противный антибиотик.       — Рекомендую глотать целиком, — одну из таблеток Декстер, перекатив на пальцы, положил себе в рот и тут же запил сразу половиной кружки, размашисто и шумно глотая. Вторая таблетка, очевидно, предназначалась Эме. — Рецептурные обезболки. От мигреней.       Декстер ебуче сильными мигренями страдал примерно лет с пяти, а с течением времени на них наслоились проблемы со зрением, отчаянный трудоголизм и психосоматика в куче разных проявлений. Так что колючие шутки про то, что ему скоро можно будет пересаживаться на морфий, шутками с каждым прожитым приступом мигрени быть потихоньку переставали.       Зная об этом, Эме глотает таблетку тоже, вопросы оставляя на потом. Если это конских размеров чудо медицины поможет ему, как не помогли самые простые обезболивающие, раньше всегда справлявшиеся с неприятными последствиями магии, он, наверное, не будет задавать их вовсе, а просто попросит у Декстера ещё пару штук на какой-нибудь чёрный день. Главное — не довести ситуацию со стеной до того, чтобы эту срань приходилось есть вместо завтрака, обеда и ужина; даже мало-мальсикй аппетит таблетка, как оказалось, перебивала на корню.       — Сам дойдёшь?       — Дойду, — шипит сквозь зубы, делает над собой насилие — и почти что не доходит; на последнем шаге становится совсем уж тяжко, на скамейку за ближайшим столиком приходится практически рухнуть. Декстер оказывается рядом и подставляет не только плечо, но и всего себя. А в качестве особого безобразия расстёгивает Эме две верхние пуговицы рубашки. Не то чтобы это помогает, но напоминает о том, что дышать следует медленно и глубоко.       Ледяная ладонь Декстера ложится на загривок, и жёсткие пальцы вжимаются в позвоночник через кожу, массируя каждую косточку, встречающуюся на пути. Постепенно головокружение спадает, спазм слабеет до приемлемого состояния, а горло отпускают периодически сжимавшие его рвотные позывы. Второй рукой Декстер лезет к себе под пиджак, выуживает оттуда круглую баночку с чем-то, что очень сильно пахнет мятой — так вот откуда этот запах был в комнате, — и подпихивает к Эме, прося открыть. Эме открывает — и от концентрированного запаха горло снова схватывает, но не настолько неприятно, как до этого.       Чуть разогревшиеся от массажа пальцы смазываются этим мятным нечто и возвращаются на шею, втирая чуть холодящую массу в кожу. Становится аж даже хорошо — настолько, что Эме опускает голову, подставляя загривок. Был бы котом, замурлыкал бы.       — Отпускает?       — Угу, — немного сдавленно, но ощутимо прибалдевше. — Что за срань?       — Мятный бальзам, — Декстер мягко усмехается, показывая крышечку с чуть потёртой этикеткой. — Можешь пока в виски втереть, тоже поможет.       — Давай ты, у тебя лучше получается.       Декстер не отказывает — остатки бальзама, размазанные по подушечкам пальцев, втирает ему в виски, накрыв лоб ладонью. Всего за несколько минут головная боль ослабевает почти вполовину — настолько, что по сравнению с собой же получасовой давности практически перестаёт ощущаться. Уходя отмывать руки, Декстер возвращается с двумя кружками чая и с парой пирожных, которые Джинджер припрятала со вчера.       — Сладкое от головы тоже хорошо, — поясняет поучительной интонацией, но аппетита и желания есть это не добавляет. Чай оказывается дико сладким тоже, и Эме приходится ещё пару раз сделать над собой насилие, но теперь для того, чтобы проглотить.       Но к тому времени, как в столовую, как рыбки в банку, снова набился народ, не осталось ни чая, ни пирожных, ни даже головной боли, из-за которой весь мир рушился. Ни, в общем-то, вместе с понурыми Брайер и Розабеллой надежды на то, что всё образумится в ощутимом будущем.

***

      Вечер медленно наползал на Академию сиренево-красным покрывалом. В коридорах зажигался свет, усталая болтовня сменялась тягучими разговорами, стук каблуков уступал место шуршанию тапочек.       Телефон снова зазвонил. На экран лениво глянули сразу три взгляда, а увидев, что номер не определился, они же разбежались обратно. Фэйбелл лежала на кровати Эме и болтала ногами в воздухе, сам Эме сидел в кресле напротив растопленного камина, Тресс разлеглась у него на коленках. Коньяк действовал, слегка смягчая вновь накатившую головную боль и остаточную резь в руках, на которых красовались тонкие кровавые корочки, потому монотонная вибрация по столу не сильно-то и раздражала.       — Тебе впору секретаршу нанимать, — отшутилась Фэйбелл, переворачиваясь на спину. — Какой это уже звонок за сегодня? Шестой?       — Восьмой, — он полулениво отвечает, медленно моргая. От камина и от кошки морило теплом, такое же тепло растекалось по венам вместе со впитавшимся в кровь коньяком, но сильнее всего припекало в желудке. Могло бы припекать и в районе задницы от праведного гнева, но это не отменило бы того, что Брайер права — Эме и правда единственный, кто мог хотя бы как-то со стеной справиться. — И это я ещё сообщения не проверял.       Фэйбелл коротко, почти безлико усмехнулась. Её собственные усилия, которых она приложила достаточно, никакого эффекта на стену не возымели. Она тянула, она раздвигала, она тащила, она пробовала прорываться напролом, бить, жалить и даже кусаться, но ничего так и не смогла. Наложить поддерживающее заклинание, чтобы закрепить успех Эме и оставить проход в стене раскрытым хотя бы на пару часов, не вышло тоже.       Фея-неудачница вновь оказалась неудачницей, и это не было бы так горько, если бы страдала из-за этого сама Фэйбелл. Но её бесполезность подставляла Эме и оставляла его одного под ударом со стороны буквально всей Академии. Выждав приличествующие три дня и не получив никаких подвижек в деле, студенты забурлили и охамели, начав донимать Эме с просьбами «ну мы на пару часиков, за сигаретами сбегать, тебе тоже что-нибудь принесём, но ты денег дай на это». Телефон разрывался как раз от этого.       А потом в дверь постучали, и стало не до смеха. И здесь нашли!       — Да какая… — «шваль решила, что может вот так просто припереться», хотел было сказать Эме, но остановился на полфразе, повернув к двери только голову. — Откроешь, а?       Вставать из-под кошки не хотелось, да и Тресс не была в настроении слезать с хозяйских колен. Её коготки весьма красноречиво вцепились в ногу, потому обязанность открывать переложили на Фэйбелл. Та сложила из пальцев какой-то свой жест, окутала замок и дверную ручку магической дымкой и дёрнула ладонью. Дверь приоткрылась. Решительно нажав на неё и ожидая, что кого-то этим точно пришибила, на пороге появилась Брайер, но никого, увы, не пришибила.       — А как?.. А стоп, а… А… А-а-а… — поняв, как именно ей открыли дверь, она значительно кивнула и тут же скинула с ног туфли. — Короче! Ведьмаче! Ой, какие у тебя тут полы тёплые!       Прошествовав босиком до камина, она обернулась и предстала во всей своей красе.       — В общем, — тыча кончиками указательных пальцев друг в друга, — мне тут завтра кое-куда сбежать надо будет, а ты как раз у нас специалист по побегам наружу…       — И что мне за это будет? — Эме, у которого от её болтовни голову сдавило сильнее, легко скользнул по ней взглядом. Брайер сфыркнула.       — Поцелую. Крепко-крепко. И даже не в щёчку.       — Не интересует.       — То есть в смысле не интересует?! — она упёрла руки в бока и насупилась, тщательно игнорируя почти закадровый смех Фэйбелл. — Да я тебе!..       И тут её взгляд упал на стол, початую бутылку и две совершенно не коньячные рюмки.       — А, то есть, всё-таки коньяк, да? Ладно, я поняла, — Брайер взмахнула волосами и ушла к двери, поправила ногой упавшую на бок туфлю, а потом ещё более торопливо вернулась обратно. — А если не коньяк? У меня джин есть.       — Значит, джин. Я пью всё, что не Корона.       В условиях крайней ограниченности ассортимента (в Бук Энд много разных сортов алкоголя не возили) любители пива разделились на два враждующих лагеря — фанаты Короны и приверженцы Амстела. Приверженцы Амстела называли Корону ссаниной, а фанаты Короны сравнивали Амстел с моторным маслом. Эме пиво практически не пил, но чисто по запаху больше голосовал за Амстел — наверное, из вредности по отношению к Дэрингу, который только Корону и пил.       — Значит, джин! — Брайер прихлопнула в ладоши. — Тогда завтра в полдевятого!       — В полшестого. Либо рой подкоп.       — В смысле в полшестого?!       — Поппи уходит на смену к шести. По два раза я за вами бегать не буду. Либо собираетесь в кучки, либо вон, с Фэйбелл договаривайся.       — А она со мной не договорится! — Фэйбелл снова перевернулась на живот. — Я побутылочно не продаюсь, только ящиками.       — Ой, да к чёрту вас, злыдни! — в этот раз Брайер, ощутимо скиснув, ушла на самом деле, но от порога всё-таки маякнула, что согласна. Фэйбелл хохотнула снова, поплотнее захлопывая за ней дверь.

***

      С кислым лицом и почти наполовину торчащей из крохотной сумочки бутылкой, Брайер всё-таки стояла на месте без двух полшестого. Это помимо того, что она собрала с собой вместе группку желающих ну вот прямо сегодня выйти наружу, которым Эме оказался вынужден читать инструктаж по технике безопасности в отношении стены и прохода. Особо страдальчески он, конечно, не выглядел, но так и время было не половина второго ночи. Хотя сегодня, наверное, все алчно жаждущие свободы вернутся раньше — у Мэрри Мэн выходной, а у Поппи смена только до десяти вечера. В крайнем случае, если кто-то захочет погулять подольше, он получит отличную возможность переночевать где-нибудь под кустом.       Дело не в том, что Эме настолько злобная скотина, а в том, что он, хотя и стоически свои недомогания терпит, но всё равно выдыхается. Живая стена сильно сопротивлялась ему и лихо проезжалась откатами даже с учётом найденного подхода попроще — через свои ветки. Перечитав несколько талмудов, посвящённых магическим растениям, они с Фэйбелл не нашли буквально никакой информации конкретно об этом виде чего бы то ни было — не то дерево, не то куст. Ветви, корсетом оплетающие Терновую башню, и то были ближе к толстенным стволам, из которых состояла окружавшая Академию стена, чем что угодно, что было в этих талмудах описано.       Потому, чтобы было хотя бы как-то проще жить, всех желающих с его помощью уйти погулять Эме несгибаемо подгонял под одно расписание. И да, в вопросе этого расписания он был предвзят, потому как выход и вход конкретно сегодня приурочил к Поппи и её рабочей смене. Но если не он, то раскрыть проход в этих ветвях не в состоянии никто. И здесь либо запихивать все свои возмущения поглубже и под Эме подстраиваться, либо гордо сидеть взаперти.       Брайер вот подстроилась и помогала подстроиться остальным, активно командуя толпой, ловко пробежавшей в раскрывшейся арке. Долгих прощаний никто никогда не устраивал, потому толпа под руководством харизматичной и бойкой лидера двинулась шумным роем в сторону Бук Энда. А у Поппи ещё оставалось время на то, чтобы через стену проверить Эме и то, насколько в этот раз его подкосит.       Но она не успевает сказать ему ни слова.       — Подожди!       Его кто-то окликает, но Эме не оборачивается — стволы, от которых он медленными, выматывающими подвижечками отнимал свою магию, уже заплелись обратно в общую канву. Открывать проход (да и в принципе использовать магию) ещё раз он не намерен хотя бы потому, что это будет значить для него гарантированную кровь с носа и гипотетические, скорее всего, накатящие через час-пару, головокружение и тошноту. А выплёвывать желудок и размазываться по стенке сильнее нормы в его планы не входило — ему всё-таки вечером открывать стену ещё раз.       К стене ровно там, где замерла последняя двигавшаяся ветка, подбегает девчонка — едва знакомая и Эме, и Поппи, причём настолько, что даже ни одного общего с ней знакомого не вспомнилось. Она с размаха припечатывает ладонь к изгибам веток там, где не было шипов, и резко поворачивается к Эме.       — Я же просила подождать! — рявкает она, и её закрученные кудри подпрыгивают не столько от поворота, сколько от громкости её голоса.       — Хэй, полегче! — через стену встревает Поппи, едва ли видя её, но прекрасно чувствуя, что она сейчас кинется на Эме, не в прямом, так в переносном смысле.       — Ну просила, дальше что? — Эме почти беззлобно опирается на изгиб соседней ветки плечом, бутылка джина в его кармане легонько стукается об дерево. Девчонка напротив него хмурит тонкие крашеные бровки.       — Открывай!       Эме надламывает губы в подобии снисходительной ухмылки.       — Поезд ушёл, дорогая, смирись и расслабься. Я не могу открывать каждый раз, когда кому-то из вас приспичит выйти прогуляться.       Она аж притопнула ножкой, загоняя невысокий каблучок в начавшую замерзать землю.       — Мне к директору сходить, чтобы ты с небес на землю спустился?!       Эме прыснул со смеху, делая вид, что это не у него только что дёрнулся глаз, и всё равно, на всякий случай, придержался за ветку.       — Сходи. Посмотрим, как тебе это поможет.       Девчонка срывается едва ли не на рык.       — Открывай! Живо!       Поппи почти уже гаркает на неё из-за стены, чтобы шла ко всем херам бодренькой походочкой, но Эме, всё-таки из-за неё взбесившись, действует первым — ему женских капризов в последнее время хватает с лихвой. Вместо того, чтобы с девчонкой говорить, он вскидывает руку в её сторону, резко проворачивает запястье — и смотрит, как вокруг её горла стремительно оборачиваются его собственные терновые ветки. Девчонка ахает, как выброшенная на берег рыбка, распахивает глаза и поднимается на носочки, пытаясь ослабить действие тянущего её вверх терновника. Не выходит.       — Уверена, что можешь меня о чём-то просить? Тем более таким тоном.       Эме продолжает выкручивать запястье, в этот раз в обратную сторону, но ветки не слабнут, а лишь заставляют девчонку, неловко переступая на носочках, развернуться лицом к Академии — туда, откуда она пришла. Лёгкий жест надломанными пальцами — и её мягко подталкивает в оплетённую шею, намекая, что она может возвращаться восвояси и ни на что от Эме не надеяться. Два её шага по чётко обозначенному направлению — и ветки отпускают; а девчонка, потирая горло, сипит:       — Мудила.       Уходящий шаг она набирает так же быстро, как и приходящий, обиженно стуча каблучками по мощёной дорожке. Эме остаётся только усмехнуться ей вслед, подавляя желание поставить подножку.       … и едва не подавиться кровью, пошедшей с носа.

***

      Уже вечером, когда все нагулявшиеся и не захотевшие ночевать под кустом такой же дружной стайкой вернулись в Академию, Эме позволил себе скопировать Тресс — развалиться на чужих коленях, едва ли не мурлыча от мягких поглаживаний головы.       — Ничего не случилось бы, если бы я поменялась сменами на неделю, — Поппи звучит виновато, как будто все проблемы Эме из-за неё. Потому, собственно, она и дала ему почти всему лечь сверху на её коленки и кончиками пальцев прослеживать то вверх, то вниз вышивку на плотных колготках.       Сам Эме только недовольно пыхтит, пытаясь показать этим усмешку.       — Ты не одна там была, — отрезает он едва ли разборчивым голосом. — Как раз для тебя не жалко было бы, а не вот эти вот все… сомнительные личности с сомнительными планами на вечер.       Была бы воля Эме, он бы и уснул, как кот, пригревшись на мягких бёдрах Поппи и уперевшись макушкой ей в живот. Но головокружение и тошнота отпускать не хотели, заставляя временами рвано сглатывать и крепче впиваться то в изножье постели, то в саму Поппи. В этот раз Эме сам виноват — он вполне мог послать ту девчонку нахер словами или злобным взглядом, чтобы не доводить самого себя до крайности, но один раз легонько придушить её показалось ему эффективнее.       — Хера с два им теперь, — бурчит он, пока Поппи перебрасывает его волосы на другую сторону и чешет затылок. Тресс в кресле вытягивается во весь рост наискосок сидушки — поперёк она уже давно не помещается. — С небес спуститься… Они меня на них ещё не видели.       — Я надеюсь, это всё фигуры речи, а не твои планы на ближайшее время, — Поппи легонько дёргает его за ухо, намекая, что никого ни на какие небеса в прямом смысле не отпустит. Эме попытался посмеяться этому, но вышло некое подобие глухого пыхтения.       Горящие в камине полешки игриво затрещали.

***

      Комната Фэйбелл была едва ли не самой причудливой в стенах Академии. Хотя бы потому, что она была, вообще-то, переделанной кладовкой — очень узкой и очень высокой, с кучей подвесных полок, на которых хранилась помимо её вещей куча всякого хлама. Баночки, скляночки, вязанки и пучки трав, ветхие книги, какие-то вырезки из газет и журналов, огромные стопки старого постельного белья, несколько тяжеленных перьевых подушек и парочка матрасов, из которых Фэйбелл соорудила себе напольную кровать.       Помимо кровати на полу имелись аж целый микро-коврик и больше нихрена, а вместо стола и стула где-то в паре-тройке метров над полом были две поперечные балки на слегка разной высоте, повёрнутые к высокому узкому окну без форточек и занавесок.       — Ну ты это, — Фэйбелл кидает сумку прямо на кровать, а куртку вешает на дверь. — Располагайся, я сейчас чай организую.       Чай и всё, что более-менее напоминало кухонные принадлежности, почему-то хранилось в ванной. Эме, вешая пальто на всё те же прибитые к двери крючки, долго присматривается к обстановке, пытаясь понять, как же Тёмная фея в этом бардаке живёт. А живёт она, в общем-то, неплохо — к стенам то тут, то там прибиты верёвочные лестницы, по которым Эме успевает облазать её комнату и осмотреться сверху. И в виде сверху комнатка кажется вполне себе даже уютной и обжитой.       — Ты… А, вижу! — Фэйбелл выносит серебристый поднос, скидывает с ног обувь и с полупрыжка подлетает вверх, стараясь не разлить. Несколько капель она разливает всё равно, потому придётся мыть не только чашки, но и блюдца, но чай она приготовила просто божественный — с чабрецом и мятой.       — А это что? — Эме тычет в маленькую вазочку с какой-то сладостью, порезанной на кубики и посыпанной сверху не то сахаром, не то пудрой. Фэйбелл пожимает плечами, жуя абрикосовый рулет.       — Да хрен его знает, что это. Должен был получиться рахат-лукум, готовила по рецепту пастилы, ингредиенты вообще в стиле «что за щёку дали, то и положили».       Эме смеётся, но сладость пробует. Откусывает половину кубика, а вторую почти сразу же откладывает на блюдце Фэйбелл. Та картинно вздыхает, но съедает — сама наготовила, самой и доедать.       А где-то в его пальто, лёжа во внутреннем кармане, разрывается звонками телефон. В этот раз предусмотрительно на беззвучном режиме, чтобы точно не мешал. Эме, за ночь отлежавшись, быть может и согласился бы великодушно закрыть глаза на ту склоку, но, увы, её обернули в последнюю каплю его терпения: девица ведь и правда пошла к директору. Получила она, впрочем, совершенно не то, чего ждала — в этот раз Мильтон Гримм оказался целиком и полностью на стороне злодейской душонки, отказавшейся выпускать из заточения бедную девчонку; хотя бы потому, что никакие девчонки выпускаться из заточения не должны были вовсе. Ну, как минимум до тех пор, пока сам директор не договорится с госпожой Чарминг.       Последние новости, которые Эме согласился обо всей этой переговорной эпопее услышать, были о том, что Дэринга всё-таки запрягли склонять мать к перемирию. Всё остальное он не желал ни слышать, ни видеть, ни краем глаза, ни уголком уха, ни даже на полшишечки. С него хватит. Потому сегодня, пока Тресс всё равно предпочла уйти спать к Расклу на большую мягкую лежаночку, он ночует у Фэйбелл и наслаждается ощущением того, что вальяжно прогуливается по палубе разлетающегося в щепки корабля.

***

      После мятного чая и массажа шеи Эме уснул сном младенца и просыпаться не хотел ну прямо совсем. Время было уже к утру, солнце успело встать над горизонтом, но сильно ярко ещё не светило. А Фэйбелл, проснувшаяся невесть от чего, всё равно пихала Эме в плечо и пыталась отскрести от мягкого матраса.       — Ведьмаче, бля! — шипела она почему-то полушёпотом, хотя его, вроде как, пыталась разбудить. А потом что-то сама себе придумала и выдала: — Там бабы голые!       Эме дёргается, опирается на локоть, прочёсывает глаза и через силу просыпается. И только потом до него доходит, что Фэйбелл издевается.       — Да ну тебя!       — И-хи-хи, а всё равно подорвался! Смотри.       Фэйбелл тычет пальцем в сторону окна. За ним, там, где нависали вокруг Академии контуры стены, постепенно становится светлее и свободнее. Стена распутывается, уходя корнями в землю, изогнутые и переплетённые ветки расплетаются и складываются в прямые рядки. Стена понемногу пропадает, и это кажется каким-то бредом сумасшедшего (а чаёк точно с мятой был или с чем поинтереснее?), но между потихоньку расширяющихся просветов Фэйбелл замечает несколько похожих силуэтов, стоящих на примерно равном расстоянии друг от друга.       — Гильдия тёмных магов, — поясняет она. — Была моя тётка их президентом как-то, пока они совсем в бюрократию и крохоборство не ушли. Вот бы одного из них…       — На шашлыки пустить?       — Да тьху на тебя, ведьмаче! Какой ты, блин, добрый по утрам! Сцапать и устроить принудительный обмен опытом. Тебе как будто не интересно, из какого такого невъебука эта стена сделана была!       Интересно было очень даже, потому, в рекордные сроки проснувшись и собравшись, они вдвоём выбираются из Академии тише воды, ниже травы.       Почти по всему периметру стены места достаточно лысенькие и пустые, устраивать засаду практически негде, но они с горем пополам находят куст черники и притаиваются за ним. Ягод на кусте, увы, не было — их Мэрри Мэн ещё в конце лета подчистую ободрали, — так что в засаде приходится сидеть крайне скучно, ни рот, ни руки занять нечем. Стена опускается медленно и печально, расплетаемые ветки шуршат и иногда похрустывают характерным древесным хрустом, но понемногу всё-таки скрываются под землёй.       Как только от стены не остаётся ничего (засада получилась долгой и выматывающей), Эме и Фэйбелл наскоро прицеливаются на самый близкий к ним силуэт в форменном тёмно-фиолетовом плаще. В атаку бросаются с крайне упрощённой тактикой — Фэйбелл выступает в роли эффекта неожиданности, а Эме, вскидывая руки и выкручивая запястья, обвивает гильдейского мага плотной вязью своих веток. В этот раз он чувствует намного больше силы в заколовших руках и во взметнувшихся из-под земли ветках, из-за чего магу — мужчине позднего зрелого возраста — приходится весьма несладко.       Фэйбелл нависает над пойманным магом, рухнувшим на колени, и сцапывает его запястья, чтобы мужчина не начал отбиваться. Эме, подходя ближе, одной рукой с выкрученным запястьем держит в крепком натяжении ветки, доползшие аж до рта и закрывшие его на манер кляпа, а второй вынимает из-за пояса стилет. И всё это с недружелюбной, хищной ухмылкой наперевес.       — Буэнос утрос, уважаемый…

***

      — Нет, я всё, конечно, понимаю, но не это!       Гильдейский маг, которого почти уже растянули на дыбе, благодаря своему же содействию отделался допросом как будто даже без пристрастия. Явившийся в недо-восемь утра на работу мужчина явно не был готов терпеть нападки двух злобных бестий, тем более вооружённых чёрт пойми чем и бантиком (Эме подвязал волосы уже в процессе разговора, чтобы не лезли в глаза). Так что ответы на все свои вопросы Эме и Фэйбелл узнали весьма скоренько, без прибеганий к пыткам, но с судорожным писанием конспекта-протокола вслед за весьма подробно диктовавшим мужчиной.       Потому сейчас, отпустив натерпевшегося с утра мага и на прощание всучив ему пучок какой-то (Фэйбелл и сама не знала, что это) магической травы в качестве комплимента от заведения, они вдвоём сидели в библиотеке и пытались всё записанное как-то систематизировать, оформить и придумать, как вложить в уже существующие пособия и энциклопедии, чтобы оно совершенно точно не потерялось. Мало ли потомкам пригодится.       — Дичь какая-то, — заключает Фэйбелл, захлопывая очередной увесистый том. — Понапридумывают говна, а нам с ним!..       — Скажи спасибо, что стенку сняли, — Эме профыркивается от упавшей на него с полки пыли, но упрямо лезет дальше за одним из самых разваливающихся справочников.       — До ночи только.       — Чёрт с ним.       И правда, чёрт с ним. Узнав о том, что госпожа Чарминг, наслушавшись (пусть и крайне аргументированного, но) нытья от любимого сыночка, пошла на уступки, Эме был готов едва ли не песни петь с крайней степенью восторга на лице. Ладно, даже если и без песен — курил после разговора с пойманным живём магом он весьма воодушевлённо.       Как оказалось, вся основная проблема стены была в откатных заклинаниях, интенсивности которых госпожа Чарминг не пожалела — проплатила примерно столько же наворотов, сколько ставят на магические тюрьмы. Гильдейский маг, узнав о том, что Эме не только эти заклинания обходил, но и саму стену раскрывал, едва ли не с выражением вселенского ужаса на лице порекомендовал ему срочно уйти в большой оздоровительный отпуск и на досуге записаться к неврологу. Потому что обойти эти заклинания, выставленные кругом-ловушкой, не должен был никто, но у Эме из-за специфики его магии всё же оказалось некоторое преимущество.       Помимо сложной обходимости заклинания эти и в принципе действовали весьма угнетающе — вызывали кошмары, расшатывали общий психологический фон, нервировали и провоцировали на всякое несвойственное. Госпожу Чарминг об эффекте предупреждали, но она эти предупреждения проигнорировала и ни до кого, естественно, их не донесла. Уходя из рук Эме и Фэйбелл, гильдейский маг, слегка потрёпанный, покрутил пальцем у виска и попросил больше с такими вопросами к ним не обращаться. Даже за очень большие деньги.       — А ты чего? В отпуск? — спрашивает Фэйбелл с гаденькой ухмылочкой, глядя на Эме.       — Мне положены неделя отгулов и две недели без какой-либо магии вообще, так что да. Думаю вот о том, куда податься и — главное — на какие шиши.       — К родне Хоппера можно. У них там горячие источники, лечебные грязи, спа ресорт, все дела… Может, вернёшься, сам заквакаешь, — Фэйбелл хихикает в ладонь. — А спонсируют пусть Чарминги! Ибо нехрен!       — Чармингов я уже обезболками обобрал.       — Обобрал ты Декса, а то Чарминги! — многозначительно показывая пальцем. — Дэринг мог бы и отсыпать чеканных монет по твою ведьмачью душу. В конце концов, он или не он маменькин любимчик? Пусть расплачивается за её косяки.       Эме только вздыхает. Будь на его месте Фэйбелл, давно бы стребовала компенсацию в тройном объёме и пафосно лежала бы, делая вид, что помирает от перенапряга в презент континьюс. А он сам таким не страдал, оттого в голове крутил исключительно два плана — съездить домой, к родителям, или не ездить никуда вовсе, а прийти в себя постепенно и здесь, в Академии. Хотя про лечебные грязи звучало забавно — и сейчас от Фэйбелл, и за всё время знакомства пару раз от Хоппера.       Но это всё десерт, который подаётся только после основного блюда. А к основному блюду — вписыванию в академские справочники выуженных из гильдейского мага нескольких листов информации про чёртову стену — они пока ещё даже не приступили.