Забираясь по колючим веткам

      Эме — злодей их сказки. Тот, кто должен запереть следующую Рапунцель в башне. Тот, кто по её невероятной глупости устроит искренне любящему принцу западню и выколет глаза терновыми иголками. Тот, кто ей самой отрежет волосы под корень и оставит одну в дремучем лесу. Конечно же, всё закончится хорошо, и новая Рапунцель воссоединится со своим суженым…       … только вот Поппи этого не хочет. Ничего из этого. Не хочет отдавать Холли в чужие руки, не хочет видеть её тоску, грусть и одиночество, не хочет, чтобы ей было больно, когда канат из волос натягивается под чужим весом — это ведь так вредит волосам! Поппи — отступница, что не захотела занимать место матери и уступила его сестре, но теперь она же — та, кто ищет возможность переиграть партию и перетасовать карты.       Холли не боится Эме и первая идёт к нему знакомиться. Всё же, ей придётся несколько лет жить с ним в заточении, и она хочет хоть немного знать, чего ей ждать от Тернового ведьмака. Он до ужаса красив — совсем не как фрау Готель; она ведь не прямая его родственница, а, кажется, двоюродная бабушка?.. Холли не знает, но хочет узнать, чтобы это знание использовать как оружие.       С Холли интересно. Она неглупая, начитанная, у неё красиво поставлена речь, она способна рассуждать и дискутировать. Для Эме общество такой девушки весьма приятно, и он даже отпускает шутку о том, что предпочёл бы и вовсе из башни не уходить, заперевшись с ней наедине, но… им придётся где-то находить еду, да и он не настолько извращенец, насколько пытается намеренно казаться.       — Мы ведь… можем подружиться с ним? — Холли крутит в руках ленту, которой Поппи на ночь убирает её волосы, пока у сестры в руках расчёска для её локонов. — Мы можем подружиться с ним и попросить его подыграть нам, а не следовать сказке полностью.       — Ты ведь в курсе, — Поппи мрачнеет, пока Холли её не видит, и корит саму себя за то, что всё ещё сомневается в давно принятом ими обеими решении: не будь её сомнений, Холли бы не искала способ обставить судьбу, — что он попросит у тебя оплату за свои услуги?       — Я умоляю тебя, что он попросит? Срезать не прядку, а все мои волосы? Но он ведь по сюжету всё равно бы их все срезал!       — И именно поэтому он на это не согласится, — Поппи вздыхает, на мгновение опуская плечи. После вновь становится собой и продолжает расчёсывать волосы Холли. — Он и так получит в конце твою косу, зачем ему напрягаться ради этого? У него нет ни единой причины, почему он должен пощадить тебя.       Это пугало Поппи даже сильнее того, что Холли, на удивление, с Эме нравилось. Даже когда он курил при ней прямо в комнате и складывал ноги в грязной обуви прямо на журнальный столик, где в полметра от его подошв стояло печенье. Даже когда он вставал за её спиной напротив зеркала и, мягко приобнимая, на пробу пускал по её телу терновые лозы — мягкие и послушные, но в любой момент рискующие ощетиниться шипами. И даже когда Тресс с упоением драла острыми коготками не только колготки, но и ноги Холли.       У Эме не было причин сжалиться над Холли и не омрачать её заточение в башне, но… у него не было и причин нападать. Ему нравилось с Холли тоже — настолько, что он завёл привычку приносить с собой вкусное, когда она обещала заглянуть вечерком, и выделил в своих вещах аж целую полочку для расчёсок и украшений, которые можно было бы вплетать в её длинные волосы. Волосы, что были изюминкой в его коллекции и собирались стать самым ярким бриллиантом в ней. Потому что уложенные прядки разных девиц ни в какое сравнение не пойдут с целой косой золотисто-русых волос невероятной длины; косой, тонкие прядки в которой будут плотно сплетены колючими терновыми ветками.       — Потому я слушаю ваши предложения, — Эме и при Поппи позволяет себе закурить, только вот не сладковато-ванильные сигареты, какие курит при Холли, чтобы очаровательный нос не морщился, а покрепче и потяжелее — почти такие же, как отчаяние Поппи. — Ты права — зол и жесток я лишь к принцу, до твоей сестры, следующей Рапунцель, мне дела особого нет. Так что предлагай — на что из вашего арсенала я могу польститься настолько, чтобы стать не просто злодеем, но и вашим союзником.       Поппи молчала. Пачка сигарет лежала у Эме на коленях, колени были вытянуты, а пятки в невысоких ботинках лежали, как и всегда, на журнальном столике. На пустующем кресле напротив валялись сумка и шарф Поппи — неестественно яркие в мрачно-серебристом мире Эме. Серебряная же терновая ветвь поблёскивала на его в кои-то веки голом запястье, пока он небрежным жестом поправлял волосы — свои, смоляно-чёрные, чуть помятые и неаккуратно сбритые с висков. Поппи могла бы сделать лучше, чем он делал это своими руками.       Но она предпочитает взять сигареты, зажать одну между губ и подкурить, выудив из пачки зажигалку с колёсиком. Раз можно Эме, то можно и ей — вальяжно развалиться в обитом бархатом кресле, сложить ноги на стол и выпустить облако серого дыма под потолок, где чихала во сне Тресс.       — А если я предложу тебе свои волосы? Косу Холли оставишь на память, а мои — кромсай, сколько хочешь, я их всё равно не отращиваю.       Ведь магия Тернового ведьмака — это ещё и волосы, под его касаниями растущие, как на дрожжах. Поппи помнит, как всего лишь пара аккуратных касаний к её чёлке отрастили прядь настолько, что она стала выбиваться даже слишком заметно. И Поппи помнит, с какими ласковостью и наслаждением Эме гладит по волосам Холли, вкладывая всю свою магию между пальцев, где скользят нежные локоны. Ревнивица-Тресс в эти моменты особенно остервенело кошмарит сестёр О’Хайр.       — Но тебя я не смогу сбросить в терновник, — Эме пересаживается, спуская ноги со стола и опираясь локтями на коленки. Поппи видит его взгляд — радужка под рассеянным светом яркого солнца кажется совсем белой, потому зрачки расширяются совсем уж хищно и угрожающе. — Волосы — это не та валюта, которой можно меня удивить.       — И серебром тебя не подкупишь тоже.       — Верно. Так... ?       Поппи нечем отбиваться и крыть в ответ. Сухие терновые ветки не только вьются по стене за спиной Эме, но и сдавливают её горло — фантомно, конечно же, но ощущается совсем реально.       Реальнее этого только серебряное колье, которое Эме застёгивает на её шее — совсем не туго, но Поппи душит. Душат сомнения, душит отчаяние, душит чувство вины и понимание того, что она бы справилась с ролью Рапунцель лучше, чем Холли, — что если бы согласилась мучаться она, Холли была бы свободна. Но свободна из них двоих Поппи, потому ей и расплачиваться за то, чтобы Холли не мучалась или мучалась в будущей роли недолго. Терновые иголки насквозь протыкали её душу — но вокруг тела пока что так и не обернулись.       — Что готов будешь взять ты?       — Не слишком много. Всего лишь несколько кровавых ран на твоём теле. Но всякий раз, когда мне это будет нужно.       Наманикюренные ногти царапнули по подлокотникам кресла. Тело у Поппи маленькое, место для ран быстро кончится, но… Холли вовсе придётся поднимать все шестьдесят килограммов Эме на своих волосах — спасибо ему, что он не весит больше.       Так что… Поппи кивком соглашается и испуганно моргает, когда Эме протягивает руку для пожатия. Жмёт — и даёт чёрной терновой ветке, выросшей из его костяшек, обернуть запястье так же, как оборачивает запястье Эме ветка серебряная.       К терновой боли вполне можно привыкнуть — к ведьмаку ведь они обе уже привыкли.