Письма в Лиссабон

Первые несколько дней после возвращения из Банка Испании в монастырь были тихими. За ужином никто не шутил, не пел песни и не вспоминал совсем недавнее прошлое. Все без исключения проводили дни друг с другом, спрятавшись в комнатах. Было очевидно, что нужно время, чтобы вернуться к прежней жизни, которая уже никогда не будет прежней. Однако, через неделю они вновь разъедутся по разным уголкам планеты, поэтому в сегодняшний вечер было принято решение собраться за ужином и провести время вместе. Плакать, смеяться и, наконец, праздновать жизнь. После первой шутки Палермо напряжение в воздухе испарилось и банда оживилась. Лиссабон украдкой поглядывала на детей, которые копались в песочнице. Малыш Цинциннати был одет в красный комбинезон, Стокгольм решила, что только эта одежда сможет удерживать сына в ее поле зрения. София же постоянно норовила избавиться от неудобной шапки и прятала ее в карманах Токио, которая всегда была готова прикрыть свою маленькую подругу. После трех бокалов вина, Ракель шутливо закатила глаза, увидев кудрявый хвостик дочери, торчащий из песочницы. — Вся в тебя. — улыбнулась она Серхио, накрывая его руку своей. — Я тоже любитель песочных замков? — он обернулся на дочь и усмехнулся. Та активно стучала лопатой по ведерку. — Ты тоже идешь против системы. Она снова где-то потеряла шапку. — Готов поспорить, что она снова ее где-то спрятала. — он кивнул на Токио, которая сделала глоток рома с колой. Громкий вопль сеньориты Маркина заставил всех членов банды обратить внимание на песочницу. Цинциннати бесцеремонно раздавил ногой только что слепленный куличик девочки. Швырнув лопату в дальний угол песочницы, она сжала кулачки и бросила на мальчика злобный взгляд. Тут же в ее маленькой голове родилась идея. — Разбойник. — покачала головой Стокгольм, вспоминая, как ее сын любит хулиганить. Особенно, дразнить маленькую подругу. Через пару минут, пока Цинчи был увлечен сбором ягод с соседнего куста в свое ведерко, София схватила его пожарную машину и побежала в сторону взрослых. Прижимая к себе игрушку, она залезла на колени отца и тут же сунула ее в распахнутое пальто Серхио. Осмотревшись, она, как ни в чем не бывало, положила голову на грудь мужчины и игриво улыбнулась Токио, которая заметила ее шалость. Та вытянула ей руку и малышка мигом дала «пять». На самом деле, заметили все. Рассмеявшись ответному хулиганству, банда начала причитать: «Какой отец, такая и дочь!» и только Лиссабон выглядела смущенной. Нахмурившись, она смотрела на Серхио, который тоже смеялся и гладил по голове Софию, будто одобряя ее поступок. Возможно, она слишком много выпила и нагнетает. В конце концов, это были всего лишь дети. Однако, как только Цинциннати заметил пропажу любимой машины, он тут же завопил, что есть мочи и побежал к остальным. Конечно, мальчик догадался, кто именно взял его игрушку. — Отдай! — он вытянул руку, смотря на Софию, которая в ответ лишь показала язык. Неожиданно, мальчик начал кричать еще громче, из его глаз потекли слезы. Закатив глаза, Стокгольм притянула его на руки и принялась успокаивать. — Сынок, зачем ты пнул куличик Софии? — она качала его на своем бедре, пока он продолжал выть. — Что за слезы, чувак? Эта девчонка стоит всех машинок мира, взяла и взяла. — вмешался Денвер и тут же получил шлепок по лбу от жены. Сама юная воровка продолжала улыбаться и праздновать свою победу огурцами из папиной тарелки. Она приложила пальчик ко рту, прошептала тихое «тсс» и хихикнула, чувствуя сладкий вкус мести. Лиссабон нервно сжала губы, ей совсем не нравилась эта, пусть незначительная, вражда между детьми. Увидев, что Серхио бездействует, она не могла больше слышать рёв бедного Цинциннати из-за проделки ее дочери. — София, отдай Цинциннати его машину. — строго сказала Ракель, обращая на себя внимание малышки. — Нет! — звонко ответила она и сложила руки на груди. — София, сейчас же отдай Цинчи его игрушку. Ты не спрашивала разрешения. — Нет! — повторила девочка. Банда притихла, наблюдая за происходящем. Моника отчитывала сына за постоянное хулиганство и разрушенный им песок, а Ракель настаивала, чтобы София вернула то, что взяла без спроса и нагло прятала за пазухой отца. — Софи, нельзя брать чужое без разрешения. Ты злишься, потому что Цинчи растоптал твой кулич, но это не повод воровать у него его же игрушку. Воровать — это очень плохо. Правда, папа? — она обратилась к Серхио, который не понимал масштаба трагедии и усмехнулся. — Встаем, завтра возвращаем золото. — банда расхохоталась, а Ракель разозлилась еще больше. Какого черта он смеется над этим? — Кариньо, я прошу тебя! Ты же видишь, как он плачет! — настаивала Мурильо. — Цинциннати, сейчас же прекрати! Ты должен делиться с Софией своими игрушками! — причитала Моника. Закрыв глаза, Серхио понял, что нужно как-то остановить поднявшийся гул и усмирить злость своей жены. — Котёнок, папа купит тебе сто таких машинок, верни эту Цинциннати. — он чмокнул дочку в макушку и совсем не ожидал, что та грубо швырнет ее на землю и тоже заплачет. Ракель не знала, что злит ее больше. То, что Серхио промолчал и не поддержал ее, одобряя подобную выходку или агрессия Софии, которую она тут же прикрыла слезами, зная, что отец ее пожалеет. Маркина принялся успокаивать девочку, которая всхлипывала, смотря на Цинциннати. Однако, Ракель была непреклонна. — Подними машину и верни ее Цинциннати. — процедила она, надеясь, что в ее дочери достаточно воспитания. Та, увидев грозный взгляд матери, слезла с колен своего папы и подняла игрушку. Вручив ее зареванному мальчику, она демонстративно развернулась и направилась к Токио. Она точно не стала бы ее ругать. Сердце Силены мгновенно растаяло, когда девочка уткнулась в ее колени и продолжала шмыгать носом. Она тут же принялась гладить ее по голове и что-то шептать, наклонившись к ее уху. Малыш Цинчи, получив украденную вещь, утер слезы и крепко прижал к себе пожарную машину. — Ты должен делиться своими игрушками, особенно с Софией. Мы — одна семья, Цинциннати. — строго заявила ему Стокгольм, утирая слюни салфеткой. — Это позор, сын. Она же девочка… — шутливо ущипнул его за нос отец. Около минуты Серхио не замечал на себе грозного взгляда своей женщины. Она и сама не понимала, почему так сильно разозлилась на него и дочь. В любой другой ситуации, она, подобно Монике, усадила бы Софию на колени и успокоила, прочитав лекцию. Но сейчас, ею овладело странное чувство предательства. Они с Серхио всегда были одной командой в воспитании дочерей. Она не позволяла ему баловать их слишком сильно, побуждала ругать за проступки, даже если ему тяжело было устоять перед их глазками. Конечно, он был падким на их слезы, желая, чтобы не было того, что могло бы расстроить его малышек. Но сейчас, он в очередной раз потерял свой стержень перед младшей и не провел урок воспитания. Она намекнула ему об этом, а он просто решил отшутиться, забавляясь, что его дочь что-то украла. — Какого черта? — прошептала она, когда он повернулся в ее сторону. — Ракель… — он попытался оправдаться, но она демонстративно встала из-за стола и подошла к дочери. Лиссабон была пьяна не настолько, чтобы не понимать, что происходит. Она надеялась, что Маркина, как никто другой, знает, что бессмысленное воровство — это глупо и он не позволит своим детям заниматься подобным. Сев на корточки рядом с Токио и дочкой, она погладила ее спинку и прошептала: — Жизнь моя, пойдем? — она вытянула руки и София тут же прижалась к ней. Подняв ее с земли, женщина направилась в сторону монастыря. Под настороженные взгляды и молчание остальных, она удалилась, приговаривая что-то маленькой девочке. Цинциннати убежал в песочницу, празднуя победу, а Профессор уткнулся в тарелку, пытаясь понять, что так задело его женщину. — Профессор, почему Лиссабон ушла? — невинно спросил Рио, ничего не понимая ни в женщинах, ни в детях. — Успокоить Софи. Наверное… — в привычной манере он поправил очки и тоже встал из-за стола. — Потому что он не поддержал ее в воспитательном процессе. — объяснила Токио, но мужчина уже ее не слышал. Подойдя к двери из комнаты, он услышал тихие голоса и нервно прикрыл глаза. Последнее, чего бы он хотел, это скандалить при ребенке. Постучав, он открыл дверь и увидел, как София спокойно сидит на их кровати, свесив ножки и слушает маму, кивая головой. В свои два с небольшим, она была необычайно умна и схватывала всё на лету. Повесив пальто на вешалку, он аккуратно присел рядом с Ракель, как бы прощупывая почву. Мог ли он вмешаться сейчас? Или уже показал себя на ужине и лучше будет вообще уйти? Погладив кудрявую головку своей малышки, он улыбнулся и все же решил вставить свое слово, поймав момент молчания. — Моя любовь, ты поступила не очень хорошо. — он взял ее маленькую ручку в свою. — Прежде, чем что-то взять у другого — нужно спросить, не против ли он. Наверняка, тебе бы не понравилось, если бы кто-то взял Барни и не сказал тебе. — он кивнул на мягкого медведя в руках девочки. — Ты бы очень расстроилась, если бы он пропал, верно? — она крепко сжала игрушку и кивнула. — Вот видишь. Цинциннати тоже был расстроен, особенно, когда узнал, что машинку взяла ты. И да, воровать — это очень плохо. — он перевел взгляд на Ракель, надеясь найти в ней хоть каплю смягчения, но она по-прежнему злилась. — Lo siento. — прошептала сеньорита Маркина и шмыгнула носом. — Мы не злимся на тебя, дорогая. Мы просто хотим, что бы ты знала это и больше так не поступала. Идет? — мама вытянула ей мизинец, за который она сразу схватилась своим. Ракель улыбнулась девочке и чмокнула ее в щеку. Неожиданно, в комнату постучали и открыли скрипучую дверь. — Я подумала, что стоит развеселить подругу и дать вам двоим поговорить. — Токио сделала пару шагов в комнату, увидев эту семейку. Еще на Филиппинах Мурильо удивилась, как сильно ее дети влияли на Токио. До глубокой ночи она играла с Паулой в приставку, а сразу после упрашивала Профессора почитать Софии сказку. Девочки быстро привязались к ней и старшая долго обижалась, что не едет вместе со взрослыми и сестрой на «работу» своих родителей. Токио пообещала ей вернуться, и, неожиданно для себя, часто вспоминала об этом своем обещании в Банке. Маленькая София сразу стала ее лучшей подругой, даже бедный Рио за эти несколько дней в монастыре начал питать надежду на то, что у них с Токио когда-то будет настоящая семья. Сама же Силена была убеждена, что малышка просто ее второй ангел-хранитель и ребенок Профессора всегда будет значить для нее что-то больше. Сделав пару шагов навстречу девочке, она улыбнулась и подняла ее на руки, целуя в щеку. — Вымаливай. — подытожила Токио, подмигнув Профессору. Он лишь закатил глаза и проводил их взглядом. Усмехнувшись, Ракель встала с колен и налила себе воды из графина на тумбочке. Сделав пару глотков, она посмотрела на Серхио, в ожидании его оправданий. — Ракель, послушай, я понимаю… — Нет, Маркина, это ты меня послушай! — перебила она, готовая наброситься. — Мне плевать на эти детские шалости, но то что ты одобрил ее выходку с воровством… Ты не поддержал меня, когда я спросила у тебя, плохо ли воровать и мне все равно, что мы все воры. Единственное, что имело значение в тот момент, это наше единство, как родителей! И это мне пришлось объяснять нашему двухлетнему ребенку, что воровать — это плохо, даже если это долбаная пожарная машина ее друга. Тебя позабавило, что твоя дочь впервые что-то украла, банда улюлюкала и смеялась над этим, пока я чувствовала себя дурой с двойными стандартами. Мне казалось, Серхио, что мы грабим не ради денег, и ограбление — это способ борьбы. Мне казалось, что мы грабим не для того, чтобы наши дочери занимались тем же. Если бы твой отец выжил, ты никогда бы не отправился на Монетный Двор и… — Если бы мой отец выжил, я никогда бы не встретил тебя. — перебил он в ответ. — И Софии бы никогда не было. Я потерял брата и все равно не жалею обо всем, что случилось, Ракель. Я знаю, что мы говорим не об этом, но невинное воровство нашей дочери — не повод усомниться во мне, как в отце. — Послушай, я знаю, что ты очень привередлив к себе, как к отцу, ты постоянно думаешь, что облажаешься, но единственное, в чем ты облажался сейчас — это в том, что не поддержал меня. Какая разница, что мы воры и преступники? Неужели было так сложно сказать двухлетнему ребенку, что воровать это плохо? Это действительно бы так сильно покосило твои принципы? — Я не ответил тебе не из-за принципов, я не считал ситуацию, достойной воспитательного процесса. — Даже когда Цинциннати орал на всю Италию? Заметь, из-за выходки нашей дочери. — Не раздавил бы ногой кулич — не своровали бы машину. — спокойно ответил Маркина. — Прекрасно. Ты оправдываешь любой их проступок. Когда Паула вылила свой сок на противного одноклассника, ты сказал то же самое. Что мелкий ублюдок получил по заслугам. Какого черта мы оправдываем насилие любого характера? — Мы не оправдываем насилие, Ракель, мы даем понять девочкам, что любим их не меньше спокойными разговорами, где объясняем, что такое «хорошо» и что такое «плохо». — Где ты объяснил Софии, что такое «плохо»? Добавил пару слов, когда я взяла это на себя и осталась с ней один на один? — Мы ходим по кругу. — он тяжело вздохнул. — Я был не прав. Мне стоило сразу поддержать тебя. Это не связано с моими принципами, я лишь не понял ситуацию в полной мере. И, у нас, действительно, двойные стандарты. Не сосчитать сколько за нами было замечено коррупции и нарушений закона. У нас нет цели вырастить из девочек блюстителей закона, рано или поздно, они обо всем узнают. Но сейчас, когда они дети, не стоит относиться относиться ко всему так серьезно. — То есть я — плохая мать? — вероятно, в ней все же говорил алкоголь, иначе, она не могла понять такого сильного желания разругаться с ним. — Все, любимая, остановись, я вижу в тебе это желание ругаться. Иди ко мне. — он обхватил ее руками и начал покачивать, пока она стояла столбом с недовольным лицом. — Ракель. — естественно, его голоса и объятий хватило на то, чтобы она тоже обняла его и тяжело выдохнула, уткнувшись носом в его грудь. — Ты лучшая мать на свете. И ты знаешь это. — Сегодня — машинка, завтра — фруктовая лавка, послезавтра — Банк. — пробормотала женщина. — Ты пропустила наши карманы. — усмехнулся он, целуя ее волосы. — Дурак. — она вытянула губы для поцелуя, на который он тут же ответил. Двигаясь к кровати и желая жестко и быстро доказать ему свою правоту, она расстегивала пуговицы на его рубашке, пока он стонал в ее губы. София Маркина была воровкой. Единственное, на что надеялась ее мать — это на то, что ей не придется мстить миру за его несправедливость, грабя пожарные машины, фруктовые лавки, и, уж тем более, Банки.