Письма в Лиссабон

68 дней назад Серхио уместил свою жизнь в два чемодана и покинул их дом на пляже в Санто-Доминго. Два чемодана въехали с ним в новый маленький дом, однако его сердце так и осталось там, где была его семья. В доме, где всегда был слышен смех и пахло кофе, что варила его жена им на завтрак. Жена. Он так и остался женатым мужчиной — даже не снял кольца и, естественно, не занялся документами, в которых стоял штамп. На самом деле, ими не занимался никто — сама Ракель тоже не была особо озабочена статусом замужней женщины в паспорте. Паула и София остались с ней и Мариви, это не обсуждалось, как и то, что он по-прежнему их отец и будет участвовать в их жизни. Казалось, все эти 68 дней он не спал — просто разучился делать это без ее тела в своих руках, без ее ровного тихого сопения и бормотания во сне. Агония и боль догоняли его по ночам, днем он просто бездушно существовал, думая обо всем, что произошло за последние несколько лет. Монетный Двор, Ракель, ее внезапная беременность, долгожданное воссоединение на Филиппинах, рождение Софии, идеальная жизнь, Банк Испании, расставание. Все, что было после их маленькой свадьбы полетело к черту, когда Мариви неожиданно вспомнила первый визит Серхио в их дом в Мадриде. В один из вечеров, когда девочки уснули, взрослые пили чай на террасе и женщина спросила почему однажды Серхио выбил чашку кофе из ее рук. Ракель все поняла без слов и отправила мать в свою комнату, дабы не видеть ее лица, когда та осознает. Несколько часов криков, слез истерики и проклятий, Маркина ушел в гостевую спальню, зная, что это была точка невозврата. Завтра он уедет в маленький домик, который купил вместе с ней, чтобы вдвоем там отдыхать от всего мира и останется один. Его жизнь вернется в прежнее русло, какой была до ограбления Монетного двора. Однако, «прежнее» для него теперь было вовсе не это, а идеальная жизнь с идеальной женщиной. Наутро, попытавшись поговорить с Ракель и получив пощечину, он молча собрал вещи, попрощался с девочками и уехал. Паулу уверяли, что они «просто поживут раздельно какое-то время», но та не верила ни одному их слову. Рыдая, она вцепилась в Серхио и умоляла не уходить, кричала на маму, кричала в пустоту, чем доводила до слез своих родителей. Только что проснувшаяся София, по своему обыкновения, весело побежала на ручки к папе, чтобы еще немного понежиться в его объятиях. Однако увидев, что в его руках рыдает старшая сестра, заплакала подстать ей, не понимая, что происходит. Паула оторвалась от мужчины, выплюнула «ненавижу» в лицо Ракель, что стояла неподалеку, и, топая ногами, удалилась к себе. Маленькую Софию быстро успокоили, сказав, что папа скоро приедет и они отправятся есть мороженое на пляж. На 68 день он, уже как обычно, лежал в кровати и просверливал взглядом дыру в потолке. Он все еще помнил, как они отдавались страсти в этой самой постели. По ночам, ему казалось, что ее сторона все еще теплая, а середина — все еще мокрая. Слезы были выплаканы, на смену им пришла пустота и отчаяние. Она не исчезла из его жизни совсем — официозное общение о детях было максимумом. Однажды, находясь в их доме, он спросил ее, как она. Ракель фыркнула и сказала не лезть больше к ней в душу. Он знал, что ей больно. Знал, что она тоже проводит бессонные ночи, утопая в слезах и крючась от боли, но, кажется, ничего уже было не вернуть. Он не пытался вернуть ее мольбами, цветами, подарками, он пытался показать, что осознает вину и принимает ее решение. В один из 68 дней, она сама завела с ним разговор, сказав, что если он собирается что-то «выкинуть», то может навсегда забыть о существовании детей. Он думал об этом. Думал сдаться полиции, думал совершить новое ограбление в одиночку или же с Палермо, который однозначно бы согласился, но страх потерять своих девочек был сильнее. Думал и о том, чтобы выпить бóльшую дозу снотворного и свести счеты с жизнью, но снова и снова вспоминал совсем маленькую Софи и Полу, которая может так и не оправиться от потери настоящего отца. Он представлял, как Ракель с девочками носят цветы на его могилу или развеивают его прах над океаном и ему становилось тошно. Это была бы самая огромная манипуляция в его жизни и он не собирался закапывать любимую женщину еще больше. К телефону он всегда подрывался, как сумасшедший, в надежде, что Ракель отойдет от их графика «понедельник–среда-пятница» и попросит забрать кого-то или сразу двоих внеурочно. Он ненавидел быть таким отцом, он чувствовал буквально физическую боль, от того, что Паула не прижимается к нему во время просмотра фильма, не берет за руку на улице, не целует его на прощание и приветствие каждый день. Физическая боль от невозможности прижать малышку Софию к себе, убаюкать ее перед сном и прятать в своих объятиях во время грозы и грома каждый день. «Поблагодари Бога, что я адекватная мать и не увезла девочек подальше от тебя» Он вспоминал это каждый раз, когда приходил за ними, колкие слова резали ему слух, но он, действительно, благодарил Ракель за те крупицы отцовства, что имеет. *** Ракель плакала каждую ночь. Прошло больше двух месяцев, но ей казалось, что каждый день отнимал год ее жизни. В тот вечер земля ушла из-под ее ног, она будто и не слышала, а уж тем более, не помнила, что кричала ему, пока он уворачивался от всего, что попадалось ей под руку. Ее будто окатили бензином и подожгли. Она знала про Ибицу, знала, казалось бы, о каждом его темном пятне, но о том, что однажды он пришел в их дом, чтобы убить ее мать, она не знала. Сначала была злость от сжигающего чувства предательства. Конечно, тогда они не были так близки — всего лишь пару раз переспали на складе и всего лишь судьба снова и снова и сталкивала их лбами. Конечно, чтобы спасти своего брата и всех остальных своих людей он бы пожертвовал жизнью невинной старушки. Но какое везение, что она оказалась больна. Ракель не волновало, что он передумал и выбил чашку из ее рук. Ее не волновал ни Берлин, ни все остальные. В агонии она кричала и рыдала так, что, наверняка, было слышно на соседней улице. Наутро пришла разъедающая боль при виде его чемоданов и плачущих девочек. Он не сказал ей. Он рассказал ей обо всем — о всех своих страхах, о боли внутри, о тяжелом детстве, об отце, рассказал и о просьбе Найроби, что тоже вызвало скандал, но умолчал об этом. Ей было плевать, что он раскаивается. Ей было плевать, что все это время за ним тенью ходило это чувство вины. Ей было плевать на все, лишь бы он побыстрее убрался с ее глаз. Видеть его было невыносимо больно. Трезвость пришла через неделю — Серхио хороший, Серхио любит тебя, он заслуживает сто пятнадцатый шанс, Серхио сделал твою жизнь сказкой, у вас общие дети, Серхио так любит твою мать и это взаимно, Серхио, Серхио, Серхио. Она сходила с ума, размышляя и вспоминая все, что наговорила ему. Она думала поехать в их маленький домик и спокойно поговорить с ним, высказать ему всю эту боль, высказать ему, как сильно он ударил по ней и как сильно ранил ее. Каждый раз она одергивала себя, убеждая, что никогда не сможет этого простить. Она считала дни. Она не знала, что он тоже считает, но она считала их и иногда даже часы. Ночами пересматривала фотографии и видео, читала его письма и маленькие незначительные записки, которые он всегда любил оставлять. По ночам, когда София просилась в ее постель, она больше не отказывала ей. Задыхаясь от слез, она прижимала к себе ребенка, так похожего на любовь всей ее жизни. Паула не разговаривала с ней неделю. В свои 9 она понимала, что разъехались они не на время и что приветственные улыбки — всего лишь маскарад перед ней и сестрой. Она не знала, что произошло между ними двумя, но точно знала, что слышала крики и какой-то грохот. Раньше, живя в Мадриде, она старалась натянуть на себя одеяло и заткнуть уши, когда слышала вопли матери и погром на кухне. Тогда девочка тряслась от страха, боясь, что пьяный отец доберется и до ее комнаты. Теперь же, она испугалась за них двоих и выбежала из комнаты на звук, но была тут же спроважена назад. После этого крики прекратились и Паула так и осталась в недоумении, что же произошло в тот поздний вечер. Первые недели Ракель не позволяла ему видеться с детьми наедине. Она знала — он не причинит им вреда, но страх уже сидел в ее голове, подстрекая больше никому и никогда не верить. Пока он занимался с Паулой домашней работой или учил ее играть на фортепиано, она всегда сидела неподалеку и делала вид, что занята своими делами. Всегда где-то рядом крутилась София, мешая им двоим, на что оба смеялись. Она видела — ему тяжело. Впалые щеки, мешки под глазами, напряженное тело — она психолог, она бы не ошиблась в этом. Злорадствовать было нечему — видок ее самой оставлял желать лучшего. На третью неделю он попытался отпросить Паулу на водопады, на что получил резкий, колкий ответ о недоверии и «моя» дочь впридачу. Ракель видела — его это задело. Впервые, со дня, когда Паула назвала его папой, она уколола его, напомнив, что это не его ребенок. Он тяжело сглотнул и удалился в ванную на пару минут. Ей сразу стало стыдно, но водопадов в тот день девочка так и не увидела. С тех пор, она начала днем за днем оставлять их наедине, а потом и вовсе разрешила забирать обеих дочерей на целый день. Он всегда благодарил за это. Тихое, официозное «спасибо» кололо ее грудь, ей хотелось закричать, чтобы он разбивал руки в кровь, переворачивал небо и землю, но боролся за них. За них всех. Даже если она не верила в это, даже если, порой, не желала его видеть, даже если навязчивая мысль о несовершенном убийстве разъедала ее голову в течение дня. Она остыла. На смену злости, ненависти и отвращению пришли пустота, отчаяние и безысходность. Она не знала как спать без него. Ее тело болело. В последний месяц мысли о нем, его руках, его голосе так сильно мешали ей жить, что она дрыгала ногами в постели и буквально била себя по рукам, когда хотела написать или позвонить. Мысль о его поступке больше не отрезвляла ее. Мысль о том, чтобы снова начать очередную новую жизнь не отставала. Последнюю неделю она каждую ночь мастурбировала на их видео, снятое в этой самой спальне. Всегда после — плакала в подушку. Они занимались сексом так часто, как могли. Ее возбуждал один только его вид, поэтому последнюю неделю она даже не выходила встречать его или провожать — боялась, что сорвется. Ведь нельзя набрасываться на мужчину, которому когда-то залепила пощечину и сказала «убирайся». Она запретила себе хотеть его. От этого было только хуже, потому что, внезапно, отец-одиночка одноклассника Паулы стал казаться ей привлекательным. Опрятно одетый, ухоженный мужчина с бородой и в очках. Блять. Ракель заметила, что Пабло давно поглядывает на нее и всегда чрезмерно дружелюбен и вежлив. Пару раз приглашал ее на кофе, еще три на вино. Всегда галантен, всегда обходителен, что только забавило ее. Но сегодня, она решила дать ложную надежду бедолаге и передышку самой себе. Возможно, это будет просто приятный вечер в приятной компании. А возможно, она уже думала, какое белье ей надеть. Потому что если она не позволяет себе снять напряжение со своим Серхио, то будет его копия. А вот дешевая или нет — зависит от Пабло. В субботу, 68-го дня около полудня, пока мужчина готовил себе завтрак, телефон брякнул. Лихорадочно открыв, он увидел заветное смс. «Привет, можешь ли ты забрать Софи к себе на ночь? Около 20:00. Паула останется дома.» Нахмурившись, он написал положительный ответ, не понимая, что происходит. Вчера, в его день, Ракель написала, что у них планы и его «день отца» отменяется, сегодня просит забрать к себе только Софию. **** — Софи, я прошу тебя! — кричала Ракель, носясь за дочерью по всему дому. — Нет! — девочка убегала и пряталась за диван, чтобы мама не нацепила на нее неудобные, но красивые штаны. — Попалась, козявка моя! — вытащила ее мама из-за телевизора, на что сразу же раздался крик. Усадив ее на колени, она принялась натягивать штанишки, но девочка брыкалась и кричала. — Сегодня приедет папа. — Папа? — вмиг успокоилась она и завороженно посмотрела на свою мать, позабыв об одежде. — Папа? — выглянула Паула, пришедшая на крик сестры. — Ты останешься дома, милая, он привезет Софию утром. — Тогда в следующие выходные я остаюсь у папы. — отрезала Пола и вернулась к себе в комнату. Тяжело вздохнув, женщина одела дочь и потащила к выходу из дома, чтобы отвезти на развивающий кружок. Поездка в машине сводила Ракель с ума, София без умолку болтала на своем, пока не совсем понятном языке, но постоянно спрашивала, когда приедет папа. Безграничная любовь девочек к отцу вызывала в ней двойственные чувства. Она была счастлива, что Серхио потрясающий и любимый детьми отец, но, в то же время, корила себя за очередной неудачный брак и невольно нанесенные травмы своим детям. **** Весь день Маркина был как на иголках. Она никогда не просила оставить девочек у себя на ночь, редко разделяла их, когда отдавала ему и еще реже отходила от графика. Странные мысли закрадывались в его голове. Чем она собирается заниматься всю ночь, что пришлось отдать одного ребенка? Почему только одного? Что происходит дома? В ужасе мужчина отмел мысль, что Ракель собирается кого-то привести. Вдруг, Паула ночует у своей подруги Ассоль? Что если в доме, действительно, появляется какой-то мужчина и ей нужно просто освободить пространство и себя от забот? Нет, этого не могло быть, она бы не смогла так быстро все забыть и начать новую жизнь. Перестелив свою постель и вычистив квартиру, которую мужчина засорял 68 дней, он стал смиренно ждать вечера. Раздался телефонный звонок и он снова чуть ли не подпрыгнул. — Привет, сеньор-гений, ты сегодня занят? — звонила Алисия. В последние 68 дней она звонила слишком часто, в попытках вытащить его из депрессии. Какое вообще ей было дело до его чувств? — Да, Алисия. — коротко ответил он, не желая продолжать диалог. — У Виктории вылез первый зуб, она сводит меня с ума и мне срочно нужно напиться. — продолжала рыжая. — Думаешь, я хорошая компания? — промычал Серхио. — Ты отвратительная компания, в прошлый раз ты заплакал о Ракель. — усмехнулась она. — Поэтому я больше не пью. София сегодня ночует у меня. — Ого, что-то новенькое… — повисло неловкое молчание. — Захочешь порыдать с дочерью на руках — приезжай. — Я больше не рыдаю, тем более, с дочерью на руках. — конечно, это было вранье. — Что, даже ни одной слезинки не прольешь сегодня? — издевалась Сьерра. — Нужно будет заблокировать твой номер. Держись, Алисия, первый зуб — только начало. — он скинул трубку и откинулся на диван, чувствуя боль во всем теле. Прошлой ночью он снова не спал, на этот раз он смотрел видео в своем телефоне, снятое в их спальне в разгар одной жаркой ночи. За последним его стоном пришел стыд и боль. Он больше никогда не обхватит ее тело и не увидит ее наслаждения. Закричав в пустоту, мужчина не почувствовал облегчения от снятия сексуального напряжения. Он почувствовал безысходность. Он знал — либо она, либо никто. *** Проснувшись через несколько часов в неудобном положении на диване, Серхио понял, что организм настолько истощается, что ему уже плевать, где и когда засыпать. Размяв тело, он встал с дивана и направился в душ, чтобы поскорее увидеть своих девочек. И ее, конечно. Конечно, она там будет. Просидев в машине у дома около десяти минут, он все же выдохнул и заглушил мотор. Просигналив, чтобы дать понять о своем присутствии, он закрыл машину и вошел по отпечатку пальца в ворота. — Папи! — выбежала София на тропинку босиком. Мужчина схватил ее на руки и закружил, расцеловывая маленькое личико. — София, сандали! — крикнула Ракель, догоняя дочку. — Здравствуй. — притихла блондинка при виде мужчины. Он улыбнулся и коротко кивнул, снова ощущая этот ком в горле. Она была в шелковом черном халатике, том, что он так любил снимать с нее в теплые вечера. Как она была прекрасна. — Ты чего хулиганишь? — пощекотал Маркина девочку. — Где потеряла сандали? — София крепко прижалась к отцу и указала пальчиком на обувь в руках матери. — Я тебя люблю. — прошептала малышка на ухо своему папе. — И я тебя люблю, моя жизнь. — так же прошептал он, смущенно улыбаясь. С дочкой на руках мужчина поплелся на террасу вслед за Ракель. Было около восьми вечера, мокрые после душа волосы, шлейф кокосового лосьона для тела сигнализировали о том, что у женщины свои планы на вечер, к которым она уже готовится. — Наконец-то. — воскликнула Паула, рисовавшая картину по номерам и бросилась на руки к отцу. Поставив младшую на землю, он крепко обнял девочку, чуть приподнимая. — Ну, как ты, моя родная? — погладил он ее русые волосы. — Без тебя скучно. — прошептала Пола, чтобы не услышала мать. — Когда ты вернешься? Тяжело сглотнув, он промолчал и услышал лишь недовольный вздох Мурильо. — Можете уезжать сейчас или немного побыть с Паулой. — отрезала она, теребя цепочку. Постояв еще пару секунд, Ракель ушла к себе, дабы не расплакаться при нем. Закрыв дверь спальни, она нервно выдохнула и направилась в ванную, чтобы готовиться к свиданию. Она даже не расценивала это как свидание, но Пабло сообщил, что забронировал столик в уютном ресторане на набережной. Он настаивал и на том, чтобы заехать за ней или же прислать такси, но блондинка отказалась, сказав, что доберется сама. Она собиралась напиться, и, возможно, заняться сексом с кем-то, кто обхаживает ее несколько месяцев и хоть немного, но похож на ее мужа. Муж. Она обожала называть его так при каждом удобном случае, зная, что он тает от этого обращения. Он и сам постоянно вторил «жена», Ракель знала, что ему нравится смаковать это на губах, его грудь всегда гордо раздувалась, когда в обществе ему выпадал случай сказать «жена» или «супруга». Призраки прошлого не преследовали ее — она ненавидела называть мужем Альберто, чувствую огромную тяжесть от этого слова, но с Серхио все было по-другому. С ним всегда и все было по-другому. Было…Помотав головой, она включила стайлер в розетку и принялась за укладку. — Это Биг-Бен! — гордо показала Паула почти готовую картину. — Биг-Бен! — звонко повторила Софи. — Правильно, Биг-Бен, моя девочка! — Маркина чмокнул ее в макушку. — Это большие часы в Лондоне. — Пап, мы сможем поехать туда? — захлопала глазками Пола. — Когда-нибудь, думаю, да… — пробормотал Серхио. — И мами! — ткнула пальцем младшая в сторону спальни. — Пола, очень красивая картина, нарисуешь мне тоже что-нибудь? — решил не обращать внимания мужчина на восклицания Софии. — Конечно! Поедем завтра к тебе? — Может быть, душа моя. Если мама будет не против. Я сейчас. Оставив девочек, Серхио направился в сторону спальни, в надежде поговорить с Ракель о завтра и посоветоваться насчет покупки собственного айпада для старшей дочери. Дверь была приоткрыта, в любой из других дней, он бы обязательно постучал и не позволил себе врываться в святыню, но любопытство овладело им и он приоткрыл дверь шире. Ракель была в ванной и не видела его, но зато он увидел кое-что интересное. Легкое, струящееся платье висело на небольшой напольной вешалке, рядом с ним черная сумочка, подаренная Серхио на Новый год и вишенка на торте — кружевное нижнее белье. Любимое белье, опять же, подаренное самим Маркина. Выпучив глаза, он только сейчас услышал шум фена и пение женщины. Красивый наряд, укладка, приподнятое настроение, кружевное белье… Куда она, блять, собралась? С кем она, блять, сегодня вечером? Он знал — она не его собственность, но если бы в гости наведалась Моника, то они бы сообщили. Алисия звонила ему самому с приглашением встречи, соседка была на восьмом месяце беременности, подруга с йоги в отъезде. Паника нарастала все больше и больше, он даже не думал начинать новую жизнь, а у нее свидание? Она совсем поставила крест на них и собирается встретиться с каким-то другим мужчиной? Что, если это не впервые? — Ты что-то потерял? — спросила Ракель, неожиданно появившаяся перед ним. — Я хотел поговорить. — промямлил мужчина, все еще сбитый с толку. — Пару минут. — она хлопнула дверью перед его носом. Одевшись и надушившись, она вышла из спальни и проскользнула мимо него за обувью. Он так и остался стоять вкопанным в землю перед спальней. Взяв с собой каблуки и сандали, она вернулась и кивнула ему, чтобы он прошел в комнату. Сев на кресло у кровати, он продолжал пялиться на свою великолепную жену, которая крутилась перед зеркалом. Ладони стали мокрые, голова плохо соображала. Поправив очки, он все же решился заговорить: — Могу ли я забрать девочек завтра…? И еще, Паула просила новый… — он осекся, увидев, что она надела каблуки и рассматривала свое отражение. Его кровь начала кипеть. — Каблуки или сандали? — она, вероятно, издевалась. — Что, прости? — Я спросила «каблуки или сандали»? — закатила глаза Мурильо. — Сандали, длинные штаны и куртка. — отрезал мужчина. — Издеваешься, Маркина? Будешь диктовать мне, как одеваться? — повернулась на своих каблуках она и нахмурилась. — Не забыл, что ты мой «бумажный» муж? — Будь я даже не «бумажным», я бы не посмел диктовать тебе что-то, тем более, что надеть. — Хотя бы это не испортило наш брак, верно? Ты прав, сандали. — она сбросила каблуки и переобулась. — Завтра с девочками мы едем в гости к Нине, поэтому возвращаемся к графику. — Ракель по-прежнему даже не взглянула на него. — Паула просила новый айпад для нее. Я подумал, что это неплохая идея, может, розовый с карандашом? — он не мог смотреть ни на что в этой спальне, каждый уголок напоминал об их счастливой жизни. — Только если на день рождения. Ты и так задариваешь их, а потом они думают, что я злая. — она схватила кардиган и накинула на плечи. Он облегченно выдохнул, зная, что ей есть чем прикрыться. — Они так не думают. Они тебя любят. — Видел бы ты их лица, когда ты привозишь их домой, ты бы так не говорил. — она начала красить губы. Ему срочно нужно было уйти. — У тебя какие-то планы? — осмелился Маркина. — Нет, я нарядилась, чтобы приготовить ужин и покрасоваться перед бывшим. — слово резануло слух обоим. Отведя глаза, Ракель подумала, что не позволит себе слабости и лучше задавит пассивной агрессией. Но чем больше она поглядывала на него в зеркало, тем горячее становилось у нее между ног. Он, как всегда был одет с иголочки. Замшевые лоферы, темные льняные штаны и белоснежная рубашка из той же ткани. Будто это он собирался на свидание, а не она. — Я серьезно. — он не уйдет, пока не выяснит куда она намарафетилась. — Может быть, я еду к Алисии. Может быть, у меня встреча с серферами. Может быть, я иду на свидание. Какое тебе дело? — она развернулась и впервые за вечер посмотрела в его глаза. Увидев в них панику и отчаяние, она развернулась к стене, чтобы проглотить этот комок нервов. Глаза предательски начали слезиться. — Ясно. Где Мариви? — встал он, надеясь, поскорее уйти. Он больше не хотел знать о ее планах. — Хочешь выпить с ней кофе? — не удержалась Ракель, ловя в зеркале его недовольный взгляд. — Я уложу Софи около полуночи и привезу завтра днем. Хорошего вечера, Ракель. — он вышел из комнаты, оставляя ее наедине с чувством стыда. Зачем она это сказала? Выйдя из спальни и закрыв за собой дверь, он расстегнул еще одну пуговицу на рубашке. Дышать было тяжело, у нее действительно было свидание. Сморгнув слезы, он понадеялся, что сегодня Бог существует и он будет на его стороне. Иначе он просто не переживет, если она с кем-нибудь переспит. Что, если она уже… Молясь, чтобы мысли были лишь догадками, а свидание абсолютно провальным, он вернулся к девочкам. С ними была бабушка, которая совсем не изменила своего отношения к нему. — Здравствуй, сынок. — Мариви по-свойски чмокнула его в щеку. — Привет, Мариви, как ты? — он улыбнулся, радуясь, что женщина простила ему его старые помыслы. — Прекрасно! Где ты был целый день? — удивленно спросила женщина. Черт. — Бабуль, папа живет в нашем маленьком домике, не в этом. — недовольно пробурчала Паула, напоминая бабушке об их новой жизни. — Вы с Ракель идете на свидание? — Мариви игриво ткнула его в плечо. Нет, Мариви, твоя дочь и моя жена идет на свидание с кем-то другим. — Бабуль, папа забирает Софи к себе на ночь. — вздохнула Паула. — Так вот почему я собирала ее рюкзачок. София, душа моя! — на голос бабушки из спальни выбежала девчонка, одетая в футболку задом наперед. — Котенок… — улыбнулся Серхио при виде дочери. — Видишь этикетку? — потеребил он ею перед носом малышки. — Нужно, чтобы она была на спинке. — переодев дочку, он взял в одну руку ее ладошку, а в другую рюкзак. Кивнув Пауле в сторону машины и попрощавшись с Мариви, мужчина поспешил на выход. Пристегнув неугомонную Софию и кинув ее вещи на переднее сиденье, он развернулся к старшей дочери, глаза которой успели налиться слезами. — Нет, нет, нет, малыш. — он поднял ее на руки. — Нет, не плачь пожалуйста, а то я тоже буду плакать. — качаясь из стороны в сторону, он слушал всхлипы Паулы и едва сдерживал собственные. — Тогда давай плакать вместе. — выдавила из себя Паула. — Нет, не будем. Посмотри нового «Алладина» и ложись спать, ладно? — девочка оторвалась от его плеча и кивнула, поджав губы. — Я тебя люблю, папа. — поцеловала она мужчину в щеку и снова уткнулась в плечо. — И я тебя люблю, моя маленькая. — всхлипнул мужчина, крепче прижимая ее к себе. — И я тебя люблю! — воскликнула София, которая недавно научилась открывать окна в машине. Рассмеявшись, Серхио поставил Паулу и взял с нее обещание сделать за эти два дня так много хороших вещей, чтобы он не переслушал их все в понедельник. Скрепив обещание мизинцами, он поцеловал дочь и сел в машину, наблюдая, как она машет им вслед. Слезы застилали ему глаза.