Похоронный Блюз

Передышки в их миссии не длятся долго. Восстановил дыхание и ладно — добро пожаловать обратно в строй. После переправы Д’Меты Эллоре казалось, что она не встретит места более отвратительного, более гиблого, но Хоссбергские топи убедили ее в обратном. Если злополучную деревню Скверна поразила недавно, и кое-где, среди руин, попадались свидетельства жизни, жестоко оборванной: например, разбитая крынка из-под молока, не засохшие еще белые капли на траве рядом с трупом крестьянки, то на болотах порождения тьмы бесчинствовали давно. Сладковатый удушливый запах проникал в легкие, оседал на одежде, впитывался в кожу с порами. Здесь все прогнило. И даже солнце не освещало этот край, погруженный в вечную ночь. Таким, наверное, в своих извращенных мечтах видели мир безумные боги. Эллора поражалась мужеству защитников, стражей, с завидным упорством отстаивающих Лавендел. Проходя мимо разрушенных домов за пределами укреплений ордена, они не ожидали встретить кого-то живого. Тонкий слух Эммрика уловил что-то. Даврин напрягся, вытащил меч из ножен. — Песня, — удивленно прошептал маг. Они подошли ближе к источнику звука, оставаясь настороже, потому как пример говорящего порождения тьмы, что украло грифонов, доказывал — нет ничего невозможного, метаморфозы врага непредсказуемы и опасны. Но песню пело отнюдь не отродье. Женщина, изможденная, напоминающая живой труп, но, тем не менее, не зараженная, опершись ладоням о лавку, на которой сидела, глядела в небо, закрытое свинцовыми тучами, и, казалось, посвящала свои слова ему. Может, она верила в Создателя, в то, что он слышит ее тонкий, надломленный глас. Эллора стояла в растерянности, не зная, что сказать или предпринять. Эммрик же, не дожидаясь ее решения, ступил вперед. — Осторожно. Похоже, она безумна, — предупредил Даврин, не убирая руки с эфеса. Некромант сел рядом с женщиной, тоже посмотрел на небо. Заговорил тихо, вкрадчиво: — Кому поешь ты, бедная? Она повернула голову. Не вздрогнула, не отшатнулась, равнодушная к хаосу, творившемуся вокруг, утратившая всякий страх и всякую надежду, потому как тот, в ком жива надежда, будет бояться. И Эллора боялась. Боялась порождений тьмы, заражения или смерти от их лап, боялась гнева всесильных древних богов, ответственности… Боялась сойти с ума. Глаза у женщины были так же прозрачны, как и у нее самой. Словно вода в колодце, студеная, чистая. Спутавшиеся седые волосы. — Тем, кто будет. И тем, кто был, — женщина качнула головой, как бы подтверждая собственные слова. — Мне жаль. Души тех, кого грело пламя твоей любви, плачут вместе с тобой, они исполняют гимн скорби. Их чувства сохранятся в вечности. Посмотри, — он подал крестьянке руку. В ее глазах, до сих пор не выражающих ничего, блеснуло недоверие. И все же, подумав, она дотронулась до некроманта. Пока Эллора, завороженная, наблюдала за тем, как проясняется взгляд страдалицы, Даврин осматривал местность, ожидая засады. Они находились на открытом пространстве и были очень уязвимы. — Они хотят, чтобы ты жила. Ты почувствовала это? — заговорил некромант, разорвав связь. — Да… Да, я… Мои мальчики… Вас послал Создатель, — она закрыла глаза руками, оплакивая своих сыновей. Эммрик вернулся к оставшимся в стороне и тихо, так, чтобы крестьянка не услышала, обратился к ним: — Мы должны отвести ее в Лавендел. — При всем уважении, каждая минута промедления может стоить жизни моим братьям и сестрам. Без них порождения прорвутся дальше, и сотни, тысячи людей попадут в такую беду. Помочь всем нельзя. Она местная, дойдет сама, — в словах Даврина, грубых и даже жестоких, таилась горькая правда. — Но она так слаба, едва может ходить! Рук, прошу, рассудите нас. Выдернутая из тягостных размышлений, магесса не сразу поняла, что обращаются к ней. По существу, она разделяла позицию Даврина. Но, похоже, для некроманта было очень важно, вытащив незнакомку из сомнамбулического состояния, позаботиться о ее безопасности. Девушка представила, как по дороге в Лавендел на нее нападает стая гарлоков, валит на землю, рвет плоть в клочья под душераздирающие крики. Задумалась бы она об этом, если бы не настойчивость Эммрика? Вряд ли. Но, задумавшись, выкинуть страшную картину из головы уже не могла. Приняв строгий вид, Эллора заговорила: — Даврин прав, мы не можем помочь всем. Однако, если оставим ее в беде, чем мы лучше Соласа? Один человек, чьей судьбой пренебрегли, легко может обратиться множеством. Пожертвуй одним — пожертвуешь всеми. Сделаем крюк. Даврин хмыкнул, выражая неудовольствие солидарностью магов, слишком, на его взгляд, сентиментальных. Зато в зеленых глазах Эммрика читалась благодарность. Он выудил из кармана мантии носовой платок и отвернулся в сторону. Неужто непрошеные слезы? Видя столько горя каждый день, станут ли они равнодушнее, черствее? Хотелось верить, что нет…

***

Орден Серых стражей, щит Тедаса, треснул под натиском Гиланнайн, озлобленной архитекторши Скверны. В крепость Вейсхаупт, неприступную некогда твердыню, хлынули орды отродий, их вопли и хрипы отражались от каменных стен, их кровь смешалась с кровью защитников. На месте глаз богини — уродливые раны. Эллора помнила легенду об охотнике, ослепившем прекрасную деву. Милостивая Андруил обратила ее в белоснежную галлу. Вероятно, на самом деле — никто никого не обращал. Мать галл сохранила свое увечье, а за Завесой ее облик окончательно переменился, душу же, если таковая и была, охватила тьма. Не охотник, но жажда мести ослепила Гиланнайн по-настоящему. Много раз за эту ночь им казалось, что все кончено. Лишь Даврин сохранял ледяное спокойствие, хотя его дом рушился у него на глазах. Скверна пульсировала множеством узлов-сердец. Огры расправлялись со стражами, как с малыми детьми. Эллора проклинала себя за то, что читала так много книг. Она знала, что всех этих созданий рождают плененные, обезображенные и обезумевшие женщины. Острые уши крикунов напоминали ей о том, что ее может ждать такая же участь. Когти одного из таких чудовищ чуть не зацепили ее, но Даврин оказался рядом, наотмашь ударив отродье мечом. — Не зевай, Рук! — крикнул он, отражая уже другую атаку, генлока, челюсти которого гулко стукнулись о сталь щита. Разикаль, бывшая когда-то драконицей невероятной стати, связанная кровавыми узами с Гиланнайн, умирала долго и мучительно. Ее самопровозглашенная хозяйка сделала из нее сначала двухглавого, а затем и трехглавого монстра. Драконица пала, богиня избежала погибели. Фен’Харел мог ошибаться, лукавить, но в одном он был прав — так называемые боги — всего лишь садисты, тираны, опьяненные вкусом власти, именно из-за таких, как они, Церковь преследовала магов по всему Тедасу. Да и сам Волк, прикрываясь благородной целью, разменял ради нее множество душ. Блуждая по Перекрестку, Эллора своими глазами видела, как он отправлял союзников на убой в качестве отвлекающего маневра. Фен’Харел считал, что они одержали победу. В этом ключе его мнение совпадало с точкой зрения Варрика. Победа… Слово с привкусом железа. Скольких людей потерял орден? Вейсхаупт вряд ли отстроят заново после всех разрушений, которые он понес во время осады. Первый Страж все-таки оказался мужественным воином, перед лицом опасности он стоял, гордо выпрямив спину. Он знал, в чем состоит его долг. Сотни стражей погибли подобно ему, следуя клятве, данной при Посвящении. Оставалось надеяться, что, если они победят, этот Мор и впрямь станет последним для настрадавшегося мира. Иначе… Серым стражам понадобятся десятки лет активной вербовки прежде, чем они смогут дать отпор новой волне Скверны, поднявшейся из глубин. — Первый Страж был упрямцем. Он не желал слушать то, что считал ересью. Ты ничего не могла с этим сделать, — сказал ей Даврин в ответ на сожаление о том, что не удалось предупредить орден об опасности раньше. Кажется, это она должна была утешать его, а не наоборот. Долиец по рождению, он был стойким, как гном, сильным, как кунари и яростным в бою, как человек. Пусть они не всегда понимали друг друга, но эльф был готов биться насмерть за каждого из них, за призрачный успех миссии. Эллора надеялась, что им удастся спасти братьев и сестер Ассана. Если бы все зависело от мужества Даврина, грифоны уже вернулись бы домой. Но чтобы отследить хитроумное порождение тьмы, этого было мало. Явно превозмогая себя, страж даже попросил помощи у некроманта. Эммрик заключил, что Плакальщица когда-то была эльфийкой. «Опять эльфы», — подумала тогда девушка. Руки сами тянулись к валасслину, в такие моменты он будто обжигал кожу.

***

Каждый из Стражей Завесы был обеспокоен своими проблемами. Варрик говорил ей о том, как важно сплотить команду. Солас намекал на то, что все эти ниточки так или иначе подвязаны к древним богам. Рук не была уверена, что сможет оказаться полезной, но ей явно доверяли, полагались на нее. Старалась разговаривать со всеми почаще, вникала в верования гномов, в обычаи кунари… Угодив всем, она их убережет. Где-то на краю сознания блуждало чувство потери, сожаления. Эллора принимала его за беспокойство о грядущем. Больше всего ей нравилось проводить свободное время с профессором Волькарином. Его комната была соседней. Случайность это или нет? На Маяке, сплетенном из Тени, все подчинялось их желаниям, ее желаниям. Должны ли два некроманта быть ближе друг к другу, чем другие? Ее, в отличие от некоторых, не беспокоили опыты профессора, его разговоры с духами и, конечно же, Манфред, который уже не беспокоил никого. Улучив свободную минутку, она заглядывала к профессору. Настойка, которую он дал, и впрямь помогала. Научил готовить самостоятельно. Заверил, впрочем, что в этом нет нужды и он будет обеспечивать всю команду необходимым запасом зелий и снадобий. Тонкие пальцы мужчины скользили по колбам и мензуркам. Освещение здесь по вечерам было искусственным, холодным, голубыми огоньками отражалось на золоте колец и браслетов. Жестикулируя, Эммрик звенел, как мешок, набитый монетами. В Тревизо Рук старалась не оставлять его одного. Не только Вороны, но и другие, менее благородные птицы, любят блестяшки. Отправляясь в Антиву, она всегда брала с собой демона Вирантиума. С ним узкие улочки и шумные рынки казались безопаснее. На родине Вороны не особенно скрывались, характерное снаряжение с потрохами выдавало их. Тем не менее, кунари из Антаам избегали открытых стычек. И это настораживало. Должно быть, у них был какой-то более хитрый план, ведь управлять городом бок о бок с врагами они вряд ли хотели. — Пятнадцать, — констатировала как-то она. — А тут — семнадцать. Эллора расположилась в кресле, пока некромант перебирал магические тома в поисках альманаха, посвещенного моровым тварям, их отличиям от обычных животных и способам защиты. Учитывая то, что вскоре им предстояло вновь отправиться в очаг Скверны, не лишним было освежить уже имеющиеся знания. То, что касалось драконов-рабов эльфийка уже выспросила у Тааш. Даврин тоже поделился своим опытом, признавшись, что однажды его чуть не задрал берескарн. — Кажется, я понимаю, о чем вы, — улыбнулся профессор. — Ваши кольца и браслеты… — кивнула девушка. — Есть ли у них какое-то значение? — То есть, того, что я, очевидно, люблю украшения, недостаточно? — маг демонстративно покрутил запястьями. — Что ж, Рук, не стану обесценивать вашу догадку. В каком-то роде это все — звенья одной длинной цепи, каждое из которых — сожаление. Погребальное золото, то, которое я хочу унести с собой в могилу. — У вас так много сожалений? — спросила, а потом опомнилась — у нее, вероятно, было их не меньше. — Это лишь наиболее яркие из них. Каждое — история, которая не оставит меня до… до конца, — некромант поник, потревоженный каким-то воспоминанием. Эллора корила себя за то, что завела этот разговор. Ее взгляд остановился на лице мужчины, потемневшей зелени выразительных глаз, на благородном профиле. И кто сказал, что возраст не красит? Тонкие морщинки, прорезавшие кожу, хранили в себе счастье и горе, отпечаток пережитых ранее чувств. Ему не нужны были никакие татуировки, чтобы подчеркнуть индивидуальность, не нужно было постоянно прощупывать границы между собой и другими. — Удивительно, ваши вещи так красноречивы, — произнесла девушка после почти минутной тишины. — Я же предпочитаю надевать то, что первым попадется под руку или сидит лучше всего. — Позвольте поймать вас на маленьком лукавстве, — встрепенулся Эммрик. — Здесь, на Маяке, вы носите наряд, который, судя по крою, отражает антиванский стиль, — он осмотрел ее с ног до головы, так что у Рук, должно быть, покраснели уши. — Кожа, позолоченные пряжки на ремнях, цвет, напоминающий о темных и звездных ночах. Это ваш выбор. Вы спасли Тревизо не только из соображений логики, но и потому, что влюбились в этот город… Я не захожу слишком далеко? — Нет. Боюсь, что вы правы. Продолжайте, пожалуйста. — В то время как на миссии вы облачаетесь в одеяние Дозора, немного более вычурное, чем то, что полагалось бы вам по рангу. Несмотря на сомнения, вы считаете, что заслужили высокое место в иерархии, что сделали достаточно. И хотите продемонстрировать свою принадлежность к ордену всему миру. Вы — гордая морталитаси. И это видно без слов. — Никогда не задумывалась… Кажется, вы меня раскусили, — прозвенел в комнате легкий девичий смех. — Ну что вы, Рук, я лишь отмечаю некоторые детали. Вы для меня — настоящая загадка. Загадка… Эллора, окончательно смутившись, замолчала. Они возобновили разговор, но уже касающийся чего-то другого. Кажется, Эммрик рассуждал о том, что пираты любят заявлять о себе подобным образом, невербально, через элементы одежды, украшения, пирсинг, рисунки на теле. В исследованиях о культуре Ривейна этому посвящены целые главы. Капитан может не называть себя, но ты непременно узнаешь его в толпе. И нет, это не знаки различия, привычные для военных, а индивидуализированные, но, тем не менее, знакомые всем символы.

***

Во время путешествия Эллоре приглянулась статуэтка, изображавшая ворона, расправившего крылья над черепом. Продавец с охотой поведал ей, что статуэтка живая, в ней обитает дух. Протянув нити своей магии к обитателю черепа, она нащупала легкое биение энергии огонька. Похоже, виспу нравилось его скромное жилище, он охотно потянулся к ней и с не меньшей охотой вернулся обратно. Девушка подумала, что Эммрику понравится такой подарок. Духи благоволили ему, особенно малые. Как дети, кружили вокруг. Их магия была бесценна для некромантов, она действовала не хуже лириумного зелья. Если дух поддерживает тебя, он готов делиться. Кроме того, статуэтка была выполнена мастерски, и Рук хотелось привнести что-то новое, свое, в комнату профессора — слишком уж много времени она там проводила.

***

Дел, как и всегда, было невпроворот. Но, когда профессор пригласил ее на погребальные обряды, Эллора согласилась, не раздумывая ни секунды. Ей и раньше нравилось тихое очарование Садов Памяти. Во время учебы она добровольно вызывалась туда, чтобы собрать травы и цветы для занятия или навести порядок на клумбах. Похоже, Эммрик тоже любил это место. Так странно, что они ни разу не встречались — хотя бы тут… Но Эллора не ругала судьбу, не в этот раз. Она прилежно училась, и в магических способностях природа ей не отказала, однако, никто из мэтров все равно не спешил брать ее к себе в ученики. Не замечали. И профессор Волькарин вряд ли бы заметил. Вновь вспомнила обидное прозвище. Моль. Компания Эммрика не обременяла, напротив, Эллора завороженно слушала его речи. Манфред шалил. Его заинтересовала экспозиция с мертвыми, чьи имена потерялись в столетиях. Когда-то она глядела на нее так же удивленно, разве что не шипела. Пока никто не видел, принимала разные позы, прикидывая, в какой бы она хотела, чтобы запечатлели ее кости, когда придет пора. Танцуя в темноте, вдруг замирала, будто пораженная заклинанием льда. Ловила момент. Сейчас, стоя рядом с Эммриком, ей хотелось танцевать вместе с ним. Застыть, потеряться в ловушке времени вместе с человеком, чье общество так желанно… Они ходили между могилами, исполняя свои обязанности. Эллора чаще плелась хвостом за старшим некромантом, по мере сил поддерживая беседу о ритуалах, алхимии и нерадивых послушниках. Поравнявшись с Эммриком, она была вынуждена задирать голову, чтобы поддерживать зрительный контакт. Порой ей хотелось скрыться, убежать от его внимательного взгляда, от глубины его зеленых, как темная грань изумруда, глаз. Ей казалось, он может уловить то, что Эллора, к своему стыду, интересовалась им не только как старшим коллегой. Девушка, не в силах больше противиться очевидному, признала для себя, что ее в самое неподходящее время одолела типичная девичья болезнь — лихорадка первой влюбленности, немного запоздалая. Сильва похлопала бы в ладоши… Эммрик колдовал так, словно дирижировал. Его голос, мягкий, вкрадчивый, не раз убаюкивал ее, и она ненароком, смертельно уставшая, засыпала прямо у него в кресле, а потом, проснувшись, обнаруживала плед на своих плечах и профессора рядом, с чашкой чая. Он будто сторожил ее сон, не смел тревожить. В каком-то смысле она завидовала духам, с которыми некромант был особенно нежен. Эллора не претендовала на многое, она понимала, что Волькарин вряд ли сможет разглядеть в ней женщину, скорее уж дочь. Ей было достаточно слова, взгляда, случайного прикосновения. Но как хотелось бы утонуть в его объятиях, раствориться без остатка, так, чтобы их души соприкоснулись. Сердце щемило от того, какой несбыточной казалась эта фантазия. А между тем, профессор делился с ней такими откровениями… О детстве, о смысле жизни… Но больше всего ее поразило то, что он решил открыть ей что-то настолько личное, как страх смерти. Эллора была уверена, что многие коллеги подняли бы его на смех после таких слов. Неотвратимость и естественность смерти — то, чему их учат с самых младых ногтей. Эммрик заламывал руки, говоря об этом, его взгляд тревожно блуждал, а голос дрогнул. Девушка никогда раньше не видела некроманта слабым, утратившим привычное спокойствие. Похоже, очень немногие на этом свете знали о тайне профессора Волькарина. Все, что могла дать ему Эллора — это понимание. Тронув его за плечо, следуя безотчетному душевному порыву, она сказала какую-то банальность. Впрочем, наверное, слова значили не так уж много. Ей тоже не хотелось уходить из жизни, особенно сейчас, не добившись толком ничего. Погибнуть неудачницей, пародией на героя. Без помощи Соласа совладать с богами вряд ли получится, а он выдавал сведения по крупицам, и даже если бы Рук хотела завещать кому-то свое дело, это было бы бесполезно. До того, как ее нашел Варрик, она с головой погружалась в болото из липких, вязких мыслей, и свести их можно было к одному знаменателю — дальнейшее существование бессмысленно, следовательно, его можно прервать. Теперь же у нее появилась цель, наставники, соратники, свой угол, который не приходилось ни с кем делить…

***

Эллору не радовала необходимость вновь вернуться в Хоссбергские топи, но судьба сородичей Ассана волновала ее не меньше, чем Даврина. Малыши были в опасности. К сожалению, порождение тьмы вновь ускользнуло, оставив их ни с чем. Кроме того, в Котле они наткнулись на темные, очень темные страницы истории ордена. Тошнота подступала к горлу. Мрачная Плакальщица желала повторить то, что уже было содеяно однажды. Осквернение грифонов. Стражи сами превратили живых созданий в вурдалаков… более эффективных в бою. Но они не смогли удержать эту силу. И истребили всех до единого. Стражи совершили столько ошибок, что и не счесть. И все же, мир был им обязан. Рук опять вспомнила о страже-командоре Ферелдена, о ее льняной косе. Что бы она сказала на это? В Амарантайне она заключила сделку с разумным порождением тьмы, бывшим тевинтерским магистром, именовавшим себя Архитектором. Спорное решение. Но авторитет Этель Кусланд оказался настолько силен, что легко перенес этот удар. Как-никак, она спасла город, отстроила Башню Бдения, под ее началом сформировался Серебряный Орден, элитная каста Стражей. Эллора представила, что сказали бы стражи тех лет в свое оправдание. Что-нибудь вроде: «Мор опустошал королевства. Мои собратья, изнуренные бесконечными стычками, стремительно теряли веру в победу. Наш дом превратился в пустыню. Речь шла о выживании, и мы воспользовались своим шансом. Иногда, маленькая героиня, чтобы победить зло, нужно поддаться меньшему злу. Мы жертвовали собой. И пожертвовали грифонами. Суди нас, но не забывай радоваться тому, что такой выбор миновал тебя». И в этом была доля истины. Эллора уже поступилась с совестью, заключив непрочный союз с Фен’Харелом, богом обмана, чуть было не разрушившим Завесу. Минратос, захваченный венатори, тоже не оставлял выбора. Поразмыслив, Рук советовала Нэв принять предложение Нитей, в мирное время разбойников и контрабандистов, теперь же — борцов с кровавым режимом. Как бы эти Нити после освобождения города не опутали его крепкой сетью… Но одиночка не в силах противостоять могущественной секте, которую поддерживают многие магистры и даже альтусы. Минратос всегда был порочным. Эллора не прятала свои уши, а потому постоянно сталкивалась с враждебными взглядами. Ее принимали за либерати. Пожалуй, немного веса ей добавлял посох за плечом, а также компания из двух магов-людей, но почти каждый тевинтерец, даже раб, считал эльфов низшими существами. И только реформаторы, такие как Дориан Павус и Мэйварис Тилани выступали против жестоких законов, гарантировавших эльфийскому населению не больше прав, чем собаке. Профессор был прав. Она полюбила Тревизо, а вот Минратос полюбить не смогла, хоть и провела в нем больше времени. Варрик часто рассказывал об Инквизиции, об удивительных людях, сделавших возможным невозможное, но, похоже, его сердце осталось в Киркволле. Если бы Эллора не знала о существовании Бьянки, загадочной хозяйки сердца гнома, то решила бы, что он по уши влюблен в Хоук. Безусловно, Мариан Хоук была героиней, но не того пошиба, к которому привыкла юная морталитаси. Она вообще мало знала об этой истории до Варрика, лишь то, что именно в Вольной Марке вспыхнуло пламя очередной междусобицы магов и храмовников. С губ Защитницы, как говаривал мастер Тетрас, никогда не сходила улыбка. Вольная, как степной ветер, искренне любящая жизнь, она не оставляла нуждающихся в беде. Не унывала, перенося страшные удары судьбы. В переломный момент истории она, отбросив сомнения, встала на сторону своих собратьев-магов, бросила вызов непреклонной храмовнице Мередит. Смерть Андерса, сказала она Варрику, ничего бы не изменила, отдавать друга на заклание в угоду возмущенным церковникам, когда весь город вот-вот зальет кровью — выше ее сил. Конфликт, назревавший годами, нельзя уладить одним красивым жестом. И все, кроме принца Старкхевена, поддержали ее, даже бывший раб тевинтерского магистра, Фенрис, пересмотревший свое отношение к чародеям. Рук довелось однажды видеть Фенриса, ставшего теперь грозой венатори. Уши скрывал капюшон, а лириумные татуировки высокий ворот. Ей запомнился острый строгий взгляд миндалевидных зеленых глаз. В их команде уже был убийца магов, но Эллоре думалось, такой опытный борец, как Фенрис, мог бы им пригодиться. Увы, когда дело дошло до вербовки, Варрик заверил ее, что не знает, как с ним связаться. Рук усомнилась, но допытываться до больного не стала. Варрик всегда мрачнел, когда речь заходила о произошедшем в крепости Адамант, заметно мрачнел. Он явно считал, что остаться в Тени стоило Логейну, стражу, век которого и так подходил к концу. Но леди Инквизитор также подавленная исходом, доложила, что Хоук даже слушать не желала их возражения. — Я маг, — сказала она, махнув рукой. — Тварям из Тени надо хорошенько постараться, чтобы меня убить. Попрощайтесь с Варриком за меня. Скажите, я всегда его… ценила. Последним, что видела инквизитор Лавеллан прежде, чем покинула это гиблое место, был шальной оскал Мариан, посылающей в огромного паука Кошмара огненный шар вместе с порцией отборных ферелденских оскорблений. А глаза, ясные, как лазурное небо солнечным днем, блестели от слез.