Похоронный Блюз

Эллора Ингельвар, получившая фамилию от нашедшего ее дозорного, не знала своих родителей. Не знала своего клана. Зачем они нанесли на ее лицо валласлин, который, как она прочла в книге, достается долийцам, вступающим во взрослую жизнь? Письмо на крови в честь бога… Ее письмо восславляло Фалон’Дина, повелителя смерти, друга мертвых, того, кому хватило смелости бросить вызов всесильному Эльгарнану. До недавних пор оценить всю иронию этого обстоятельства не представлялось возможности. Эллора, как ни старалась, не верила, что доброе намерение могло толкнуть ее сородичей-эльфов к тому, чтобы бросить дитя на произвол судьбы.

***

Матиас Ингельвар, некромант в летах, советник господина Ван Маркхэма, шестого в линии наследования, не отдал ни гульдена торговцам зельями. Он считал своим профессиональным долгом собирать травы самостоятельно и отчаянно желал привить эту привычку студентам на лекциях, когда его приглашали в качестве почетного гостя. Алхимик обязан быть травником — и никак иначе. Молодежь, впрочем, не спешила принимать наставления на веру, более того, на самом высоком этаже башни, в которой ему доводилось выступать, особо нерадивые студенты шептались меж собой, мол, одежду им тоже нужно самим шить и посохи выстругивать. Они бы удивились, узнав, что пару веков назад дела обстояли именно так. И отнюдь не потому, что в Неварре не хватало мастеров. Труд дисциплинировал, приучал неофитов к самостоятельности, готовности к работе в полевых условиях. Раньше, сетовал профессор, старшее поколение ответственнее подходило к обучению младшего. Нынче же всяк сколько-нибудь талантливый морталитаси спешил застолбить место подле какого-нибудь аристократа, попусту растрачивая свой дар, демонстрируя фокусы на светских раутах, прожигая жизнь в такой же праздности, как и покровители. Осуждая, он и сам малодушно предпочитал день ночи, бальный зал — склепу, а умеренный аскетизм принимал за великое достоинство. У широкого устья реки Минантер, рукав которой, змеясь, подходил к стенам города, к родной Неварре, маг смерти собирал канаварис, основополагающий ингредиент для магических зелий и припарок, целебные свойства которого были известны еще со времен расцвета Арлатана. Насвистывая себе под нос мелодию, недавно подхваченную у уличных артистов, выступавших на площади в честь открытия охотничьего сезона, мужчина припал на одно колено. Он извлекал из травы очередной экземпляр эльфийского корня с крупными, сочными листьями, напитавшимися от обильных весенних дождей, когда его взор, не такой острый, как прежде, зацепился за что-то светлое в реке. Подойдя ближе, мужчина растерялся. Нет, даже испугался. В облепленной зеленой тиной заводи покачивалась на воде плетеная корзинка. А внутри — иссиня-бледный безмолвный младенец в наскоро запахнутых пеленках. Недолго думая, маг выудил корзинку из реки, тыльной стороной ладони коснулся лба, покрытого замысловатыми долийскими узорами, совсем свежими, судя по красноте вокруг. Девочка. Холодная, но живая. Сонно приоткрыв глаза, почти прозрачные на свету, она не торопилась кричать. Только глядела на своего спасителя, внимательно, вдумчиво, не по-детски. А потом вновь погрузилась в спячку. Некромант, никогда не имевший дел с детьми, и тот удивился такому поведению. Он поспешно оседлал коня и повез свою маленькую ношу в Великий Некрополь, твердо решив, что это знак свыше. Матиас Ингельвар не знал иного пути. Его родители едва сводили концы с концами. Создатель даровал им много детей, но до того дня, когда они стали бы верными помощниками по хозяйству, еще нужно было дожить. Нищета притупляет чувства. Заметив, как младший сын, погрузив пальцы в утробу издохшей в погребе крысы, постигает ее внутренний мир, извлекая наружу то один, то другой орган, разбухший от гниения, быстро настигавшего плоть в непосредственной близости к земле, глава семьи решил, что такому таланту не место на ферме — и отдал мальчика на попечение морталитаси. Годы шли, а Матиас ни разу не испытал желания вернуться, хотя бы взглянуть, стоит ли еще на холме отчий дом, жива ли старуха-мать или все обратилось в прах. Для того, кем он стал, это не было важно. Заклинание смерти — великая честь, достойнейшее призвание. Матиас, за десятки лет так и не научившийся любить и даже понимать людей вокруг, считал — благо должно быть абсолютным, всеобщим. Что хорошо для него, то хорошо и для сиротки с острыми ушами. Пожалуй, по чистой случайности он не ошибся. В залах он передал ребенка младшему духу, обретавшемуся в теле скелета, и приказал следовать за ним. Участие профессора Ингельвара стерлось из памяти очевидцев, чего нельзя было сказать об удивительной картине: мертвец осторожно, будто со знанием дела, нес на руках дитя. Малютка с любопытством разглядывала зеленый огонек, которым светились пустые орбиты, он отражался в зеркальной глади ее глаз. Она смотрела в свое будущее, освещенное сотней, тысячей подобных огней. Говорят, дети знают гораздо больше, чем взрослые, им достаточно лишь протянуть ручку, чтобы коснуться Тени. За одним скелетом последовали другие, безо всякого приказа, движимые каким-то неведомым импульсом. Так и разлетелся по Некрополю слух о том, что именно нежить нашла сиротку. Профессор не желал становиться главным героем досужих сплетен, а потому даже порадовался этому обстоятельству. Он наблюдал за тем, как рос ребенок, преимущественно со стороны. Считал, нельзя допустить того, чтобы девочка ощущала себя особенной в среде сверстников. Посещая ее изредка, строго наставлял. Как инспектор, нагрянувший с проверкой, допрашивал на предмет изученного. Эллора больше всего на свете боялась разочаровать, подвести своего опекуна, волнительное предвкушение новой встречи смешивалось со страхом, колючим, пробирающим до костей, как дуновение северного ветра в Морозных горах.

***

Если родители отказались от нее, пусть хотя бы он не откажется. И поныне он оставался с ней — незримой грозной тенью, рукой, направляющей ее заклинания, голосом разума. Немного не дожив до завершения обучения подопечной, старший некромант тихо ушел во сне, и отлично сданные заключительные экзамены обернулись для Эллоры не триумфом, но горькой пилюлей. Ночь напролет девушка рыдала в подушку, пока остальные праздновали. Успех потерял всякий смысл, ведь она больше не услышит его похвалы, такой редкой и оттого такой ценной... Ей, как единственной родственнице и морталитаси по совместительству, поручили совершить погребальные обряды над телом. Холод кожи, тонкой и желтой, как пергамент, обжег девичьи губы, что коснулись лба покойного в первом и последнем — прощальном поцелуе. Пусть порой они вели себя, как чужие друг другу, Эллора с возрастом стала догадываться, что в небогатой на чувства жизни профессора она все-таки занимала немаловажное место. Ни хлесткие, как удар плети, слова, ни каменный лик больше не могли ее обмануть, ранить кажущимся равнодушием. Его забота крылась в поступках. Незадолго до выпуска он преподнес ей искусно сшитую мантию, нарядную и практичную. Девушка еще тогда решила, что будет носить ее лишь на торжественные случаи, а после и вовсе стала беречь, доставая из сундука только затем, чтобы зарыться носом в шелк, струящийся меж пальцев, отрываясь лишь тогда, когда к глазам подступали слезы. Ей казалось, что подарок до сих пор источал легкий травянистый аромат, неотступно следующий за Матиасом. Среди членов ордена она составляла меньшинство. В основном то были люди, побочные ветви и младшие дети знатных родов, бастарды или бедняки из числа тех, кому наука оказалась милее тяжелого труда. Встречались изредка и эльфы, но без тех позорных отметин, что оставили ей в наследство безвестные долийцы. Однажды, в приступе горячности, свойственной молодым людям, Эллора, претерпевая нечеловеческую боль, попыталась при помощи магии свести с лица свое клеймо. Увы, получилось лишь осветлить. После — неделю отлеживалась у лекаря, сгорая от стыда. Профессор Ингельвар не стал разражаться привычной нравоучительной тирадой, только покачал головой, узрев плачевное состояние своей протеже и проворчал себе под нос, что ее голову должна занимать учеба, а не всякий вздор. Что ж, как видно, боги не желали так просто оставлять своих подданных. Со временем она стала спокойнее относиться к своему туманному прошлому, внеурочно даже брала в библиотеке книги по эльфийской истории, мифологии, изучая язык, обычаи, навеки закрытые от нее. Судьба сыграла с ней злую шутку во всех отношениях… Редко бывая за пределами Некрополя, Эллора и не помышляла о путешествиях. Ее долг — вечная служба живым и мертвым. Ее место — здесь, в храме Смерти. Наглядный пример и годы обучения вбили в нее эту непреложную истину. Только вот, когда она пожелала обратить свои знания и способности во благо ордена и Неварры, остановив бойню на Войне Стягов, ее подвергли позорному остракизму. Якобы недостаточно почтительно отнеслась к одержимым мертвякам богатых семейств. Знали бы они, как Мирна обошлась с Пенриком Карном… Что ж, звезда Эллоры ярко вспыхнула на небосводе и тут же рухнула вниз, затерявшись в ночи. Она не старалась заводить полезные знакомства, хотя, видимо, стоило. За нее некому было вступиться, а все недоброжелатели излишне честолюбивого Матиаса Ингельвара, обнажили свои клыки, как только запахло жареным. Старшие некроманты без особых колебаний пошли на уступку своим покровителям. Жертвовать пешкой не так уж сложно. И, хотя многие осознавали настоящую цену ее поступка, все равно малодушно предпочли закрыть глаза и отвернуться. Даже та, кого юная дозорная наивно принимала за союзницу, доктор Энгельбрахт, всегда прямая в суждениях, только сочувственно пояснила — пока думать о возвращении рано, но, когда все уляжется… А когда, собственно? К тому времени, как Варрик вышел на нее, девушка окончательно утратила веру в то, что там, на родине, ее кто-то ждет. Горько и обидно. Из-за импульсивного поступка, пустого геройства — лишилась цели в жизни. Письмо, полученное из Некрополя, намекало, что сотрудничество с мастером Тетрасом может воскресить ее карьеру. Скользя в тенях ночного Минратоса, Эллора с тоской вспоминала холодный огонь в жаровнях, гулкий стук костей скелетных стражей, маршировавших по каменным залам и удушливый запах благовоний. Она была даже готова простить дозорным полнейшее равнодушие, проявленное к ее судьбе, цепляясь за письмо от Мирны, как утопающий за соломинку. Скучала даже по Ворготу. Ученики обожали шутки про Воргота. Из них можно было бы составить целый сборник. Как-то, бродя по лабиринтам Некрополя, Эллора мечтательно рисовала в голове картины будущего, сплетенного из наивных юношеских надежд и побуждений. Поток ее мыслей резко оборвался, дозорная подпрыгнула на месте, схватившись за посох. Прямо у нее за спиной оказался Воргот, в неизменном темном балахоне. Утробным голосом пророкотал: «НУЖНО СОХРАНЯТЬ БДИТЕЛЬНОСТЬ». И исчез… Урок она усвоила. Варрик прозвал ее «Рук», то ли как новичка, то ли как птицу. Прозвище раздражало девушку, но со временем она поняла, что представляться этим именем гораздо проще. Рук постаралась хотя бы на время отставить в сторону прошлое, в котором она была Эллорой Ингельвар. Только некоторые памятные вещи напоминали ей о безвозвратно утраченном. Она смирилась. Недаром Варрик хвалил ее способность адаптироваться, находить ходы и выходы из любой ситуации. Тем не менее, при иных обстоятельствах Эллора предпочла бы вернуться на проторенную дорожку. Кто она такая, чтобы бороться с бессмертным? Сорвать его планы… Хардинг тоже верила в успех миссии, эта вера вдохновляла, но не находила полного отклика в трусоватом сердце Рук. Варрик, допуская оплошность, смеялся и шел дальше. Качество, которому нет цены. «Хорошо, но недостаточно. Или идеально, или никак», — так однажды ей сказала профессор, оценивая зелье, на приготовление которого у ученицы ушло две недели. А ведь зелье можно сварить заново, учесть свои ошибки. В той игре, которую затеял Варрик со своими друзьями из Инквизиции, на кону были человеческие жизни, нет, хуже — судьба мира. Возможно, ей, магессе, по рождению связанной с элвен, и нашлось бы место в новой реальности Ужасного Волка, но она не искала величия ценой великих жертв. Она вообще не искала величия. Все, чего ей на самом деле хотелось — чтобы Дозор наконец признал ее заслуги и принял обратно, в свои холодные объятия. Если бы не этот неисправимый оптимист, оставивший почетный пост наместника ради погони за вечно ускользающим богом обмана, она бы никогда не взяла на себя руководство миссией. Ей ли, желторотой девчонке-некроманту, которую с позором выгнали за порог, словно нашкодившую кошку, командовать опытной разведчицей и строгой колдуньей из Тевинтера, заработавшей репутацию первоклассного детектива? Но, раз Варрик считал, что так нужно… Больше некому — кажется, так она ответила Соласу. Легкая, беззлобная усмешка тронула губы Ужасного Волка. Должно быть, он считал ее жалкой. Но глумиться не стал. Возможно, ему даже пришелся по нраву скромный ответ эльфийки. Гордец по натуре, он не терпел властолюбия в других. Потребовалось немало времени, чтобы свыкнуться с возложенной на нее ответственностью. Девушке стало казаться, что она, примеряя личину лидера, как бы отстранялась от себя настоящей. Порой поражалась тому, какую отвагу и прыть выказывала в сложных, почти безвыходных ситуациях. Пока Эллора Ингельвар тихо наблюдала со стороны, Рук ступила на путь настоящей героини. Ее слова, искусно подобранные, имели вес, ее магия была сильна как никогда, а в глазах белым пламенем сияла искра борьбы. Тем не менее, сомнения не покидали ее. Особенно ночью, когда глава отряда Стражей Завесы оставалась наедине с собой. Луканис страшился сна, ведь, засыпая, он терял контроль, и на смену ему приходил демон Злости. Но не он один страдал от бессонницы. Героизм изматывал. Порой бывшая дозорная думала, что у нее не хватит сил, чтобы начать новый день, но сил почему-то всегда хватало. Слабость — не то качество, которое может позволить себе командир, ведущий других в бой...