Фрагменты

— Бизон, а ты сразу меня уволишь или сначала Бате рапорт напишешь? — И расстреляю еще!

Поначалу Бизон был уверен: прибьет Уманову, как только увидит. За все ее выходки разом: и за прошлые, и за будущие — авансом, так сказать. Чтоб неповадно было. А потом… потом злости уже не осталось. Только страх. Страх не успеть. Страх за эту начисто лишенную тормозов девчонку, которая вечно лезет в самое пекло. А сейчас она сидит на соседнем сиденье, тихо хлюпает носом и жалобно спрашивает:       — Бизон, ты сильно на меня сердишься? Дурочка. Как он может злиться на нее сейчас — измученную, чуть ли не плачущую, притихшую после выговора Бати, Багиры и Пригова. Как он может по-настоящему злиться, когда она на его глазах чуть не задохнулась в том проклятом броневике? Как он может злиться, когда больше всего хочется прижать ее к себе и твердить, что все обошлось, — потому что сейчас она не дерзкий и безбашенный «солдат удачи», а всего лишь испуганная девчонка, чудом избежавшая смерти. Но ничего подобного он, конечно, не скажет.       — Всыпать бы тебе ремня, Уманова, — ворчит вместо этого, старательно хмурясь. — Дурочка неугомонная… Ну вот чего ты туда полезла?       — Я ж как лучше хотела… — и охрипший голос срывается на беспомощный всхлип. Ума утыкается мокрым лицом в его камуфляж, цепляется пальцами за его плечи и вся дрожит — маленькая хрупкая птичка в поисках защиты у того, кто сильнее. Сердце обреченно и тяжело падает камнем куда-то вниз. От Умы все еще пахнет въевшимся в волосы дымом; глаза покрасневшие, а на подбородке — чернеющий росчерк не стершейся копоти. И взгляд у нее сейчас совершенно другой — не дерзкий, насмешливый, вызывающий весь мир на войну; в ее глазах сейчас — дождливый августовский лес, притихший после безжалостной бури. Рука сама собой тяжело опускается на ее склоненную спину, поглаживает с неуклюжей грубоватой осторожностью.       — Ну как обычно… Хотела как лучше, а получилось как всегда, — хрипло бормочет Бизон, почти касаясь губами ее волос. Темный шелк, резкая гарь и едва уловимо почему-то — медовый аромат малиновой сладости, почти растворившийся в густом запахе едкого дыма — и ему самому вдруг становится трудно дышать.       — Борь, я обещаю, я никогда больше… — тихий шепот кожу обжигает каленым железом. И самое время сейчас отстраниться, выдать какую-то дурацкую шуточку или что-нибудь скептично-насмешливое — но не получается почему-то. Может быть потому что Умка смотрит на него сейчас снизу вверх напряженно-растерянно — и августовский лес покорно склоняется перед чужой неоспоримой силой. Перед силой мужчины, способного защитить — даже если раньше ты думала, что в одиночку можешь воевать против целого мира. И Бизон смотрит в ее лицо неотрывно, а в голове шелестящим гулом — звонкие шорохи беспокойного золотисто-зеленого леса тон в тон ее осенним глазам. Хотя это, наверное, всего лишь шум кленов, разросшихся в глубинах запущенного двора. Одно Бизон теперь знает точно — ее поцелуи с привкусом дыма, дождливой осени и безумной надежды на грани отчаяния.