Мам, прости

Баджи как нутром чуял, что звонок в полвосьмого утра ничего хорошего не сулит. Недаром сердце предательски останавливалось каждый перелив трели, пока мать раздражённо шла до стационарного телефона на кухне. — Здравствуйте. — Голос у матери как обычно твердый, еще не раздраженный, но уже и не спокойный. Такая смесь строгости с желанием послать всех куда подальше. — Ушибукуро-сенсей? От одного упоминания имени классного руководителя Кейске — температура в квартире мгновенно падает разом градусов на десять. Мать тут же оборачивается на ребенка и смеряет его угрожающе-прищуренным взглядом: — Что он опять натворил? Блин. День явно не задался. Кейске неуютно поводит плечами и опускает голову ниже. Весь аппетит теряется от страха неизвестности и ничего не выражающих материнских: — Угу. — В трубку. Ему уже не сбежать. Остаётся только ждать своей участи и просто водить ложкой по каше, лениво зачерпывая переваренный рис и перекладывая его с места на место. — Хорошо. Я вас поняла. Спасибо, что проинформировали. Да. И вам всего доброго. — Голос матери ничего доброго никому явно не обещал. Ровно и как слишком резко брошенная трубка. Это подтверждает и мигом прилетевший подзатыльник. Рука у матери тяжелая, но уже привычная, поэтому Кейске лишь застывает с ложкой в руке. — Это вот такая твоя благодарность? За то, что я тебя вырастила? За то, что на ноги поставила? За то, что пашу на заводе как проклятая, лишь бы оплатить твою учебу в школе? — Она начинает кричать. Хлопает ладонью по столу так, что посуда, стоящая на нём подпрыгивает вместе с ребёнком от приказного: — А ну-ка на меня посмотри, бессовестный! Кейске вообще-то не трус. Это его боятся, а не он. Но не сейчас. Не в собственной квартире, когда лучше не выводить мать еще больше. Кажется, это правило Кейске выучил гораздо раньше и быстрее правил грамматики. Он поднимает на неё взгляд и сжимает ложку в руке, стоит встретиться с чужой яростью: — Какого черта ты завалил все контрольные? Опять шляешься со своим хулиганьём по помойкам? Вот такое будущее для себя выбрал, а? Отвечай, живо — чего хлопаешь на меня глазами молча?! — Мам, прости. — Больше ответить нечего. Что бы он не сказал, это в любом случае приведёт к тому, что мать распалится ещё сильнее. Поэтому Баджи лишь вновь опускает глаза с интересом разглядывая размазанную по тарелке кашу. Самый лучший путь сейчас: дать ей проораться. — Прости?! Да ты же вину за собой даже не чувствуешь, идиот! Я разве не запретила тебе общаться с этой компашкой, а? Сколько раз мне нужно говорить, что ты должен сосредоточиться на учебе, а не со всяким отребьем водиться! У меня такое чувство, что ты специально всё это делаешь, чтобы вывести меня. Тебя что так нравится, что я каждый раз ору на тебя? Ты больной? Кейске поджимает губы и лишь сильнее сосредоточивается на каше, пытаясь разглядеть в ней какие-то особенные узоры или рисунки — всё, что угодно, чтобы хоть как-то отвлечься от утренней ссоры. — Я просто разговариваю со стенкой, это невозможно! Тебе очень повезло, что я сейчас опаздываю на смену. Ох, и огрёб бы ты у меня. — Мать вновь хлопает по столу и злобно бросает прежде, чем уйти в коридор и, наконец, начать обуваться: — Не играйся с едой, свинья! Быстро доедай и бегом в школу. Вечером договорим! Пару секунд раздается звук застегивающейся молнии и шорох крутки. Кейске почти расслабляется, готовясь облегченно выдохнуть, как мать резко заглядывает на кухню: — И только попробуй выкинуть что-нибудь и сегодня… — Продолжение угрозы повисает в наэлектризованном воздухе и взрывается в грохоте двери, которую мать захлопывает за собой слишком сильно. Воу, пронесло. Ему, действительно, повезло, что сенсей выбрала именно такой час для звонка. Конечно, не стоило надеяться на то, что к вечеру мать остынет и всё забудет. Наказание его будет ждать по-любому. Но это ведь будет уже вечером. Кейске аккуратно выскальзывает из-за стола и подкрадывается к окну. Встает так, чтобы его не было видно за шторами и терпеливо ждёт, пока мать торопливо не выйдет из подъезда и не исчезнет, растворившись за углом дома. А сейчас еще утро. Значит, впереди целый день до возвращения матери. А раз ему всё равно влетит, то не стоит сейчас тратить и секунды. Чёрт знает, когда он в следующий раз увидится со своими друзьями. Кейске потирает затылок — скорее задумчиво, чем от боли — и со спокойной совестью берет миску с кашей и вываливает остатки в туалет. Тщательно смывает, чтобы не осталось никаких следов его преступления. Потом быстро моет посуду, игнорирует ранец в углу коридора — надевает ботинки, куртку — уже на ходу в подъезде — и изо всех сил несется к дому Казуторы. Раз сегодня последний день веселья, значит точно нужно оторваться всей компашкой! Тем более они так давно не собирались полным составом! — Башкой ударился, чего творишь? — Он натыкается на друга по дороге в его школу. Причём натыкается в прямом смысле слова: врезается со всей дури, не видя его и отлетая вместе с ним на асфальт. — Ну, разнылся. Подумаешь, повалялся на земле. — Ворчит Баджи, мигом вскакивая на ноги и тяня Казутору за руку на себя: — С тобой и не такое бывало. Из-за набитого портфеля Казутора поднимается с трудом. Естественно Кейске не пропускает эту деталь, тут же иронизирует: — Чё, отличник теперь, что-ли? Весь из себя такой приличный, мамочки. А как теперь в школу идти: воротничок формы-то помятый, ай-ай-ай. — Он цокает языком, причитая, а затем смеётся. — Чё, от матери уже получил, да? Последняя гулянка перед смертью? — Казутора не остаётся в долгу и тут же возвращает чужую насмешку, пока отряхивает пыльные брюки. — Получил и получил, чё бубнить-то, теперь. — Кейске хмурится и предупреждающе бьёт друга по плечу. Несильно, но достаточно, чтобы тот прикусил свой язык. — Так ты со мной? — Я же тоже получу потом. — Вздыхает Казутора и как будто бы с опаской оглядывается в сторону своего дома. Кейске безразлично пожимает плечами и легкомысленно машет рукой: — Мы все получим. И чё? — Изо всех сил старается не смотреть на свежий синяк на лице друга, которого вчера точно не было. Казутора вновь тяжело вздыхает и возвращает взгляд на нетерпеливого зачинщика очередного приключения. — Мне портфель деть некуда, родители — дома. — Предпринимает последнюю попытку дойти всё-таки сегодня до школы, но естественно она проваливается. — Оставишь у Майки. Или у Харучиё. Не сломаешься — донесёшь. — Разговаривать дальше — не имеет смысла, поскольку Баджи весело обнимает Казутору за шею и почти тянет его на буксире за собой, рассказывая ему свой план по пути. — Привет, прости за вторжение. Твой брат дома? Мы хотим оставить портфель. — Когда они доходят до дома Акаши, то дверь им открывает самая младшая. Сенджу с любопытством переводит взгляд с гордо сияющего лица Баджи на немного виноватое лицо Казуторы и чуть отходит, пропуская их в дом: — Если вы собрались к Сано, то старший брат предупреждал, что сегодня туда лучше не лезть. — Ага, он так каждый день говорит. — Баджи стаскивает с Казуторы портфель и бесцеремонно кидает его к чужой обуви, не заходя в дом — Нам что теперь больше вообще не видеться? — Баджи? Казутора? — Харучиё смотрит на них с верхнего этажа и быстро спускается вместе с приветствиями. Баджи нравилось иметь дело с Акаши, потому что он никогда не задавал лишних вопросов, никогда не сомневался, никогда не обмусоливал все эти «за» и «против». Просто брал и шёл к Майки вместе с ними, вне зависимости от времени или обстоятельств. То же самое происходит и сейчас: Харучиё не говорит ни слова. Лишь быстро обувается и уже, практически, выходит как его останавливает нерешительный голос сестренки: — Можно с вами? — Нет. Ты опаздываешь в школу. Так что лучше поторопись. — Он не ждёт продолжения разговора. Быстро выскакивает на улицу и захлопывает за собой дверь вместе с протяжным: — А Такеоми говорил, что ты… — Что говорил старший семьи Акаши так и остаётся тайной для Баджи, которую он быстро выкидывает из головы. — Ну всё, остался Па-чин и мы все в сборе! У кого-нибудь есть мелочь, чтобы позвонить ему из таксофона? — Баджи бодро шарит по своим пустым карманам и сразу же переводит ждущий взгляд на друзей. Общими стараниями — под чутким руководством Кейске — из всех возможных карманов была вытащена вся мелочь, которая только была у двух младшеклассников. Несколько минут, чтобы найти уличный телефон и позвонить новому товарищу — и они вновь бегут к финишной точке сбора. — А если они уже в школе? — Внезапно произносит Казутора, но Баджи лишь отмахивается: — Не, еще рано. Майки же дрыхнет до победного, они всегда из-за этого опаздывают. Они тормозят у дома Сано, и старательно обходят его, чтобы привычно проскользнуть во двор через заднюю калитку. Оттуда к боку дома, к ветвистому дереву, ветки которого так удачно вели прямо в комнату их лидера. Однако они так и не успеваю вскарабкаться. Их останавливает шум из открытого окна зала на первом этаже: — …надеюсь, вчерашнее для всех послужит уроком? — Строгий голос Шиничиро, тут же заставляет всех одновременно сесть на корточки и притаиться. Подслушивать чужую ссору никому из них не хотелось — за утро всем хватило своих — однако деваться было некуда. Если их заметят, ещё и в разгар разборок, то явно ничего хорошего из этого не выйдет. — Да. — Шиничиро отвечают нестройным хором сразу три голоса: Майки, его нового брата и Мичи. — Каким? — Случилось явно что-то серьезное, раз Шин всё еще не перешел на свой обычный голос. Секундное молчание и неуверенный ответ Такемичи: — Поучительным? Кейске подносит руку к своему рту, чтобы удержать собственное прысканье. Боже этот парень бывает таким идиотом, иногда даже глупее Па-чина. И что он мог натворить, раз Шиничиро едва сдерживает тяжелый вздох при разговоре с ним? — И чему вас научил этот «поучительный» урок? — Получать самолётиком по лицу — больно. — Вновь отвечает только Такемичи. Троица под окном удивленно переглядывается. Самолетик? Речь явно идет о любимой игрушке Майки. Но чтобы Майки ударил Такемичи и, тем более, своим драгоценным самолётиком…? — Хорошо, и какой из этого следует вывод? — Больше не получать самолетиком по лицу? — Было бы славно, спасибо. Но подумай еще. — Хмуро произносит Шиничиро. Затем, видимо, переводит взгляд на своих младших братьев: — А вы что скажете? — Если мелкий кинется на меня в следующий раз — огребет. — Холодно отвечает ему Изана. Майки тут же парирует это заявление равнодушным: — Если и огребу, то только дерьма, которое ты отложишь в штаны от страха, как в прошлый раз. Какой-то шум: явно намечающаяся драка. Шиничиро шагает куда-то вперёд — к ним — и приказывает: — Угомонились, быстро. Кому было сказано буквально пять минут назад, чтобы больше никакого насилия? — Он сам нарывается, ты же видишь! — Жалуется Майки и пыхтит, явно, пытаясь выбраться из хватки Шиничиро. — Ребят, а давайте не будем так шуметь — мама же еще спит. — А давайте вы все сходите куда подальше? Вновь какая-то возня: шорох одежды, топот, пыхтение. Внезапно Шиничиро громко рявкает на них: — Успокоитесь вы когда-нибудь или нет? Мне сколько повторять, а? Мурашки проходят даже у ребят, которые сидят за окном. Как же хорошо, что они решили не вылезать и не попадаться на глаза Шину лишний раз, когда им в принципе запрещено здесь появляться. — Это для вас всё игры? Вы что, не понимаете, что вчера из-за ваших выходок мог серьезно пострадать человек? Хоть кто-нибудь из вас знает значение слова «ответственность»? Ответом ему служит тишина, но Шин и не ждёт от них ничего. Продолжает сам: — Считаете себя сильными? Крутыми? А по факту всё ещё малолетки, которые не понимают, что творят. Может, уже хватит? Может пора взрослеть, нет? Он судорожно вздыхает в попытке взять себя в руки и успокоиться. — В том, что произошло вчера есть и моя вина. Простите, что недоглядел за вами. — Он продолжает уже значительно мягче, хотя всё также строго: — Я как старший должен был научить вас уму-разуму и проследить за тем, чтобы вы не переходили границы. Должен был научить тому, что всякая сила всегда влечет за собой последствия: практически всегда неприятные. — Закончил? Хочу есть — мы ещё не завтракали. — Изана реагирует с ледяным спокойствием, словно ничего и не происходит. — Однако всей вашей вины это не снимает: часть всё ещё на вас. И вы понесёте наказание за свои поступки. Да, Такемичи — ты тоже. Ты вообще в первую очередь должен. Мученический вздох едва ли не единственное, что объединило троих провинившихся. — Эй, ребят, а чего вы здесь сидите? — Появившийся из ниоткуда Па-чин радостно орёт так, что слышно на другом конце города. Вежливо здоровается с Шином, когда видит его в открытом окне: — О, здраствуйте, Сано-сан! В зале тут же повисает тишина. Троица под окном повторяет мученический вздох и вновь переглядывается. Да, определённо сейчас самым лучшим будет вылезти самим. — Всем доброе утро! — Невпопад тянет Казутора, а Баджи со всей силы наступает на ногу Па-чину. Тот воет от боли и протягивает: — А что здесь происходит-то? Баджи раздраженно цыкает. Да. Он определенно погорячился, когда подумал, что Такемичи тупее этого идиота.