Мам, прости

Дым сигареты лениво ползёт к потолку. Ударяется о ничто и вальяжно рассыпается по всей комнате. Он сначала наблюдает за струйками сизого дыма, а после вновь переводит взгляд на мельтешащую киноленту — размером с комнату — перед собой. Сквозь эфемерное пространство отчаянно билась жизнь. Загнанная в черные прямоугольники извивающейся ленты, идущая по кадрово в том порядке, в каком нравилось только ему. Выученная наизусть своим постоянством и предсказуемостью каждого плот-твиста. Он смотрел на неё уже столько раз, что кажется может не глядя тыкнуть пальцем на момент чужой жизни и детально рассказать, что там происходит. Отвратительно. Он остервенело кидает сигарету вниз — где по сути должен был быть ковёр, но белая палочка стремительно исчезает куда-то в небытие: будто и её хозяин, и кресло, на котором он развалился и сияющая кинолента — всё это висело в невесомости между мирами. Затем мужчина резко встаёт и приближается к кадрам. Внимательно оглядывает каждый с придирчивостью самого требовательного режиссёра. Забывшись, он протягивает руки в перчатках к ней, но затем срывает с себя последнюю защиту, также бросая её в небытие. Тонкими пальцами начинает перематывать ленту. Цепкий взгляд не упускает ничего даже на такой скорости: ни Такемичи из прошлого, ни Черный Импульс из будущего, ни первозданный мир без перемещений во времени. Наконец, он резко тормозит один кадр. Разводит безымянным и большим пальцем, чтобы увеличить его. Судя по дате внизу — он ещё совсем новый. Значит, его дорогая игрушка Камэ — вновь что-то натворила. Он запускает жизнь с того, момента как на её пороге появляются дети и Шиничиро с Вакасой для извинений. Скрещивает руки на груди и важно кивает головой на каждое произошедшее действие — умница, всё идёт по его сценарию. Но уже к концу «картины», он вновь хмурится. Вновь меняет расслабленную позу на напряженную и останавливает кадр, рассматривая Камэ в объятиях маленького Черного Импульса. Этого не должно было быть. Его Камэ должна была не выдержать накала эмоций — который именно он ей так угодливо подсовывал каждый день — в присутствии Шиничиро. Не в силах сдержаться, вместе со слезами на крепкое мужское плечо должно было политься и признание в её перерождении. После было бы несколько дней пустых кадров, чтобы Сано-старший осознал всю правду и вернулся к его Камэ. Он ведь даже милостиво готов был чуть изменить сознание Шиничиро, чтобы тот безболезненно и быстро принял слова Камэ. Но вместо этого его глупая малышка решает дать волю эмоциям только после того, как Шиничиро уходит, оскорбленный молчанием на свою душевную просьбу. И ладно бы — пропустили этот момент признания, он бы устроил им новый. В конце концов, ему стоит щелкнуть пальцами — как в жизни Камэ появится столько стресса, что не выдержит ни один характер. Однако каким образом там оказался Харучиё? Почему именно преданный Черному Импульсу пёс, который сразу же привёл своего хозяина к его кукле? Он останавливает крупным планом всё ещё внимательное лицо Камэ, смотрящее прямо «в камеру». По идее смотрела она на дверь, в которую только что вышли дети, но с такого ракурса они вполне могли столкнуться с ней взглядами. Он невесомо проводит пальцами по изображению чужой щеки и с недоумением чуть наклоняет свою голову к плечу, словно в желании посмотреть на свой проект под чужим углом. — Моя крошка Камэ, это что ещё такое? Я ведь не велел тебе этого делать. Откуда такие проявления решительности, когда ты буквально несколько минут назад всё ещё продолжала жить так, как я скажу? Камэ молчит — да и вряд ли даст ответа на этот вопрос даже если бы могла говорить — наверняка, не знает сама, что только что сделала. Может вновь стереть ей память? Аккуратно вынуть из её мозга этот кусочек её жизни, как он уже сделал с её первым существованием. Но наблюдать за тем, как по его настроению, её воспоминания превращаются в отливы и приливы — весело. Наблюдать затем, как её сносит между двумя крайностями интересней, чем просто наблюдать за статичностью куклы, принявшей роль. — Боже, мой ребёнок растёт так быстро. — Издевательски тянет он и наигранно смахивает несуществующую слезу с прищуренных глаз. И как теперь развернется дальнейшая кинолента? До основных событий ждать слишком долго, но он не мог перенести её чуть позже — его Камэ нужно было время, чтобы завоевать маленькие сердечки спиногрызов. И в целом, со своей задачей сейчас она справилась на ура. Он, наконец, опускает кадр с лицом Камэ и мотает ленту дальше — в будущее с каким-то ребяческим озорством, предвкушая что-то интересное. Бегло просматривает все основные точки формирования характеров героев, убеждаясь что они все более или менее на месте. И задумчиво мотает чужие судьбы туда-сюда, не решаясь, в какую именно точку перенести повествование на этот раз. Затем останавливается на одном из моментов и широко ухмыляется, довольный своей задумкой. Не переживай, Камэ, он уверен, что ты совсем справишься. А даже если нет — он просто воскресит тебя и снова вернёт в изначальную точку. Пока ты не отыграешь идеально роль, которую он даровал тебе. Не волнуйся, куколка, Бог с тобой. Он с тобой. Навсегда.