Мам, прости

— Мам, я помогу! — Такемичи врывается на кухню и почти вырывает из рук Камэ поднос с тортом. Ханагаки-сан тепло улыбается ему, однако глаза сохраняют настороженность, когда детские ручки крепко обхватывают тарелку. Руки сами тянутся обратно к торту, однако Такемичи обиженно дуется и произносит: — Мам, прости, но мне вообще-то уже восемь. Я взрослый — торт точно донесу! Не переживай. — Суток не прошло с тех пор, как тебе стало восемь. Лучше вернись к своим гостям, а торт я занесу сама. — Осторожно пытается Камэ, но Такемичи вновь упрямо качает головой и отводит руки с тортом в сторону от неё. — Я же сильный. Я занял третье место на соревнованиях! Камэ решает не напоминать, что на импровизированном соревновании тренера Сано, в принципе, было только три участника. Лишь тяжело вздыхает и притворно ворчит: — Я тебя избаловала. — Я тебя люблю. — Перед лучезарной улыбкой Такемичи устоять невозможно абсолютно. Странно, что он не использовал её в соревновании, тогда бы точно собрал все шоколадные медали, которые раздавало жюри в виде Шиничиро, Вакасы и Такеоми. — Откроешь дверь? Камэ закатывает глаза, но всё же послушно распахивает перед ним дверь. Сын вновь улыбается ей и гордо шествует до гостиной, с достоинством донося до стола свой любимый шоколадный торт с воткнутой — им же самим — неровной восьмеркой разноцветными свечками. Шиничиро тут же подскакивает к столу с зажигалкой и кидает вопрошающий взгляд на Камэ. Та приготавливает фотоаппарат и кивает, наводя объектив так, чтобы в кадр попали все: и Шиничиро, и сам именинник, и Манджиро со своей компанией, и новоявленные школьные друзья Такемичи: Такуя, Макото и Ацуши. — Загадывай желание, прежде чем задуть свечки. — Произносит Камэ, когда Шиничиро зажигает все свечи. Наступает самый сокровенный момент, в котором замолкают даже самые отъявленные сорванцы. Будто бы в одно мгновение все синхронно задержали дыхание. Такемичи набирает побольше воздуха в грудь и разом задувает все свечки. Раздаются бурные аплодисменты — у Баджи они проявляются яростным похлопыванием по спине Такемичи — и общий одобрительный смех. — Я вас сфотографирую вместе. — Шиничиро ласково улыбается и протягивает руку к фотоаппарату. Камэ послушно кивает. Баджи тут же вскакивает с диванчика, чтобы она могла сесть, а сам с довольным видом усаживается в позе гопника на полу для устрашения ещё и высовывая язык. Ханагаки обменивается с Шиничиро понимающими взглядами и хихикает. Затем обнимает Такемичи за плечи — тот доверительно прислоняется к ней спиной, крепко хватая за пальцы. Свора мальчишек за ней вскакивают со своих мест, чтобы попасть в кадр. Манджиро оказывается прямо за ней — упирается своим подбородком в её макушку, пока остальные окружают их могучей стеной. Щелчок и вспышка — все распадаются со смехом и сваливают Камэ на диван. — Боже, вы её задушите сейчас. — Шиничиро ворчит, но улыбается, когда галантно подаёт руку своей коллеге, чтобы помочь ей выбраться из клетки детских рук. Камэ успокаивающе поглаживает чьи-то — из-за навалившейся толпы нет возможности оглянуться — пальцы, что крепко вцепились в её плечо и плавно встаёт на ноги. Не без поддержки Шиничиро, который аккуратно отводит её в сторону от расшумевшихся гремлинов. — Вы растрепались. — Спасибо, Сано. — Камэ вежливо ему кивает, опускает его руку и выходит в прихожую, чтобы заглянуть в зеркало и причесаться. Когда Шиничиро помогает детям разрезать торт и не прибить друг друга за кусок, то устало потягивается, поглаживает ноющую поясницу и выходит за Камэ в коридор. Из тени несколько мгновений наблюдает за тем, как женщина задумчиво расчесывает свои блестящие волосы и о чём-то напряженно думает, глядя в собственное отражение. — Смотреть так пристально на людей невежливо. — Камэ отрывает взгляд от зеркала и лукаво кидает его на растерявшегося от неожиданного раскрытия парня. — О чём так сосредоточенно думали? Шиничиро делает шаг на свет и опирается о косяк. Теперь старается смотреть куда угодно, но не на саму Камэ, которая вздыхает и со слабой полуулыбкой произносит: — О работе, о чём ещё я могу думать. Похоже это единственная константа в её бурной жизни. Она была бы рада однажды вздохнуть от скуки и не отличающихся друг от друга дней, но за эти два года произошло столько событий, что нужна вторая жизнь, чтобы отойти от всех. — Вы ведь всё ещё на должности швеи. — Шиничиро тут же прикусывает язык, кляня себя за то, что вообще начал этот разговор, когда губы Камэ поджимаются ещё сильнее, практически превращаясь в одну линию. — У меня растущий сын. Я не смогу обеспечить его достойно, довольствуясь только подработкой. И прекратите так смотреть — вашей вины в разорении завода Кубо нет. Естественно, он поддерживал всеми силами Камэ, что осталась без работы. Однако… — Тем более вам в этом году двадцать. — Камэ, наконец отрывается от зеркала и поворачивается корпусом к своему собеседнику: — С двадцати человек обретает полную уголовную ответственность перед законом, поэтому и сворачивают свои юношеские…увлечения. Шиничиро закатывает глаза и бормочет: — Всё-то вы опять знаете. Даже я ещё не знаю: распущу я «Дракона» или нет. Откуда у вас такая уверенность? — Вы всё больше и больше времени начинаете проводить в том магазинчике. — Камэ не сдерживается и зевает, прикрываясь ладошкой. Допустим, в этот раз её объяснение достаточно логичное и обоснованное. Тем более Шиничиро никогда не считал её глупой — нет ничего удивительного в том, что она просто сложила несколько общеизвестных фактов. Но почему сердце опять ущербно спотыкается о рёбра? Снова заходится в необоснованной тревоге от явного подозрения Сано. Она уже и не помнит, когда была рядом с ним расслабленной: постоянно эти складки на лбу и жестко поджатые губы. Каждая секунда её существования обременена чем-то невыносимо тяжелым. Идёт уже второй год их знакомства — а они так до сих пор и не доверились друг другу достаточно. Даже напротив. Она увеличила между ними дистанцию, перейдя на равнодушно-уважительный тон. Теперь «вы» и «Сано» — потому что иначе между ними зашкаливало напряжение. Шиничиро требовал полного доверия, чтобы душа перед ним была распахнута нараспашку. А пока существовали все недоговоренности — Камэ никак не могла удовлетворить его требования. Поэтому их взаимоотношения так и остались на непонятной стадии недо-дружбы и пере-сотрудничества. К счастью, неловкую паузу заполняет рингтон. Шиничиро лезет в карман за своей раскладушкой и быстро читает имя Такеоми на экране. Крышка с хлопком распахивается — звонок принят. Камэ вновь смотрит в зеркало. Шиничиро не ушел, явно не стесняясь её присутствия при разговоре. Однако всё равно было неудобно слушать как он обсуждает обычные дела гопников. Хотя пора бы уже и привыкнуть. Камэ задумывается о своей фразе в том, что вины Шиничиро в разорении завода нет. И знает точно: Шиничиро так не думает. Потому что они были активными участниками в войне между гопниками и якудза. В неравной борьбе, которая оборвалась на самом пике: экономический спад привёл к очередному реформированию и реструктуризации якудза. В связи с падением доходов подконтрольных структур многие группировки сократили количество своих членов или влились в состав более крупных синдикатов. Те якудза, с которыми они вели войну — были слишком ослаблены постоянными атаками (как физическими, так и информационными). Настолько, что они не устояли в стихийном перевороте и разбились о своих более крупных коллег. Новым якудза эта префектура была абсолютна не нужна — поэтому они просто ушли. Оставляя после себя лишь разрушения и пустоту ликующим гопникам. Камэ никак не входила в число гопников, но одной из первых приняла эти потери: завод, который возглавляла верхушка прежних якудза стал просто ненужным. Кубо убили, его работников уволили без выплат, сам завод был сожжен. Это произошло так неожиданно, что если бы она увидела этот эпизод в фильме, то точно сказала бы, что режиссёр просто не знает, куда вывести эту сюжетную ленту и просто вырезал кадры на киноленте, чтобы ускорить развитие событий. Но это было не кино — это была жизнь. Их жизнь. — Что? Харучиё передать? У Такемичи ещё не закончился праздник, пусть посидит ещё чуть-чуть… — Камэ тут же настораживается, когда деловой разговор сворачивается. Внимательно наблюдает за тем, как Шиничиро хмуро оглядывается в комнату. И сама заглядывает, чтобы посмотреть: чем занимаются дети. Все, как один, измазанные воздушным кремом — хохочут над какой-то глупостью на экране старого телевизора. Счастливые. — Ему пора домой? — Шиничиро кивает, когда захлопывает телефон, и Камэ осторожно продолжает: — Тебе не кажется немного…странным их взаимоотношения? — В каком смысле? Камэ тяжело вздыхает. Кидает быстрый взгляд на детей и снижает громкость голоса, подходя едва ли не вплотную к Шиничиро: — Его старший брат буквально всё скидывает на Харучиё. Я понимаю, он взрослый и занятой — но потому он и старший, что вся ответственность должна быть на нём. А Харучиё всего лишь ребёнок — у него и детства, считай, нет с этой бесконечной вознёй с младшей сестрой. — Я тоже был ребёнком, когда появился Манджиро. — Шиничиро недовольно хмурится и сухо произносит: — Это не значит, что я вырос травмированным от обычной заботы о младших. Вообще-то, это означало именно это. Камэ думает о том, что у него ярко выраженный комплекс старшего брата. Парень, ты буквально жить не можешь, не взяв ответственность за кого-то. Ты, буквально, считаешь, что ценен тогда, когда можешь стать для кого-то опорой. Это ненормально. Но вместо этого вслух она произносит лишь: — Есть большая разница между старшим ребенком и ребёнком, который стал старшим вместо кого-то. — В любом случае, мы не можем знать, что у них там происходит. И не имеем никакого права вмешиваться в чужие семейные дела. — Шиничиро произносит это немного резко, ставя точку в их не слишком приятном разговоре. Уже разворачивается, чтобы окликнуть Харучиё, но Камэ раздраженно цыкает и хватает его за рукав, чтобы тот вновь повернулся к ней. — Позволь мне переговорить с Такеоми? Шиничиро тут же оборачивается. Удивленно вскидывает бровь и молчит. Вместо этого всем своим видом показывает один сплошной вопрос. — Не переживай, я не собираюсь лезть в чужую семью. — Как сказать, возможно чуть-чуть и собирается. — Я насчёт работы. — Работы? — Эхом повторяет Шиничиро. Смотрит всё также с подозрением, однако его рука уже опускается в карман, чтобы вытащить телефон. Камэ кивает и поясняет: — У него ведь есть младшая сестра. А мне нужны ученицы для моего портфолио. — Портфолио? — Вновь повторяет Шиничиро, но телефон уже всё-таки вытаскивает. — Уроки шитья, что-ли? — Ага, — Камэ вновь кивает и быстро хватается за мобильник Шиничиро, тяня его на себя: — У меня как раз сейчас урок с Эмой. Пусть Харучиё остаётся и дальше праздновать, а его сестренку займу я. Шиничиро всё ещё не слишком доверяет ей, поэтому не спешит отпустить свой телефон. — Да, брось. У неё ведь тоже нет матери — кто ещё её научит этому? Ты ведь доверил мне Эму, в чём проблема доверить и её? Шиничиро вздрагивает от случайно проскользнувшего «ты», и Камэ с досадой кусает себя за щеку изнутри. Чёрт, как всегда, сколько бы она ни старалась выдерживать нейтральный тон жизненно необходимый для фона их слишком нервных разговоров — каждый раз подобная оговорка легко слетала с обкусанных губ. — Не уверен, что она захочет этим заниматься. — Наконец, произносит Шиничиро и передаёт мобильник Камэ. — Ничего страшного — держать насильно никого не буду. Пусть для начала хотя бы попробует. Вы ведь поможете мне уговорить Такеоми, босс?