What We Once Were (Какими мы были когда-то)

Кейтлин практически бежала по тихим улицам Пилтовера, её пальто слегка развевалось за спиной, а ботинки стучали по булыжной мостовой. Прохладный ночной воздух обжигал её щёки, но этого было недостаточно, чтобы успокоить беспорядок мыслей, роящихся в голове. На самом деле не было никаких неотложных дел дома — она не лгала Мэдди, но и не говорила правду. Остаться с ней на ночь было бы слишком. Слишком интимно. Её и так тяготило чувство вины, не говоря уже о том, чтоб провести вместе ночь, притворяясь, что она испытывает то, чего на самом деле нет. К моменту её возвращения в поместье Кирамман уже стемнело, высокий идеальный фасад здания был залит бледным лунным светом. Стражники, стоявшие у входа, кивнули ей, когда она прошла, стараясь ступать еле слышно. В доме царила тишина, лишь в коридоре раздавалось слабое тиканье старинных часов. Кейтлин ненадолго остановилась возле комнаты отца, приоткрыв дверь ровно настолько, чтобы заглянуть внутрь. Он спал, его дыхание было ровным и спокойным. Она задержалась там на мгновение, позволяя увиденному снять напряжение в груди, прежде чем она тихо закрыла дверь и направилась в свою комнату. Оказавшись внутри, она скинула ботинки и разделась догола, бросив вещи на ближайший стул. Душ манил, и она шагнула под струю горячей воды, позволяя ей каскадом обрушиться на неё, смывая физическую грязь прошедшего дня, но не душевную тяжесть. Она тёрла кожу сильнее, чем нужно, как будто могла оттереть мысли, которые не оставляли её в покое. Вай. Руки замедлились, капли воды нещадно били её тело, когда она прислонила голову к прохладной плитке. Мысли погрузились в воспоминание, как напрягались руки Вай, когда она месила тесто. То, как она двигалась — легко, сильно, живо. Кейтлин зажмурилась, боль в груди становилась сильнее. Ей нужно было остановиться. Ей нужно было отпустить это. Но как бы она ни старалась, Вай все ещё была там, затаившись в уголках её сознания, словно тень, от которой она не могла избавиться. Она вздохнула, выпрямилась и провела руками по мокрым волосам. Её мысли переместились к Мэдди — яркой, веселой и бесконечно настойчивой Мэдди. Их отношения не начались с какого-то грандиозного романа. Нет, ничего подобного. Мэдди была новичком среди миротворцев, только что поступившая на службу и жаждущая проявить себя. Она была хороша в своём деле — резкая, уверенная, довольно шустрая — но больше всего в первые дни Кейтлин запомнила её настойчивость. Мэдди видела отстраненность Кейтлин, видела дистанцию, которую она держала между собой и всеми остальными, и вместо того, чтобы отступить, она рванула вперёд. «Я знаю, что ты не готова к чему-то серьёзному, — сказала Мэдди однажды во время одного из их ночных патрулирований. Её голос был тихим, но уверенным, а глаза смотрели на Кейтлин с непоколебимой решимостью. — Но ты мне нравишься. И я не против подождать». Кейтлин не знала, как реагировать. Она все ещё залечивала раны от разрыва с Вай, всё ещё пыталась собрать себя по кусочкам после того, как всё рухнуло. Меньше всего ей хотелось впускать в свою жизнь кого-то, тем более такого яркого и лёгкого, как Мэдди. Но Мэдди не сдалась. А потом был секс. Всё началось случайно, задолго до того, как они официально стали парой. Кейтлин с самого начала дала понять, что не ищет ничего серьёзного, и Мэдди согласилась — или, по крайней мере, сказала, что согласна. «Это ничего не должно значить, — сказала ей Кейтлин, когда они впервые оказались в постели. — Просто секс. Вот и всё». И для Кейтлин это было правдой. Секс был только сексом. Физическим актом. Разрядкой. Он не требовал эмоций, не требовал уязвимости. Это была сделка — одно тело двигалось навстречу другому, удовольствие отдавалось и получалось. Ни больше, ни меньше. Но она знала, что для Мэдди всё было иначе. Мэдди всегда была другой после этого. Мягче. Ласковее. Она задерживалась в постели, вырисовывая узоры на коже Кейтлин кончиками пальцев, её взгляд был тёплым и ищущим. Кейтлин позволяла ей это, но она не позволяла себе отвечать взаимностью. Она не могла. Не тогда, когда её сердце всё ещё принадлежало кому-то другому. Когда Мэдди, наконец, спросила, могут ли они попробовать стать чем-то большим, чем просто секс без обязательств, Кейтлин колебалась. Но Мэдди была терпеливой, доброй, готовой принять Кейтлин такой, какая она есть. И в конце концов Кейтлин согласилась — не потому, что она была готова, а потому, что убедила себя, что так будет правильно. Она выключила воду, вышла из душа и взяла полотенце. В зеркале на неё смотрело её отражение, голубые глаза были усталыми и противоречивыми. Она быстро вытерлась, надела футболку и шорты, а затем рухнула на кровать. Простыни холодили её кожу, и на мгновение она позволила себе подумать о тепле Мэдди. Мэдди, которая так старалась, которая так хотела сделать Кейтлин счастливой. Мэдди, которая заслуживала большего, чем та полусерьёзная привязанность, которую она могла ей дать. Кейтлин прикрыла глаза рукой и резко выдохнула. Она пыталась сосредоточиться на Мэдди сегодня вечером. Она пыталась позволить себе почувствовать что-то настоящее, присутствовать в моменте. Но как бы сильно она ни хотела, чтобы всё получилось, её разум предал её. Каждое прикосновение, каждый поцелуй — всё это возвращало её к Вай. Вай, которая целовала её так, словно она была единственным, что имело значение. Вай, чьи руки могли быть такими грубыми и такими нежными одновременно. Вай, которая всё ещё держала её сердце в своих руках, даже после всех этих месяцев разлуки. Кейтлин перевернулась на бок, крепко сжимая подушку. Она ощущала, как чувство вины оседает всё глубже, тяжёлое и неумолимое. Мэдди заслуживала лучшего, чем это. Лучше, чем она. Но Кейтлин не знала, как отпустить прошлое, как перестать гоняться за призраком чего-то утерянного. В комнате было тихо, если не считать слабого тиканья часов где-то вдалеке. Кейтлин уставилась на стену, её мысли метались, пока усталость, наконец, не поглотила её разум. Но даже во сне она не могла от этого избавиться. Воспоминания, чувство вины, боль — они преследовали её, как никогда безжалостно.              

***

Кейтлин ворочалась в своей постели, простыни обвились вокруг её ног, словно ловушка, из которой она не могла выбраться. Уснуть было невозможно. В голове крутились воспоминания о ссоре, которая разрушила отношения между ней и Вай. Она помнила это так отчётливо — как голос Вай, грубый и полный гнева, стал громче, когда она стояла посреди комнаты Кейтлин в поместье Кирамман. Лунный свет освещал её резкие черты, кулаки были сжаты, а тело напряжено от отчаяния. «Ты не понимаешь, Кейт! — сказала Вай, её голос слегка дрожал — не от страха, а от обиды. — Ты переходишь границы, которые раньше тебя волновали. Ты уже не просто соблюдаешь закон; ты заходишь слишком далеко». Кейтлин стояла на своём, скрестив руки на груди, её тон был холодным и чётким. «И что ты хочешь, чтобы я сделала, Вай? Дать преступникам свободу? Позволить хаосу царить на улицах? Я делаю то, что необходимо, чтобы Пилтовер оставался в безопасности. Нельзя бороться с огнём с помощью доброты». Вай сделала шаг ближе, её глаза горели чем-то, чему Кейтлин не могла дать названия. «Есть разница между борьбой за справедливость и тем, чтобы стать таким же плохим, как те, кого ты преследуешь. Ты должна быть лучше этого. Я думала, ты лучше этого». Эти слова ранили глубже, чем Кейтлин была готова признать в тот момент. Но вместо того, чтобы отступить, она упёрлась, продолжая стоять на своём, и голос её стал жёстче. «Ты не понимаешь, что нужно для защиты этого города. Ты всегда стремительно бросаешься в драку, размахивая кулаками, но дело не в грубой силе, Вай. Дело в стратегии. Жертвоприношении». Вай горько рассмеялась, смех её был резким и болезненным. «Стратегия? Жертвоприношение? Так ты это называешь? Потому что с моей точки зрения это выглядит так, будто ты теряешь себя». С этого момента спор только сильнее закручивался по спирали, слова становились всё жёстче, расстояние между ними увеличивалось с каждым обвинением, с каждым отрицанием. Пока, наконец, Вай не отвернулась, её плечи напряглись, но голос был тихим, ровным, когда она нанесла последний удар. «Ты можешь продолжать делать вид, что поступаешь правильно, Кейт, но это не так. Ты просто делаешь неправильные вещи по правильным причинам. И я не могу стоять в стороне и смотреть, как ты становишься тем, кем не являешься». А потом она ушла. Вот так просто. Кейтлин перевернулась на спину и уставилась в тёмный потолок, в груди сдавило от тяжести воспоминаний. Она снова и снова говорила себе, что была права. Что она делала то, что нужно было сделать, чтобы защитить Пилтовер. Что преступники, за которыми она охотилась — большинство было из Зауна — были не просто мелкими ворами или нарушителями спокойствия. Они были опасны. Безжалостны. Из тех людей, которые, не колеблясь, сожгли бы город дотла, если бы это соответствовало их целям. Ей нужно было встретиться с ними на их уровне. Бороться огнём с огнём. Но в глубине души Кейтлин понимала, что Вай не совсем ошибалась. Она перешла черту. Она давила на себя сильнее, чем следовало, позволила стрессу и влиянию своего положения стереть границы между правосудием и местью. В то время она оправдывала всё это необходимостью, но теперь... теперь она не была в этом уверена. Она вздохнула, повернулась на бок и натянула одеяло до подбородка. Казалось, что ссора произошла целую вечность назад, но боль от неё была всё ещё свежа. И Вай — Боже, Вай — она была рядом в самые трудные моменты жизни Кейтлин, сражалась рядом с ней, поддерживала её, когда никто другой не мог этого сделать. Потерять её было равносильно потере части себя, части, в которой она не осознавала необходимости, пока её не стало. Кейтлин думала, что справится сама. Что сможет взвалить на себя бремя обеспечения безопасности Пилтовера без посторонней помощи. Но правда была в том, что это было изнурительно. Насилие. Давление. Бесконечная череда погонь за преступниками, которые, казалось, всегда были на шаг впереди. И без Вай это было сложнее. Одиноко. Ей не хотелось признаваться в этом даже самой себе, но с Вай было легче. Не только в бою, хотя Кейтлин всегда восхищалась силой и решимостью Вай в полевых условиях. Это было то, как Вай поддерживала её. То, как она заставляла Кейтлин смеяться, когда стресс становился слишком сильным. То, как она напоминала Кейтлин снова и снова, что в мире всё ещё есть добро, за которое стоит бороться. Теперь, без Вай, казалось, что работа медленно изматывает её. Границы между добром и злом стали размытыми, насилие — более жестоким, а победы — когда они случались — казались искусственными. И Кейтлин устала. Боже, как она устала. Она прижала ладони к глазам, заставляя себя перестать думать об этом, перестать прокручивать в голове ссору и желать, чтобы она сказала что-то другое, сделала что-то другое. Всё было кончено. Вай ушла, а Кейтлин сделала свой выбор. Однако боль в груди не утихала. Время тянулось, но сон оставался таким же неуловимым, как и прежде.