И огонь, и вода

24 марта 2019 — Я не понимаю, что тебя так коробит, — Матвей дёргано повёл плечом, уже начиная раздражаться, но ещё не злясь по-настоящему. — Истомин мне не нравится. — Почему? — Матвей вполне искренне удивился, — Артём Евгеньевич помогает мне, а другим до меня давно нет дела. Неужели тебе не хочется лишней капли тренерского внимания? — Хочется. Но не от Истомина. Матвей неожиданно отступил, видимо, надеясь подобрать ещё парочку аргументов и начать уговоры с новой силой. Однако Эд хорошо знал, что на него уже ничего не подействует. Он слишком твёрдо решил отказаться от помощи, которую ему предлагали. Артём Истомин был не совсем привычным тренером для их вида спорта. Причём почти во всем, начиная с возраста. Обычно они своим тренерам годились в сыновья, а то и во внуки — разница могла составлять двадцать, а иногда и сорок лет. А вот вышеупомянутый субъект был их ровесником, спортсменом, что оставил биатлон из-за травмы, едва успев получить МС. Истомин пришёл к ним летом, в прошедшее межсезонье, и ему даже выделили личный актив в лице окончательно списанного со счетов, по общему мнению, спортсмена — Матвея Елисеева. Именно с этого всё и начиналось, а теперь пришло к той точке, в которой Эд ненавидел молодого тренера почти до дрожи в руках. Матвей тем временем снова взялся за уговоры: — Я просто хочу, чтобы Артём Евгеньевич тебе тоже помог. Со мной ведь получилось. — Да ты просто расцвёл, — произнёс Эд с явным сарказмом, но Матвей как будто ничего не заметил. — Вот именно. Пока у нас ещё есть возможность, нужно идти на эксперименты. У Артёма много разных идей. — Мне не нужен ещё один тренер, — Эд почему-то вложил в последнее слово всё презрение, на которое был способен. В руках Истомина Матвей действительно сильно спрогрессировал, и из человека, которого после провальной Олимпиады в Корее чисто случайно оставили в сборной превратился в призёра Чемпионатов мира и Европы. Однако для Эда всё омрачало одно событие крайней двусмысленности. Осенью, на одном из сборов он случайно увидел, как Артём Евгеньевич, держа Матвея за руки, говорил, что хочет быть ему другом. Он истолковал это так, как могло это сделать только его болезненно ревнивое сердце. Матвей на все размытые попытки обсудить это отшучивался с возраставшим раздражением. Эд давно усвоил, насколько они с Матвеем не походили друг на друга. Он сам всегда предпочитал сглаживать углы, не доводить до применения силы, а в дружелюбии на ровном месте видел угрозу. Елисеева же, наоборот, нельзя было сломить давлением какой угодно мощи, но легко покорить и приручить лаской и лестью. От мысли какой «лаской» мог воспользоваться Истомин, глаза Эда сразу наливались кровью. — Я всё равно не понимаю, чего ты так взъелся на Артёма Евгеньевича, — Матвей покачал головой, и в его голосе послышался явный холодок, говоривший о том, что его далеко не бесконечное терпение окончательно улетучилось. — Может быть, потому что ты доверяешь Истомину своё тело не только как тренеру? — Мне это надоело! — Матвей ударил кулаком по стене с такой силой, что, кажется, вот-вот должна была пойти трещина, — Эти твои «Молился ли ты на ночь, Елисеев?» переходят все границы. Под внимательным, испытующим, но не обвиняющим взглядом жгучих тёмно-карих глаз Эд ощутил, что его позиции плывут, словно сугробы по весне. И в довершение Матвей нанёс по ним решающий удар: — Если бы я полюбил другого человека, я бы никогда от тебя этого не скрыл. Не знал, что ты так мне не доверяешь. И вообще, подумай сам, какая мне выгода предлагать тебе помощь Артёма Евгеньевича, если у нас с ним что-то было бы? Его проняло. Это он, а не Матвей, чуть не сделал трещину. И не в стене, а в их отношениях. Так что придётся попотеть, чтобы не дать ей появиться и разрастись.