Перед падением

Mylène Farmer — Beyond my control

Je ne comprends plus pourquoi

J’ai du sang sur mes doigts

Il faut que je te rassure

Je soignerai bien tes blessures/mon amour

Tu n’as plus vraiment le choix

Nos deux corps étendus, là

Qu’à l’aube ils se mélangent

Là tu as les yeux d’un ange/mon amour

Lâche! (It’s beyond my control)

C’est plus fort que … Toi

Toujour en cavale (It’s beyond my control)

Tu dis: J’ai besoin de … Tes bras

Oh lâche! (It’s beyond my control)

Mais c’est plus fort que … Toi

Tu nous fais du mal (It’s beyond my control)

Ne t’éloignes pas de mes … Bras 

  — Не спится, ma Reine Rouge? Глубокий, вкрадчивый, с лёгкой хрипотцой, словно бы заспанный, голос, вошёл в мягкую темноту гостиничного номера, словно острое лезвие в подтаявшее сливочное масло. Почти слился с ней, распался на мелкие волны, оседая на поверхности всех окружающих предметов, как туман, но и без того острый вампирский слух был слишком хорошо настроен на волну этого, не похожего ни на единый другой, мужского тембра, чтобы она могла пропустить его мимо ушей. Отбросив почти чёрные в ночи кудри на одну сторону, оголив белое, мерцающее в лунном свете плечо, вампирша бросила последний взгляд в панорамное окно, открывающее вид на ночной Монреаль. Вдали, за чередой более низких городских зданий, виднелась река Святого Лаврентия, отражающая огни моста Жака Картье. За толстым стеклом небоскрёба, в отеле которого в этот раз остановилась пара, медленно кружились крупные снежинки, самые первые в этом ноябре. Ветра почти не было, поэтому они плавали в воздухе подобно блёсткам в стеклянном шаре. Прямо как те, что она видела в ту самую ночь, когда впервые встретилась с Джеймсом. Это тоже было во французской Канаде. Она любила символизм, знаки и совпадения — порой лишь они заставляли её чувствовать происходящие с ней события предопределёнными, упорядоченными, правильными. — Poupée? Виктория игриво улыбнулась, слегка прикусив губу. Джеймс часто переходил на французский, когда был в хорошем расположении духа, и это мгновенно передавалось ей. Он никогда не называл причину, но женщина предполагала, что это было как-то связано с воспоминаниями о его детстве на Родине во Франции. Она была счастлива тогда, когда был счастлив он — это казалось ей правильным. Ведь так и должно быть? — Ты же знаешь, я не могу спать как ты. Медленно покачивая бёдрами, она направилась к огромной кровати, которая занимала добрую часть всего пространства комнаты. Под босыми ступнями тихо шуршал ворс ковра, а обнажённое тело мерцало в синеве холодной ноябрьской ночи словно таинственный и нежный лунный камень. Блондин, длинные прямые пряди которого были небрежно разбросаны по смятой белой подушке, лениво протянул к ней руки, приглашая разделить с ним мягкое и тёплое убежище, в котором он пребывал уже несколько часов после того, как их тела, наконец, разъединились, чтобы провести немного времени по отдельности. Они оба довольно часто в этом нуждались, но Джеймс, разумеется, больше. — Это не так сложно, ma beauté. Тебе просто нужно чаще пить. Тогда ты сможешь спать и не будешь такой бледной, станешь розовенькой, совсем как humain, — промурлыкал Джеймс, проведя пальцем путь от её щеки, по шее и вниз, пока не остановился на оголённой груди. На секунду её дыхание сбилось, что не прошло мимо мужского внимания: лукавая ухмылка загорелась на его лице резко, словно зажжённая спичкой. — Я не хочу быть как человек. Люди жалки и отвратительны, с чего мне желать быть на них похожей? — в который раз повторила Виктория, внимательно вглядываясь в лицо возлюбленного: она никогда не могла заранее предугадать его реакцию на свои слова, действия… Что угодно. Он был неистовым тайфуном, непредсказуемым, диким, опасным, но чертовски завораживающим. Иногда единственное, что ей оставалось — просто стоять и смотреть на то, как он сносит абсолютно всё на своём пути. Включая её саму. — Для того, кто так горячо ненавидит людей, куколка, у тебя с ними подозрительно много общего, — ухмыльнулся вампир, продолжая поглаживать её кожу невесомыми прикосновениями. — Ты такая… — прошептал он, наклоняясь к ней ближе. — Ранимая. Мягкая. Сентиментальная… — его губы медленно опустились на бледную шею, и женщина запрокинула голову с тихим шипением. — Ненавидишь людей за то, что они причинили тебе столько боли, но постоянно твердишь мне, что я убиваю слишком много, — продолжал томно проговаривать Джеймс, прижимая её к себе и проходясь руками по женственным изгибам тела — всё так же мягко и медленно, чувственно и тягуче. Ей совершенно не нравилось то, что он говорил, но совладать с собой в такие моменты было просто невозможно — Джеймс хорошо это знал и не брезговал этим знанием пользоваться. Его слова совершенно не сочетались с жестами, как и всегда. Двуликий демон, во власти которого она находилась вполне добровольно, но одновременно с этим не чувствовала себя способной покинуть этот горько-сладкий плен хоть когда-нибудь. Словно была связана воображаемыми верёвками — просто пожелай, чтобы их не было, и они исчезнут. Но она не хотела. — Ты знаешь причину, — рвано выдохнула она как раз тогда, когда его ладонь медленно заскользила всё ниже по плоскому животу. — Мы можем привлечь слишком много внимания, и тогда… — И тогда putains d'italiens заглянут на огонёк, — фыркнул мужчина, слегка отстранившись. — Что ж, мы оставим им лишь объедки. — Для меня это не шутки, Джеймс, ты ведь помнишь, что я рассказывала тебе о моей… — Я считаю людей прекрасными, — вновь перебил её вампир, по обыкновению хитро прищурившись. — Великолепными, хрупкими, весьма интересными и довольно милыми. Бестолковыми, но вовсе не бесполезными. Прямо как ты. Я не вижу причин себя ограничивать, если могу взять столько, сколько пожелаю, — сверкнул он тёмными глазами, и Виктория с лёгкостью уловила неоднозначный посыл его слов. — Ты ведь всегда знаешь, как нам убежать, верно, petite coquine? За тобой никому не угнаться! Джеймс действительно всегда брал столько, сколько хотел. Если большинство вампиров, включая саму Викторию, питались по мере возникновения острой жажды, то Джеймс не допускал даже намёка на её появление. По этой причине он любил крупные города, и по ней же им приходилось менять места пребывания в десять раз чаще обычного — за ненасытным вампиром буквально тянулся густой кровавый след, пересекающий континенты, способный привести к его создателю даже самого неопытного и бездарного ищейку, не говоря уже об одарённых последователях Вольтури. Джеймс питался не из жажды, для него ритуал кормления стал единственным смыслом существования. Это было каким-то новым уровнем вампиризма, который он придумал и открыл самостоятельно — с собственными законами, биологией, физикой, психологией. Понять его становилось всё сложнее с каждым годом, а ведь вампирша тратила на это всё свободное время. Казалось, стоило ей приблизиться к разгадке, как возлюбленный вновь отдалялся на километр подобно хищному животному. Если даром рыжеволосой была способность скрываться от погони, то даром блондина — бесконечно скрываться от неё самой. По этой же причине Виктория совершенно не понимала, почему вообще понадобилась ему изначально. Зачем он так настойчиво втянул её в эти странные отношения? Он казался ей вполне самодостаточным, счастливым и цельным в своём собственном хаосе и форменной вакханалии, не нуждающимся ни в ком другом и ни от кого не зависящим. Свою спутницу он воспринимал как некое приложение, «талисман команды», а не равнозначного партнёра — они провели вместе многие годы, то разделяясь, то воссоединяясь вновь, но ни на единый шаг она так и не приблизилась к пониманию того, кто лежит с ней в одной постели, периодически проваливаясь в сон. Разумеется, он не мог спать в привычном человеческом понимании. Забытье, сновидения, бессознательность — то, без чего каждый вампир научился жить, но что захотел бы вернуть почти в первую же очередь, лишь появись такая возможность. Но Джеймс, ежедневно переполнявшийся тёплой человеческой кровью до самого беспамятства, максимально приближал себя к этому состоянию: насытившись питательным наркотиком до такой степени, что порой в первые минуты едва мог ходить, он впадал в дурманящее мозг состояние эйфории и необъяснимого экстаза, от чего был способен лежать неподвижно, не реагируя на свет, постороннее присутствие, и не слыша ничего вокруг на протяжении нескольких часов. Воистину, он будто бы спал: даже его тело разогревалось до ненормальной для вампиров температуры, близкой к человеческой, а на щеках выступал румянец. Он утверждал, что порой видит сны — Виктория не была уверена, как интерпретировать его слова. Она не помнила, что такое сны и как они ощущаются. Единственный раз, когда вампирша была в состоянии, похожем на сон, на то, что переживал и описывал Джеймс, был тем самым происшествием в сожжённой ею деревне, когда от страшной жажды, а после и огромного количества выпитой крови и шока осознания собственного поступка она отключилась до самого утра, пока не очнулась среди горы истерзанных тел, в беспамятстве и похмельном бреду. Это не являлось тем, что ей хотелось бы испытать ещё хоть однажды, но Джеймс, к сожалению, имел привычку пробуждать в ней всё самое тёмное. Он приглушал её бдительность, лишал её существование привычной осторожности и осмотрительности, безопасности и стерильности. Переступал через все мыслимые границы и топтал и без того не белоснежные поверхности души ногами, оставляя несмываемые следы и вмятины. — Люди никогда не были добры ко мне, — прошептала Виктория, и Джеймс, подперев голову рукой, приподнялся на подушке, заняв позу заинтересованного слушателя. — Я тем более не собираюсь. — Ну конечно, Chérie, конечно, — щёлкнул языком вампир, изобразив жалостливое выражение, но алые глаза так и сочились хитростью. Свободной ладонью он нежно поглаживал её лицо. — Нас теперь двое. Больше никто тебя не обидит. — Тогда давай уедем. Прямо сейчас. Пожалуйста! — взгляд насыщенного винного оттенка, в отличие от ярких рубинов собеседника, вспыхнул отчаянной надеждой и мольбой. Уговоры на него почти никогда не действовали, но вдруг именно сегодня… Когда-нибудь он должен понять, от чего она бежит! Лишь бы не было слишком поздно… — Викки… — Мы можем попытать счастья в Азии! — перебила она его, затараторив с небывалой скоростью. Сейчас или никогда. Она обязана была попытаться убедить его. — Ты ведь сам говорил: там настолько быстро растёт население и строятся новые города, а древних вампиров и кланов так мало, что мы сможем задержаться на целые годы!.. Просто представь себе… — Écoute-… — Нам нужно быть осторожнее, Джеймс, срочно залечь на дно, ты слишком... Я не могу позволить себе потерять ещё и тебя! Если нас обнаружат, то уж точно не пощадят — умоляю, прошу тебя… — Мы уедем, — настойчиво прервал он её, неотрывно глядя в глаза. Она на мгновение захлопнула рот, а длинные ресницы затрепетали в неверии. — Ч-что?.. — Мы уедем. Сегодня же, — мягко, но решительно отрезал он, и это внезапно показалось ей самым волшебным звуком на свете. Он согласен! Господи, он… Неужели? Улыбка, совершенно искренняя и широкая, озарила её черты. Джеймс лукаво улыбнулся в ответ, приподняв уголок рта — так, как умел лишь он один в целой Вселенной. О, он прекрасно осознавал свою над ней власть, в этом не было никаких сомнений. — Правда? Ты сделаешь это для меня? — всё ещё не до конца веря его словам, обронила Виктория. — Разве я когда-то обманывал тебя, petite poupée? — подмигнул он в ответ. — Хорошо, — встрепенулась вампирша, приподнявшись на простынях. — Тогда я… соберу вещи и… — Не так быстро, — хитро протянул мужчина. — Я с тобой не закончил… С этими словами он резко схватил её, притягивая обратно в свои, всё ещё тёплые, объятия. Сильные пальцы сомкнулись на женском горле, а в алых рубинах заблестел нездоровый, почти безумный огонь. Иногда она задумывалась — а способен ли он… Конечно же, нет. Он не мог причинить ей… Джеймс вошёл в неё так резко, что в глазах едва не замелькали звёзды: несмотря на то, что она являлась сильнейшим существом на свете, возлюбленный всегда был сильнее, и никогда не упускал возможности это продемонстрировать. Перекатившись на кровати, он навис над «добычей», вдалбливаясь в неё всё сильнее с каждым толчком. Рельеф широких плеч переливался в полумраке лунного света, на руках вздулись синеватые ветви вен — сейчас многочисленные бледные шрамы на алмазной коже, благодаря таинственной игре света и тени, выделялись куда сильнее. Светлые волосы длиной по плечи, которые он обычно собирал в хвост, сейчас свисали прямыми прядями с его лица, безотрывно следящего за реакцией и поведением своей партнёрши. Она давно привыкла к тому, что Джеймс испытывал острую необходимость постоянно проявлять силу и доминировать, будь то занятия сексом, охота, или же принятие совместных решений. Именно он всегда решал, куда они отправятся дальше. Именно он решал, что им следует разделиться, решал, когда они встретятся вновь, он сам находил её — а она позволяла. Она следовала за ним безропотной тенью, вращаясь по его орбите подобно спутнику, и раньше это казалось ей самой правильной вещью на свете. Если действительно любишь мужчину, будь готова следовать за ним куда угодно — в такое уж время она была рождена, так уж была воспитана. Но в последние пару лет она всё никак не могла избавиться от плохого предчувствия… Быть может, её дар прогрессировал, и теперь она могла чувствовать опасность не при её приближении, а заблаговременно? Как будто она могла хоть что-нибудь изменить от этого знания. Да, или же она просто-напросто сходила с ума от бесконечных игр Джеймса. Но он ведь пообещал ей… И ей невероятно сильно хотелось верить ему. Иначе… кому ещё? Когда безжалостная волна долгожданного оргазма накрыла вампиршу с головой, а разум помутился, оставив перед взором лишь бесконечные кровавые засветы, с нежных вишнёвых губ неожиданно для самой их хозяйки еле слышно сорвалось: — Я люблю тебя… Резко замерев, словно если перестать двигаться, можно стать невидимой, она открыла рот и в ужасе уставилась на собеседника. Если бы в её груди всё ещё билось сердце, сейчас бы оно стёрло рёбра женщины в пыль и уже бы добивало противника. Они ещё ни разу не обсуждали друг с другом чувства. Несмотря на то, что они были знакомы уже несколько десятилетий, их отношения развивались на удивление медленно. Около четырёх лет им понадобилось на то, чтобы начать общение и впервые поцеловаться, ещё около пятнадцати — чтобы научиться охотиться в паре, делить территорию, не мешая друг другу, напротив, помогая и всячески содействуя. Всё это время он оставлял ей записки, дарил безделушки, осыпал комплиментами, устраивал романтические (если их можно было так назвать) вечера, а после и ночи. И вот, последний десяток лет выдался очень сумбурным. Они стали парой — путешествовали вместе, охотились, заметали следы. Она заботилась об их безопасности, а он… Пожалуй, «не давал скучать» — наиболее близкое определение. Скорее, он просто… Позволял ей быть рядом. Но всё же между ними оставалась непробиваемая стена, ломать которую ей было слишком боязно, а ему попросту не хотелось. Оставалось слишком много секретов, слишком много вопросов. Она прекрасно знала Джеймса, но одновременно с этим словно бы и вовсе его не знала. Какое-то время они без отрыва смотрели друг другу в глаза, оба, судя по всему, слишком шокированные для того, чтобы произнести хоть слово и пошевелить хоть одним мускулом. Но после этого, когда привычная дьявольская ухмылка вспыхнула на бледном вампирском лице, Виктория получила, наконец, ответ на своё признание. — О, милая, очаровательная, наивная куколка Виктория, — сладко промурлыкал Джеймс, всё ещё возвышающийся над обнажённой во всех смыслах вампиршей, и заправил кудрявую прядь волос ей за ухо. — Ты влюбилась в меня ещё тридцать лет назад. Но не стоит говорить это каждому, кто засунул в тебя свой член. Это… Что ж. Нижняя губа вдруг неконтролируемо задрожала, и вампирша готова была поклясться, что ощутила резкое жжение в районе глазных яблок. Должно быть, какой-то старый рефлекс, бесполезный атавизм человеческого прошлого. С последними словами Джеймс ловко спрыгнул с кровати, бросил спутнице платье, в котором она ещё вечером прогуливалась по городу, и с ленивой человеческой скоростью, с повадками сытого, довольного кота, принялся одеваться. — Куда ты идёшь? — недоумённо покосилась на него Виктория, прикрывая наготу белой простынёй. Ей внезапно захотелось прикрыть не только тело — прикрыться полностью. Душу, лицо, разум. Чтобы её вообще никогда не существовало. Чтобы Джеймс забыл о ней. Хотя бы о том, что она сказала. — Проветрить голову. — Но как же… — она сделала глубокий вдох в попытке взять себя в руки. — Когда ты вернёшься? — Я сказал сегодня, — бросил Джеймс напоследок тяжёлый взгляд исподлобья. — Право, не веди себя как назойливая супруга. Такие не всегда доживают до старости, — беззаботно подмигнул блондин, словно сказанное не имело совершенно никакого смысла, и с лёгким дуновением сквозняка скрылся из гостиничного номера в неизвестном направлении. — Нас теперь двое… — печально прошептала она в пустоту, сверля невидящим взглядом серую шершавую стену напротив. __________________________________________________________ мудборд: https://pin.it/260WV4S

***

Толстая, не подверженная серьёзным температурным изменениям кожа не испытывала неудобств от ноябрьского холода, но Виктория всё равно дрожала. Обхватив себя руками, одетая лишь в шёлковую ночную сорочку и чёрное драповое пальто, женщина торопливо шагала по промозглой грязной улице, суетливо оглядываясь по сторонам: должно быть, со стороны она выглядела как несчастная, покинувшая ненавистное супружеское ложе в глубокую ночь, не успев даже толком одеться, но сейчас ей было не до конспирации и соблюдения бестолковых приличий. Джеймса не было уже шесть часов. Это могло означать лишь две вещи — либо он потерял счёт времени в ночных развлечениях, что случалось довольно часто, либо Вольтури всё же возмутились тем, что несдержанный, неуправляемый вампир ставит под угрозу секрет их существования, и уже схватили его, в данный момент терпеливо ожидая его спутницу, уже знакомую им по прошлой своей неудаче. В этот раз такого промаха они не допустят — повторно Виктории уже не сбежать. Сердце молчаливо бултыхалось в грудной клетке, мёртвое, но как никогда живое, объятое призрачной надеждой на то, что он и правда всего лишь увлёкся и потерял счёт времени. Но ведь он пообещал ей… Он никогда не говорил ей о любви, но она была уверена в том, что он испытывает к ней… хоть что-нибудь. Слишком уж много времени они провели вместе. Он редко что-то обещал ей, но если уж обещал — всегда держал слово. У неё не было поводов в нём сомневаться. Пока ещё. Прочитать след возлюбленного было не так-то просто, учитывая то, что его собственный запах, яркий и хорошо знакомый, но всё же не такой сильный, как человеческий, смешивался с навязчивой какофонией ароматов убитых им жертв, кровь которых сейчас вовсю согревала его ледяные, наполненные ядом вены. Так она и оказалась на улице, всё ещё довольно оживлённой, несмотря на поздний час — пятница горела огнями высотных зданий и неоновых вывесок, гудела шумом проезжающих автомобилей и жёлтых такси, вибрировала ночными клубами и многочисленными барами на любой вкус. Приближаясь к одному из таких, она внезапно ощутила резкий толчок в живот — тот самый, предупреждающий об опасности — ни с чем не спутаешь. Значит, она уже близко. Обхватив себя руками, Виктория согнулась пополам, схватившись за шершавую стену первого попавшегося здания. Тошнота подступала волнами, ведущими её как маяк — теперь она точно знала, куда они направляли. — Простите, вам плохо? — прозвучала тихая, обеспокоенная французская речь откуда-то со стороны. Машинально оскалившись подобно дикой кошке, вампирша рывком развернула голову в сторону звука, не сразу осознав, что какая-то прохожая женщина просто справлялась о её самочувствии. Она не успела понять, заметила ли та её явно нечеловеческое выражение и налитые кровью глаза, но, кажется, помеха в лице худощавой низкой незнакомки всё же отшатнулась на противоположную сторону тротуара, теперь обеспокоенно осматриваясь в поисках путей отступления. С трудом совладав с собой, Виктория нарочито медленно, осторожно приподнялась, запахнула пальто и подняла глаза на женщину, которая наверняка уже успела пожалеть, что вообще обратилась к полуголой, бледной, огненно-рыжей вампирше со звериным оскалом. — Всё в порядке, — отрезала она, и незнакомка, неопределённо и растерянно кивнув, поспешно зашагала вперёд, звучно цокая каблуками и не оглядываясь. Тихий снегопад, который она чуть ранее наблюдала в окно, за несколько часов превратился в настоящую метель. Виктория приподняла ворот пальто, сливаясь с редкой толпой. Когда она приняла решение двигаться навстречу угрозе, а не бежать от неё, дар ощущения опасности притупился, на время оставляя тело и разум в покое. Возможно, это будет последний раз, когда она им воспользуется. Яркие вывески в форме очертаний фигур голых женщин и алкогольных напитков свидетельствовали о входе в ночной клуб сомнительного назначения. Виктория не понимала, почему Джеймс любил подобные, забытые богом, места, если мог попасть буквально куда угодно — пробраться в самые элитные закрытые клубы любого города было не так сложно, обладая нужной суммой украденных денег, безукоризненными аристократичными манерами и совершенной вампирской внешностью вкупе с нечеловеческим обаянием. Сделав глубокий, совершенно ненужный вдох в попытке собрать всю решимость в кулак, она отбросила кудри назад, выпрямилась, подняла голову и толкнула ладонью стеклянную дверь, что с лёгкостью поддалась с пронзительным раздражающим скрипом. На мгновение тело женщины погрузилось во мрак, но спустя секунду глаза ослепил яркий, кроваво-красный прожектор — прямо как алые глаза вампира, которого она искала. Клуб был заполнен: потные пьяные тела колыхались, кто-то в такт музыке, а кто-то совершенно, казалось, ей вопреки. Запахи алкоголя, запрещённых веществ, пота, дешёвого парфюма, секса, разгорячённой, пульсирующей с неистовой скоростью крови — симфония ненавистного Виктории прожигания человеческой жизни в наихудшем её проявлении. На высоком подиуме под отвратительное хмельное улюлюканье трясли телами фигуристые танцовщицы, подсвечиваемые ярким светом разноцветных прожекторов, в которых под бездарную музыку вальсировали пылинки. Виктория закрыла глаза и глубоко втянула ноздрями воздух. Вампирские чувства обострились, раскладывая по полочкам и секциям целые группы запахов и звуков: те, что относились к безликой ненужной толпе в одну сторону, те, что являлись целью — в другую. Яркой нотой в сознании вспыхнул тот самый, волнующий, пугающий и самый любимый на свете аромат. Тот, ради которого она пришла сюда, тот, за которым следовала через время и пространство преданной тенью. Тот, ради кого она была готова прямо сейчас добровольно отдаться в руки кровожадных Вольтури, зная, что не выйдет из этого вшивого бара живой. Ноги сами понесли её в нужном направлении: она буквально плыла по воздуху, едва касаясь пола. Громоздкая дверь в вип-кабинку на окраине второго яруса зала отчаянно скрипнула, из последних сил удерживаясь в петлях. — О, Викки, quelle surprise!  

***

Широкая, развязная, пьяная улыбка белокурого Джеймса пульсировала в ноющем сознании, а пространство вокруг яростно задвигалось и окрасилось во все оттенки красного. Ярость, непонимание, отчаяние, боль, опустошение, предательство — каждое из ощущений вбивалось в череп острым клинком, всаживая мучительность пытки на кончике острия в самую глубь. Захлопнув дверь изнутри, Виктория прижалась к ней спиной, не в силах раскрыть рот, пошевелить хоть одной мышцей. Он сидел, вальяжно развалившись на широком кожаном диване в элегантном, но уже изрядно истрёпанном и помятом костюме — белая изначально рубашка теперь обрела новый цвет. Ярко-алый. Как и глаза её нынешнего владельца. Воздух был настолько пропитан запахом человеческой крови, что голова неистово кружилась, а горло жгло раскалённым железом. Она постаралась задержать дыхание, чтобы хоть на мгновение привести мысли в порядок. Изуродованные тела, буквально кучами сваленные вокруг дивана. Много мужчин в дорогих костюмах — целая компания. Несколько женщин в платьях. Разумеется, никаких Вольтури здесь нет. Их никогда здесь не было. Сейчас это предположение казалось ей настолько нелепым и идиотским, насколько это вообще только было возможно — наивная куколка Виктория, напоминал Джеймс при каждом удобном случае. Рядом с Джеймсом то ли сидели, то ли лежали несколько полураздетых девушек, которые вели себя совершенно неадекватно и равнодушно к происходящему — очевидно, находились под сильными веществами в смеси с кучей алкоголя, бутылки из-под которого были разбросаны по всему полу — иначе не объяснишь. Одна из этих девушек только что слезла с коленей Джеймса, прямо в тот самый момент, когда вампирша ворвалась в это кровавое, тошнотворное приторно-прелое пространство. Та как раз громко визжала и стонала, как резаная свинья, когда Виктория обнаружила их по запаху в зале клуба. Тогда она ещё надеялась, до самого последнего момента надеялась, что он всего лишь трахает какую-то первую попавшуюся шлюху в туалете, и через пару минут её уже не будет в живых, как всегда бывало. Она всегда знала, что оставаться рядом с Джеймсом означает жить по его правилам и закрывать глаза на все его странности. Давать ему делать то, что он хочет. В конце концов, если он неизменно возвращался к ней, разве это вообще имело значение? Человеческие женщины были просто телами, сосудами, с которыми можно было развлечься, получить удовольствие, а потом выпить и забыть. Так поступали и с ней самой когда-то. Она тоже всегда являлась чьей-то вещью, так в чём же разница? Однажды, когда Джеймс впервые рассказал Виктории, что он получает буквально наркотический кайф, если занимается сексом с женщиной и одновременно с этим пьёт её кровь, она почувствовала невыносимую ревность и боль измены. Тогда он повёл себя вполне типично — просто оставил её наедине с шоком предательства и одиночества, зная, что в конечном итоге она всё равно к нему вернётся. И она его не разочаровала. Никогда не разочаровывала. После этого он смягчился и объяснил, что не считает секс с человеком изменой вампиру. Была ли она с этим согласна? Не столь важно. В этом не было никакого смысла. Она не могла допустить того, чтобы он изменял ей ещё и с вампирами — значит, должна была сделать его своим хотя бы в вампирском плане. Пусть развлекается с человеческими женщинами, сколько ему угодно. Она успокаивала себя тем, что человек никогда не встанет на один уровень с вампиром. Тем, что Джеймс никогда не считал человека равным ему. Пока он воспринимал их как предметы, игрушки, вещи, это не представляло никакой опасности. Так ей казалось. Но прямо сейчас она стояла посреди этой кровавой бани и наблюдала, словно сквозь пелену тумана, бордовый синяк и кровавый след от укуса зубов на тонкой женской шее. Девушка сидела, облокотившись спиной на кожаное кресло, по-детски задрав и обхватив ноги, и слегка потирала пальцами место, где только что побывали зубы Джеймса. Судя по всему, оно уже начинало зудеть — яд всегда распространялся медленно, но неумолимо. Миниатюрная и худая, бледная, с растрёпанным ёжиком каштановых волос и непосредственностью ребёнка. Это случилось снова. — Викки, знакомься, — бодро и жизнерадостно, как ни в чём не бывало, воскликнул Джеймс, указывая на девушку. — Это Мэри! Тыльной стороной ладони он вытер кровь с подбородка, правда, лишь сильнее при этом её размазав, и ласковым жестом провёл пальцами по скуле брюнетки, оставляя на ней лёгкий бордовый след. — Н-но вообщ-ще-то я Мо-о-олли… — заплетающимся языком протянула она. — Я же ск-к… — Тише… — мягко, почти по-родительски прошелестел Джеймс, невесомо прикрывая рот девушки окровавленной ладонью. — Помнишь, о чём мы договорились, милая? — он снисходительно похлопал её по щеке. — Молча-а-ать, — с блаженной улыбкой, подобно трёхлетнему ребёнку, вновь пропела то ли Молли, то ли Мэри, и расслабленно откинулась обратно на спинку кресла. — Умница, Мэри. — Ч-что… — еле слышным шёпотом выдавила Виктория. — Что ты наделал? — Ну же, poupée, присоединяйся к веселью! Смотри, кого я тебе оставил, — он указал кивком на двух девушек, которые уже находились то ли на грани сна, то ли потери сознания. — Они ещё совсем свежие, а одна — только посмотри! — он схватил одну из них за подбородок, сжал его так, что та глухо замычала, и повернул её лицом к собеседнице, не скрывая своего, тоже почти детского, восторга и нетерпения. — Жгучая брюнетка с красивым ротиком, всё как ты любишь! — Т-ты укусил её… — не отрывая глаз от «Мэри», которую Джеймс ей, напротив, предусмотрительно не предлагал, одними губами прошептала Виктория. — Она обращается… — Да брось, нам втроём будет очень весело! Полетим на какой-нибудь азиатский остров, как ты и хотела, научим нашу Мэри охотиться, а ты будешь вновь защищать нас, как ты умеешь, верно, ma Reine Rouge? Как же будет чудесно! Всё ещё не имея сил сдвинуться с места и выдавить хоть подобие звука, она просто пыталась осознать всё, что разворачивалось прямо перед её глазами. Во-первых, Джеймс пообещал ей уйти с континента, чтобы залечь на дно и больше не подвергать их обоих опасности. И теперь она буквально стояла в озере крови, в комнатке, заполненной трупами огромного количества людей, которые, судя по дорогой одежде и элитному алкоголю, а также наркотикам, разбросанным по стеклянному столу окровавленным игральным картам и роскошно одетым женщинам модельной внешности, наверняка являлись теперь уже бывшими членами какой-нибудь крупной ячейки монреальской мафии. Во-вторых, он только что занимался сексом как минимум с двумя из ещё оставшихся в живых женщин, и это спустя всего несколько часов после того, как трахал её саму в отеле, а она впервые призналась ему в любви. Она пошла за ним, свято веря, что его схватили Вольтури — настолько дико ей было даже допустить саму мысль о том, что Джеймс просто мог поступить с ней так. Пошла за ним на верную, как ей казалось, смерть, не раздумывая ни единой секунды. В-третьих… Миниатюрная худощавая брюнетка с короткими волосами, которую он уже окрестил не иначе как Мэри. Виктория прекрасно понимала, что это значит. Он собирался заменить её. Свою первую и последнюю певицу крови, ту, которую, как вампирша догадывалась, он действительно безумно любил, хоть и никогда не рассказывал об этом. Любил так, как никогда не полюбил бы Викторию, как бы она ни старалась доказать свою безоговорочную преданность и стать для него желанной и нужной. Ту, которую он искал глазами везде, словно она не была мертва, а в любую секунду могла запросто выйти из-за угла ожившим призраком, чтобы разделить с ним оставшуюся вечность. Ту, которую он видел в каждой встречной миниатюрной брюнетке с короткими волосами, всегда неизменно впадал в ступор и заново приходил в себя, находя утешение в развлечениях, массовых убийствах, сексе, реках крови и прочих своих зависимостях. Он никогда не сможет забыть её, и глупо было полагать, что, если вампирша очень хорошо постарается, сможет занять в его сердце то самое место. А теперь он нашёл похожую на неё. Далеко не впервые. Он всегда находил их — его словно тянуло к её клонам магнитом. Словно сама судьба подбрасывала ему под нос живое напоминание о той, кого он навсегда потерял. — М-мне что-то нехорошо… — поморщившись, простонала коротышка, потирая рукой место вампирского укуса, словно не замечая кровь, которую размазывала по шее с каждым новым прикосновением. Её речь уже медленно начинала приобретать очертания трезвости и вменяемости, но она, очевидно, до сих пор была не в себе. Но лучше уже не станет — процесс обращения в вампира был запущен. — Ты засос мне поставил? Так жжёт… Он нашёл ей замену… Он всегда так легко это делал! Что теперь будет с ними? Это конец? Теперь эта девчонка заберёт всё, что есть у Виктории, заберёт у неё Джеймса, её Джеймса, она вновь останется в одиночестве на целую вечность… Ярость вскипятила яд в венах вампирши. Ревность, обжигающее чувство ненужности, предательства, измены, невзаимности чувств, позора… Целую вечность… Перед глазами всё почернело так резко, словно кто-то выключил свет. Голова отключилась всего на мгновение, а спустя секунду Виктория уже стояла посреди комнаты под режущий уши девичий визг и звон разбитого стекла. Лицо Джеймса вытянулось, недавно выпитая кровь схлынула с лица, сделав его бледным, как никогда раньше. Алые глаза округлились и застыли на фигуре Виктории. Он замер, превратившись в каменную статую. Услышав звук капель, бьющих об пол, пронзающий оглушительную тишину, пытаясь осознать, что только что произошло, она медленно опустила глаза, затаив дыхание. В её кулаке была крепко, до побелевших костяшек сжата копна волос — коротких, каштановых. Вместе с оторванной головой. В следующую секунду картинки сменялись невыносимо быстро, но Виктория уловила буквально каждую из них, словно перед глазами пролетели целые исторические эпохи. Лицо Джеймса, всё такое же мертвенно-бледное, исказилось невыразимым ужасом — в таком состоянии она не видела его ещё ни разу. Он подорвался с места, и в один рывок оказался рядом с ней, застывшей в ожидании самого худшего. Живот вновь скрутило невыносимым спазмом, и она подавила резкий вздох. Дыхание сбилось, а лёгкие, казалось, совершенно позабыли, что им вот уже пять столетий не нужен был никакой кислород — жгло так, будто она вновь стала человеком, брошенным на дно океана. Вот та самая опасность, которую почувствовала Виктория, приближаясь к бару. Не воображаемые Вольтури и прочие мифические враги, а он. Тот, ради кого она готова была продать душу, если бы она у неё была. Ради кого день за днём рисковала абсолютно всем, поступалась любыми своими желаниями и принципами. Пальцы непроизвольно разжались, и оторванная голова Молли-Мэри с глухим вязким звуком упала в лужу на полу, подняв за собой небольшой фонтан из мелких кровавых брызг. — Зачем? — сухо пробасил Джеймс, сверля Викторию металлическим взглядом. Она любила сравнивать его с Дьяволом, но никогда ещё он не становился прямым его воплощением. До этой самой секунды. Вероятно, нужно было что-то ответить. В горле пересохло. Голос всё ещё не поддавался, поэтому она вновь смогла выдавить лишь шёпот: — Ты подверг нас опасности. Я просила… Истеричный, совершенно не соответствующий ситуации смешок Джеймса заставил её вздрогнуть и оборвать фразу. Новая перемена действий просвистела в вязком гнилом воздухе как выстрел. В одно короткое мгновение стеклянная поверхность стены треснула и осыпалась от резкого удара спиной. Кажется, и в самой стене появилась вмятина. Джеймс прижимал Викторию к стене, схватив за горло. Она машинально обхватила пальцами его ладонь в отчаянной попытке освободиться, но он был слишком силён для неё. — Кем ты себя вообще возомнила, тварь? — прорычал вампир, всё крепче сжимая кольцо рук вокруг её шеи. — Кто позволял тебе вмешиваться?! Он повторно впечатал её затылком в фанерную, уже свободную от стекла поверхность стены, от чего та посыпалась мелкой стружкой, попадая в волосы, рот и глаза. — Ни… к-х-х… — попыталась выдавить Виктория, но на выходе получался лишь сдавленный хрип. — Решила, что, раз я время от времени тебе присовывал, а ты каждый раз безотказно раздвигала ноги, значит, теперь имеешь право диктовать мне условия и лезть в мои дела? — яростно выплюнул он ей в лицо. — Отвечай, ничтожество! — Нет… — двинула она одними губами. — Что? — переспросил Джеймс, театрально перекривившись, словно не расслышал. — Нет! — прохрипела она, моментально закашлявшись. — Да, признаю, иногда с тобой бывало весело, — развязно скривив рот, он мерзко улыбнулся, обнажив окровавленные зубы. — Но неужели ты решила, что хоть когда-нибудь станешь мне менее отвратительна, чем все остальные? Ты настолько жалкая… — блондин покачал головой, вновь сдавил пальцы на шее вампирши, всё сильнее вжимая её в стену — не будь их кабинка крайней, давно бы уже оказались у соседей. — Я даже не могу сравнить тебя с людьми, выше которых ты себя всегда считала, тупая стерва, потому что все эти милые зверушки хотя бы знают своё место… — кивком головы он указал на девушек, которые уже несколько минут находились без сознания. — А ты… Мнишь себя надменной, холодной, высокомерной древней вампиршей, которой никто не нужен, а сама только и ждёшь, как жалкая псина, когда хоть кто-нибудь бросит тебе косточку в виде крохи любви и внимания… — он с презрением фыркнул. — «Кто-нибудь, умоляю, скажите, что я хорошая девочка, тяв-тяв!» — глумился вампир с отвратительной издевкой в голосе. Его ужасные слова просто отстукивали и отлетали от поверхности черепа подобно шарикам для пинг-понга. Она не пыталась вдуматься в их смысл, всё, о чём она сейчас могла думать — выживание. Остаться в живых… Просто выжить, а дальше… — П-п-перест… — Трусливая, тоскливая, нудная, наивная, зависимая прилипала, которая возомнила себя моей опекуншей! Если бы ты только знала, как же смертельно скучно проводить время с тобой и твоими страхами, но, честное слово, я думал, ты не настолько глупа и уже давно поняла… На какой-то момент его хватка ослабла, и Виктория смогла отвлечься, вдумываясь в смысл его слов. Стараясь скрыть весь охвативший её ужас и отчаяние, она посмотрела на него выжидающе, одними губами вернув ему его недавний вопрос: — Зачем? Если бы из её глаз могли течь слёзы, кабинка давно была бы затоплена не только кровью. Она бы утонула и утопила его с собой. — Серьёзно? — хохотнул он. — Действительно не дошло? Не в силах выдавить ответ, она моргнула, после чего вернула взгляд в его равнодушные рубины, полные такого болезненного отвращения, что по спине и затылку пробежали ледяные мурашки. — Ты была нужна мне только ради твоего дара. Слова, произнесённые, определённо, им, звучали так, словно их говорил совершенно другой. Она не знала этого вампира. Он был чужим. Он хотел причинить ей боль. Он её ненавидел. За что он так сильно её ненавидел? Нужна… только ради дара? Что это значит? — Первое время ты интриговала и даже восхищала меня — каюсь, но… — Виктория издала сдавленный всхлип, и Джеймс поймал, смакуя, эту реакцию, словно бы наслаждаясь каждым мгновением её страдания. — Господи, ты и правда… Думала, что я… — злой, ледяной смех вновь сорвался с его окровавленных губ. — Твоя способность при моём образе жизни оказалась очень полезной — ты позволила мне не лишиться головы, при этом проживая дни так, как я пожелаю, не оглядываясь на преследование. Да и раз за разом играть с тобой в «догонялки», право, тоже было жутко интересно и возбуждающе — ты была желанной, сложной добычей. Хорошо бы всё так и оставалось, но… — притворно загрустил он. — Эти нравоучения… — он скривился, словно учуял неприятный запах. — Нытьё… Просто невыносимо много нытья! Признания в любви, собственничество, собачья преданность, ревность… Всё это вышло из-под контроля, куколка. Сегодня ты сделала мне очень неприятно, — хищным, вкрадчивым голосом пропел он, прищурившись. Виктория задрала голову в попытке освободиться, но кольцо пальцев вновь стало сужаться. — Ты уже порядком поистрепала мне нервы, милая Виктория. Откуда-то совсем близко послышался оглушительный хруст и лязг, словно кто-то со всей силы гнул заржавевший металл. В ушах резко зазвенело, в глазах стало темнеть, лёгкие рвало в клочья, и только теперь Виктория начала понимать, что происходит. Прямо сейчас, в эту самую секунду, Джеймс ломал её шею. Скрежет и лязг продолжались, паника сковала тело, а сознание работало с невиданной скоростью. Неужели именно так всё закончится? Неужели Джеймс, ради которого она готова была умереть, убьёт её сам, прежде безжалостно разбив её сердце? Она прожила в бегах эти бесконечные пятьсот лет, перенесла столько мук и потерь лишь ради того, чтобы её история закончилась вот так — от рук вампира, которого она считала своей единственной, первой и последней настоящей любовью? Внезапная уверенность хлынула в ядовитую кровь подобно адреналину у обычного человека. Она не позволит Джеймсу убить себя. Хочет ли она жить после всего сказанного и произошедшего, она разберётся позже. Руки потянулись к лицу, некогда такому любимому и близкому. Попытки отодвинуть его от себя, вцепиться в глазницы или же хотя бы просто поцарапать, не приносили никакого внятного результата, но, казалось, получив неожиданное противодействие, вампир немного растерялся и ослабил напор. Неужели действительно был уверен, что она покорно примет смерть от его рук? Что ж, плохие новости, Джеймс — кажется, пока твоя партнёрша полвека лезла из кожи вон в попытках узнать тебя ближе и пристально изучала под микроскопом каждую твою черту и привычку, ты не потрудился уяснить даже элементарные пределы её возможностей. А также, к сожалению или к счастью, не усвоил самого главного. Виктория всегда выживает. Выживала задолго до появления Джеймса и, несомненно, выживет после. Собрав все последние силы, что у неё остались, она размахнулась и ударила его ногами, воспользовавшись временной заминкой. Удар получился гораздо сильнее, чем она рассчитывала: судя по всему, сказался инстинкт выживания любой ценой, пришедший на подмогу в самый необходимый момент. Раньше она даже не подозревала, что в случае чего смогла бы постоять за себя — бег от опасности был единственным, на что она могла полагаться всю свою долгую жизнь. Захват моментально исчез, ступни вновь ощутили твёрдую поверхность пола, а комнату озарил болезненный вопль. — Мразь! А-а-а! Да, быть может, в физическом плане Джеймс и был сильнее, но общие сила и ловкость, характеризующие вампира, остаются ими даже в подобной безвыходной ситуации. Это совершенно не то же самое, что неумелая самооборона хрупкой девушки от насильника в тёмной подворотне. Попытавшись схватить Викторию вновь, сбитый с ног и с толку неожиданным ударом, он собственноручно подставил себя под следующий. Пах. Предсказуемо, но эффективно. Вряд ли стоит упоминания то, что этот удар доставил вампирше наивысшее удовольствие. Согнувшийся напополам Джеймс, стонущий как маленький мальчик просто потому, что не ожидал от Виктории хоть какого-нибудь отпора, и от того потерявший бдительность — лишь небольшой подарок судьбы, не компенсирующий того, что ей пришлось пережить в эту ночь. Ей ни капли не хотелось над ним глумиться. Но теперь она хотя бы могла сбежать. Она бежала так долго, сколько вообще себя помнила. В такие моменты было очень трудно не верить в великую и ужасную госпожу Судьбу — таинственная ли сила, или какое-то древнее божество, а всё же она снова и снова брала своё, расставляя фигуры на шахматной доске в своей собственной, ведомой лишь ей игре, демонстративно, нещадно и, с присущей лишь ей, наивысшей степенью иронии. Кажется, он что-то кричал ей вслед. Что-то вроде: «Тебе всё равно никогда от меня не сбежать!», «Я найду тебя!», «Видит Бог, я не собирался убивать тебя, но при нашей следующей встрече…» Он слишком часто бросался подобными фразами для того, кто смог провести с ней время впервые лишь после того, когда она ослабила оборону и сама ему это позволила. Ночь сменил день, а после и наоборот, а Виктория всё бежала, бежала, бежала. Она не чувствовала за собой погони с самого начала, но ноги сами несли её над землёй, практически не касаясь поверхности. Лишь обнаружив, что ночная сорочка, в которой она выбежала из номера отеля, истрепалась от безостановочного бега настолько, что её едва ли теперь можно было назвать даже цельным куском ткани, женщина остановилась в ближайшем населённом пункте. Пробравшись в первый попавшийся безлюдный дом, она быстро обшарила помещение на предмет чего-то полезного, но нашла в шкафу лишь запылившиеся вещи из худших отделов дешёвого супермаркета. Собственно, выбора у неё не было, как и времени на поиски приличного гардероба — вряд ли обнажённой рыжеволосой женщине будет так просто затеряться в людской толпе, особенно, если за ней всё же начнётся охота. Остановившись около грязного зеркала в полный рост, покрытого множеством отпечатков пальцев, Виктория внимательно оглядела себя с ног до головы. Резким движением сбросила с себя бесформенные обрывки ткани. Спутавшиеся кудрявые волосы, от налёта пыли и грязи потерявшие свой привычный рыжий цвет. Ниже. Слегка подрагивающими пальцами она провела по окровавленной шее, приподняв голову. Прямо у самого подбородка — там, где теперь рваной линией растягивался шрам — там, где её голова могла быть оторвана от тела, но вампирская кожа затянулась, заново скрепленная исцеляющим ядом. Возможно, оттолкни она Джеймса раньше, шрама бы не осталось. Возможно, не причини она вреда невинной девушке, Джеймса бы не пришлось отталкивать. Возможно, она лишь ускорила неизбежную развязку их странных отношений, но, возможно, спровоцировала то, чего могло и вовсе никогда не случиться. Но теперь шрам всегда будет с ней. Как напоминание. Зажмурившись, Виктория сделала десять ровных глубоких вдохов — её всё ещё преследовал страх, что она больше никогда не вдохнёт снова. Это помогало почувствовать, что она всё ещё жива. Ещё десять — на всякий случай. Порядок. Она справится. Больше ни разу не взглянув в зеркало, она отправилась прямиком в душевую кабину. Горячей воды в доме не было, но это не имело никакого значения. Выдавив на себя остатки какого-то старого мужского шампуня, она тёрла кожу руками до тех пор, пока не услышала скрип. Может, ей лишь показалось. Теперь она была одета в облегающую майку какого-то кислотно-зелёного оттенка и чёрные джинсы-клёш. Последний штрих — единственное, что ей хоть немного понравилось, а главное, подходило под нынешнее воинственно-дикое состояние духа — большая, белая, пушистая накидка на плечи, непонятно по какой причине появившаяся в этом шкафу, провонявшем плесенью и молью. Прежние хозяева дома обладали весьма специфичным вкусом на всё, включая одежду и интерьер. Спокойно выйдя из дома через входную дверь, совершенно не опасаясь встретить кого-то из соседей (судя по отсутствующим звукам, район вымер практически полностью), она обернулась на ветхое заброшенное здание: над прохудившимся, доживающим свои последние деньки, крыльцом, гордо и одиноко красовался потрёпанный и дырявый американский флаг. Она добралась до Америки. Слово «дом», что пронеслось в голове при виде данной картины, одновременно и расстроило вампиршу, и словно вселило надежду на будущее. «Я обязательно вернусь» Нащупав в кармане нужную сумму денег, предварительно выкраденную по пути, Виктория отправилась в сторону ближайшего аэропорта.   «Для меня больше не существует Родины. Место, где умерла от горя моя мать, а мерзавец-отец сгинул от моей собственной руки, отравив землю моего рождения, землю, в которой она похоронена, своей поганой кровью, я не посещу больше никогда в своей жизни» — пробасил в памяти призрачно знакомый, такой родной голос, словно принадлежащий совершенно другому вампиру — не тому, что совсем недавно пытался убить её, а тому, с кем связано бесконечное множество прекрасных воспоминаний и набор самых светлых и возвышенных чувств.   Бледный, словно мертвец, с бордово-чёрными глазами, светлыми длинными волосами, обрамляющими красивое, но грубоватое, хитрое лицо. Хищный оскал, сдвинутые с интересом брови: незнакомец был не удивлён их встрече — скорее, взволнован. — За тобой не так легко угнаться, а? — пропел он шёлковым голосом, наполненным какими-то дикими, животными нотками, которые противоречили его сладкой интонации, выбивались бездарной фальшью из великолепной мелодии, заставляя ощущать тревогу. — Кто ты? — с опаской ответила она, медленно пятясь назад, готовясь в любую секунду пуститься наутёк.   — Я — Джеймс. Очень приятно… наконец познакомиться лично, — мягко молвил он, будто напевая.   — Я уже давненько уловил твой след, но всё никак… ты всё время как-то ускользала, и мне стало ужасно интересно! Не пойми меня неправильно — от меня редко кто-то… ускользал, — он хитро прищурился.   — Виктория… — тихо и задумчиво пропел он, перекатывая её имя на языке, словно пробуя на вкус.  

«Подумал, что ты порадуешься такому презенту,

ведь эта безделушка явно завладела всем твоим вниманием.

Я ей даже завидую.

На мой вкус… ты заслуживаешь гораздо большего.

С нетерпением жду нашей следующей встречи.

P.S. Красное — мой фаворит! Идеально к твоим волосам.

J.»

  — Как жаль… — протянул Джеймс, цокая языком. — Кажется, нелепые человечки неподалёку затеяли карнавал… Мне показалось это такой… — он театрально опустил глаза. — Замечательной идеей для первого свидания…   — Готова? — подмигнул блондин, криво улыбаясь. — Позволь… Вампир медленно приблизился к ней сзади: в отражении она завороженно наблюдала за тем, как его руки смыкаются на её талии. Резким движением он затянул корсет, и Виктория ахнула от неожиданности: никакой боли она не почувствовала, но вот то, что его руки были так близко… Она ошарашенно оглянулась назад — отражения было недостаточно. Ей нужно было увидеть его лицо своими глазами. Прямо сейчас. Его щека внезапно оказалась гораздо ближе, чем она ожидала. Бордовые глаза смотрели прямо в её, не моргая, на полпути встретив её пытливый взгляд; восхитительное лицо было серьёзным и сосредоточенным, тем не менее, привычная дьявольская хитринка, затаившаяся в уголках глаз и губ, никуда не делась — она была неотъемлемой частью его личности, и если бы она внезапно исчезла, его образ стал бы неузнаваем. Он словно бы сам был олицетворением дьявола — образ прекрасного, хитрого, соблазнительного искусителя словно писали прямо с него. По коже пустили электричество: тело не слушалось, руки безвольно обвисли по бокам. Он мягко, едва ощутимо отодвинул красные локоны с её плеча, обдав кожу прохладным дыханием, и Виктория вздрогнула, издав тихий шипящий выдох через зубы.   — 1500-е, — улыбнулась она, внутренне ликуя, что хотя бы в чём-то этот самоуверенный «ясновидец» прокололся. — Невозможно сказать точно, рождение бедняков тогда никто не записывал. — Ну конечно, — с азартом произнёс он. Кажется, промах лишь его раззадорил. — Простолюдинка, которая всегда жаждала большего…   — Я напал на твой след, тогда, в Канаде. Захотел… обсудить раздел территории, но никак… Не мог на тебя наткнуться, — он сверкнул глазами. — Следовал за тобой, но только я думал, что, наконец, приблизился, как ты… пуф! — он развёл руки в воздухе. — Исчезала. Не хочу звучать, как маньяк, но это пробудило во мне… такой силы интерес, что я никак не мог с ним справиться. А когда я, наконец, увидел тебя впервые… — блондин оценивающе оглядел её с ног до головы, и ей стало слегка некомфортно. — Это стало своего рода навязчивой… страстью.   В конце коридора возникла фигура — высокий плечистый блондин с окровавленным лицом. Он утирал рот пышным рукавом, а его губы были искривлены в зловещей животной ухмылке. Десятки искажённых отражений в зеркалах вторили его движениям, создавая ужасающую иллюзию: он был повсюду — от него было не скрыться. Это тупик. — Викки! — он приветливо развёл руки в стороны. — Натанцевалась? Поспела к ужину! Прекрасно!   Ощущения полностью поглотили её: она судорожно вздохнула, углубив проникновение зубов в нежную ароматную кожу. Девушка застонала, обессиленно закрыв глаза. Блондин подключился с другой стороны, и это внезапно ощутилось настолько интимным, что в животе образовалось навязчивое тянущее желание, связанное не только с жаждой. Вампир, вероятно, ощутив то же самое, резко отбросил тело в сторону, впившись алыми губами в губы Виктории. Сначала медленно, неуверенно, но потом всё более настойчиво и жарко он углублял поцелуй, прижимая её к стене всем телом. Сладко-солёная кровь ощущалась на языке как божественный нектар; они жадно слизывали её с зубов друг друга, словно сражаясь в яростной битве за последние капли. Она запустила руки в его волосы, стянула резинку — он помотал головой, распушив длинные светлые пряди, и обвёл её лицо лукавым прищуром. Она ещё никогда не испытывала такого желания, просто не могла позволить себе его ощущать — однажды над ней надругались таким чудовищным образом, что она больше не могла позволить кому-либо касаться себя подобным путём. Но сейчас его сильные руки, беспорядочно гуляющие по её телу, сминающие грубую ткань платья, стирали своими прикосновениями любые колебания, неловкость, страх. Сейчас она безумно хотела этих прикосновений. Словно всё, что было до — стёрто; словно до него её совсем никто не касался. Он оставил укус на её мягкой губе, резко переместился с обжигающими поцелуями на её белоснежную шею — перед глазами всё завертелось и запылало кроваво-бордовым.   Джеймс — хитрый, опасный, жестокий, безжалостный, одержимый ищейка, маниакально преследующий жертву. Он никогда не остановится перед тем, что завладело его вниманием, пока не получит и не сломает это. Как игрушку. «Куколка» — так он называл её. Сегодня он получил её. Сколько пройдёт времени перед тем, как он её сломает?   Навязчивое желание ступить в бушующий огонь вновь образовывается в её воспалённом сознании, как разъедающий нервные волокна мозга червь. Она не осознаёт, что делает шаг, пока её не одёргивает назад крепкая мужская кисть. Она вмиг оказывается в кольце тёплых и размякших от выпитой крови рук. В этот момент она окончательно осознаёт, что отныне их двое. — Эй, — с нетипичными для его, как правило, лукавого голоса, заботой и обеспокоенностью, произносит он. Обхватывает её лицо ладонями и заставляет сфокусировать рассеянный взгляд на своих ярко-алых радужках. — Нас теперь двое, — словно прочитав её мысли, шепчет Джеймс. Она безмолвно кивает.   Он смотрит на неё с улыбкой, которая отныне станет её самой любимой. Тянет к себе, обвивает руками тонкую талию. Наклоняется и рушится на неё с поцелуем — на этот раз томным, размеренным, совсем не напоминающим битву насмерть. Скорее, скрепляющим некий «договор». «Нас теперь двое». Как сделка с дьяволом.   — Не спится, ma Reine Rouge? Глубокий, вкрадчивый, с лёгкой хрипотцой, словно бы заспанный, голос, вошёл в мягкую темноту гостиничного номера, словно острое лезвие в подтаявшее сливочное масло.   — Ну конечно, Chérie, конечно, — щёлкнул языком вампир, изобразив жалостливое выражение, но алые глаза так и сочились хитростью. Свободной ладонью он нежно поглаживал её лицо. — Нас теперь двое. Больше никто тебя не обидит.   — Мы уедем, — настойчиво прервал он её, неотрывно глядя в глаза. Она на мгновение захлопнула рот, а длинные ресницы затрепетали в неверии. — Ч-что?.. — Мы уедем. Сегодня же, — мягко, но решительно отрезал он, и это внезапно показалось ей самым волшебным звуком на свете.   — Гордая, маленькая рыжая девчонка против всего мира… Непросто тебе пришлось? — Я справилась. — Это уж точно… — подметил он, продолжая беззастенчиво разглядывать её лицо с плутоватой полуулыбкой. Кажется, её рассказ нисколько его не растрогал, а лишь укрепил нездоровый интерес.   — Викки, Викки… — загадочно промурлыкал он, преодолевая последние метры между ними двумя. — Разве ты ещё не поняла… — Виктория сделала отчаянный последний шаг назад и почувствовала спиной твёрдую шершавую поверхность дерева. Бледная, испещрённая шрамами рука прислонилась к стволу над её головой, и она затаила дыхание, уставившись в его лицо. — …Тебе не убежать от меня, — тихо пробормотал Джеймс, и обдал её кожу знакомым сладким ароматом, беззастенчиво наклонившись к её лицу. — Никогда. — Когда-нибудь у меня получится, — прошептала она, переводя взгляд с его губ на бордовые глаза и обратно.   Сейчас она абсолютно точно знала, куда ей следует ехать. Туда, где ни при каких жизненных обстоятельствах, она была совершенно в этом уверена, Джеймс не появится. Франция.  

***

мудборды к части: https://pin.it/3BttWyO https://pin.it/4fImhHa __________________________________________________________ Франция. Страна, совершенно не подходящая ей по характеру и эстетике, думала Виктория. Страна глупых романтических фильмов, вина, свежей выпечки и уродливой Эйфелевой башни, без которой Париж смотрелся гораздо лучше — уже этих стереотипов ей было достаточно, чтобы никогда не желать здесь появляться. Страна, которая находилась непростительно близко к Италии — вотчине небезызвестных Вольтури. Страна, где все говорили на родном языке Джеймса, и буквально в каждом блондине на улице она видела его черты — возможно, просто слишком старательно их искала. Сейчас ей казалось это совершенно удивительным, но образ жизни богатой провинциальной француженки вполне подошёл под её темперамент и своеобразный нрав. Впервые за её долгую, невыносимо долгую и совершенно, казалось, бессмысленную жизнь — или, скорее, существование — она чувствовала себя… спокойно? Да, если к её судьбе вообще могло быть применимо похожее слово, это — именно то, что она ощущала вот уже три необычайно долгих года. Бесконечная, многовековая односторонняя гонка с Вольтури теперь выглядела далёкой и чужой — словно всё это происходило с кем-то другим, с другой рыжеволосой вампиршей, положившей своё существование на алтарь секретности и выживания, которые, в конечном счёте, не имели вообще никакого смысла. Опасность, в итоге, поджидала её совершенно не там, где она всю жизнь её искала. Гораздо ближе — там, где Виктория каким-то неведомым образом смогла найти стимул, свет и счастье, вслепую пробираясь сквозь непроходимые дебри мрака и отчаяния — там, где в итоге нашла лишь разочарование, предательство и невыносимую боль. То самое чувство при первой встрече с Джеймсом не обмануло её. Он обхитрил её, оплёл, подобно змею, пробрался в её тело, в её разум, заглушив сумасшедший, истошный крик дара. Виктория не знала, как именно работала её способность — как вообще работали способности вампиров — но, быть может, таким образом её пыталась защитить частичка её собственного подсознания, до которой ещё не успел добраться парализующий яд возлюбленного? Сейчас, по прошествии времени, когда она, вопреки собственному желанию, обдумала произошедшее между ними со всех возможных сторон и углов, она стала видеть яснее и ярче, чем когда-либо: она всегда, с самого начала, знала, что всё закончится именно так. С самого начала знала, что Джеймс окажется тем, кто её сломает. Три года прошло с тех пор, как он пытался убить её. Три года с тех пор, как она видела его в последний раз, чувствовала его прикосновения, слышала его голос. Совершенная вампирская память, хоть и не позволяла забыть ни единого кадра, ни единой детали собственной жизни, всё же была удивительно избирательна. Вероятно, психика вампира, непредусмотрительно созданная по подобию человеческой, работала на основе схожих механизмов. Сейчас, когда Виктория чувствовала, что начала медленно оправляться, она позволяла себе изредка вспоминать всё хорошее, что принесли ей эти полувековые отношения, которые не подходили под разряд ни одних из тех, что она знала: совершенно очевидно, что они не были парой, не были супругами, партнёрами. Они не были друзьями, но и просто знакомыми не были тоже. Любовниками?.. Вероятно, но такие отношения тоже подразумевали под собой хоть сколько-нибудь взаимные чувства. Сейчас она не была уверена даже в том, что вообще хоть когда-нибудь ему нравилась. Что, если те слова, которые он сказал ей в ту ночь — последние из них — были сказаны в гневе, необдуманно, что, если он говорил не от сердца? Было ли у Джеймса вообще это сердце? Хотя бы его молчаливое подобие? Так или иначе, данный этап её жизни совершенно точно неожиданно показал ей, что, даже будучи навечно проклятой, можно найти успокоение в простых вещах. До смешного простых и одновременно с тем необычайно сложных — таких, как свобода. Например, выкупив за баснословную сумму старинный особняк с парочкой виноградников, апельсиновой плантацией и целым лавандовым полем на юге Франции, можно без особого риска и страха быть обнаруженной нежиться под палящим солнцем, которого Виктории не доставало в её мрачной, наполненной тьмой и холодом жизни больше всего. Тёплым вечером, когда тени узких городских улочек, вымощенных средневековым камнем, достаточно хорошо скрывали сверкание вампирской кожи, можно было позволить себе прогулку по городу в шёлковом платье самого смелого цвета, ловя на себе восхищённые и доброжелательные взгляды. Виктория страстно любила Америку, которую всегда считала своим домом, пусть даже родилась на другом континенте, но здесь люди смотрели совсем по-другому. Не было зависти, не было оценки, не было осуждения. Таких лёгкости, расслабленности, жизнерадостности она не ощущала ещё никогда и нигде на свете, и эти чувства, вопреки её собственному желанию, всё сильнее проникали в её тело сквозь пропитанный волшебными ароматами и звуками воздух. Она проводила долгие дни и вечера в уходе за садами и виноградниками, не чувствуя необходимости нанимать персонал — её силы и энергии вполне хватало на дюжину-другую простых рабочих. Она искала что-то необычное для себя во всём, на что падал её взор, пробовала заниматься всем тем, на что раньше у неё никогда не хватало времени, и совершенно неожиданно открыла в себе незаурядные способности к рисованию, чему и посвящала все свободные часы, дни и недели. Она никогда не подозревала, что в ней существуют хоть какие-либо таланты и склонности помимо выживания и бегства. Казалось, впервые за пять столетий вечной жизни она жила. Добровольное затворничество доставляло ей покой и удовлетворение, каких она никогда не знала, но в те самые тёмные моменты в ночной тишине, когда страх одиночества оживал, вырывался наружу и бродил по пустым пыльным комнатам мстительным призраком, она особенно чётко различала в его очертаниях пшеничного цвета волосы, хитрые рубиновые глаза — она слышала его вкрадчивый тихий голос и лукавую усмешку дьявола.   — Гордая, маленькая рыжая девчонка против всего мира… Непросто тебе пришлось? — Я справилась.   — Тебе не убежать от меня. Никогда. — Когда-нибудь у меня получится.   В гараже своего особняка она обнаружила целую коллекцию дорогих раритетных автомобилей, которая тянула на целое состояние — кажется, до продажи дом принадлежал какому-то разорившемуся миллиардеру, но уточнять она не стала, поскольку эта информация интересовала её в самую последнюю очередь. Таким образом она, осознав, что никогда в жизни не имела достаточно времени, и так и не научилась управлять автомобилем, наконец, получила водительские права. Разумеется, фальшивые, но навыки она приобрела вполне реальные, что доставило ей невообразимое и совершенно неожиданное удовольствие — она не подозревала, что ей так понравится водить, ведь вампирские ноги были гораздо быстрее. Всё-таки с момента её обращения человечество изобрело довольно много прекрасных вещей, и нужно было отдать должное их медленному, но внушительному прогрессу. Ненависть вампирши ко всему человеческому никогда ещё не подвергалась такому сильному сомнению и не находилась под настолько явной угрозой полного исчезновения. Ещё одна вещь, которая привлекла её внимание настолько, что даже явилась решающим фактором в покупке именно этого владения — огромная, занимающая помещение, сравнимое с крупным бальным залом древнего замка, библиотека. Старые пыльные фолианты, разномастные коллекционные издания на десятках существующих языков мира, в том числе древних — подобным хранилищем человеческой истории и знаний огромного количества поколений мог обладать только по истине развитый духовно и интеллектуально человек, и она предпочитала верить, что когда-то, пусть и не в последнем столетии, этот дом принадлежал кому-то похожему — кто-то строил его с любовью и страстью, вложил все свои самые светлые чувства в эти сады, плантации и прохладные каменные стены. Безоблачными ночами в саду она наслаждалась столькими историями, сколько вообще могла вместить в свою голову, не сойдя при этом с ума. Охотилась Виктория так редко, как только могла, чтобы не испытывать чудовищный голод, поскольку уже хорошо знала по собственному опыту ужасающие последствия безумия, которое он вызывал. Каждый раз, убивая, она видела непрошеное слайд-шоу из, потрясающих даже её сознание, жестоких, зверских, беспощадных убийств Джеймса. Видела горы трупов, обезображенных тел, чувствовала тошнотворный запах крови и секса, слышала звук капель, что стекали и падали в звенящей тишине с головы невинной девушки, которую держала в руке Виктория в результате последнего, как она надеялась, приступа одурения и помешательства в её жизни. Благодаря этому она уже практически полностью, с редчайшими досадными осечками, перешла на рацион из пакетов донорской крови, что была несравнима с живой, такой невыносимо желанной, свежей кровью из пульсирующей артерии, но не доставляла ни единой проблемы и позволяла оставаться на уже привычном месте как можно дольше. По уже сложившемуся веками образу жизни она не заглядывала далеко вперёд, существуя сегодняшним — максимум, завтрашним — днём. Позволяла себе строить планы на день, неделю и даже, чем чёрт ни шутил, месяц. Слишком уж многое в последнее время она себе позволяла — за что не переставала себя бранить и испытывать физически ощутимую болезненную тревогу. Призрачное светлое будущее, наполненное свободой от бесконечного бегства и спокойствием, то и дело маячило перед её взглядом, время от времени ослепляя настолько, что она начинала верить — действительно верить — что, быть может, у её жизни действительно мог появиться какой-нибудь смысл, и он не заключался в вампире, от которого зависели её мысли, чувства, предпочтения и, в конце концов, сама жизнь? Быть может, она справится? Действительно справится? Избавится от зависимости, постоянной нужды добиваться любви, внимания, безопасности? Вдруг для счастья, хотя бы подобия истинного счастья ей всегда нужна была лишь она сама и больше никто на свете? В один из прочих, как две капли воды похожих друг на друга, оттого и прекрасных, дней, Виктория скрывалась в тени апельсиновых деревьев, собирая созревшие плоды в большие деревянные ящики. Волшебный, пусть и совершенно неаппетитный, аромат, окутывал её подобно самому изысканному парфюму, и она, казалось, уже и сама источала этот запах свежего цитруса, горной лаванды, смолящего на жаре дерева и влажного морского воздуха, даже когда находилась вдали от своего сказочного жилища. Глубоко вдохнув сладковато-терпкий воздух, вампирша вышла из тени листвы, смахнув с головы соломенную шляпку с широкими полями, и подставила бледное веснушчатое лицо палящему солнцу. Будь она человеком, несомненно, пряталась бы от его агрессивных полуденных лучей, имея, как любая рыжая, повышенную склонность получить ожог, но, будучи вампиром, находясь вдали от посторонних взглядов, могла без последствий наслаждаться теплом и светом, которые действовали на неё подобно мягкому обволакивающему пледу в холодную зимнюю ночь. Казалось, даже её неживое тело отзывалось на тёплую ласку, разогревая ледяной камень кожи до невиданной температуры, а кровь, что слабо передвигалась по ядовитым венам, растекалась внутри, словно топлёная карамель — тягуче, вязко, невыносимо приятно. Ветерок, неожиданный для безоблачной и абсолютно безветренной погоды, колыхнул несколько апельсиновых листьев, мягко отбросив красный локон с оголённой белоснежной шеи. Виктория мгновенно застыла, распахнув глаза. Тени на земле оставались неподвижными. Ни единая травинка сочного зелёного цвета не двинулась с места, застыв в тишине, прерываемой лишь едва уловимым пением птиц, спрятавшихся от жары в блаженной прохладе. Вампирша снова втянула воздух ноздрями, на этот раз в попытке уловить посторонние запахи. Что-то совершенно определённо было не так. Вдруг, в самых дальних рядах деревьев, там, где обычный глаз совершенно точно не смог бы уловить никакого движения, вновь колыхнулись листья на высоте чуть выше человеческого роста. Паника, в мгновение охватившая сознание, заставила вампирские ноги двигаться раньше, чем в голове возникла хоть какая-нибудь полноценная мысль. Пересекая стройные ряды аккуратно высаженных апельсинов, Виктория двигалась, практически не касаясь земли, в сторону своего дома — едва ли он являлся безопасным убежищем от незваного вампира, но, по крайней мере, мог скрыть её от любопытных непрошеных глаз и давал возможность выиграть необходимое время на обдумывание плана дальнейших действий. — Мадемуазель? Э-э… Мадам? — внезапно зазвучал низкий, глубокий, слегка сиплый незнакомый голос на чистейшем французском. — Прошу прощения за беспокойство… Влетев в дом, Виктория щёлкнула замком входной двери, словно это могло хоть на секунду сдержать потенциального недоброжелателя. Медленно отойдя в центр залитой светом просторной кухни-столовой, она стала бесцельно оглядываться по сторонам, пока её мысли с отчаянной скоростью блуждали там, в саду, где сейчас находился незнакомый вампир, появившийся здесь с совершенно непонятными намерениями. Старые, казалось, забытые страхи вновь заволокли взор ужасающей пеленой: это кто-то из приспешников Вольтури? Они, наконец, пришли за ней, когда она меньше всего этого ждала, впервые за пять столетий застав её врасплох? Это какой-то из многочисленных знакомых Джеймса, которого он послал, чтобы снова отравить ей жизнь? Для мести? Для информации? Что, если он и сам прямо сейчас сюда заявится? Чего же она боялась больше — Вольтури или Джеймса?.. Лёгкие шаги послышались прямо за дверью, шуршащие разогретой полуденным солнцем галькой тропинки перед домом. Она затаила дыхание и молчала, пребывая в полной готовности в случае чего бежать через распахнутое настежь окно в стене, противоположной входной двери. — Простите? — вновь послышалась беглая французская речь — та самая, которой не услышишь на обучающих языку аудиокассетах. — Что вам нужно? — безэмоционально прошептала она в ответ. — Я… — он прочистил горло. — Извините за внезапное вторжение, я охотился неподалёку, и совершенно определённо не ожидал здесь встретить кого-то из себе подобных… Сделав пару неслышных шагов в сторону окна, она продолжала судорожно размышлять. Что-то навязчивое не давало ей покоя, как она ни старалась. Что-то… Внезапное понимание поразило её с такой силой, что она позволила себе неконтролируемый судорожный вздох, который незнакомец мог бы легко принять за проявление страха. Так оно и было. Она не чувствовала тошноты. Никакой боли в животе, никакого необъяснимого парализующего ужаса. Только непривычное волнение и опаска перед незнакомцем, какую бы испытывал любой человек перед внезапно объявившимся незваным гостем на пороге своего дома. Почему она не чувствовала опасности? Неужели её дар… сломался? Дал сбой? Такое вообще, чёрт возьми, возможно? Почему именно сейчас, когда ей, весьма вероятно, придётся снова спасаться бегством? Ведь она даже не будет чувствовать, в какую сторону ей уходить от преследования! — Я не говорю по-французски, — произнесла она, стараясь звучать так, чтобы голос не дрожал. Получилось весьма холодно и негостеприимно, но так, думалось ей, даже лучше. Пусть уходит. Быть может, это и правда обычный бродяга, не имеющий злых намерений… — Но ведь сейчас говорите, — ответил незнакомец, в голосе которого послышалась улыбка и что-то тёплое, густое, мягкое, карамельно-медовое. Интересно, как же он выглядел? Голос был довольно приятным и, в отличие от привычной интонации Джеймса, не содержал ни единой коварной или недружелюбной нотки. Но ей могло лишь казаться. Её способность впервые в жизни дала очевидный сбой, и она больше не знала, могла ли доверять интуиции. — Вам, вероятно, померещилось, — отозвалась Виктория, не зная, откуда в ней прямо сейчас пробудилась неистовая страсть к юмору. Незнакомец, которого она ещё даже не видела, с первой же секунды располагал к себе, и это пугало до чёртиков. Так не должно быть. — Ваш несуществующий французский довольно неплох, — иронично заметил мужчина, судя по звуку за дверью, переступивший с ноги на ногу. — «Не говорю», — начала она, оглядевшись вокруг себя в растерянности, — Не значит: «Не умею». — Тогда, быть может, перейдём на язык, комфортный для вас, Мадемуазель Лингвист? — предложил он по-английски с мягким, ненавязчивым французским акцентом. С переменой языка его голос зазвучал ещё приятнее, хотя, казалось бы, это уже невозможно. Вероятно, родной слуху язык украшал любую речь, особенно когда долгое время его не слышишь. — Что же меня выдало? — невесело усмехнулась она, облокотившись спиной на столешницу. — Я живу здесь всю жизнь и хорошо различаю местные акценты, — всё с той же улыбкой в голосе ответил вампир. — Я пришёл потому, что охотился неподалёку после долгого отъезда. Меня не было около десяти лет, и вот, вернувшись, я обнаружил, что отныне обитаю в этих краях не один. Я решил наладить контакт во избежание напрасных недопониманий и конфликтов на почве разделения территории для питания. Простите, если я вас напугал, очевидно, вы не любительница больших компаний… — беззлобно хмыкнул он. — Я не знала, что здесь обитают другие вампиры, — честно призналась Виктория. — По моей информации, кормящиеся во Франции предпочитают более северные места. — Да, ходить под солнцем любят немногие из нас, — задумчиво ответил он. — Я не из их числа. Я здесь родился и вырос, ласковые морские лучи и родную окситанскую речь не променяю ни на что на свете — сколько бы ни путешествовал по миру, а всё же всегда неизменно тянет к «корням». Откуда такой внезапный поток откровений? Открытость и простота собеседника доставляли тревогу и дискомфорт. — Да, понимаю, — пожала она плечами, словно он мог это увидеть. — Могу с уверенностью обещать, что не доставлю никаких проблем, в последнее время я предпочитаю не кормиться открыто. — То есть? — Донорская кровь, — осторожно уточнила она, не зная, как он к этому отнесётся. — Умно, — одобрил вампир. — И изящно. — Благодарю. Кажется, разговор зашёл в тупик, но незнакомец словно не собирался покидать её жилище и просто тянул время. — Раньше здесь проживал крайне неприятный тип, — произнёс мужчина, судя по звукам, медленно зашагавший вокруг её дома. — Какой-то крупный политик, коррупционер и мошенник: по слухам местных, едва ли не ел младенцев. Вроде бы теперь гниёт в тюрьме, коротая седьмой десяток. Хорошо вы тут всё устроили, место буквально засияло и расцвело, — увлечённо продолжал он, теперь приближаясь к противоположной стороне дома. Внезапно мужчина показался в распахнутом окне — Виктория слегка вздрогнула, когда впервые увидела незнакомое лицо. Первое, что бросилось в глаза — рост. Он был необычайно высоким, гораздо выше любого вампира, которого она когда-либо встречала. Вероятно, метра два, точно не меньше — находясь внутри дома, судить было трудно. Чёрные, как смоль, волосы, пухлые губы, острые углы челюсти, переливающаяся алмазной посыпкой кожа, широкие мускулистые плечи: Виктория поймала себя на мысли, что ещё никогда не видела такого красивого темнокожего мужчины. Он был одет в бордовую блузку, особенно ярко выделявшую почти такие же бордовые глаза совершенно волшебного оттенка, вероятно, получившегося в результате перевоплощения чёрных человеческих радужек в красные вампирские. В его ухе сверкала серьга, а на длинных пальцах можно было разглядеть целые ряды колец: толстых и тонких, с драгоценными камнями и простых, вырезанных в форме каких-то фигур. Образ мужчины был таким колоритным и завораживающим, состоявшим из стольких интересных деталей, что Виктория заставила себя отвести взгляд лишь огромным усилием воли. — Не сочтите меня наглецом, но вы невероятно красивы, Мадемуазель Хранительница Апельсинового Сада, — с искренним восторгом признался француз. — Я понял это ещё по голосу. А южные цвета наполняют и выделяют вашу неземную красоту особенным образом. Ни за что бы не поверил, что вы не из этих мест, если бы не услышал очевидный американский говор. Вы даже пахнете по-южному, на это сложно не обратить внимание. — Я часто слышала от мужчин, что моя красота, напротив, северная и холодная, — спокойно ответила она, отходя от яркого впечатления внезапной встречи. — О, эти глупцы, — широко улыбнулся он в ответ на её замечание. — Ничего не смыслят в юге и восхитительных женщинах. Виктория подавила улыбку с колоссальным усилием воли. Этот мужчина ей нравился, и нравился совершенно не тем таинственным, извилистым и пугающим образом, который был ей знаком благодаря Джеймсу — в обаянии этого вампира не было ничего демонического, скользкого, опасного, тёмного. Он, напротив, будто бы излучал лишь свет — ослепительно-яркий, тёплый, манящий — как его любимое южное солнце. Улыбка не напоминала оскал или угрозу, а была воистину дружелюбной, любопытной и искренней. И всё же он был ей незнаком. Значит, он представлял опасность. Если дар решил в самый неудачный момент вдруг её покинуть, ей необходимо было думать головой, и думать сильнее обычного. Их разговор затянулся. — Полагаю, вопрос, что привёл вас сюда, исчерпан, и теперь вы можете… — Позвольте мне дерзнуть ещё больше, — всё с тем же очаровательным французским акцентом перебил её вампир. — И пригласить прекрасную Мадемуазель Солнечных Виноградников на ужин? — На… ужин? — захлопала она глазами в полном непонимании. — Лёгкая средиземноморская кухня в компании коренного средиземноморского сердцееда. Уверяю, равнодушной вы не останетесь — сытой, как минимум! — с улыбкой развёл он руками в воздухе, слегка приблизившись к окну, очевидно, решив, что растопил лёд достаточно, чтобы не соблюдать прежнюю осторожность. Такой непринуждённый и лёгкий, «средиземноморский» тон общения был для неё непривычным и незнакомым. Никаких загадок, ребусов, двойных смыслов… Совершенно простое человеческое приглашение на ужин. Вот так запросто? Так не бывает. А что, если ему от неё что-то нужно? Что, если он пришёл не просто так, по чьему-то приказу? Почему так навязчив? — Я не искала новых знакомств, — сдержанно ответила Виктория, отдалившись на несколько шагов вглубь комнаты. — Тогда позвольте им просто случаться с вами, — сипловато усмехнулся он, отступая от окна, словно зеркально отражал её действие. Развернувшись, он медленно зашагал в сторону апельсинового сада, откуда и возник изначально. Нет, это не может вот так… — А… — с сомнением выдохнула она вдогонку, не успев задуматься о своих действиях. — А… где? Куда мне… Дура. Вот дура! Какая же дура! Незнакомец усмехнулся, не оборачиваясь, поэтому о выражении его лица Виктория могла лишь догадываться — думалось ей, что оно отражало одержанную победу. Он ведь не просто так пошёл человеческим шагом — прекрасно знал, что она передумает. «Сердцеед», значит? Только этого не хватало. — Бульвар Сен-Крист, дом номер десять, восемь часов вечера, — с этими словами он окончательно исчез из виду, скрывшись среди деревьев. Придя в себя, ещё около пяти часов провозившись в саду, Виктория решила вернуться в дом, мысленно находясь в совершенно другом месте. Сен-Крист? Это в городе. Дом, кажется, тот, что на берегу реки — должно быть, по вечерам там очень красиво… Она не знала, что должна была делать. Нравился ли ей мужчина, незнакомец, ворвавшийся на её территорию, заставший врасплох и покоривший своим обаянием? Сказать, что нет, не нравился — означало соврать самым бесстыдным и чудовищным образом. Боялась ли она его? Как бы ей ни хотелось ответить, что «да»… Нет, она его не боялась. Ни капли. Но это и пугало больше всего. Что она не боялась. Она и не думала, что встретит ещё хоть одного мужчину на свете, который заинтригует её с подобной силой. К сожалению, судьба то и дело подталкивала её к подобным — словно бы проверяла на прочность. А Виктория никогда не разочаровывала: раз за разом устраивала знатное шоу, вытанцовывая балетные па на переломанных граблях. Нет. Она не может позволить себе обжечься ещё раз — слишком большую цену она заплатила за то, что однажды позволила хоть кому-то к себе приблизиться. И то, что её дар не работает, в очередной раз доказывает, насколько опасна вся эта затея. В случае чего, она даже не способна будет распознать, что ей что-либо угрожает. Ей необходимо бежать. Незнакомец знает, где она живёт, знает её образ жизни, а потому… Что-то в тени кухни вдруг привлекло её внимание, когда она вошла внутрь, по привычке не включая свет. Возле окна, через которое всего несколько часов назад она общалась с загадочным мужчиной, стояла прозрачная ваза, а в ней, слегка колыхаясь на усилившемся к вечеру ветру, пестрили длинные, пышные веточки лаванды, явно собранные с её собственных владений. Между ними, судя по запаху, стояли срезанные ростки апельсинового дерева. Аккуратно приблизившись к находке, она обнаружила записку, аккуратно вложенную между стеблями.  

«Надеюсь, Вы не отвергнете моё предложение и всё же дадите мне шанс.

Если хоть что-либо в моих действиях или словах смутит или отпугнёт Вас, Вы сможете немедленно покинуть ужин, и я обещаю, что больше не предприму ни единой попытки Вас потревожить, даже несмотря на то, что отныне мы с Вами добрые (искренне на это надеюсь) соседи.

Букет — то, что я пытался описать словами — то, с чем я теперь навсегда буду ассоциировать нашу встречу и лично Вас, Мадемуазель Владычица Солнца, Лаванды и Апельсина. Надеюсь, Вы не сочтёте за оскорбление то, что парочку веток я забрал с собой в качестве сувенира.

Искренне Ваш, с глубокой и трепетной надеждой на скорую встречу,

Лоран.»

  Впервые за всё это время совершенно внезапная, широкая улыбка озарила её черты. Судя по всему, мысленно Виктория уже ставила новый балет, а записка была его красочной афишей. __________________________________________________________ мудборд Лоран: https://pin.it/2xb1NJW __________________________________________________________  

***

Вечерняя тень города дала ей возможность выбрать самый любимый автомобиль из коллекции — ярко-красный, блестящий кабриолет, на который она положила глаз ещё при первом просмотре дома. Тёмные солнечные очки, шёлковый платок, развевающийся на ветру, красное коктейльное платье — ещё одно клише из фильмов, которое она всегда в тайне хотела попробовать. Где ещё, как не на юге Франции, можно было воплотить в жизнь свои самые пошлые и банальные фантазии? Резво рассекая вечерние улицы, скрывающие последние лучи заходящего солнца, она рассматривала номера домов и обозначения улиц, следуя намеченной цели. Волнение и тревога подкатывали размеренными порциями, не позволяя опускаться до полноценной паники. Она хорошо понимала, что новому знакомому нельзя доверять, но не могла позволить себе остановиться — жгучий интерес сам давил на педаль газа, минуя любые сомнения и доводы разума. Она оправдывала своё поведение тем, что, даже если Лоран каким-либо образом желал навредить ей, она узнает всё это лично. Без интриг, без напрасных тревог, бесконечного бегства. Она должна узнать всё сегодня, и будь что будет. Возможно, ей даже удастся постоять за себя — однажды уже получилось. Она бежала так долго, сколько вообще себя помнила. Она устала. Наконец, нужная улица появилась перед глазами: сбавив скорость, Виктория ехала вдоль набережной до тех пор, пока не увидела заветную цифру «десять» на кованном заборе. Тёплые огни вдоль всего скромного деревянного здания, подсвечивающие неброскую вывеску, цветущий кустарник по периметру, а вдоль тропинки, ведущей ко входу, двумя стройными рядами были высажены невысокие кусты ароматной лаванды. Вывеска гласила: «Le coin de Lavande». Написание слова «Лаванда» с заглавной буквы вызвало непонимание и интерес. Хмыкнув, она медленно прошла ко входу в здание. Сделав глубокий вдох, чтобы удостовериться в отсутствии посторонних запахов (она не позволила бы себе признаться в том, что просто нервничала перед встречей с мужчиной), Виктория нажала на ручку и вошла в заведение. Приветливый молодой администратор на входе, Кловис, судя по бейджу, встретил её у самого входа. — Bonsoir Madame, vous avez une réservation? — Je suis… — начала было она, слегка растерявшись. — Cette femme est mon cher invité, Clovis. Juste à temps! — словно из ниоткуда, Лоран возник у стойки администратора и остановил парня, приветливо улыбаясь. Он был одет в ту же самую бордовую рубашку, что и днём, разве что глаза не сияли волшебным, уже знакомым бордовым, а оттенялись обычным чёрным (очевидно, линзы). На ногах были простые синие джинсы, на руках всё то же обилие колец и браслетов. Выглядел он при этом очень элегантно. — Прошу за мной! Слегка придерживая Викторию за спину, Лоран повёл её на второй этаж по лестнице. Оказавшись наверху, она быстро огляделась по сторонам — безопасность превыше всего. Но обнаружила лишь открытую веранду на крыше, со всех сторон, кроме одной, скрытую от посторонних глаз невысокой оградой из зарослей девичьего винограда. На деревянном полу размещались четыре столика, но накрыт был лишь один из них — тот, с которого открывался лучший вид на реку Эро, что протекала прямо через дорогу от ресторанчика. В сумерках, что уже опускались на город, цвет воды был тёмным и мутным. — Значит, молодой ресторатор, месье Лоран? — озвучила свою очевидную догадку Виктория, присаживаясь на стул, галантно им отодвинутый. — Виновен, — усмехнулся он. — Этот маленький ресторанчик — моя огромная слабость. Он принадлежал моей бабушке Лаванде Бутонна, и я ни за что бы не простил себе, если бы её наследие было утеряно, — он устроился напротив и с шумом придвинул стул. Значит, игра слов — «Лавандовый уголок» и «Уголок Лаванды». Интересно. — Позвольте, сколько же вам лет? — Для начала, как бы мне ни нравилось продолжать называть вас «Мадемуазель Всё Самое Волшебное и Прекрасное на Свете», с вашего позволения, я бы всё же хотел узнать настоящее имя той, что заняла все мои мысли на сегодняшний день. — Виктория, — тихо ответила она, смущённо поджав губы. Боже, этот мужчина хочет свести её с ума всего за один день? — Волшебное имя для волшебной женщины, — удовлетворённо кивнул Лоран. — Теперь, если вы не против, я предпочёл бы перейти на «ты». — Не против. — Отвечая на твой вопрос, — многозначительно улыбнулся он, закрепляя более близкое знакомство новым местоимением, — Я родился в 1946 году в этом городе. Обратили меня в 1974, и с тех пор я брожу по свету, неизменно возвращаясь в родную гавань. Возраст вампира весьма удивил её. Его манеры, речь, расслабленная уверенность, даже вся эта плавность движений и мимики навевали мысли о том, что он был примерным ровесником Джеймса, но она ошиблась. — То есть, теоретически, вы… — осеклась она и, улыбнувшись, исправилась, — Ты сейчас мог быть жив и вполне здоров? — не без растерянности в голосе произнесла вампирша. Он коротко кивнул. — Три месяца назад мне исполнилось пятьдесят восемь. Как раз самое время отрастить брюшко, прикупить бесполезный крем от облысения и расслабленно попивать дорогой коньяк на заднем дворе, наблюдая за резвящимися внуками, — усмехнулся он, но вышло, пожалуй… с некоторым сожалением. — Ты словно удивлена? — Удивлена, — призналась она. — Сейчас нечасто встретишь молодого вампира. Обращать стали очень редко и избирательно, популяция тщательно контролируется, — она слегка приподняла подбородок и сузила глаза, внимательно наблюдая за лицом собеседника: косвенное упоминание Вольтури должно было отразиться пониманием на его лице, если он был хоть как-нибудь с ними связан. На лице Лорана не дрогнул ни один мускул. Всё то же безмятежное выражение, располагающее дружелюбие и… Что-то, похожее на любование. Восхищение. Никто никогда не смотрел на неё подобным образом. Джеймс никогда не смотрел. Смутившись ещё сильнее, она обхватила плечи руками и повернула голову в сторону улицы: в водной глади реки уже начинали отражаться первые огни вечернего освещения, количество источников которого прибавлялось с каждой минутой. В соседних домах загорались окна, зажигались яркие вывески магазинов. Люди рассыпались по улицам мелкими силуэтами, кто-то — спеша домой, кто-то — наслаждаясь долгожданной вечерней прохладой в неспешной прогулке. — Ну, а что насчёт тебя? — спросил вампир, возвращая к себе потерянное внимание. — Мадемуазель не выдаст свой возраст? — Почему ты решил, что я мадемуазель? — хитро прищурилась она, слегка склонившись над столом ближе к мужчине. Данный жест не остался без его пристального внимания. Его тело и, в особенности, мимика, реагировали буквально на каждую минимальную перемену в её поведении, на каждое слово. Он её считывал и пытался понять. Он хотел разобраться. Он действительно её слушал. — Ну, ты достаточно молода, — улыбнулся он. — Явно младше меня. И потом, я не вижу кольца на твоём изящном белоснежном пальчике, — кивнул он в сторону её ладони, и она машинально сжала её в кулак. — Там, где ему просто невозможно не быть. Это безобидное замечание весьма неожиданно кольнуло где-то в районе горла, расползаясь по всей грудной клетке. Виктория сглотнула и опустила глаза. Она никогда не могла позволить себе хотя бы даже допустить мысль о том, чтобы стать женой Джеймса. Он всегда предельно ясно давал понять, что для него не существует подобных отношений. Да, она знала, что он никогда на ней не женился бы. Знала, что он никогда не заговорит на эту тему, а если заговорит сама Виктория — в лучшем случае, над ней посмеётся. Но слышать об этом со стороны… — Кем бы он ни был, — Лоран наклонился к ней ближе, заставляя взглянуть на себя. — Он либо мёртв, либо глупейший мужчина в истории. Для меня это, пожалуй, одно и то же. Не улыбнуться в ответ было совершенно невозможно. Его рассуждения и необычный взгляд на жизнь отзывались в ней небывалым интересом. Улыбчивый темнокожий красавец просто не оставлял выбора, пусть в глубине души она и готова была прямо сейчас разорваться на части, самостоятельно завершив дело бывшего возлюбленного лишь при едином о нём напоминании. — Да, мёртв, слава богу, — соврала она, дабы избежать лишних вопросов, и машинально провела рукой по шраму на своей шее. Мысленно ругая себя, она осторожно опустила руку обратно на стол, молясь богам всех религий, чтобы собеседник ничего не заметил. — Предпочту сделать вид, что прозвучавшее не напугало меня до чёртиков, — хохотнул Лоран. — И ловко оберну это в тост. Кловис! Вампир позвал его довольно негромко, но спустя пару минут юноша всё же появился на крыше, аккуратно неся поднос с зелёной бутылкой и парой блестящих винных бокалов. Приподняв бровь, Виктория в недоумении наблюдала за развернувшейся сценой: Лоран решил напоить вампиршу вином? Когда Кловис приготовился откупорить пробку, мужчина остановил его мягким жестом: — Merci Clovis, on prend le relais, — со сдержанной улыбкой произнёс хозяин ресторана, и осторожно взял бутылку из рук. Юноша уважительно кивнул и молча скрылся из виду. Стоило Лорану слегка сдвинуть пробку, как всё вампирское естество Виктории моментально пришло в движение. Она резко отодвинулась на стуле, сверля глазами бутылку с тёмной жидкостью, которая, теперь уже очевидно, была слишком густой для простого вина. Ещё несколько секунд потребовалось ей для того, чтобы прийти в себя — это гораздо меньше, чем нужно бы было любому другому вампиру, поскольку за последние несколько лет вампирша достаточно хорошо приучила себя к «неживой» крови в пакетах, к тому же, она была не голодна — в городской больнице как раз на днях должны были не досчитаться пары-тройки мешков, хотя она не была уверена, что они вообще считают — при существовавшем там бардаке было удивительно, что ещё не вымер весь город. Всё это время Лоран внимательно наблюдал за ней, не упуская из виду ни одно движение и тщательно изучая её поведение. — Всё в порядке? — сдержанно поинтересовался мужчина, на лице которого отражалась обеспокоенность. — Ты говорила, что привыкла к донорской крови. — Да, три года назад было гораздо хуже, — она выпрямилась на стуле, приходя в себя. — Ты не сказал мне, что тоже придерживаешься «средиземноморской» диеты. — Я кормлюсь, но стараюсь делать это всё реже. Надеюсь, со временем убийства останутся в прошлом. Я только что вернулся и создал новую личность, поэтому планирую пробыть здесь как можно дольше. К тому же, довольно неприятно убивать земляков, они все чьи-то дальние родственники, — задумчиво рассуждал он, медленно разливая «вино» в бокалы. Виктория не могла оторвать глаз от плавно вытекающей из сосуда бордовой жидкости, словно Лоран был искусным гипнотизёром. Она с шумом сглотнула яд, заполнивший рот вместо слюны. Заметив это, вампир весело усмехнулся и быстро наполнил её бокал, не заставляя ждать. — За то, чтобы глупым мужчинам не доставались восхитительные женщины! — он поднял бокал в воздух, и лишь приложив колоссальное усилие Виктория не набросилась на содержимое в ту же секунду, как он оказался на её стороне стола. Чокнувшись бокалами, они оба отпили из них, глядя друг на друга. Почему-то это вдруг показалось Виктории чем-то глубоко интимным, и она поспешно опустила глаза, после чего одним длинным глотком осушила всё содержимое. Выпитая кровь не согревала каменную плоть и не растекалась по венам подобно горячему живительному нектару, как всегда бывало с «живым» её аналогом, но достаточно хорошо утоляла голод и придавала сил. Настроение заметно улучшилось, и вампирша откинулась на спинку плетёного стула, перебирая пальцами ножку пустого бокала. — И всё же… — задумчиво протянул Лоран, разглядывая её каким-то своим, ни на что ни похожим, особенным взглядом, которому Виктория пока не знала названия. — Приоткрой завесу тайны, ну очень уж интересно! — Шестнадцатый. — Год? — Век, Лоран. Лицо вампира вытянулось, а пухлые губы сложились в трубочку, выдавая забавную реакцию удивления. Всё же мужчина был просто до одури харизматичен и красив. Не выдержав, Виктория звонко рассмеялась, прикрыв рот ладонями. — Такого я точно не ожидал, — комично округлив глаза, покачал он головой. — Ну же, Лоран, ведь и ты не вчера родился. Отчего-то произносить его имя вслух ей особенно нравилось. — Нечасто встретишь… буквально… — было заметно, что он с трудом подбирал слова. — Ходячую историю человечества. Ещё и такую восхитительно красивую. Умную. Забавную. Интересную. Я сражён наповал, Мадемуазель Виктория! Готов стать твоим покорным рабом. Умоляю, пообещай, что когда-нибудь ты всё-всё мне расскажешь… В очередной раз смутившись, она перевела взгляд на город: река уже сияла всеми огнями города, а небо затянуло чернилами. Появлялись первые звёзды. Рядом с Лораном она чувствовала себя… Особенной? Да, пожалуй, особенной — подходящее слово. Всё в его манерах, словах, движениях, даже простом присутствии заставляло её поверить в то, что она ему действительно нравилась. Что все его намерения, какими бы они ни были — чисты и искренни, а слова правдивы. — Значит, ты Бутонна? — подняла глаза Виктория, пока Лоран обновлял содержимое бокалов. — Лоран Амори Бутонна, — кивнул он. — Разве у тебя не осталось здесь родственников? — нахмурилась она. — Не опасаешься, что кто-то может узнать не постаревшего ни на год пропавшего дядюшку Лорана? Он усмехнулся, покачав головой. — К несчастью, род Бутонна прервался моим обращением. Отец давно мёртв, а мать я не знал с рождения. Меня воспитала бабушка Лаванда, но и её не стало слишком давно, чтобы она успела что-либо заподозрить. — Больше никого? Дяди, тёти, братья, племянники? — продолжила интересоваться она. — Только я. Впервые с момента знакомства по лицу Лорана пробежала настоящая тень — что-то в её словах его смутило или расстроило. Но спустя секунду выражение сменилось, переключившись на уже ставшее привычным светлое и безоблачное. — А твоя? — Что? Родня? — приподняла она брови, отпивая из бокала, изо всех сил стараясь не испачкаться кровью. Спрашивать о родне вампира, скитающегося по свету вот уже пять столетий — решение странное… — Фамилия. — У меня её не было, — пожала Виктория плечами. — Я была беспризорницей с улицы, всё равно что рабыня — грязь под подошвой. Меня и по-имени-то никто не звал. Кроме неё. Кроме Анны. Теперь настала её очередь грустить о прошлом. Внезапно она поняла недавнюю темноту, промелькнувшую на его лице. — Хочешь уехать отсюда? — внезапно выпалил вампир, и Виктория подняла на него недоумённый взгляд. — Уехать? — Я знаю чудесное место, где не будет места для грусти, — мягко улыбнулся он, выдав самый нелепый каламбур в её жизни, и совершенно неожиданно, но очень легко и ненавязчиво протянул руку через весь стол, пока не коснулся её тонких пальцев. Контраст оттенков их кожи смотрелся великолепно — тёмный шоколад и сливочный пломбир. От ассоциации с человеческой пищей Виктория весело рассмеялась, совсем растеряв любую печаль, и резво поднялась из-за стола вслед за Лораном, потеряв зрительный контакт. Но руку не отпустила.  

***

На морской набережной города Агд царило ощутимое оживление. Курортный сезон был в самом разгаре, к тому же, выходной день вносил свои коррективы: местные жители тоже не желали отсиживаться дома и с удовольствием выходили на вечернюю прогулку. Виктория и Лоран медленно шли вдоль пирса, держась за руки. Лоран — вампир, которого она знала всего лишь день. Он мог быть связан с Вольтури, он мог быть знаком с Джеймсом. Он мог быть не связан ни с кем из них, и всё равно опасен. Лоран — мужчина, рядом с которым она с каждым часом всё реже вспоминала кошмары, преследовавшие её на протяжении всей жизни — в особенности тот самый единственный кошмар, благодаря которому она по определению не могла быть собой, но вопреки всему, кажется, впервые узнала, кто она вообще такая — какой «собой» она являлась. Виктория. Та, что любила рисовать акварелью, ухаживать за растениями, слушать записи симфонического оркестра на полную громкость; та, что любила прямые лучи горячего солнца, согревающие кожу, любила старые машины и дрянные фильмы девяностых, любила философские трактаты, книги о трагичной любви и запах лаванды и апельсина. Виктория — та, у которой не было детства. Та, у которой украли невинность и юность, та, что потеряла семью почти сразу, как только, казалось, смогла обрести её. Та, у которой забрали единственного человека, который когда-либо о ней заботился и по-настоящему любил — её родную сестру. Виктория — слишком наивная, простая и доверчивая для пятисотлетней, но лишь потому, что толком ещё не жила. Виктория — та, что отчаянно искала восхищения и поклонения, жаждала власти, но только лишь потому, что они заменяли ей любовь и заботу, которых у неё никогда не было. Та, что шла за Джеймсом сквозь огонь и воду, терпела его отношение и из последних сил старалась сохранить его безопасность — уводила от каждой погони, заметала любые следы. Всё лишь потому, что он давал ей иллюзию. Сказочную, волшебную иллюзию того, что она ему небезразлична — что однажды он полюбит её хотя бы в знак благодарности за всё то, что она для него сделала. Никто никогда не показывал к ней чувств открыто, и в какой-то момент она всерьёз стала верить, что настоящая любовь именно такая. Ей стали противны любые её проявления — от романтично-сопливых сцен в кино и слезливых песен до счастливых целующихся парочек, бредущих по улице. Джеймс презирал всё это, и она научилась тоже. Она действительно стала верить в то, что настоящая любовь никогда не звучит вслух, никогда не демонстрируется. Что она витает в воздухе едва ощутимой неведомой субстанцией, изредка мелькая в объятом страстью взгляде, прикосновении к обнажённой коже, в сплетении тел. Блестит в уголках лукавой ухмылки и в морщинках прищуренных рубиновых глаз. Верила, пока, наконец, не услышала слова — она ведь ждала их, не правда ли? Джеймс никогда не говорил о любви, но ни секунды не колебался, решив заявить о её отсутствии. Как оказалось, о чувствах всё-таки можно было говорить открыто. Такая вот злая ирония. Но именно сейчас, в тот момент, когда мужчина, что шёл рядом с ней, без страха и сомнения держал её за руку на глазах у толпы, не прячась, не скрываясь под масками, Виктория осознала, что всё может быть по-другому. Не обязательно с ними двумя — в конце концов, они только встретились. Но… Может. Может быть по-другому. Уличные музыканты, что устроили выступление прямо посреди набережной, собрали вокруг себя внушительную толпу, и это ожидаемо привлекло внимание Лорана. Кажется, Виктория уже начинала его понимать — возможно, потому, что он ничего не скрывал от неё — по крайней мере, так казалось. Он слегка пританцовывал под музыку и выглядел при этом совершенно счастливым. Несколько пар, молодые и пожилые, кружились в импровизированном танце, глядя друг на друга влюблёнными глазами. Было в этом что-то… — Любишь уличную музыку? — прищурившись, спросила Виктория, отвлекая внимание спутника. — Моя самая любимая! В ней столько жизни — ты только прислушайся! — восхищённо пропел Лоран в такт музыке, утягивая её за собой. — Живая как сами люди! Как всё вокруг! — Даже не думай! — возразила она, но лёгким движением, которому она, к своему стыду, совершенно не хотела сопротивляться, он вытянул её на край «танцпола». — И что такого страшного в танцах? — промурчал Лоран, обхватив партнёршу за талию. Они закружились под мелодию, мимо которой в любой другой день Виктория спокойно прошла бы мимо, до того банально-романтической она была — но именно сейчас она заметила в ней какую-то… нежность? Нет, скорее… Дело было в партнёре. В сегодняшнем дне. В окружающих. В этом городе. В погоде… Знакомые из какой-то совершенно другой реальности слова песни легко легли на мелодию, сопровождающую медленные покачивания, легко легли на обстоятельства сегодняшнего вечера:

The lady in red is dancing with me cheek to cheek There's nobody here, it's just you and me, It's where I wanna be But I hardly know this beauty by my side I'll never forget, the way you look tonight

Песня, классифицирующаяся новыми поколениями людей как «ретро», песня, которую она слышала великое множество раз, но никогда не придавала ей значения, сейчас заиграла совершенно новыми, незнакомыми ранее цветами и оттенками. Она словно бы звучала впервые — Виктория ещё никогда её не слышала. Не слушала. Завороженная и сбитая с толку, она сделала несколько кругов, покачиваясь и прижимаясь к вампиру: их контрастирующие по цвету пальцы переплелись, а тела находились так близко, что…   Джеймс театрально поклонился, и Виктория, улыбаясь, снова сделала реверанс, приняв безмолвное приглашение на танец. Они весело закружились под громкую живую музыку, вампир обхватил её талию, и она уже не могла оторваться от его прекрасного лица: он снова надел маску, но ослепительная улыбка и глубокий изучающий взгляд полностью завладели её вниманием. Все окружающие вмиг перестали существовать, Виктория ощущала лишь волны выпитой накануне крови, обжигающей вены, а каждое его прикосновение чувствовалось, как пожар. Она изнывала от жажды, но впервые от жажды совершенно иного рода. Ей до безумия хотелось, чтобы он был ближе. Она едва успела заметить, как тема в мелодии сменилась, знаменуя собой перемену в танце: очевидно, сейчас пары менялись партнёрами. Вампирша совершенно не видела, кто стал её новым партнёром — её взгляд всё ещё был прикован к мужчине, который, хитро улыбаясь, тоже смотрел на неё, прижимая к себе незнакомую девушку. Он подмигнул ей, что-то прошептав своей спутнице на ухо, наклонившись к тонкой девичьей шее, и Виктория позволила себе моргнуть лишь один раз. ...   — Лоран, я не… — Милая Виктория, только не говори, пожалуйста, что ты не танцуешь — иначе это было бы крайне странно, ведь ранее я никогда не страдал галлюцинациями, — тихо прошептал он ей на ухо, улыбаясь, и она ощутила тепло его дыхания на своей обнажённой шее. — А за сегодняшний день, благодаря тебе, я уже дважды бредил танцами и французским, если верить твоим словам. Его рука мягко сползла чуть ниже вдоль талии, по бедру, притягивая вампиршу ближе, а музыка, словно сопровождая этот момент, как сцену из фильма, достигла своей кульминации. Неожиданная близость сводила с ума и пьянила крепче любой человеческой крови, и она вздрогнула, казалось, совсем незаметно, но Лоран замечал всё — пока не понятно, было ли это его однозначным плюсом. — Тебе некомфортно? — мягко, но обеспокоенно спросил мужчина, вновь склонившись к её кудрям. — Хочешь уйти отсюда? Вопрос застал её врасплох. Ещё никто никогда не спрашивал её о подобном. Уйти… Некомфортно? Что это вообще значит? — Я… не знаю, я… — она сглотнула и оглянулась по сторонам, совершенно не понимая, что хочет сказать. — Тут… толпа… — Пойдём, — с пониманием кивнул Лоран, и именно так это и ощущалось. Словно он действительно понимал.  

***

Убраться от толпы, на самом деле, не так уж и сложно, когда у тебя есть катер. Разумеется, у Лорана, коренного, зажиточного жителя курортного города, «средиземноморского сердцееда», был катер. Судя по всему, к нему он и вёл Викторию изначально, пока не отвлёкся на любимые уличные забавы. Поэтому, когда они отплыли достаточно далеко от берега, настолько, что огни набережной скрылись за горизонтом, она совершенно не удивилась. Не испугалась. Не приготовилась бежать. — Молодой ресторатор и опытный мореплаватель, месье «Лавандовый уголок»? — усмехнулась Виктория, расправляя невидимые складки на красном шёлковом платье. — Знал, что тебе понравится, — улыбнулся в ответ Лоран, пристраиваясь рядом. — Откуда такое название? — Помимо очевидного? У семьи бабушки Бутонна когда-то была большая плантация, прямо как та, которую ты купила, — заговорил он, что-то выискивая взглядом в морской воде. — В результате большой засухи позапрошлого века они потеряли все свои владения, но бабушка сделала всё, чтобы сохранить маленький семейный бизнес. Ей удалось спасти многие растения, в том числе виноград, — Виктория улыбнулась ему, вспоминая причудливые заросли, оплетающие старое здание. — И лаванду. Она не любит пересадку, но здесь, на удивление, замечательно прижилась, с тех пор и растёт. Отсюда название — я придумал его уже позже, в честь бабули и её лаванды. Я решил во что бы то ни стало сохранить это местечко, благо, денежный вопрос редко стоит перед нам подобными, — подмигнул он. — Это достойно восхищения, — кивнула она. — То, как ты защищаешь семейное достояние. Хотела бы я знать хоть что-то о своём прошлом. О своей семье, — она поджала губы и устремила взгляд в небо. Когда она была маленькой, единственным её ночным развлечением было разглядывать бескрайнюю звёздную гладь. Тогда она ничего не знала о названиях звёзд, созвездиях, планетах, галактиках — но всегда представляла себе, что за этим стояло что-то большее, чем всё, что её окружало. Большее, чем она, и уж тем более большее, чем любой из толстых, отвратительных, прожорливых хозяев, что владели ей, словно вещью. В какой-то момент Лоран приблизился к ней — она не знала, в какой именно, но вот он — уже здесь и никуда не уходит. Близко до такой степени, что она чувствовала его прохладное дыхание на своих волосах. Она подняла глаза, нарвавшись на проницательный, восхитительный бордовый взгляд, наконец освободившийся от линз — не похожий ни на один из тех, что она видела раньше. — Ты никогда не говорила, что это за украшение, — тихо произнёс он, изучая пальцами крупную замысловатую подвеску на её шее, увенчанную большим драгоценным камнем. — Держу пари, у него есть история — сейчас такие не носят. — Мы знакомы всего день, Бутонна, — хитро предостерегла она его, перехватив кулон из его рук. На мгновение их пальцы соприкоснулись, и она быстро их отдёрнула. — Ты не спрашивал. — Я спрашиваю сейчас, — он настойчиво ловил её взгляд. — Это… — протянула она, терзаясь сомнениями. Она никогда не делилась с кем-либо столь сокровенным. — Мне подарила моя сестра, Анна. — Я думал, у тебя не было семьи. — Была, — вздохнула она. — Семья у меня была. Недолго. — Мне жаль, — искренне произнёс он. Лоран всё и всегда произносил искренне — это пугало. — Каждому из нас приходится переживать боль потери родных, ведь их век так недолог в сравнении с нашим. — Она не была человеком, — Виктория отвела взгляд в сторону. — На самом деле… — она помедлила. — Это она обратила меня. Буквально вытащила из грязи. Дождалась, когда я повзрослею, чтобы не нарушить закон о бессмертных младенцах. Она пропала на несколько лет, чтобы научиться справляться с жаждой, но потом, когда удостоверилась в своих силах не убить меня при обращении, вернулась и забрала меня. Она подарила мне этот кулон, — длинным ногтем вампирша разъединила две половинки, и локет послушно раскрылся. — Здесь её волосы. Локон её волос. У неё был такой же, с моими. Мы обменялись ими для того, чтобы вторая всегда могла найти первую по следу, даже если мы разлучимся так надолго, что забудем запах. Как выяснилось позже, это не работает, ведь с тех пор, как я её потеряла, я больше ни разу не нападала на её след. — Они такие же красные, — восхитился Лоран, разглядывая с неподдельным интересом. — Никогда не видел подобного цвета. — Да, такие же красные, — мечтательно улыбнулась Виктория. — Только у неё они были идеально блестящие и прямые, а мне достались кудрявые. — Как она погибла? — резко спросил вампир, но сразу смутился собственному напору. — Прости, если я… — Она просто не выжила. Не смогла уйти от погони, — она решила ограничиться этим, гадая, устроит ли собеседника подобное расплывчатое объяснение. Больше упоминать Вольтури, даже косвенно, она не имела никакого желания. — У меня тоже был брат, — внезапно выпалил вампир, отвернувшись в сторону воды. — Ты не рассказывал. — Мы знакомы всего день, Виктория, — улыбнулся он, подначивая. — Ты не спрашивала. — Как его звали? — спросила она, внезапно для самой себя перехватив его ладонь с множеством поблёскивающих колец на длинных пальцах. Он опустил глаза на их сплетённые руки, будучи удивлённым не меньше, чем она сама. Но, очевидно, не возражал. Касаться его было до безобразия просто. Так правильно… — Луи, — с печальной улыбкой произнёс он. — Мой близнец, Луи Бутонна. О боже. — Лоран… — Мы были так сильно похожи, — продолжал он, не обращая внимание на Викторию — словно находился сейчас совсем в другом месте. — Нас постоянно путали, даже наша бабуля, — усмехнулся он с таким надрывом, будто либо вот-вот захохочет, либо же разрыдается. — Полагаю, ты можешь предположить, что мы в шутку менялись местами, как и положено всем близнецам, — хмыкнул он. — Но Луи был настолько честным, настолько правильным… Он никогда бы не согласился на нечто подобное. Поэтому он стал военным. Я долго его отговаривал, но он просто ушёл, и… не вернулся. А меня ждал иной путь, как видишь. Иногда я всё же втайне мечтаю, чтобы он поменялся со мной местами, в первый и последний раз. — Мне жаль, — повторила за ним Виктория, не найдя другого ответа. — Наша беседа ходит по кругу, — загадочно улыбнулся Лоран, искусственно взбодрившись. Было хорошо видно, что он не хотел показывать своей слабости, но не стыдился — просто старался не падать духом. — Ты ведь хотел узнать меня, — пожала она плечами. — И я рад, — вновь медленно наклонился он к ней. — Что решил это сделать. Я не разочарован. Виктория перевела взгляд на его губы: красивые, полные, манящие. Она даже на мгновение дерзнула представить их вкус — наверняка такой же прекрасный, как и их запах. Слишком давно она не испытывала ничего подобного. Такой… тяги? Она целовала других мужчин и женщин, но никогда ещё не чувствовала, что это настолько правильно. За всю свою жизнь она знала лишь Джеймса. Хитрого, расчётливого, жестокого. Он владел ей, владел её телом, владел её прошлым, её настоящим, но, как оказалось, не будущим. Сейчас она как никогда была этому рада, и как никогда не могла поверить. Неужели она готова была изменить ему? Так, как он изменял ей? Она знала его — действительно знала. Но сейчас, после долгого дня с Лораном… Всего лишь одного дня… Она поняла, что ещё никогда не знала кого-то так близко. Так правильно. Ещё никто не знал её так — Джеймс никогда не спрашивал о её прошлом так, как Бутонна, он никогда не спрашивал о кулоне. Об Анне. О её человеческой жизни, о её страхе, сомнении. Ему было безразлично, он никогда не хотел узнать её глубоко, по-настоящему. Его губы коснулись её — не жадно, не пошло — так правильно. И она ответила, потому что чувствовала, что это было правильно. Они целовались, снова и снова, не переходя никаких границ, нежно и невесомо, их холодные губы грелись друг об друга, не согревая по-настоящему — но холод не чувствовался. Они были одинаковой, идеальной температуры. Так правильно. В какой-то момент они склонились над скамьёй, руки Лорана обвились вокруг её хрупкого, но сильного стана — он ласкал её, обнимал, держал в объятиях, бережно, заботливо, словно она была чем-то ценным. Она ещё никогда себя так не ощущала. Никто, никогда не заставлял её почувствовать себя такой… Значимой. Лоран мягко провёл ладонью по её шее — там, где теперь навечно растянулся рваный заросший шов, нисколько не поблекший со временем. Кожа вампира всегда срасталась заново и затягивалась, но никогда не прятала шрамы. Виктория резко дёрнулась, как от удара током. Неестественно выпрямилась, суетливо расправляя одежду, словно та была в чём-то перед ней виновата. — Я сделал… Что-то не так? — озадаченно нахмурился Лоран, выпрямившись на сидении вслед за ней. — Я… прости, я подумал, что… — Ничего подобного, — отрицательно замотала она головой. — Всё… Это всё я… Всё я. Всё он. — Тебе нужно время? — озвучил мужчина свою догадку. Непривычно, пронзительно проницательный, нежный Лоран Бутонна. — Кажется, да, — кивнула она. — Пожалуйста. — Никаких проблем, Мадемуазель Владычица Лавандового Поля, — фыркнул Лоран. — Я ждал целых семь часов, неужели не подожду ещё вечность? Он забросил руку ей за плечо с вопросительным взглядом, и она позволила ему. Так они сидели до тех пор, пока гул пятничных гуляний с пирса не стих, неохотно уступив размеренному бархатному шороху морских волн и предрассветной тишине. Время от времени были слышны хмельные и расслабленные голоса людей, покидающих бары и рестораны под рёв шин ночных такси. Какая-то молодая пара очень долго прощалась у уже закрывшегося кафе на набережной, лихорадочно шепча друг другу слова любви и сожалений о неизбежной разлуке между жаркими и отчаянными поцелуями. Некоторые слова с такого большого расстояния заглушались шелестом прибоя, но, судя по всему, девушке предстоял утренний перелёт через половину земного шара, и дальнейшая встреча возлюбленных в скором времени не представлялась возможной. Виктории вдруг стало до жути интересно, казалось, впервые: каково это, действительно быть человеком? Хрупким, слабым, глупым, неопытным, упрямым в своей твердолобости, выдумывающим какие-то высшие силы и смыслы и отчаянно за них цепляющимся? Что значит проживать дни, прекрасно зная, что они всё равно закончатся? Осознавая, что ты так и не успеешь познать мир, разобраться в смысле и причине своего существования? Хорошо понимая, что, даже если тебе повезёт стать одним на миллиард других людей, выдающимся творцом, учёным, благодетелем, ты всё равно не привнесёшь в этот мир ничего хоть сколько-нибудь значимого в масштабах целой Вселенной? Что значит сознательно выбрать проживать жизнь простую, ничем не выдающуюся, ходить на обычную, бессмысленную работу, полюбить одного человека и сделать его смыслом своего короткого и незначительного существования, после чего оба ваших тела сгниют в земле в вечном, неисчерпаемом, опустошительном забвении? Каково это — ощущать себя маленькой песчинкой, не значащей в бесконечном мире ровным счётом ничего, но всё же находить в себе силы засыпать, видеть сны, подниматься с постели и продолжать что-то делать, продолжать строить отношения с людьми, путешествовать, изучать и творить науки и искусство, протягивать руку помощи нуждающимся, сопереживать и сочувствовать, рушить и заново, раз за разом создавать и строить… Любить?.. Кажется, она ещё никогда не думала о людях так много, ещё никогда не рассуждала о них в подобном ключе. Не пыталась понять. Но, вопреки собственному желанию, кажется, всё её сознание стремилось навстречу этому пониманию. Она боялась, что однажды… — Здорово и странно осознавать, как мимолётные решения влияют на обстоятельства, — тихо произнёс Лоран, мягко поглаживая женщину по плечу, словно старался её согреть. Словно они были обычными мужчиной и женщиной, устроившими свидание на морской прогулке. В этот момент в её голове вновь возник мысленный образ: пара влюблённых, которым предстояло скорое неизбежное расставание. В районе рёбер кольнуло и что-то мимолётно защемило — чувство незнакомое и весьма неприятное. Что это? — М-м? — промычала Виктория, лениво разворачивая корпус так, чтобы видеть лицо собеседника. — Я бы не встретил тебя, если бы поступил иначе. — Что ты имеешь в виду? — уточнила она, желая распутать нить каждого его мимолётного размышления. — Пару лет назад я бывал в Италии, — пожал он плечами, и Виктория замерла в его руках. — Искал должность в рядах высшего вампирского общества… Нет… — Вольтури, — выдохнула она, истратив весь воздух, что задержала в лёгких минутами ранее. — Да, именно так они себя называют, — закивал Лоран, словно бы вёл разговор о чём-то совершенно обыденном. Неужели он не заметил ужаса в её глазах? Неужели это её расплата за вечные грехи — в момент наивысшей чувственной уязвимости раз за разом ощущать между рёбер нож? Она буквально почувствовала, как все её конечности похолодели — от кожи головы до самых пят. Словно её прямо сейчас можно было разбить как ледяную фигуру, и она просто разлетелась бы на мелкие кусочки. Кажется, что-то подобное произойдёт с минуты на минуту. Не дождавшись ответа, Лоран продолжил как ни в чём не бывало: — Они отказали мне, — без каких-либо эмоций произнёс он. — Сказали, что принимают в свои ряды лишь вампиров, оказавших им особенные услуги, либо обладающих какими-либо беспрецедентными особенностями — именно так они выразились… Я заметил, что они очень уж любят это слово — «особенный». Температура воздуха вокруг них вмиг словно упала на сотню градусов — хотя, даже если бы так случилось, она бы вряд ли заметила. Глубокий ненужный вдох. Она должна узнать всё, даже если это станет последним её знанием. — Им нужны те, кто обладает даром, — бесцветно прошелестела она. — Да, я тоже так подумал, — ответил он. — Ты была им представлена? Общалась с ними? При упоминании Вольтури в его тоне звучали неприятные, скользкие ноты восхищения, трепета, благоговения даже… Виктории впервые за сутки стал болезненно неприятен его голос. Он и правда не имел понятия? Он притворялся? Что, если он никак с ними не связан? Что, если у них ещё есть шанс… Ведь с Вольтури знакомы многие, это ведь не обязательно значит, что… Она в ловушке? Что ж, бежать уже некуда. И, чудилось ей, незачем. — Наслышана, — осторожно проговорила она, выпрямившись. — Они не слишком великодушны. — А ты хоть раз встречала того… — он внимательно следил за выражением её лица, и теперь она расценивала это как угрозу. Всё изменилось в считанные секунды. — У кого был дар? — Встречала, — шумно сглотнула Виктория, уставившись в горизонт. По воде гуляли рассеянные городские огни. Почему же её собственный дар не указывал на опасность? Почему молчал? Почему даже сейчас молчал? — Они предложили мне разыскать подобного, — посмотрел он ей в глаза с таким наивным и добродушным выражением, что она уже совершенно ничего не понимала. Это завуалированная угроза? Он выдаст её Вольтури за призрачную возможность облачиться в чёрно-красное? В чём подвох? — Обозначили, что я должен привести им кое-кого, и тогда, возможно, я буду удостоен аудиенции в высших кругах, с самой троицей. — Ты согласился? — еле слышно, всё так же безэмоционально выдавила она. — Я обещал им подумать, — ответил Лоран, всё ещё добиваясь её взгляда. Словно и правда не понимал, в чём только что признался. — Что же тебя останавливает? — почти всхлипнула Виктория, в очередной раз упрямо от него отворачиваясь. — Я не нашёл его, — пожал он плечами. — Десять лет поиска не увенчались успехом, и я вернулся в родные края. Я многих встречал за свою недолгую жизнь, но так и не обнаружил того, кто им нужен — так мне казалось. Вот оно. Он знал про её дар. Не могло быть иначе. Она пропала. Даже если она поняла всё неверно, даже если он не подразумевал именно её, даже если он планировал предложить ей сделку или вообще ничего, он всё равно был с ними связан — Вольтури уже о нём слышали. Рано или поздно он приведёт к ней Аро, даже если не хотел этого, или искренне не понимал последствий. — Я подумал, что… — Я надеюсь, ты найдёшь, что искал, Лоран Бутонна, — произнесла она с такой скорбью в голосе, от которой готово было разорваться её собственное молчаливое сердце. — Прости. Сейчас она почти почувствовала себя той женщиной, что улетала утренним рейсом — разница лишь в том, что Виктория не была влюблена в Лорана, пока ещё. Но теперь у неё не будет и шанса. Какой смысл лелеять своё бессмертие, когда у жалкой временной вспышки — жизни обычного человека — в сухом остатке было гораздо больше свободы? Когда у этой вспышки, в конце концов, в отличие от Виктории, действительно была эта жизнь? Когда у неё был выбор? Парализующий страх перед смертью вновь не оставил ей выбора. Раз за разом он побеждал, словно если она выживет именно сегодня, именно в эту секунду, у её жалкого существования уж точно появится смысл. Последние слова, сказанные Лорану, украл тихий всплеск — вампирша спрыгнула в воду прямо с катера. Она собиралась плыть так долго, сколько потребуется, чтобы успокоить своё в очередной раз разбившееся сердце. Так долго, сколько необходимо, чтобы её нельзя было вычислить по следу на ближайшей суше. Сейчас она была уверена, что именно благодаря этому однажды и появился миф о русалках. — Виктория! — вторила вампиру вибрация волн, уже слишком далёкая, чтобы она смогла хоть что-то ему ответить. Одно было ясно совершенно точно: даже здесь она не была в безопасности. Больше нет. Вся иллюзия долгожданного спокойствия, тихой гавани дома, отсутствия страха — всё взорвалось и осыпалось беспорядочными тучами пепла и ярких искр прямо перед её глазами. Отчаянное решение маячило перед носом, замылив взор — быть может, то были слёзы — если бы только вампирша могла плакать. Нужно уходить. Нужно двигаться. Нужно лишь выжить, а там, возможно… Возможно, однажды она узнает, зачем ей вообще такая жизнь. Она бежала столько, сколько вообще себя помнила. И продолжит бежать.