Setsuzoku

      Чуть ли не с щёткой в зубах, Хиёри выскочила в коридор, натягивая пижамные штаны. На выходе из общежития её встретил Мегуми, ещё более хмурый, чем когда-либо. — Отогири… — Томоя, — кивнул Мегуми, — его казнили в декабре 2017 года, — процедил он, сжимая кулаки до проступивших вен.       Хиёри пошатнулась и опёрлась на деревянную колонну. Не моргая, не дыша, она смотрела в одну точку. — Казнили, как Итадори… Или по-настоящему? — с надеждой прозвучал вопрос. — Не всякий мёртвый шаман будет заявлять о себе, если вдруг окажется жив. — Годжо-сенсей сейчас на задании, — Мегуми с раздражением посмотрел в экран телефона, — я сказал про Отогири, так что вернётся скоро.       Они всё это время искали того, кто фактически мёртв. Это не сон, не плод воображения, это он — Отогири Томоя. Тот, в чьих руках оказались их жизни. Хиёри переодевалась в форму, приводила себя в порядок, а у самой пальцы тряслись, не слушались. Мегуми сказал, что Отогири соврал. Неизвестно, уничтожили ли его тело после казни, как полагается. Все ставки на то, что Годжо обо всём знает и уверен в своих действиях.       В пустом классе Мегуми сидел у окна за партой, сложив руки в замок у лица. Хиёри беспокойно кусала губы, откинувшись на спинку стула. Время тянулось невыносимо долго, цифры на часах мучительно сменяли друг друга. Раз посмотрел — ноль одна минута. Второй раз посмотрел — ноль одна минута. Годжо по своему обыкновению опаздывал ко времени, которое сам же назначил им. И к его появлению напряжение, витающее в воздухе, стало осязаемым. — Отогири Томоя, — протянул его имя учитель, вставая у доски. — Лет тридцать назад он учился на одном курсе с Генкоку и директором Ягой, — рассказывал Годжо, опираясь локтями на высокий стол. — Его техника — соединение, — он переплёл согнутые пальцы, — обычно действует мгновенно. — Его точно казнили? — Мегуми поднял взгляд на наставника. — Я своими руками уничтожил его тело двадцать восьмого декабря прошлого года, — повеселевшим голосом сообщил Годжо. — Вам бы никак не помогла информация о том, что он мёртв. Я искал его возможных сообщников, но Мастера проклятий слишком боятся меня, чтобы как-то сотрудничать. — Так он заклинатель? — пробурчала Хиёри и помрачнела, ложась на парту. — По меньшей мере шесть детей умерло прежде, чем он взял вас для эксперимента, — спокойно уведомил Годжо, оттолкнулся от стола и выпрямился. — Видимо, у него очень долго не получалось связать боль. И из-за того, что его техника работала сразу, люди умирали. Видимо, ему самому пришлось заключить клятву, скорее всего отдать часть души. — Часть души? — недоверчиво переспросил Мегуми. — Разве это возможно? — Я годами не мог казнить его, — Годжо стукнул указательным пальцем, — он заметно ослаб к инциденту, почувствовал, что скоро умрёт, поэтому почти не сопротивлялся. Такой сильный заклинатель не мог просто так взять и угаснуть.       Дверь вновь раскрылась, в кабинете показался директор. Он грузными шагами прошёл к Годжо, вытесняя того с места учителя. Хиёри не надеялась, что Яга как-то облегчит ситуацию. — Накануне начальство потребовало выдать колбы с результатом его эксперимента, — Масамичи потёр бороду двумя пальцами. — Вы не должны были знать об этом, но мы имеем то, что однажды весь клан Отогири уничтожили по приказу министерства. Одного Томою оставили и отдали техникуму под опеку, — говорил директор с неизменным выражением лица. — Он рос обычным парнем, даже добрым, помогал людям. Моя ошибка, что меня не было рядом в момент, когда он узнал правду. — За что изгнали клан Отогири? — спросил Мегуми. — Их всегда считали одержимыми, говорили, что техника Сецузоку сводит с ума владельцев, — рассказал Годжо и описал пальцем круг у виска. — Все, кто наследовал её, рано или поздно опускались до подобных экспериментов над людьми. — Отец Томои для этого устроился в администрацию целого округа, а потом выжег дотла деревню вместе с людьми, когда из Верхушки пришли с проверкой, — добавил директор Яга. — Обрёк на вымирание и себя, и клан. — И что нам делать теперь? — Хиёри обречённо взглянула на них. — Ждать следующего шага сверху, — вздохнул Масамичи. — И надеяться, что это не приведёт к трагедии, — бледно усмехнулся Годжо.       Многообещающе. Хиёри сидела в комнате, листала бумаги, с которыми наконец позволили ознакомиться. Отогири приговорили к казни ещё тридцать лет назад, когда он учился в техникуме. Однокурсник Генкоку. Этого стоило ожидать. Вечером присоединился Мегуми, когда смирился с тем, что ничего полезного от Годжо не добиться. Их дальнейшая судьба зависит от решения взрослых. Снова. Мегуми посмотрел на доску, где в середине теперь висела фотография, а на ней Отогири скалит зубы, усмехаясь, на фоне сдерживающих печатей.       Послужной список у него был велик. Удивительно, что при всём этом Отогири Томоя прожил так долго.       Государственная измена. Подробно не описывается, что Отогири сделал, но с этой статьи всё началось. Ему было всего восемнадцать, когда вынесли смертный приговор. Хиёри предполагала, это случилось, когда Томоя узнал, что министерство казнило весь его клан, всю его семью, и сделало сиротой.       Кража и незаконное хранение проклятого оружия. Едва ли не самая безобидная статья среди остальных, при условии, что проклятые предметы Особого ранга несли не меньшую опасность, чем его собственная сила.       Изготовление и продажа наркотиков. Хиёри даже хмыкнула от отчаяния. С его техникой было проще простого промышлять незаконным бизнесом. Всё мире состоит из соединения тех или иных частиц. Насколько безгранична техника Отогири?       Эксперименты над людьми, а следом серийные убийства. Среди найденных и подтверждённых жертв были все: шаманы, не-маги, дети, женщины, мужчины. Около тридцати человек за всё время, но Мегуми подозревал, что это лишь те, чьи тела удалось найти. Все эксперименты были незаконными и неминуемо вели к гибели людей, некоторые из которых даже не давали согласия.       Участие в преступном сговоре и терроризм. Его участие в декабрьском инциденте, присоединение к группе заклинателей. По данным проверки Отогири в тот день никого не убил, но серьёзно ранил трёх магов второго уровня, в том числе Генкоку. Хиёри могла лишь гадать, что произошло между ними. — Есть что-то, чего он не делал? — Хиёри хмурилась, читая статьи Отогири, которые по большей части относились к злоупотреблению магией. — По крайней мере здесь нет… изнасилования. — Полагаю, это входит в эксперименты над людьми, — вздохнул Мегуми, принимая тот факт, что реальность куда страшнее того, что написано в официальных документах.       За сухим текстом приговора лежали жизни, которые оборвал Отогири. Косвенно через наркотики и напрямую своими руками. И этот психопат проклял их, пришёл к ним во сне, сказал, что скучал по ним. Хиёри передёрнуло от одной мысли, насколько безумен Отогири Томоя. Министерство боялось его и тогда, и сейчас. А теперь боится их за причастность к нему. — Случилось ли всё это, если бы его клан был жив? — вдруг обронила Хиёри, то были мысли вслух. — Им было проще убить Отогири, чем контролировать, — спокойно изрёк Мегуми и сгорбился, соединив пальцы рук. — Их жизни в обмен на сотни жизней обычных граждан. — Да, — Хиёри согласилась и хмуро кивнула. — Но… его техника соединение. Звучит не так опасно. — Он сказал, что всю жизнь изучал свою силу, так что, думаю, он слишком преуспел в этом, — Мегуми устало потёр переносицу и опустил руки между бёдер. — Он что-то задумал, а Верхушка до сих пор опасается его. — А мы ничего не можем сделать, — с горечью добавила Хиёри и положила ладонь на грудь, где с самого утра было неспокойно. — Не хочу умирать, — прошептала она.       Мегуми вздрогнул и посмотрел на неё. Его рука легла на плечо, сжала. Насколько велика угроза, когда Отогири виновен по стольким статьям? Годжо не мог поймать его несколько лет. — Всё будет нормально, — обнадёжил Мегуми, — мы изгнали Особой уровень, — напомнил он. — Если ему удалось выжить, то есть шанс снять… клятву или его технику, — Хиёри ободрилась и чуть улыбнулась. — Так и не поняла, как он это сделал. — Вероятно, его техника и есть связывающая клятва, потому что его проклятая энергия не оставила следов, — предположил Мегуми и опустил руку, проводя пальцами по спине Хиёри. — Только он знает, как всё вернуть.       Весь следующий день прошёл, как в тумане. Виной тому пасмурное небо или недомогание в теле, но комната казалась серой, жёлтая гирлянда светила тускло, красная линия на доске раздражала. Хиёри стояла посреди раскиданных на полу бумаг с фотографиями и информацией об Отогири. Мегуми зашёл её проведать к вечеру и глазами обвёл беспорядок. — Почему именно мы, Мегуми-кун? — тихо спросила Хиёри. — То есть… я знаю, почему, но… никто ведь не заслуживает этого.       «Почему именно я?» — звучит этот вопрос снова и снова. И Мегуми прекрасно знал: это спрашивают люди, которые ничего не могут сделать с несправедливостью. Ответ прост — так сложились обстоятельства. Им не важно, сколько добрых дел ты сделал за жизнь. Пусть ты хоть тысячу раз хороший, воплощение самого Будды в мире, но проблема одна — в мире людском. Задавался ли Отогири тем же вопросом, когда узнал, что жил под опекой тех, кто убил его семью из-за страха и неимения других вариантов?       Когда для человека не существует справедливости, для него не существует рамок. Так жили, так живут и так будут жить. Закрывая глаза на произвол. Пока этот произвол не коснётся их самих. — Никто, — мог лишь ответить Мегуми. — Всё будет нормально. — А остальные его жертвы? — Хиёри поджала губы. Всё внутри перемешалось в один густой комок из чувств. Чьих именно? Больше не ясно. — Он ведь стольких убил, а сейчас… Вряд ли он понесёт наказание соразмерное тому, что сделал. — Я понимаю, — кивнул Мегуми и опустился на корточки, поднимая бумаги. — Понимаю, — шёпотом повторил он. — В таком мире мы живём. Либо миришься, либо не можешь жить. — Не могу я смириться! — горько воскликнула Хиёри. — Я тоже, — со вздохом Мегуми поднялся и убрал листы на стол. — Останешься? — тише спросила она. — Ненадолго.       Он остался бы и на всю ночь. Отогири появлялся и исчезал, как призрак былых лет и последствие приказа сверху, которое пытались скрыть. Мегуми сидел на кровати, не поднимал голову и тогда, когда Хиёри встала между его ног и положила руки на плечи, всегда напряжённые и потому уставшие. Он притянул её ближе, уткнулся лбом где-то под грудью, закрывая глаза. Ласковые пальцы водили у самых корней, перебирали пряди. Услышав тихий всхлип, Мегуми медленно поднял голову. Хиёри смотрела растерянно на ладонь, куда упала слеза.       Сердце мучила тревога, боль стала привычной, достигла пика, как им казалось до того, как Идзити сообщил о совместном задании. Недолго Верхушка оставалась в стороне. Мегуми стоял у машины, смотрел на безоблачное утреннее небо. В кустах шевелились насекомые, паук плёл паутину между веток. Природа жила, а внутри Хиёри всё саднило, точно кто-то рьяно царапал незажившие корочки. Всё же удивительный гобелен плела судьба, используя нити людских душ. Каким будет узор, когда плетение кончится? — Дождём пахнет, — подойдя к автомобилю, сказала Хиёри и втянула запах ещё зелёной осени. — Ближайшие пару дней дождя не будет, — заметил Мегуми, а сам напрягся. Предчувствие Хиёри не подводило. И это страшно.       Хиёри пожала плечами, натянула улыбку и обошла машину. Идзити ждал их внутри. Двигатель завёлся, они тронулись на задание. Помощник вёл себя беспокойнее обычного: то неловко телефон уронит на красном сигнале светофора, то затормозит резко, то его голос дрогнет. Задание оценили на первый уровень, эвакуировали целых девять жилых кварталов. Хиёри и Мегуми все подозрения держали при себе хотя бы потому, что Идзити выполнял свою работу и зла им не желал. Никто не желал, да? Хиёри несколько секунд смотрела на диалог с Генкоку. Она так и не поговорила с ней насчёт Отогири. А что теперь выяснять? Бывшие одноклассники оказали друг другу услугу.       Хиёри всё же отправила Генкоку сообщение, где вкратце объяснила ситуацию. А та крайне невесёлая. — Проклятие бушует где-то в центре, — инструктировал Идзити, показывая им карту кварталов на телефоне, — дальше проехать я не смогу. — И не нужно, спасибо, — вежливо кивнул Мегуми и повернулся к переулку, готовясь встретиться лицом к лицу к тем, что их ждёт. — А завеса… — Хиёри рассеяно прервалась и подняла голову. Ночь опустилась на часть города, выделенную под поле битвы с проклятием.       Теперь они предоставлены только самим себе и могут рассчитывать на свои силы. Раньше Хиёри не ощущала такого. Рвалась в бой, потому что люди были в опасности, их нужно было срочно спасти. А теперь осознала, что нет ничего кроме магов и проклятий, которых нужно изгнать любым возможным и невозможным способом. Никто не придёт и не поможет тому, кто должен сам прийти и помочь. Кто спасает спасателя? Хиёри размяла плечо и улыбнулась. — Разделаемся с этим и в раменную? — предложила она, стараясь хоть немного разрядить гнетущую обстановку. — Пожалуй, — хмыкнув, согласился Мегуми.       Они вошли в переулок. Дома пустые, безжизненные, вокруг ни единой души. Аура проклятия сгущалась, атмосфера накалялась, воздух трещал, пропитавшись страхом. Колючий ветер продул насквозь. Хиёри зажмурилась от пыли, но сердце пропустило удар. Она резко распахнула глаза. Перед ней обувные шкафчики в школе, в их средней школе. За окнами ночь, красная луна ярко светит, на круглых настенных часах стрелки стоят — час lдвадцать, с лестницы льётся сизый туман. Хиёри насторожилась, двинулась дальше, свернула в коридор первого этажа.       В алом сумраке чёрные безликие фигуры слонялись, качались, отдалённо напоминали людей. Их ноги растворялись у пола, становились совсем прозрачными. Хиёри дёрнулась, когда фигуры открыли глаза — белые огни, и подняла два пальца. Кровавые иглы выстрелили, прошли мимо призраков. Хиёри нахмурилась, но пошла дальше, а они расступались, открывая ей путь. В тишине эхом проносился топот сапог.       И вдруг призраки встали стеной, Хиёри затормозила, огляделась. Они её окружили, выход один — дверь кабинета. Хиёри раздвинула её, шепотки и смешки пронеслись по классу. У парты, где она когда-то сидела, стояла размытая фигура Цумики, ругалась: «Это перебор!» — и вытирала стол тряпкой. Хиёри сделала шаг, призраки испарились, всё стихло. Она подошла к некогда своей парте и сжала губы. Грязные надписи маркером, недвусмысленные рисунки. Сердце сковали тиски; нет, то были когти, острые и безжалостные. — Шлюха, — пронеслось возле уха.       Голос девичий, звонкий. Издевался. Хиёри обернулась, подорвалась к двери, раздвинула. А за ней кабинет техникума, доска с химическими элементами. И Мегуми. Целует Кугисаки, сидящую на парте, стоит между её ног. Она обнимает его за шею, льнёт к нему, а он её губы кусает. Жар ревности, тупой злобы, разгорелся в груди. Хиёри задышала чаще, глаза обожгли слёзы. Больно. Боль проедала душу насквозь. — Любишь Кодзуки? — игриво спросила Кугисаки возле его губ. — Тебя, — прошептал Мегуми, склоняясь к её шее. — Нет! — выкрикнула Хиёри и выбежала из кабинета.       И она снова в своём старом классе, призраки сидят за партами, а в окне большая луна, кровью налитая. Хиёри повернула голову к доске. А там стоял мужчина, высокий, черноволосый. Тот, что был у провидицы. В руках он держал паучью лилию, смотрел на Хиёри с властной улыбкой. Из его глаз побежали чёрные слёзы. Кровь, возможно. Проклятие, это его владения. Нужно избавиться от проклятия, чтобы всё прекратилось. Где его найти? Мегуми уже бы догадался. Где он? Хиёри ударила кулаком по столу и вылетела из класса.       В коридоре из пола росли белые лилии, качались от ног Хиёри, которая шла вперёд, но резко замерла в оцепенении. Там, в конце, стояла женщина с чёрными длинными волосами. Кожа белая-белая, глаза прикрыты мягко, смотрят заботливо. Мучительно сердце билось, в ушах пульсировало, ядовитый ком подступил к горлу, обжог желчью. Хиёри даже не пошевелилась, точно цепями сковали, невидимыми. — Мама… — прошептала она.       И боль пронзила всё тело, стала роднее плоти и крови, потекла по венам, впиталась в каждую клеточку тела. Хиёри безвольно рухнула на колени, опустив голову. Огонёк погас где-то в груди. Стало невыносимо. Нестерпимо больно, как на миллиарды осколков рассыпалась она — её душа. Связанная с его душой. Это не только её боль.       Боль Мегуми, которого оставила семья и своя, и приёмная, которого сделали магом, едва не продали дважды. Он терял всё: и напарников, и шикигами, и сестру — Цумики, какую поздно начал ценить. Боялся, что однажды потеряет Цумики навсегда. И боялся, что когда-то не сможет больше увидеть Хиёри. Жизнь ломала, смерть ломала, люди ломали. Строил снова и снова на останках прошлого будущее, а то разваливалось.       Аура потяжелела. Воздух отравлен страхом. Словно ледяной водой окатили. Хиёри дрогнула, подняла голову. Химера Мегуми рассеялась, а сам он сидел, свесив руки между ног. Она подорвалась бы к нему, но тело не слушалось, двигаться не хотело. Сбоку проплыло что-то. Хиёри дёрнулась. Они в пустоши, из земли торчат деревянные кресты, на фоне большой луны, сгорбившись, стоит проклятие. Сил нет, глаза закрываются.       Хиёри повалилась на сухую траву, глядя на духа. Тонкое существо дрожало, размахивало шестью конечностями. Боль как электрический разряд пронеслась в теле, и все чувства смолкли. Сквозь ресницы Хиёри видела, как из ничего появляется рука, а затем голое тело, юношеское, молодое. Незнакомец встал на ноги крепче, выпрямился, позвонки с хрустом встали на место, выстроились в один ряд. Мегуми исподлобья наблюдал за ним, ладони не поднимались. Проклятой энергии не осталось, хотя он смог призвать одну химеру, и та развеялась. — И это они отправили против меня? — прозвучал юный голос парня, который тут же оказался рядом с проклятием, приставил ладонь. Духа разорвало на кусочки. — Как скучно…       Кроваво-красная ночь расползлась, вернулся безоблачный и яркий день. Хиёри и Мегуми прищурились, когда по глазам резануло солнце. Раздался крик чей-то. Обнажённый юноша перехватил бежащего мужчину за лоб. — Откуда здесь человек? — Хиёри нашла силы возникнуть, как голова мужчины взорвалась, мозги вылетели наружу, остались пятном на деревянном заборе жилого дома. — Ч… Что? — Хиёри прогуливала химию? — парень усмехнулся.       Отогири.       Отогири Томоя.       Из-под его копны бледно-голубых волос одной длины выглянул серый глаз. Чёлка свисала до нижних ресниц, закрывая почти половину лица. Он больше не тот шаман, приходивший к ним во сне. На вид ему не больше восемнадцать. Совсем молодой. — Ртуть, водород, азот, кислород, — перечислила Хиёри и опустила взгляд.       Отогири беззаботно вытряхнул труп из одежды, вальяжно оделся, положил руку на плечо, размял; сустав щёлкнул. — Гремучая ртуть, — кивнул Отогири, стоя спиной к ним. — Сто баллов, Хиёри, — его голос прорезала ухмылка, — в человеке так много элементов, нужно всего лишь соединить их и получится ба-бах, — он рукоплескал, точно наслаждаясь моментом. — Каждый человек может стать бомбой, замечательно, не правда ли? — Отогири бросил на них короткий взгляд через плечо. — Не утруждайся, Мегуми. Можете отдыхать.       Его шёпот прозвучал в отголосках сознания. Мегуми лежал на асфальте и наблюдал, как Хиёри закрывает глаза. Страха больше нет, на смерть человека плевать. Отогири вернулся. Как же всё равно. Хочется спать. Родиться бы в следующей жизни счастливым человеком, если такие бывают.       Отогири лениво смерил лежащих без сознания Мегуми и Хиёри. Как чист и свеж воздух, как ласково солнце. До чего прекрасен мир, когда к жизни вернулся серийный убийца и безумный учёный. Отогири раскинул руки, вдохнул поглубже, наполняя лёгкие запахом улицы, и покружил, поднимая голову к лазурному небу. Он щёлкал пальцами и шёл вперёд, пританцовывая и подпрыгивая. Помощники должны были вывести всех людей отсюда. Как заботливо. Жаль, поторопились и позволили разгуливать Отогири по не таким уж безлюдным улицам любимого города. — Эй, все вместе! — напевал он, качая головой, и цепко оглядывался по сторонам в поисках веселья. — Руки к небу! И летаем… Крылья мне бы! — Отогири ухмыльнулся и запрыгнул на крышу частного дома, роняя куски черепицы. — Забывая о боли и разлуке, — он краем глаза заметил приближающуюся угрозу в небе, покружил и вежливо поклонился, откинув руку. — Вместе в завтра, и… — Давно не виделись, Отогири, — непринуждённым голосом поприветствовал Годжо, зависая в воздухе, и потянул повязку наверх, обнажая сверкающие глаза. — Выше руки! — надрывно выкрикнул Отогири, выпрямился и протянул ладонь, вознося голову. — Потанцуй со мной, Сатору. — Тебя приговорили к смертной казни, — будто невзначай сказал Годжо, с концом снимая маску. Белые волосы упали на лоб. — Опять, — он чуть усмехнулся и поднял руку, но не спешил скрещивать два пальца. — Что-нибудь скажешь напоследок, Отогири? — Блять, — выпалил Отогири и посмотрел на него сквозь чёлку. — Я Томоя! — с ярой злостью заорал он, срывая горло. — Как насчёт быстрого и счастливого конца, Томоя? — ехидно предложил Годжо, играя по его правилам. — Или растянем удовольствие? — он выпрямил указательный палец. Над ним сгущалась красная энергия.       Томоя рассмеялся скрипуче и дико, успел выставить ладони. Шар пустоты стремительно полетел на него. Вспыхнула проклятая энергия. Ветер пронёсся в голубых волосах, за спиной Томои послышался грохот, дом, нет, земля затряслась. Томоя мельком оглянулся. Позади разрушено домов пять, в воздухе пыль. — С самого детства я знал, что не похож на других, — Томоя криво улыбнулся и тряхнул ладонью, сжал кулак. — Я знал, что моё существование особенно, — он побежал вперёд, перепрыгивая с крыши на крыши. — Ты такой же, Сатору?! — выкрикнул Томоя и рукой снова остановил «красный».       За спиной Томои прогремел ещё один взрыв. Земля содрогалась, на кусках разрушенных стен лежала черепица среди облаков пыли и песка. — Счастливый конец? — вдруг переспросил Томоя и выпрямился, на его лицо легло детское удивление. — Счастливый конец?! — рявкнул он, прижимая рёбра ладоней к груди. — Разве нас ждёт счастливый конец в этом проклятом мире?! — Я с радостью выслушаю все твои душевные травмы, Томоя, — Сатору растянулся в улыбке, не сводя с него небесно-голубых глаз. — Что ранило тебя сильнее всего?       Томоя нарисовал пальцем круг в воздухе, сжал частицы и щелчком отправил в полёт. В небе хлопнуло, голос Сатору зазвучал возле уха: — Неразделённая любовь? Одиночество? Смерть родителей, которых ты даже не знал? — насмешливо перечислил он и резко взмыл в воздух на безопасное расстояние, не давая Томое коснуться его. — Ирония, да? — Томоя защёлкал пальцами, покачиваясь. В небе слышались залпы воздуха, не способные задеть Сатору. — Я могу соединить всё на свете, а был один. Я даже боялся, что влюблюсь настолько, что свяжу сердце другого человека со своим! — он переставлял ноги, танцуя, и вдруг остановился, дважды хлопнул и оказался в воздухе за спиной Сатору. — Дай же мне воспользоваться твоими прекрасными глазами! — О каких ещё фетишах расскажешь? — усмехнулся Сатору сбоку. — Сегодня твой последний день, можешь поведать мне обо всём.       Томоя рухнул на крышу босыми ногами, резко поднял голову и повёл плечами. Фиолетовый шар — двойная бесконечность — мчался на него, поглощая всё вокруг и даже воздух. Томоя выставил ладони. Секунда. Свет техники погас, капли крови упали на черепицу. Стёртая кожа рук тут же затянулась. Сатору встретил его дикий и блаженный взгляд, полный экстаза и любви. Томоя хищно улыбнулся, обнажая зубы. — Спроси сам, — тихо сказал он, — я не самовлюблён, — Томоя облизал пересохшие губы, руки безвольно опустились. — Интересно, как я это делаю? — У каждого действия есть противодействие, — со скукой отозвался Сатору и равнодушно качнул головой. — Как успеваешь? — Инстинкты, — Томоя пожал плечами и устало выпрямился, спина хрустнула. — Возродился и понял, что Сецузоку говорит мне, что делать. Пока я был мёртв, она жила вместо меня. И она хочет жить больше, чем я, — он развёл руками. — Ты и голоса в голове слышишь? — с игривым сочувствием спросил Сатору и положил голову на ладонь, продолжая левитировать. — Они сейчас здесь, с нами? — он огляделся.       Кто-то прыгнул на крышу сзади. Томоя плавно развернулся и радостно похлопал в ладоши. Генкоку стояла напротив него, сжимая рукоять наганаты. Шрам на её щеке блестел на солнце. Карие глаза прожигали Томою кипучим гневом. — Эй, все вместе! — громко и хрипло прокричал Томоя, а затем сделал реверанс и протянул руку Генкоку. — Приглашаю на танец. — Сатору, будь добр, сгинь, — прошипела Генкоку, когда тот воспарил за спиной Томои. — Верни детей в техникум. — Не умрите до моего прихода, — серьёзно бросил Сатору и исчез. — Привет, Гоку-чан, — тонким юношеским голосом поздоровался Томоя, покрутился и легко прогнулся в спине. Лезвие наганаты просвистело над его носом. — Тёплый приём, — задорно ухмыльнулся он. — А я скучал. — Что ты устроил, Томоя?! — ругалась Генкоку, точно отчитывала непослушного ребёнка. — Ты вместе с частью души оставил только часть мозга? Нашёл мне преемницу, чтобы убить её? — причитала она, а Томоя отходил назад под её давлением. — Редкостный же ты подонок. — Ты такая грубиянка, — обиженно протянул он и вытер с глаза воображаемую слезу. — А мы ведь были лучшими друзьями, почти поженились, — Томоя театрально хныкнул и обнял себя за плечи. — Даже близко не было такого, — холодно процедила Генкоку и замахнулась оружием.       Увернувшись головой, Томоя недовольно выдохнул и растерянно почесал затылок. Генкоку бросилась к нему. Лезвие засверкало, черепица покатилась вниз. Томоя замычал от скуки, легко уклонился от последней атаки и отпрыгнул назад, проскользил по асфальту, стирая ноги. Генкоку встала в нескольких метрах от него. — Потому что ведьма Генкоку, обращающая вспять всё и вся, не могла ничего поделать с ускользающей молодостью и моей магией? — сочувственно выдал Томоя и положил руку на сердце. — Ты так возненавидела меня, когда не смогла разъединить обратно тех двух сирот. Но тогда я допустил ошибку, — он задумчиво взялся за подбородок. — Кто же знал, что вместе с болью соединятся тела, и они станут сиамскими близнецами, умирающими у тебя на глазах? — его взгляд маниакально блеснул под чёлкой. — Это не меняет того, что я помогла тебе и дала детям встретиться, — выпрямившись, Генкоку направила на него оружие. — А ты отплатил мне тем, что убиваешь мою дочь. — Технически они живы, — оскорблённо простонал Томоя, топнув ногой, — жаль, конечно, что их нынешнее существование нельзя назвать «жизнью», — он нахально усмехнулся и развязно, безо всяких усилий, перехватил лезвие двумя пальцами у лица. — Тебе нужно всего лишь раз задеть меня этим, потом я буду залечивать рану, а ты открывать её вновь и вновь? Помилуй, Генкоку, ты попусту тратишь свою технику, — Томоя отскочил назад. — Мы могли делать великие вещи, писать историю собственными руками, возвращать людей к жизни, а ты стала заурядным магом на побегушках министерства, — цыкнул он с презрением.       Генкоку прокрутила оружие, с громким стуком поставила его на асфальт. Сражение лишено смысла, Отогири никого не воспринимает всерьёз, но больше его упускать нельзя. Птицы беспокойно взметнулись в небе. — Ты хотел признания не меньше меня, — с хладнокровным спокойствием сказала Генкоку, — хотел, чтобы министерство осознало, какую совершило ошибку, когда отдало приказ уничтожить твою семью. Но ты лишь доказал, что техника Отогири не должна существовать. — Хер бы с ними, знаешь, — выдохнул Томоя, — пришла пора создать мир, который я хочу. — Землетрясение началось? — спросила незнакомая девушка. — Люди? — послышался чей-то мужской голос. — Помогите!       Генкоку только обернулась, увидела молодую пару, которая держалась за руки и тряслась от страха, и услышала над ухом мерзкий смешок. Томоя ногой выбил наганату, перехватил запястье, раскружил Генкоку в танце, посмотрел в её карие глаза, а в них вспыхнули осознание и ужас — его ладонь взялась за её лоб. — Расширение территории, — зазвучал голос Томои, — Бездонный омут.       Пустота, в какую не проходит свет, объяла их, перед глазами предстала ослепительная тьма. Всего несколько секунд. Свет вернулся. Генкоку отшатнулась. Там, где ещё мгновение назад были люди, теперь никого. Они исчезли. А смех сбоку становился всё громче и безумнее. — Как прекрасно жить! — выкрикнул Томоя не своим голосом и, качаясь, взялся за голову. — Как же я обожаю людей! — он коснулся пальцами лба, откинул чёлку и встретился глазами с Генкоку, которые искрились ненавистью. — Больной ублюдок, — выплюнула она, сжимая кулаки в перчатках. — Ты должна быть мне благодарна, — безвинно заметил Томоя тонким голосом, — я могу использовать весь потенциал твоего Омута. — Спасибо, что потянули время, — Сатору показался над ними. — Мегуми и Хиёри в безопасности, с остальным я разберусь.       Пребывая в тумане бессвязных мыслей, Томоя не сразу повернулся к Сатору, который стоял в нескольких метрах от него. Вдоль узкой улочки они смотрели друг на друга. Ноги Сатору были в паре миллиметрах над асфальтом, что заставило Томою вновь усмехнуться. Сильнейший нынешнего поколения вынужден осторожничать с ним. — Чего ты стесняешься, Томоя? — спросил Сатору, убравший руки в карманы. — Где же твои собственные Владения?       Томоя хмыкнул и выпрямился, глядя на ладони. — Кажись, целостность сознания не вернулась, чтобы я мог раскрыть их, — он постучал пальцем по виску, — в башке калейдоскоп, представляешь? — веселился Томоя, но вдруг покраснел и обнял себя за плечи. — Можешь вторгнуться, посмотреть. Я буду не против, — он простонал, прикусывая губу. — Это ещё один из твоих фетишей? — Сатору чуть наклонил голову вбок, наблюдая за тем, как Томоя сходит с ума. — Весьма заманчиво, но я оттуда не выйду, — он вынул из кармана правую руку и поднял на уровень груди. — Значит, сегодня ты наконец сможешь прочувствовать полностью Необъятную пустоту? — Мм, — Томоя протянул ему ладонь, — окажи мне честь.       Сколько бы раз в прошлом Годжо не раскрывал территорию, Отогири всегда мог противостоять ему своей, сбегая через неё из раза в раз. Две половины одного целого — так называл их Томоя, считая, что Мироздание и Необъятная пустота созданы друг для друга. Одно может принять второе без последствий, слиться воедино, образовав нечто новое и идеальное, как считал Томоя, чьи планы не разделял Сатору, нашедший для себя пусть и не самого сильного, но чересчур неудобного противника. — Необъятная пустота, — голос Сатору донёсся до ушей Томои сквозь бесчисленное множество чисел и информации.       Пребывая нигде и везде сразу, Томоя смотрел на него с улыбкой одержимого, чувствуя, как знания всего мира проходят через осколки сознания. Томоя вяло хмыкнул и ослабевшей рукой вытер кровь из носа. — Всё ещё можешь двигаться? — переливающимися глазами Сатору наблюдал, как Томоя искренне наслаждается моментом. — Я понял… — прошептал он, глядя на свои ладони. Его зрачки беспокойно забегали, пальцы задрожали, неестественно согнулись, суставы сломались. — Это то, чего я хотел! — обезумел Томоя. — Мироз…       Сатору на мгновение перестал улыбаться и вынужденно закрыл территорию, чтобы на её основе Томоя не создал новую. И пока тот стоял, бесцельно глядя в небо, где начали собираться облака, над пальцами Сатору из проклятой энергии собирался шар с красным свечением. Ладонь Томои дёрнулась сама, словно он ею не управлял, резко поднялась. Пальцы выпрямились, вернулись в нормальное положение. Технику Сатору, оставившую глубокий свели на нет. Сияние погасло. Прозвучал грохот, на одежде Томои остались рваные дыры, волосы встрепенулись, упали на лоб. — Раньше я бы не смог выдержать столько информации, — безжизненным голосом говорил Томоя, пока кровь с его ладони, лишённой кожи, стекала на асфальт, — но теперь она разделилась между всеми сознаниями. — Всеми сознаниями? — непринуждённо переспросил Сатору. — Сознаниями всех владельцев Сецузоку, — не веря сам себе, ответил Томоя, медленно возвращая кожу после столкновения с «красным». — Посмотри, папа! — закричал он, задрав голову. — Сам Бог дал мне эту силу, чтобы я стал его воплощением здесь! Добрые намерения, сострадание, понимание и спокойствие, больше никаких сожалений, страха и ненависти. Я завершу то, что не смог ни один из нас! Я исполню долг, отец, — выдохнул Томоя и разлился скрипучим смехом, нечеловеческим, неуёмным.       В тот осенний день Отогири Томоя был задержан во второй раз за нарушение людских и магических законов. Десять человек пострадали, один погиб, двое пропали. Пять кварталов разрушено. В ту ночь нещадно лил дождь, стекая реками по узким улицам, где преступника сковали печатями, лишив проклятой силы. Приговор, вынесенный несколько лет назад, вынесли вновь. Мастер проклятий, вернувшийся к жизни, должен быть казнён во второй раз. Пока дети, ставшие частью его великих замыслов, лежали под действием печатей и не приходили в сознание.       В палату ворвалась Генкоку, на ходу снимая перчатки. Иэири подняла на неё уставший взгляд и отошла от кроватей. Томоя не соврал — дети живы. Однако он забрал всё: эмоции и чувства. Создал новое тело из их нервной системы, использовал их проклятую энергию для этого. Паразит, угроза для всего общества. Ради чего? Даже если бы Генкоку узнала причину, то не смогла бы понять. — Вы не продлевали лицензию врача? — бесцветно спросила Иэири, держа планшет с последними данными осмотра. — Нет, — ответила Генкоку и стащила с себя плащ, кинула его на стул в углу комнаты. — Мне она не нужна, только обязанностей больше.       Дверь со скрипом открылась. За окном сверкнула молния, прогремел гром, как удар по наковальне. Масамичи остановился у стены. — Есть новости? — Иэири посмотрела на него. — Только что задержали, — баритоном сообщил Яга, складывая на груди крепкие руки. — Готова снова прощаться с ним, Генкоку? — он уставился в её спину. — Я уже давно похоронила Томою, — процедила она, закатывая рукава белой рубашки. — Сейчас надо вернуть детей. — Утахиме в Киото, — заметила Иэири, передавая планшет директору. — Мы справимся вдвоём? — Я увеличила запас проклятой энергии на такой случай, — Генкоку подошла к Хиёри, приложила тыльную сторону ладони к её холодной и бледной щеке. — Надо было изгнать Томою, пока мы учились с ним. — Ты бы не смогла, — вздохнул Масамичи, подошёл к двери, взялся за ручку, — и я бы не смог.       Генкоку проводила его взглядом, пока Иэири светила в глаз Мегуми — зрачок не реагировал. — Вы уверены, что мы вернём им нервную систему теперь? — Иэири щёлкнула фонариком и убрала тот в карман. — Вам же нужно знать природу действия, чтобы обратить его вспять. — Если его техника больше не действует на них, мне ничего не мешает, — Генкоку коснулась печати, поддерживающей жизнь, на груди Хиёри. — Я верну, ты нивелируешь последствия, — она цыкнула. — Если верну.       В маленькой комнате, наполненной жёлтыми огнями — фонарями на полу, на коленях стоял Томоя в потрёпанной одежде, какую вместе с жизнью забрал у невинного человека. Его руки были связаны верёвками и подвешены над головой. Печати из старой бумаги висели на стенах и путах, сдерживая проклятую энергию. Томоя стеклянными глазами смотрел в пол, а затем медленно моргнул и посмотрел на вошедшего. Масамичи возвышался над ним, сквозь очки глядя в серые глаза, которые теперь не скрывала чёлка, слипшаяся от крови. — Мой видок навевает воспоминания, да? — хмыкнул Томоя. — На каком курсе мы тогда были? На третьем, кажется? — он улыбнулся, обнажая зубы. — Беззаботное время, хорошее.       Голова Томои резко опустилась. Он замычал, видимо, болезненно было держать шею. Яга встал на одно колено перед ним, чтобы видеть лицо. — Ты это планировал? — только и спросил Масамичи ничего не выражающим голосом. — Понятия не имел, что так будет, — легко ответил Томоя. — Но я скучал, Мичи-кун. Ты на меня обижен, да? Злишься? — он исподлобья глянул на него. Молчаливая пауза затянулась. — Сними эти поганые очки, ничерта не вижу. Вдруг ты там плачешь. Я не удостоюсь увидеть твои очаровательные глаза сейчас? Или в мои смотреть не хо… — Злюсь не больше, чем на себя, — помедлив, перебил Масамичи и поднялся, выпрямился. — Облегчу вашу вину, — Томоя бессильно усмехнулся, — я бы стал таким с вами или без вас. Меня ничто не могло спасти. Никогда, — тускло обронил он. — Что там ваша любовь, когда я умереть не могу? Буду жить, блять, пока они этого хотят, — Томоя дёрнулся, пытаясь вырваться, но верёвки будто стянулись ещё сильнее на его затёкших руках. — Сатору всё ещё может казнить тебя, — без особых эмоций отозвался Масамичи. — А-а, так чего-то он этого до сих пор не сделал, — Томоя с вызовом посмотрел на него, — уж не потому ли, что техника Отогири всё ещё кому-то нужна? — Хотел бы родиться в другой семье? — спросил Масамичи. — Нет, — резко ответил Томоя и притих. — Знаешь же, что нет, — прошептал он. — Не потому что это невозможно. Потому что это моё место. Хотел увидеть во мне сожаление или раскаяние за содеянное? Такого не будет. И я не жертва, даже не думай. — Тогда почему плачешь?       Капли упали на пол из тёмного дерева, задели печати, оставшись разводами на бумаге. Томоя ухмыльнулся криво дрожащими губами и безвольно опустил голову. — Я устал.       Масамичи вздохнул, на мгновение прикрыв глаза, и снял очки, карими глазами, казавшимися маленькими на суровом и лице, смотрел на него сверху-вниз. — Надень обратно, чувствую твою жалость теперь. — Я жалею не убийцу, а Томою, — сказал Масамичи, — моего друга и брата.       Плечи дрогнули вместе с верёвками. И вновь зазвучал хохот, леденящий и озверелый. — Нет больше Томои, — хрипло прошептал он.       Надевая очки, Масамичи выходил из комнаты, а в коридоре стоял Сатору и смотрел на него сквозь чёрную повязку. — Попрощались? — с лёгкой улыбкой спросил Сатору. — Я могу приводить приговор в действие? — Да, — прочистив горло, ответил директор и прошёл мимо него. — Генкоку не захочет его видеть после того, что он сделал.       Без лишних слов Сатору скрылся за дверьми. Кулаки Масамичи стиснулись, на руках выступили вены.       Шум в ушах, как от лампового телевизора, щёлкнул и сменился шелестом мелких волн. И снова Мегуми первым открывал глаза, морщился от ослепительно белого вокруг. Он поднялся, садясь в чёрном кимоно, и одновременно с ним Хиёри поднялась тоже. Вода тёплая, почти горячая, омывала их ноги. Кувшинки качались на водной ряби. Впервые стало спокойно, тело было лёгким, а голова чистой и ясной. — Мы снова здесь, — сказала Хиёри, оглядываясь, словно в первый раз, — Отогири нет. — Видимо, уже и не будет, — Мегуми опустил руку к кувшинке рядом с ногами, и сердцевина цветка напоминала маленькое солнце. — Он вернулся. — А мы вернёмся? — она сидела напротив и водила пальцем по воде, пуская круги. Мегуми не ответил. Тоже не знал. — Что ты видел во Владениях проклятия? — осторожно спросила Хиёри, украдкой глядя на него. — Много всего, — выдохнул он. — Проклятие стало сильнее из-за наших эмоций, но Отогири изгнал его одним прикосновением сразу после того, как переродился. — Да уж, — Хиёри покачала головой. — Я видела, как ты целовался с Кугисаки, — обронила она. — А ты с Итадори, — признался Мегуми.       И Хиёри тихо рассмеялась, прикрыв рот ладонью, на что губы Мегуми растянулись в лёгкой улыбке. — Совсем не смешно на самом деле, — сказала она, продолжая улыбаться, — так глупо. Очень уж глупо, — Хиёри заглянула ему в глаза. — Ты к Итадори ревнуешь? — А ты к Кугисаки? — парировал Мегуми, приподнимая бровь.       Сейчас казалось нелепостью, а в тот момент явь стала кошмарным сном, от которого невозможно проснуться. Но на деле Мегуми по-настоящему боялся не того, что однажды Хиёри его отвергнет, а того, что её в один момент не станет. Каким магом он будет тогда, когда не сможет спасти то немногое, что имело значимость в его жизни? А если это и есть конец?       Мегуми ущипнул себя за тыльную сторону ладони, Хиёри увидела это, а затем удивлённо ущипнула себя. Ничего. И резкое осознание болезненно пронеслось в груди. Ресницы дрогнули, стало вдруг пусто. Навязанная связь исчезла также внезапно, как появилась. И на её месте не было ничего. Привычным стало следить и в бою, и в обычной жизни за тем, что есть кто-то ещё, кто разделит боль. Привычным стала сама боль другого. Она перемешалась, стала единой для них двоих. Они жили с этим, придумали правило не извиняться, а сами то и дело в мыслях просили прощения, если что-то шло не так. Не могло идти не так. Они — маги.       Был ли из магов хоть один поистине счастливый человек? А был ли такой среди не-магов? Они стали жертвой, пожалуй, одного из самых несчастливых людей. Зачем-то ему было нужно связывать людей болью. Хиёри могла сожалеть об одном — она не сделала ничего значимого, что могло бы хоть каплю изменить мир. Хочешь изменить мир, начни с себя? Доброта не лечит людей. Если не дал сдачи, то получишь вдвое больше. — Получается, всё закончилось? — прошептала она. — Получается так, — ответил он.       Хиёри хмыкнула тихо, улыбнулась и подняла голову. Светло, тепло и умиротворённо. Не такой плохой конец для них. «Неважно, сколько рядом с тобой людей», — говорил Годжо-сенсей, — «умираешь ты один». — Зато мы вместе, — между радостью и грустью сказала Хиёри. — Ты во всём ищешь плюсы? — Мегуми не знал, как относится к этому. Без сожалений никто не умирает, тем более маг. — Я утром нарочно не стала прощаться с ребятами, — она поджала дрожащие губы, — не верила, что конец может быть так… скоро. — Я тоже ни с кем не прощался, — он вяло кивнул, проводя кончиками пальцев по нежным лепесткам водной лилии. — Думаешь, они сильно обидятся на нас? — Хиёри попыталась улыбнуться. — Кугисаки точно меня не простит, я ей совсем ничего не сказала. — Итадори тоже не знает, — Мегуми шумно выдохнул.       Так ли нужно быть связанным с кем-то? Наверное, всё-таки нужно. Невероятное везение, должно быть, из всех людей в мире оказаться связанным с тем, кто может понять, разделить и принять, как бы там ни было.       Кувшинка возле рук Мегуми налилась алым. Вода под пальцами Хиёри потемнела. Они посмотрели друг на друга. Время пришло. И эти два слова стали вмиг страшнее всего на свете. Конец. Как потухает бенгальский огонь, так резко обрывается жизнь — всё, что было дорого, оборвётся, потому что некому больше дорожить; всё, что можно было ещё увидеть, так и останется неувиденным; весь мир продолжит существовать неизменно.       Они стоят среди красных кувшинок, в чёрной воде, и смотрят друг другу в глаза. В последний раз? И так много останется недосказанным, невыраженным. И больше не имеет значения. Глаза Хиёри наполняются слезами — те замирают. Она обнимает его, отчаянно сжимая кимоно на спине. Прощаться не хочется. Так рано. Так неправильно.       Его пальцы в волосах, его запах, его руки — её спасение. Шёпот Мегуми, его слова — глаза Хиёри широко распахиваются, по щеке бежит слеза.

КОНЕЦ ПЕРВОГО ТОМА