Мастер жить эту жизнь

«Жизненно необходимо было впитать этот запах, слиться с ним навсегда и никогда ни с кем не делиться»

Априори яркому в проявлении чувств Джену труднее всего на тропе самосовершенствования ордена Гусу Лань было подчинить контролю эмоции — вылепить маску возвышенной отстранённости и прибить её кольями к своему лицу. Когда господин Фухуа поступил в Облачные Глубины, Лань Сичэнь стал для него не только ближайшим другом, но и кем-то вроде наставника, помогая освоить все премудрости заклинательского искусства монахов, в том числе и разные приемы по усмирению излишней эмоциональности. Однако сам Хуань порой восхищался той бурей, которая высвобождалась из Джена, словно огненные ленты из сердцевины фейерверка, пронзая душную тьму праздничным, разноцветным блеском. Среди восковых лиц и устоев Джен для Сичэня был как первая сладость в жизни беспризорника, который попал в хорошую семью. Кем-то совершенно новым и прекрасным. Хуань видел, как безутешно Джен проливал слёзы над своей первой упокоенной душой. Можно ли быть более неравнодушным к судьбе чужого человека, подумал он тогда. Как неустанно, по-ребячески господин Фухуа может смеяться над его удачными каламбурами. А если из уст первого нефрита вылетало что-то далёкое от верха остроумия, и даже глупое, Джен вставлял свою несуразицу, и кривая шутка превращалась в «смешную только для них». Как его циньяй до хруста рукояти сжал Манъюэ и искупал лезвие в вязких внутренностях демона, которого изрешетил, поддавшись ярости. То чудовище заплатило страшную цену за попытку оторвать Сичэню руку. В один из таких моментов Лань Хуань вдруг решил, что насовсем полюбил это бесподобное море эмоций. И каждый день на протяжении последних шести месяцев с великим удовлетворением принимал открытые проявления взаимного обожания. Любящий Джен — это непоколебимая преданность, чуткая забота, пылкая нежность, за которой следовало адовое смущение. Но если его переступить и раздуть тлеющие в робости искры до сжигающих небо всполохов… Сейчас более всего Лань Сичэнь желал узнать, каков господин Фухуа в полной своей свободе — когда берёт, что хочет. А хотелось в последнее время взять бессовестно много. Хуаню нравилось дразнить возлюбленного, медленно подводить его к краю и в болезненном предвкушении наблюдать, как он вот-вот спустит с контроля собственное безумие. Или же… господин Лань первый боле не вынесет и сорвёт с Джена лобную ленту. Совместные ночи они проводили за длительными поцелуями и в жарких, уютных объятиях, иногда затевая игру кто кого крепче стиснет. Обычно Хуань так и засыпал — слипшись с любимым, но утром не находил его подле себя. Было тому причиной всё то же дикое смущение или меры предосторожности (их отношения до сих пор оставались тайной), однако вместе с ночными тенями Джен неизменно покидал покои Сичэня. Поэтому сегодня Лань Хуань, когда пробудился и обнаружил, что не один, очень удивился. Сичэнь приподнялся на локтях и навис над Дженом, который продолжал безмятежно спать. Почему-то биологические часы старшего адепта, настраиваемые на протяжении пяти лет тренировок в Гусу, дали сбой. Хуань наклонился ближе и коснулся тыльной стороной ладони его лба выше орденской ленты, чтобы проверить, не виной ли всему болезнь. Жара нет. Господин Фухуа забавно нахмурился и отвернул лицо, пробормотав какую-то фразу на причудливом языке. Лань Хуань отпрянул, но будить Джена пока не торопился. Под дымчатой пеленой тихого рассвета его циньяй был иначе красив. Беспощадно милый, обаятельный, чарующий в своём уязвимом дремотном покое. На шее под вкусного цвета кожей подрагивала артерия, и Сичэнь мягко припал губами к линии сердца. Джен пах детством — тем еловым лесом, по которому они возвращались после первой самостоятельной ночной охоты и искали в небе созвездия. Жизненно необходимо было впитать этот запах, слиться с ним навсегда и никогда ни с кем не делиться. От последней мысли Хуань захотел укусить любимого. Однако сам поцелуй в шею уже заставил привычные рамки трепещать. С другой стороны, на то стены и ломаются, чтобы идти вперёд, дальше, ниже… — Хуань? — позвал глуховатым голосом Джен. Господин Фухуа повернулся к своему нефриту и столкнулся с горящими глазами, которые под таким углом казались темнее — точно над ним навис осенний сумрак, заключённый в два стеклянных шарика. Оставленный на шее влажный след ощутимо настывал в утренней прохладе, и Джен постарался сделать вид, что не заметил этого порыва, но вспыхнувшие красным щёки были выразительней всяких слов. — Проспал. Я всё проспал! — самокритично уронил парень, перенаправив взгляд на восточное окно, в котором солнце уже распрощалось с горизонтом. Заклинатель сел, намереваясь покинуть постель. Но, во имя всех небожителей, кто позволит ему теперь так просто «сбежать»?! Лань Хуань оплёл торс возлюбленного руками и привалился на него сзади, усаживая Джена себе между ног. Господин Фухуа замер, вместе со своими движениями ненадолго сковав даже дыхание, но откровенно растворился в жаре всеобнимающих оков. Побуждение поскорей уйти горело синим пламенем. — Ничего важного ты не проспал, циньяй. Потому что всё важное здесь, — с притворной строгостью произнёс Хуань, зарылся носом в спутанные волосы заклинателя и шумно выдохнул. От ошпаренных затылка и шеи по телу потекла сладкая ломота. Благо, просторные нижние одеяния прикрывали некоторые утренние факторы, которые становились всё внушительнее от томительных атак нежностями. — У меня… сейчас урок, — выговорил Джен, комкая в ладони простыню. — Ты боишься меня? — прозвучало расслабленное над ухом. — Смертельно, — мягко усмехнулся старший адепт и обернулся к Хуаню, чтобы не найти на прекрасном лице и тени печали, вызванной его упёртой скованностью. — Как я могу бояться человека, с которым делю ложе? — Из которого ты всякий раз так невежливо пропадаешь. Лишь сегодня удалось тебя поймать, — позволил себе немного поканючить Сичэнь. — Отпускать совсем не хочется, — и прижал к своей щеке ладонь, которая дотянулась до его скулы, чтобы любовно огладить. Спустившись дорожкой невесомых поцелуев к чувствительной коже запястья, а затем ниже по внутренней стороне предплечья, Лань Хуань спросил: — Позволишь? — Да. Заклинатель нашёл на руке Джена один из духовных каналов и «прислушался». Ци у старшего адепта всегда текла неравномерно и ощущалась, словно по его меридианам наперегонки бегают табуны маленьких ящерок. Это не вызывало острых подозрений, поскольку духовная энергия каждого заклинателя сугубо индивидуальна, являясь прямым продолжением его «я». Однако в последнее время господин Фухуа был весьма обеспокоен, как он сам выражался, поведением своего золотого ядра, и такая проверка меридиан уже становилась обычаем. Хотя лекари заверяли, что вероятность искажения ци и других болезней исключена. — Всё хорошо, — заключил Лань Хуань. — А позавчера я не мог поджечь и щепки, — натянуто улыбнулся Джен. — Кажется, что у моего цзиньдань отрастает отдельный разум. Иначе как объяснить, почему оно иногда меня не слушается. — Перебои в использовании духовных сил бывают у заклинателей, — успокаивающе проговорил Сичэнь. — Если переусердствовать с медитациями, долго находиться под давлением тяжёлых, угнетающих эмоций или пережить душевный срыв. — Один вариант привлекательней другого. Даже не знаю, что выбрать, — с оттенком иронии произнёс господин Фухуа. — …Есть способ, который может нормализовать работу твоего золотого ядра. Спутники на тропе совершенствования становятся значительно сильнее, когда начинают заниматься парными практиками, — после секундной заминки решительно сказал Сичэнь и оставил на шее остолбеневшего заклинателя второй поцелуй, долгий и опаляющий. Хотя Джену показалось, что Хуань вытолкнул из себя эти слова в едва заметной спешке и уткнулся в него горячим носом, будто ища «укрытие». Разумеется, восемнадцатилетнему господину Фухуа не требовалось объяснять, как происходит взаимообратное насыщение духовной энергией, величаемое неоднозначным «парные практики». Но это предложение, сделанное Сичэнем прямо в лоб, ещё и приправленное твёрдым «спутники», оглушило эффективнее всякого обуха. Раскалённые ладони Хуаня клеймили его грудь сквозь тонкие одеяния и казались неподъёмными. Стало очень трудно дышать. — Я… не хочу, чтобы первостепенной причиной была моя нестабильная ци, — нашёл, что ответить Джен, чувствуя спиной набат сердца вжавшегося в него человека. — Первостепенная причина? Хм… — сквозь улыбку протянул Сичэнь, помогая ткани чжунъи соскользнуть с ключицы парня. — Единственная причина — я люблю тебя всего, а целую только губы. Тебе не кажется, что мы грешим пустословием. Лань Хуань скользнул языком по оголившемуся плечу и слегка прикусил его. Старший адепт свёл колени, сдерживая постыдное «ах». В голове буйствовал дикий хаос. Джен не был готов получить с утра пораньше столь чудесное, желанное и обескураживающее своей невыносимо трогательной прямотой откровение (вкупе с приглашением заняться папапа). Нужно было срочно перехватывать инициативу, пока этот преисполненный желанием показать всю величину своей любви мужчина не столкнул в бездну его возбуждённое естество, доведённое до края терпения. Джен опрокинул Сичэня на кровать, сжимая запястья над головой заклинателя, и торопливо приложился к его губам неуклюжим, пылким поцелуем. — Мой хороший, … ослепительный, самый лучший…, — протараторил господин Фухуа, обласкивая взглядом очаровательно раскрасневшегося под ним Хуаня. — Меня ждут дети. Опустив нежной бабочкой поцелуй на нос первого нефрита, старший адепт выскользнул из покоев, предварительно накинув на себя чаошен. Конечно, в их отношениях было место всяким тёплым словам, выражающим чувства… Но как прямого «я люблю тебя», так и конкретных наречений, обозначающих, кем они приходятся друг другу (кроме милого «циньяй»), до этого утра не звучало. — Я один под покровом могильного мрака… Вспоминаю о том, как всходил на высокую башню, был всю жизнь слишком гордым и смелым, чтобы думать о том, что она оборвется однажды… Казалось бы, о таких вещах люди, которые хотят быть вместе, говорят в первую очередь. Однако признанием Джена по стечению обстоятельств стал тот сумбурный поцелуй в гроте на дне реки Бинг Су. — …Пряди темных волос не дадут больше мертвые корни, и зеленый лишайник покроет мой высохший череп… А Сичэнь, когда-таки «зажал» в углу библиотеки избегающего его после той миссии друга, сказал, что давно чувствует то же самое и хочет целоваться ещё. Теперь не только целоваться… — …Смертны все оказались и мужи и герои… И что делать, как жить обитающим ныне?! — закончил зачитывать стихотворение Цзян Чэн и, в который раз не получив от старшего адепта команды остановиться, решил спросить: — Мне читать следующее? Джен оторвал от фарфоровой вазы залитый тягучими мыслями взгляд и посмотрел на класс адептов, будто увидел их впервые. — Что? — Мне пятое стихотворение тоже читать? — хмуро повторил вопрос Ваньинь, слыша доносящиеся сзади шёпотки Вэй Ина: «Давай ещё одно!», «На бис, на бис!», и то, как несносный брат ёрзает на месте, посмеиваясь в кулак. — Пятое?! — спохватился господин Фухуа — как так «пятое»?! Ведь они только-только начали этот сборник. Неужели он настолько увяз в болоте несвоевременных, но навязчивых дум, что пропустил мимо ушей четыре стихотворения?! — Достаточно. Благодарю, садись, — вновь заковав мимику в каменное выражение благонравия, лаконично ответил Джен, ругая себя: «Вопиющее поведение, старший адепт Фухуа! Ребёнок столько распинался, а я его совсем не слушал. Так-то ты относишься к доверенным тебе ученикам?». Бывало, Джен помогал учителям присматривать за адептами, а иногда замещал мастеров по фехтованию, каллиграфии, живописи и литературе, проводя целые уроки. Господину Фухуа было только в радость наставлять младших учеников, и он всё больше задумывался о будущем учителя при школе ордена Гусу Лань. Если боги будут благосклонны к чистосердечным желаниям заклинателя, из-под его руки выйдет не один славный воин. Фехтование — вторая страсть Джена, и он уж точно постарается стать непревзойдённым мастером, достойным гордости своих учеников, и заботливым наставником. Разобраться бы только, для начала, с временным угасанием ци. И непременно объясниться со своей первой страстью! Показать, что его намерения так же серьёзны.

***

Толстенькая мышь выпрыгнула прямо на заклинательницу, когда Мейли распахнула дверцы кухонного шкафчика, исследуя остатки прошлой жизни в храме нейтральной территории. Девушка пискнула и дёрнулась назад, приложившись бедром о стол для нарезки ингредиентов. Четырёхногий объект мебели покачнулся, стряхнув с себя увесистый мешок, который, плюхнувшись на пол, выплюнул облако старой, непригодной в пищу муки. Сама же серая вертихвостка, бряцая коготками, вкарабкалась по забывшей вкус огня печи и затаилась на дне бронзового треножника. Раздражённо мыча, госпожа Фухуа потёрла отбитое место. Под строгим врачебным надзирательством Шу-Шу эта нога только зажила, но вот опять попадает под удар. Ей определённо не повезло быть приделанной к телу Фухуа Мейли. Заклинательница вышла в зал для подношений и обнаружила, что входная дверь настежь распахнута. Кто-то сюда уже заглядывал в эти дни или бродит по территории храма прямо сейчас. В высоком проёме виднелось предвечернее солнце, которое мимолётно соскальзывало за кромку каштанового леса. Отрез медового света растянулся от высокого порога до центра зала, освещая обломки статуи так, что они визуально становились центром архитектурной композиции. Мейли задержалась у постамента, задумавшись, возможно ли восстановить каменный образ девы клана Байху. Крушители потрудились обратить многие цельные кусочки в крошку, наверное, сочтя возведение (и последующую реконструкцию) храма в честь обычных женщин страшным богохульством. От той истории и тех героев осталась лишь стеклянная мозаика. Узкая дверца, ведущая в спальню, тоже оказалась открытой. В дневном освещении эта комната, как и весь заброшенный храм, совсем не внушала суеверного ужаса. У ног изображения Белой Лисицы, по дощатому полу и краешку блёклого ковра расплескались разноцветные блики. Однако из-за пыльного налёта вся красочность картины была значительно умалена. На письменном столе валялись тряпки, пара широких кистей и большая жёсткая щётка. Собрав тяжёлые волосы на макушке и перетянув высокий хвост зелёной лентой, Мейли вооружилась щёткой, планируя хорошенько отдраить мозаику. — Поцарапаешь! — Не Хуайсан второпях пересёк комнату. Он поставил у фрески ведро, расплескав немного студёной воды, и взял со стола кисть. Не в силах сдержать негодования при виде колючих зубьев, которые чуть было не изранили нежную стеклянную поверхность, юноша буркнул: — Лучше, я сам. Мейли поспешила избавить руки от пагубы для культурной ценности, затем схватила вторую кисть и напористо встала перед стеной, по правое плечо от заклинателя. — Я помогу! Вместе легче. Возражений не прилетело, потому что Хуайсан всецело обратил своё внимание к мозаике, пройдясь критическим взглядом по фронту работы. Понаблюдав, каким способом второй господин Не очищает фреску, Мейли принялась повторять: обмахивать каждое стёклышко мягким кончиком инструмента. Спустя четверть палочки благовоний, проведённую за кропотливом процессом, Не Хуайсан потеплел к несколько взбалмошной, но старательной молодой госпоже и вспомнил, что даже не поздоровался, а теперь возвращаться к вежливому приветствию будет нелепо. Поэтому заклинатель осторожно возобновил столь отрывочно начатую беседу: — Ты на него похожа. На главу ордена Шенгу Фухуа. — Это большой для меня комплимент, — благодарно кивнула Мейли и раздула искры разговора: — Лао Сану очень нравится эта картина? — Настолько грандиозного творения из стекла я ещё не видел. Хочется его сохранить на подольше — на ближайший десяток лет, хотя бы, — проговорил заклинатель. Окинув взглядом светящегося эстетическим удовольствием человека, Мейли благодушно хмыкнула себе под нос и решила, что фреска ей нравится тоже. — Из красивых вещиц меня всякий раз изумляет веер, который отец однажды привёз из Цинхэ, — вдруг вспомнила она. — На чёрном шёлке золотом вышит рисунок… — Четыре пчелы над веточкой вереска? — аккуратно срезал предложение собеседника вопросом Хуайсан. — Да, — госпожа Фухуа остановила колебательные движения руки. — Откуда ты знаешь? Парень замялся, в задумчивости протирая лазурный кусочек стекла — глаз девы Байху. Но всё же заговорил вновь: — Как-то раз я попробовал взяться за вышивание и сразу замахнулся на трудоёмкую задумку — украсить веер золотыми нитями. Вышло с первого раза и даже лучше, чем я ожидал. Поэтому, когда глава ордена Шенгу Фухуа посетил Нечистую Юдоль, чтобы проведать нас с братом, я осмелился преподнести ему в дар своё изделие. — Это твоя работа! — еле дослушав до конца, ахнула Мейли и поскорее сообщила: — Любимый веер моей Шу-Шу! Она его везде таскает. — А… Приятно слышать, — промямлил Хуайсан, смущённый таким заявлением. — Вот сестрица удивится, когда узнает, что веер расшит руками не простого мастера, а молодого господина, — прощебетала госпожа Фухуа. — Когда я вручал веер, то соврал, что купил его, — с рассеянной улыбкой сказал второй господин Не. — Брат не одобряет, что я трачу время на творчество. Если прознает, что я ещё и вышиванием занимался… С протяжным скрипом ветхая дверь отползла к книжному шкафу. Из подземного прохода в храм поднялись Вэй Усянь и Цзян Ваньинь, неся в каждой руке по кувшину «Улыбки Императора». — Затеял уборку, А-Сан? Доброго дня, сестричка, — на лету поздоровался Вэй Ин. — Добрый день! Добрый день! — громко пропела Мейли. Повернув голову в сторону разметавших атмосферу уединённой беседы двух сует, девушка встретилась с сиюминутным прямым взором господина Цзян, приняв приветствие в виде едва заметного кивка. Видеть друг друга в лучах солнца, а не луны, было необычно. — Картину надо отмыть, — ответил товарищам Не Хуайсан. — И кухню, — подметила Мейли. — Тогда уж весь храм, — заключил Цзян Чэн, подавая брату по запечатанному пузатенькому горшочку. — Если прибрать хотя бы уцелевшие комнаты, здесь в тёплое время и жить можно, — поддержал Вэй Ин, расставляя керамические сосуды у стены за кроватью, чтобы потом подыскать более укромное хранилище. — Хорошо иметь в чужих краях свой уголок, где нет риска получить нагоняй за то, что ты громко засмеялась, — согласилась заклинательница и опустилась на корточки перед ведром, чтобы сполоснуть кисточку. — Громко чихнул посреди урока, — добавил первый ученик ордена Юньмэн Цзян, подсчитывая, сколько ещё ходок до хижины придётся сделать, чтобы перенести всё припасенное вино. — Гуляла босиком по траве, — поделилась Мейли и обвернула продолговатый инструмент в тряпицу, убирая с шерстяных волокон лишнюю влагу. — Нарушал личные границы других учеников. Как я мог? Как я мог? — наигранно покачал головой Вэй Усянь. — Чуть не довела несчастную учительницу до кровоизлияния цицяо. Своим рисунком, — хихикнула девушка. Вэй Усянь присел на край стола, повернувшись к Мейли улыбчивым лицом, и рассказал: — Довёл одного сварливого старика до истерики. Он начал кидаться бумагой и велел мне выметаться с урока. — Совращала других учеников «диковатыми танцами», — госпожа Фухуа выпрямилась и плавно взмахнула кистью в сторону заклинателя, приглашая его к следующему «ходу». — Распивал алкоголь на территории школы, — «да что там на территории, на глазах у неусыпного стража порядка Облачных Глубин!» — Вэй Ин горделиво скрестил руки на груди, мол безобидные танцульки и в подмётки не годятся его проделкам. — Неоднократно нарушала комендантский час и… — …тратил время на пустую болтовню вместо того, чтобы совершенствовать тело и дух в… — …с почтением принявшем тебя ордене, — в один голос завершили юные адепты фразу, вдолбленную в их легковесные головы старшими. — Хвалитесь списками своих проступков в то время, как корпите над штрафными заданиями. Вас, стоумённых бахвалов, за версту видно, — метнул замечание Цзян Чэн, указывая на общий отличительный признак главных проказников мужской и женской половин: что у одного, что у другой все пальцы были измазаны засохшей тушью. Вскинув брови, Вэй Ин уставился на шиди насмешливо-прозорливым взглядом, а затем скорчил рожицу. Мейли натянула тетиву воображаемого лука и «выстрелила» в Ваньиня, озвучив полёт стрелы тоненьким свистом. — Попала? — с шутливым беспокойством спросила заклинательница. — Я успел поставить барьер, — неуверенно подыграл Цзян Чэн, сомневаясь в стихийно пришедшем на ум трактовании мотивов этой маленькой игры. Госпожа Фухуа улыбнулась ему, беспечно пожав плечами, и вернулась к очистке мозаики. Идею навести порядок во владениях лесного храма друзья единодушно одобрили. Лучшего убежища, где можно спрятаться от удушающих простые радости юности тягомотных порядков, пожалуй, и представить было нельзя. Заклинатели бодро начали с зала подношений, но провозились с уборкой одних только обломков статуи до часа петуха, когда верхушки каштанов на горизонте поджёг обруч мандаринового солнца. Сходя по разбитым ступеням мимо статуй лисиц, Цзян Чэн собирался уйти резко влево — к обескрышенному колодцу, но заметил впереди за вратами Мейли. В свободной многослойной форме Гусу Лань девушка издалека походила на белого мотылька. А сейчас высочайше соответствовала этой метафоре, чудаковато перебирая перед собой руками, словно лапками по бархатистой кожице невидимого персика. Нащупав в складках одежд у груди стопочку пластин сложенного веера, Ваньинь продолжил спускаться вниз. — Посмотри, мне кажется, здесь поле, — загадочно сказала девушка подошедшему заклинателю, не прекращая щупать воздух. Цзян Чэн протянул ладонь к месту неподалёку от танцующих пальцев Мейли. Стоило ему коснуться магической завесы, энергетические частицы стайкой мальков облепили кожу, слабо покусывая. В меридианах заклинателя не было и примеси тёмной ци, поэтому рука свободно прошла сквозь защитный барьер. — Старое, но ещё работает, — подтвердил Ваньинь. — Это объясняет, почему никто из тёмных друзей не занял храм. И почему в ночь блуждающих огней мы избежали опасностей, — поделилась догадкой Мейли. — Должно быть, поле сделано на основе мощного артефакта, раз простояло до сих пор, — высказал предположение господин Цзян. — Давай поищем его! — вдруг предложила госпожа Фухуа. — Территория храма не так уж велика. Мы быстро её обогнём. — Зачем его искать? Если заберём артефакт, разрушим защиту, — проговорил Ваньинь, оглядываясь назад, на резной карниз храма. Перспектива остаться наедине с этой госпожой отчего-то волновала. — Мы только посмотрим, — заверила Мейли. — Брось, Ваньинь. Разве тебе самому не любопытно? Заклинательница сделала три-четыре шага в сторону увядшего дерева-вишни, и обернулась в ожидании. Цзян Чэну было не столько любопытно, сколько хотелось вернуть веер без лишних свидетелей (двусмысленных взглядов и комментариев Вэй Ина). Поэтому Ваньинь нагнал девушку и выровнял поступь под умеренный темп, чтобы низенькая госпожа за ним поспевала. — Как думаешь, что это за артефакт? — сразу заговорила Мейли, по-детски махнула руками назад-вперёд и сцепила пальцы перед собой в замок. — Чаще всего поля делают на мечах, — ответил господин Цзян, наблюдая, как одна его нога сменяет другую, ероша высушенные на жаре травы. — Временные поля, да. Но много ли воинов согласятся навсегда оставить своё духовное оружие? — Зависит от цели. Цзян Чэн обратил внимание на увесистые, нетрадиционно широкие ножны, что покачивались на поясе заклинательницы в согласовании с пружинистой походкой. Заметив, куда направлен взгляд юноши, Мейли хлопнула по обтянутому тёмной кожей эфесу. — Мой Ляньшао, — сказала она, прищурившись: «Он же на меч смотрел?». — Ты назвала свой меч словом «гори»? — спросил Ваньинь. — Полное имя Фей Ху Ляньшао — «лети и гори», — на слове «лети» госпожа Фухуа встряхнула крылоподобными рукавами ученического ханьфу. Недавнее сравнение с мотыльком грубо врезалось в сознание Ваньиня, и он отвернул лицо к каштановой чаще, чтобы незаметно подавить смешок. — Зачем давать мечу такое длинное имя? — после паузы с неприкрытой критикой изрёк заклинатель. — У нас в Долине есть поговорка. Если крылья бабочки горят, ей нужно лететь, пока может. Чтобы не было так горько умирать, прожив маленькую, но яркую жизнь, — объяснила Мейли, украдкой изучая мимику собеседника. — Бери всё от каждого мгновения, будто оно последнее. Я сократила, как могла. — То есть ты дала мечу имя в честь поговорки, — сделал вывод Цзян Чэн. Истолковав его тон и ироничное выражение, как что-то близкое к насмешке, заклинательница с вызовом протрещала: — Скажешь, заморочено и нелепо, молодой господин Цзян? — Скажу, что имя благозвучное, но всё равно слишком длинное. В заклинаниях, где нужно звать свой меч, это может сыграть с тобой злую шутку, — назидательно прокомментировал парень и добавил: — Мне в плане сокращения до имени больше повезло с избранной поговоркой. — Ты тоже… Занятно, — неслышно вздохнула Мейли. — И как же зовут твоего боевого товарища? — Саньду. — Три яда? — госпожа Фухуа озадаченно посмотрела на адепта, подсознательно проводя параллели между названием оружия и его владельцем. — Но почему? — В каждом человеке живут три яда: жадность, гнев и заблуждение. Они причина всех страданий и несчастий, — подбирая слова, попробовал разъяснить Цзян Чэн. — Если же человек помнит и понимает корни своих проблем, то может их победить. Пряча в приподнятых уголках губ лукавство, Мейли на ходу чуть склонилась к Ваньиню. — Что у моего меча «слишком длинное имя» — можно расценить, как заблуждение? — попыталась подловить она парня. — «Брать от жизни всё» — можно расценить, как жадность? — не растерялся Цзян Ваньинь, смерив заклинательницу испепеляющим взором. — Ох, я жадная! Но не до всего, — подбоченившись, весело заявила Мейли. — Лишь до тех вещей, что приносят мне удовольствие, — «до твоей славной улыбки». По энергетическому куполу, возле границы которого и прогуливалась пара, кажется, забыв о поисках артефакта, прошла ощутимая рябь. У самых сапог заклинателей что-то пронзительно завопило. Ваньинь мгновенно отступил на безопасное расстояние, оттеснив за себя Мей. В десяти цунях от земли, прямо в прозрачной текстуре барьера висел старичок размером с младенца. Дух агрессивно мотал собачьими лапами и скалил на адептов щепкообразные зубы. Не медля, Цзян Чэн обнажил Саньду. Удара в половину, даже в четверть силы хватило бы, чтобы снести с дряблой шейки уродливую головешку, но вооружённое запястье молодого господина намертво обхватили обеими руками. Мейли метнулась вперёд, заслоняя собой духа, и твёрдо выкрикнула, почти приказала: — Нельзя! Уж точно «нельзя» было ответить, что больше удивило Ваньиня. Сумасбродный порыв заклинательницы защитить враждебно настроенное существо. Или факт того, что вечно жизнерадостная госпожа может так сердито хмуриться и, максимально задрав голову, вбивать в него испытующим взглядом свою правоту. Ударивший по мозгам адреналин рассеялся, сменившись жгучей досадой, которой Цзян Чэн сразу дал выход. — Страх потеряла?! — обеспокоенно выругался заклинатель. Стремясь поскорей облачить острый клинок в ножны, молодой господин дёрнул руку с Саньду на себя. Но тем самым случайно придвинул ближе и девушку, ещё не отпустившую его, как пальцами, так и глазами. Складка между русых бровей мягко разгладилась, а щёки расцветил оттенок приближающегося заката, открыто сообщая, что мысли молодой госпожи потекли в совсем другое русло. Дрогнув от того, насколько круто взвился в груди маленький вихрь, обжёгший лицо, Ваньинь снова уставился в глубь леса, будто среди этих каштанов мог найти что-то более увлекательное.

***

— Это ведь не нечисть, а Пэн-хоу — обыкновенный древесный дух, дитя природы, — выступала в защиту божка Мейли уже перед тремя братьями по обучению, собравшимися вокруг странной находки. — Если, по-твоему, это существо не имеет ничего общего с тёмными тварями, почему защитное поле его тоже не пропустило, расценив, как нечто опасное? — оспорил Ваньинь. Заклинательница поджала губы и внимательней посмотрела на духа. Из-под облезшей шерстки торчком выпирали рёбра, под покровом длинных вечерних теней затравленно мерцали ввалившееся зенки, на одной из задних лап дугой зияли кровавые вкрапления… Пэн-хоу рискованно долго пробыл вдали от своего дерева, из-за чего жизненная энергия безостановочно покидала его. Должно быть, духу только и хватало сил, чтобы становиться невидимым в случае приближения опасности. — Возможно, на господина напал какой-то монстр и в его кровь попала тёмная ци. Вот защита и сработала, — ответила Мейли, не теряя надежды переубедить друзей, с детства приученных либо усмирять, либо уничтожать подобных сущностей. — Пусть даже и так, — бросил Цзян Чэн, потирая пальцами лоб. — Из поля мы его не вытянем, а если попытаемся, можем разрушить барьер. Тогда в храм проникнут реально смертоносные твари, а оттуда — в Облачные Глубины. — Уверена, мы найдем способ вытащить господина без вреда для барьера! — упорствовала Мейли и обратилась за поддержкой к остальным: — Что думаете? — Забавный старичок. Интересно, что он там себе бормочет? — усмехнулся Вэй Усянь, сидя на корточках прямо перед клацающей челюстью и ворочая веточкой реденькую бородку духа. — Барьер ставили не мы. Следовательно, управлять им будет крайне сложно, если не невозможно. Вытащить духа и не сломать защиту навряд ли получится, — высказался Хуайсан, держась поодаль от жуткого древовидного существа и распалённых спором друзей. Вэй Ин закинул ветку в ближайшие кусты, поднялся, отряхивая ладони, и вдруг сказал: — Можно поискать ответ в библиотеках Облачных Глубин. Заклинатели часто используют защитные поля. Наверняка, кто-то да попадал в похожую ситуацию. — С какой стати нам тратить на это время? — скептически покосился на своего шисюна Ваньинь. — Всё лучше, чем тухнуть в хижине, — сказал первый ученик ордена Юньмэн Цзян, лениво потягиваясь. — Духи очень хорошо запоминают, как добро, так и зло, — обрадованно привела ещё один аргумент Мейли. — Если это представитель поселенцев каштановой чащи, нам выгодней с ним подружиться. — Ага. И это тоже, — бесстрастно поддакнул Вэй Ин.