Драко Малфой. Эффект кувалды

За окном в очередной раз завыл ветер, заставляя стёкла жалобно зазвенеть. Я, зябко поёжившись, подул на окоченевшие пальцы: надо всё же придумать, как обогревать нашу комнату. Осенью в ней было, мягко говоря, прохладно, и даже думать не хотелось, как здесь будет, когда ударят настоящие морозы. Центральное отопление в Хогвартсе отсутствовало в принципе, видимо, суровые английские маги и в этом придерживались традиций воспитания, которые предписывали держать подрастающее поколение в чёрном теле. Каминами обогревались только факультетские гостиные; в спальнях такой роскоши мы были лишены, поэтому каждый факультет выкручивался как мог. Лучше всех жилось пуффендуйцам: от близости кухни в их спальнях всегда было тепло, да ещё и стёганные одеяла добавляли уюта. Чуть сильнее страдали от холода когтевранцы: Флитвик, хоть и был преподавателем чар, как ни старался, не мог справиться с постоянными сквозняками, гуляющими в башне Когтеврана, к тому же чисто по-гоблински отстранялся от чужих проблем, что сказывалось на физическом комфорте и психологическом климате внутри факультета. Гриффиндорцам приходилось ещё хуже: Макгонагалл как истинная шотландка считала, что трудности укрепляют дух и тело, а её обязанности заместителя директора отнимали у неё слишком много времени, чтобы она могла бездарно растрачивать оставшееся на ежевечернее создание согревающих чар. Несчастных львят спасало только то, что их спальни находились над гостиной — тепло от камина худо-бедно грело пол в спальнях, да и таких сквозняков, как в башне Когтеврана, не было. Но больше всех страдали слизеринцы. Причиной жуткого холода в спальнях было не только отсутствие каминов, но и близость Чёрного озера, которая к холоду добавляла сырость. Нам приходилось спать в носках и кофтах, за плотно задёрнутыми пологами, чтобы хоть к утру надышать немного тёплого воздуха. Спасибо декану и старшекурсникам, накладывающим на комнаты каждый вечер согревающие чары, хотя помогали они не сильно, рассеиваясь уже через пару часов. Немного спасали ситуацию банальные грелки с горячей водой, которые домовики клали нам в постели в особо холодные ночи, и одеяла с греющими чарами. Я ещё на первом курсе, промаявшись так неделю, плюнул на гордость и написал домой с просьбой прислать ещё одно, но даже это не всегда спасало от посещения больничного крыла. Хорошо, хоть вода в душе была горячей и в неограниченном количестве, иначе пришлось бы, как Джейн Эйр, разбивать лёд на поверхности воды в тазике, чтобы умыться. О злоключениях этой девицы я узнал от Инки: во время беременности она неожиданно подсела на женские романы девятнадцатого века, зачитывая вслух наиболее полюбившиеся отрывки, а мне часто приходилось быть невольным слушателем. Когда родился Кот, она нашла им другое применение — ставила ему аудиоверсии вместо колыбельных. Тот спал под них как убитый. В учебных классах тоже было по-разному: если на Зельеварении из-за кипящих котлов и в теплицах мы буквально плавились от жары, то на той же Трансфигурации отбивали зубами морзянку — старая кошка одинаково равнодушно относилась ко всем факультетам. Так что многослойная одежда: рубашки, жилетки, мантии — уже не казалась архаизмом, став насущной необходимостью, только если у кого-то не было навязчивого желания пить Бодроперцовое. Меня немного спасали вещи Грега, и друг щедро делился ими, отмахиваясь от моей благодарности: «Хоть спать будем спокойно, не слыша, как ты всю ночь зубами стучишь». Я натянул рукава мантии пониже и снова склонился над пергаментом — статья сама себя не отредактирует. Меньше чем через неделю наступало Рождество, и мы спешили напечатать новый номер газеты, чтобы ученики забрали его с собой на каникулы. Прошлые выпуски зашли на ура, тот, в котором мы рассказывали о Дуэльном клубе, и вовсе расхватали в мгновение ока, пришлось допечатывать пару десятков экземпляров. Этот мы планировали полностью посвятить Рождеству и традициям его празднования — как магловским, там и магическим. Не сказать, что они сильно отличались — та же ёлка, подарки, обязательный глинтвейн, щедро накрытый стол, разноцветные гирлянды и надежда на лучшее. Так что нам пришлось изрядно потрудиться, чтобы найти что-нибудь интересное. Я надеялся, что детям, выросшим в чистокровных семьях, понравится рассказ о старике в красном кафтане, летающем по всему свету в оленьей упряжке, а маглорождённые порадуются за домовиков, которые тоже получают подарки на Рождество. А ещё были индианки сестрёнки Патил, ирландец Финиган, китаянка Чанг, итальянец Блейз Забини, в общем, выпуск стал во всех смыслах интернациональным. Статей получилось много, и мы все трудились в поте лица, чтобы привести их в божеский вид. Рядом скрипнул стул, но я уже «поймал волну» и даже головы не поднял, стремясь побыстрее закончить. Мой сосед тихонько посопел, поёрзал и, не выдержав, легонько подёргал меня за рукав: — Драко. — М-м-м? — Прости, что отвлекаю. Я просто хотел спросить… — Спрашивай, — великодушно разрешил я, пытаясь на ощупь ткнуть пером в чернильницу. — Ты же вроде на колдомедика собираешься. Не знаешь, маги могут болеть магловскими болезнями? Левее. — А? — Я наконец поднял глаза на чем-то смущённого Гарьку и переспросил: — Что левее? — Чернильница, — ответил он. — Ты же её искал. — А, да. Я рассеянно покрутил перо. Закончить со статьёй, конечно, хотелось, но Гарька выглядел достаточно встревоженным, чтобы наплевать даже на свои обязанности Большого босса. Я решительно отбросил перо и повернулся к другу: — Смотря какими. Про вирусы-бактерии надо объяснять? — Гарька помотал головой. — Есть ещё внутренние, ну там когда сердце болит, желудок, суставы. Есть наследственные — те, которые передаются от родителей детям. Это как с твоим зрением: у отца было плохое, передалось тебе. Вот этими всеми волшебники тоже могут болеть, мы же одного биологического вида. Просто у нас есть заклинания и зелья, они работают быстрее и эффективнее магловских лекарств. Насчёт генетических, как у твоего брата, не знаю, ничего подобного не слышал, но это не значит, что не было — могли просто скрывать. — А психические? — робко спросил Гарька. — Легко. Возьми тех же Блэков — моя тётушка явно не дружила с головой. Или Мраксы. Они выродились, и в последних поколениях тоже были проблемы с психикой. А почему ты спрашиваешь? Гарька нервно затеребил деревянную подвеску-собаку, уставившись на свои колени, и упорно молчал. — Эй, обещаю, что не буду смеяться и никому не скажу, — подбодрил я его. Гарька бросил настороженный взгляд по сторонам, придвинулся ближе и прошептал: — Я слышу голоса. — Что?.. Нет. Нет-нет-нет. Этого не может быть. Не должно быть! Гарька придвинулся ближе и, облизав губы, так же едва слышно повторил: — Я слышу голоса. — Давно? — Ну… — Гарька нахмурился. — Может, месяц. Или два. Около того. Они сначала были очень тихими, я их едва слышал, а теперь стали громче, но всё равно не понимаю, о чём они говорят. Только отдельные слова. — А они не призывают кого-нибудь убить? — осторожно поинтересовался я. — Или съесть, или… сделать что-нибудь другое… нехорошее? — Нет, — испуганно распахнув глаза, замотал головой Гарька. — Они… вроде куда-то зовут, а может, просят, я правда не могу разобрать. Но это же всё равно плохо, да? Что если после встречи с духом Волдеморта Авада как-то стала на меня влиять, и я теперь схожу с ума? — Почему ты не рассказал раньше? — Сначала думал, мне послышалось. Что это ветер, или портреты, или привидения. Или эхо. Или… ну я не знаю что, но там что-то или кто-то обязательно должен быть. — Где? — тупо переспросил я. — В том месте, где я их слышу. Эти голоса. — Голоса? — встрепенулся я, будто только расслышал, что говорил Гарька. Во мне будто проснулась странная иррациональная надежда: если голос не один, это может быть не василиск. — Их несколько? — Мне так кажется, хотя они очень похожи. Просто иногда один смеётся, когда другой говорит, или они начинают перебивать друг друга, поэтому я подумал, что их несколько. Я старательно растёр кончик носа рукавом. Не знаю почему, но это помогало сосредоточиться и начать активно думать над решением насущной проблемы. Правда, обычно хватало его слегка почесать, только сейчас, в такой собачий холод, этого явно было недостаточно. Итак, Гарри слышит голоса. Почему много, а не один, и в определённом месте? Могут быть они связаны с василиском или это просто чья-то не совсем удачная шутка, тех же близнецов? А что, вполне в их духе. Рона они уже попытались использовать, чтобы присвоить мантию-невидимку, не получилось, теперь взялись за Гарьку. Запугать, сбить с толку, внушить нужные мысли — это можно сделать даже без Конфундуса, магловскими методами, главное, знать как. И никто не даст гарантию, что в загребущие лапки братьев по оказии в лице отца семейства не попала какая-нибудь интересная книжонка. Надо бы самому взглянуть на то странное место, а потом уже делать выводы. — Предлагаю вот что, — повернувшись к Гарьке, сказал я. — Во-первых, не впадай в панику, голоса ещё ничего не значат, ты сам сказал: это может быть что угодно, надо сначала выяснить, чего там точно нет. Во-вторых, сегодня вечером и пойдём выяснять. Сейчас я допишу статью, поужинаем, и у нас останется пару часов, чтобы сходить на разведку. А дальше будем действовать по ситуации. Гарька даже лицом посветлел, настолько ему полегчало. Я уткнулся в статью, спеша как можно быстрее её закончить, что не заметил, как пришла пора идти на ужин. Аппетита не было, но я старательно ковырялся в тарелке, не забывая поглядывать на близнецов. Те вели себя как обычно, в Гарькину сторону не смотрели. Это ни о чём не говорило, так что расслабляться было рано. Кое-как расправившись с пастушьим пирогом, я, предупредив Винса и Грега, чтобы возвращались в гостиную без меня, выскользнул из Большого зала и притаился в одной из ниш. Наверное, это было глупо, но мне не хотелось, чтобы близнецы видели, что мы ушли с Гарькой вдвоём: я всё же подозревал их в том, что они как-то воздействуют на него, и не хотел вспугнуть, если в конце концов это окажется правдой. Ждать пришлось недолго, видимо, Гарька заметил, что меня нет, и бросился на поиски. Я высунул нос наружу, убедился, что в коридоре, кроме него, никого нет, и негромко окликнул. — Ты чего здесь? — забравшись ко мне в нишу, шёпотом спросил Гарька. — Прячусь, чтобы никто не увязался следом, — пояснил я. В этот момент мимо вразвалочку прошёл Рон. Гарри, вздрогнув, сильнее прижался ко мне, буквально впечатывая в стену. Общаться они по-прежнему общались, хотя Гарька часто уставал от навязчивого внимания шестого Уизли и пытался от него спрятаться. Вот как сейчас. Припозднившиеся студенты покинули Большой зал. Мы дождались, пока их шаги стихнут вдали, и вылезли из ниши. — Ну что, куда идём? — поинтересовался я. — Туда, — махнул в сторону лестницы Гарька. Пока мы медленно поднимались по ступенькам — Гарри молчал, наверное, не хотел пока обсуждать свою говорящую проблему, — я мысленно прокручивал то, что он мне рассказал. Что же это за странные голоса, которые то спорят, то смеются, и слышно их исключительно в одном месте? Это точно не василиск. Во-первых, голосов было несколько, и я серьёзно сомневался, что василиски смогли бы расплодиться в школьной канализации, как тараканы: для их создания вроде требовались специальные условия. А во-вторых… А во-вторых — и я надеялся, это будет значить именно то, о чём я подумал, — Гарька не понимал парселтанг. Я узнал об этом в его день рождения, когда мы, выполняя данное Дадли обещание, отправились в зоопарк. Денёк выдался преотличный — солнечно и не слишком жарко. Территория зоопарка оказалась огромной, но мы никуда не спешили. Как выяснилось, Гарри с Дурслями уже не раз здесь бывали, а мне и вовсе было всё равно, на каких зверей смотреть, потому что насмотрелся на них дома: в одно лето Кот, вдруг решивший стать ветеринаром, едва ли не каждые выходные просился то в местный музей Живой природы, то в открывшийся при нём контактный зоопарк. Правда, в первом животные были исключительно неживые, а во втором — мелкие типа морских свинок и полусонных черепах, но мне хватило. Так что я предоставил мальчишкам право самим выбирать, куда идти, и просто наслаждался прогулкой. Мы поглазели на то, как кормят слонов, покорчили рожи обезьянам, поспорили, кто бегает быстрее — страус или кенгуру, и неожиданно оказались у террариума. — Зайдём? — предложил я. Не то чтобы мне так уж хотелось посмотреть на змей, скорее послушать, как Гарька с ними разговаривает. Тот в ответ на моё предложение как-то странно скривился и нехотя кивнул. Я запоздало вспомнил о каноничном освобождении питона перед первым курсом и с любопытством покосился на Гарьку: неужели он так сильно переживает за удравшую змею? Надо бы подойти поближе к нужному аквариуму, подробнее расспросить и утешить: вряд ли питону грозило что-то серьёзное, убивать его бы не стали, не смог удрать — отловили и отправили бы… да хоть в тот же зоопарк обратно, а если сильно повезёт — то на родину, в джунгли. Питон оказался на месте. Смирно лежал под искусственным солнцем, вероятно, переваривая обед. Гарька к змее интереса не проявил, даже к ограничительной линии не подошёл, в отличие от Дадли, который тут же поспешил к вольеру и принялся стучать ладонями по стеклу. — Дад, перестань, это опасно! Гарька, схватив брата за футболку, попытался оттащить его назад. Я бросился на подмогу. — Почему опасно? — послушно отступая назад, спросил Дадли. Я ожидал услышать нечто вроде «потому что оно может исчезнуть, как в прошлом году, и ты упадёшь к змее», но Гарька сказал совершенно другое: — Потому что стекло может разбиться, и ты поранишься. Помнишь, как ты однажды случайно разбил тарелку? — Было очень больно, — доверительно сообщил мне Дадли, — и очень много крови. Не люблю кровь. — Он тяжело вздохнул и обнял Гарьку. — Прости, Гарри, я просто хотел, чтобы он на нас посмотрел. — Знаешь, питоны такие зазнайки, — вспомнив, как Полька успокаивал сестёр, переключая их внимание, сказал я. — Не то что ящерицы. Мне кажется, одна уже машет тебе лапкой. Не хочешь пойти поздороваться? — Где? — тут же заозирался Дадли. — Я тоже хочу ей помахать! Подоспевшая Петуния, благодарно кивнув, увела сына к другим террариумам, а мы остались у питона. — Спасибо, что отвлёк Дадли, — улыбнулся Гарька. — Он иногда не понимает, что какие-то вещи делать нельзя, или они могут быть опасными, или… В этот момент питон, видимо, уставший изображать безразличный ко всему шланг, поднял голову, высунув раздвоенный язык. Гарька, испуганно ойкнув, отшатнулся. Я, сделав вид, что не заметил его странной реакции, нарочито спокойно спросил: — Как думаешь, о чём он там шипит? — О том, как его раздражают всякие двуногие идиоты, — нахмурился Гарька. — Серьёзно? — Нет, конечно, — рассмеялся Гарька, заметно расслабляясь. — Я не понимаю, о чём он говорит. В смысле, шипит. — Совсем? — стараясь голосом не выдать внезапно вспыхнувшую надежду, уточнил я: возможно ли, что если Гарька не понимает парселтанг, крестража в нём нет? — Ну да. А их можно понимать? В смысле, разговаривать с ними? — Можно. Есть специальный змеиный язык — парселтанг, правда, научиться ему нельзя, он что-то вроде семейного дара, и владеют им в основном индийские маги. Твои предки по отцовской линии вроде оттуда, вот я и подумал: вдруг и тебе дар передался? Последний факт очень вовремя всплыл в памяти, потому что с ходу придумать другую причину, почему я ждал от него владения парселтангом и удивился, что это не так, не получалось, настолько был уверен в положительном ответе. — И хорошо, что не знаю — я их боюсь, — «добил» меня Гарька. — Меня как-то уж укусил — я его не заметил, когда в саду возился. Они, конечно, не ядовиты, но руку всё равно раздуло — будь здоров! Да и вообще, неприятные они: ползают, шипят… У них и язык наверняка такой же. Я бы хотел знать птичий, вот он должен быть красивым. Или звериный. Интересно, а кошки с собаками понимают друг друга? Ну они же по-разному «говорят» — одни мяукают, другие гавкают. Вопрос оказался интересным, и мы начали строить теории, на время забыв о парселтанге. Вернее, это Гарька забыл, а я просто отложил в дальний уголок памяти, решив обдумать на свежую голову. Больше всего меня заботило, чем незнание парселтанга в итоге обернётся для Гарри. В лучшем случае это будет означать, что он — не крестраж, а значит, не будет связи с Волдемортом, ночных кошмаров и головных болей, Сириус, возможно, останется жив, да и самому Гарри не придётся подставляться под Аваду. В худшем — всё останется примерно так же, как было в каноне. Теперь же меня волновало другое: что за голоса слышал Гарька? На сумасшедшего он не походил, придумывать и врать мне бы не стал. Может, действительно эхо или приведения? Замок полупустой, заброшенных классов в нём хватит ещё на десяток факультетов, а в таких помещениях звук разносится далеко, вот и сложно разобрать, где и о чём говорят. — Пришли, — негромко сказал Гарька. Я огляделся. Опять третий этаж! Здесь что, аномальная зона? То Пушков держат, то в логово василиска спускаются, то стенгазеты вешают. Вон она, кстати, родимая, весит, прямо посреди коридора. — Где ты слышал голоса, Гарри? — Где-то здесь, — неопределённо махнул рукой он. — Иногда они начинаются от поворота, иногда раньше или позже, но к лестнице обычно тише или замолкают совсем. — А сейчас ты их слышишь? Гарька помотал головой. — Ладно, давай осмотрим здесь всё. Если снова их услышишь, сразу же говори мне. Стенгазета стала нашей символической отправной точкой: сначала мы пошли в одну сторону от неё, потом в другую. Я, прислушиваясь к любому шороху, внимательно осматривал стены. Не знаю, что я надеялся там найти, может, мрачное послание, написанное красными, похожими на кровь, чернилами: «Бегите, глупцы, айл би бег». Или бутылочное горлышко в щели — для него здесь гуляли отличные сквозняки. Портреты здесь не висели, эхо не отражалось от стен; было тихо, пустынно и холодно. Мы снова остановились у стенгазеты. Наследник Слизерина, сбив корону набекрень, сладко посапывал на троне; его верные слуги играли в пририсованные кем-то карты, один, то ли проигравший, то ли просто не интересующийся азартными играми, забавлялся с кошкой привязанным к алебарде бантиком — та, злобно фыркая, махала лапами с длинными, загнутыми, как серпы, когтями, отчего раскачивалась ещё сильнее. — Извини, — виновато вздохнул Гарька. — Я надеялся, ты сможешь их услышать, а мы только зря время потеряли. — Брось, — отмахнулся я. — Не услышали в этот раз — услышим в другой. Ты, главное, ничего себе раньше времени не надумывай, я уверен, всему есть своё рациональное объяснение. А пока давай уже… Закончить мне не дали — за спиной раздался радостный возглас: — Гарри! Я, не удержавшись, выругался сквозь зубы: этому-то что здесь надо? — Добрый вечер, профессор. — Гарри был сама любезность. — Совершаете вечерний моцион? Весьма, должен признать, полезное занятие. Особенно в приятной компании, верно, Драко? Вы же позволите мне вас так называть? Друзья Гарри и мои друзья. — Не позволю, — сердито набычившись и не обращая внимание на дёрнувшего меня за рукав Гарьку, сказал я. Признаю, это было очень грубо. В своё оправдание могу сказать, что подобной фамильярности никто из преподавателей себе не позволял, даже Снейп называл меня по имени исключительно в неформальной обстановке и когда мы были одни. За полтора года я настолько к этому привык, что другое обращение уже казалось не просто неправильным — недопустимым. Эх, кажется, я становлюсь настоящим английским снобом. Локхарт, не ожидавший отказа, растерялся: — Э-э-э… что ж. Но вечер всё равно чудесен! Просто идеален, чтобы сесть за книгу! — неожиданно зафонтанировал радостью он. — О, я скоро напишу свой истинный шедевр. И начну прямо сегодня — вдохновение буквально разлито в воздухе! Вы чувствуете? Чувствуете? Вдохните же поглубже, уловите его запах! Мы с Гарькой послушно втянули носом воздух. Не знаю, как он, а я ничего особенного не почувствовал, разве что исходящий от Локхарта горьковатый, едва уловимый травяной запах. — Ну?! — Локхарт даже ногой притопнул от нетерпения. — Э-э-э… д-да, — неуверенно протянул Гарька, снова дёргая меня за рукав. — Что-то такое есть, правда, Драко? — Конечно, есть! — китайским болванчиком закивал я, поняв его намёк. — Вы правы, сэр. Но знаете что, вам лучше тогда поторопиться: вдохновение — очень неустойчивая субстанция, а вдруг она развеется? Вам нужно скорее идти писать! — Вы правы, мистер Малфой, совершенно правы! Вот и мой уважаемый муз говорит так же… Что ж, тогда я вас оставлю, господа! Локхарт развернулся и танцующей походкой удалился. Мы смотрели ему вслед, пока он не скрылся за поворотом. — Спасибо, — захихикал Гарька. — Теперь я буду знать, как от него можно избавиться. — И часто он тебя достаёт? — с сочувствием спросил я. — Бывает, — неопределённо пожал плечами Гарька и кивнул в сторону женского туалета: — Навестим Миртл? Мы давно у неё не были, а скоро каникулы. — Пошли, — согласился я. — Только ненадолго, а то отбой скоро. Миртл поначалу устроила нам показательную истерику, что мы, такие-сякие, совсем про неё забыли, а потом потребовала рассказать все-все новости. Гарька взял эту миссию на себя, я же, кивая и поддакивая в нужных моментах, пялился на волшебный краник со змейкой. Раз Гарри не понимает парселтанг, то и попасть в Тайную комнату он или кто-то другой, кроме Наездника, скорее всего, не смогут. Не то чтобы меня это огорчало — со взрослыми проблемами в виде древнего чудовища и крестражей пусть разбираются взрослые, хотя заключённая в мягком месте интуиция подсказывала мне, что мы снова вляпаемся, как на первом курсе. Меня больше беспокоило другое — как вычислить Наездника? Джинни вела себя нормально — в том смысле, что каких-то серьёзных изменений в её поведении с начала года я не заметил. Она не плакала, не выглядела болезненной или более замкнутой, чем в начале года. Даже наоборот, будто расслабилась, перестав вздрагивать на малейший шум. Остальные Уизли почти не отличались от себя прошлогодних, насколько я мог судить, видя их достаточно редко. Нападений после пропажи Клыка пока больше не было, и я малодушно надеялся, что до каникул вся живность Хогвартса доживёт в полном составе, чтобы не омрачать их хозяевам Рождество, а у меня появилось бы время подумать. По-хорошему стоило всё рассказать отцу и Снейпу, но я не знал, как это преподнести, чтобы не оказаться в Мунго или, не дай Мерлин, в Азкабане. Если бы у меня были хоть какие-то доказательства! Но Миртл не будет сидеть целыми днями в туалете, подстерегая василиска, а я не знаю ни одного следящего заклинания и за оставшиеся несколько дней не успею их выучить. Хотя… кто сказал, что они обязательно должны быть магическими? Полькин дед много рассказывал нам о своей жизни. Слушать его было познавательно и интересно, особенно про школьные годы: моё детство было совсем другим, и я всегда невольно сравнивал собственный опыт с тем, что переживали другие — не для того, чтобы лелеять свой «травмирующий опыт, полученный в результате абьюзивного общения с авторитарным отцом», как любила пафосно выражаться наша школьная психологиня, а чисто с исследовательской целью. И в первую очередь меня интересовали дворовые игры, от ножичков до соловьёв-разбойников и «Король не любит». Одни благополучно дожили до наших дней, другие безвозвратно канули в лету — современные дети в них уже не играли. По крайней мере, в нашем дворе. Вот об одной из таких игр я и вспомнил. Она называлась «Шпионы». Суть её была проста: игроки разбивались на две команды, одна была «агентами», которые прятали некий, заранее обговоренный предмет, вторая — «шпионы», теми, кто должен был этот предмет найти и при этом не попасться в ловушки «агентов». Ловушки, кстати, были самые что ни на есть шпионские — туго натянутые тонкие нитки с привязанными к ним шуршаще-звеняще-гремящими самодельными колокольчиками. Последние мне без надобности — всё равно не услышу, а вот потревоженная нитка, если её проверять минимум раз в день, может дать хотя бы примерный график василисковых прогулок. Не знаю пока, чем мне это может помочь, но информация никогда не бывает лишней, особенно такая. Я торопливо обыскал себя на предмет торчащей где-нибудь нитки. Увы, хогвартские домовики слишком хорошо знали свои обязанности — на одежде не было ни единой зацепочки. Пришлось пожертвовать несколькими волосками, связать их между собой, а потом, делая вид, что хочу пить, покрутиться у раковин, обмотав нужный и соседний краны: при открытии прохода те разъедутся в разные стороны, и волоски порвутся. Закончив, я напомнил Гарри, что время позднее и, если мы не хотим в преддверии каникул попасть на отработку, пора расходиться. Обратный путь не занял много времени, так что даже наши бдительные старосты не приставали ко мне с вопросом, где мне приспичило шляться на ночь глядя. Греясь в душе, я ещё раз прогнал в голове оба наших с Гарькой разговора, но так и не пришёл к каким-то однозначным выводам. И только засыпая, понял, что не задал Гарьке самый важный вопрос: что он так часто делал в той части замка?