Драко Малфой. Эффект кувалды

Пока мы, воодушевлённые новой идеей, занимались обустройством редакции и набором персонала, жизнь, как в известном изречении, била ключом, преимущественно гаечным и по голове. В прямом и переносном смысле. За две недели список пропавших животных пополнился на несколько школьных сов и Клыка. О первом я узнал от Шляпы. Оказывается, в расселении птиц в совятне была своя система: местные занимали жёрдочки у правой стены, те, что принадлежали ученикам, — у левой, остальные, если не улетали сразу и оставались передохнуть, — в середине. Как уж они там определяли, где чьи места, никто толком не знал, наверное, так же, как искали адресатов отправляемой с ними почты, но ни одна птица, даже впервые прилетевшая в Хогвартс, не ошибалась и не занимала чужое место. Только поэтому эльфы, убирающие совятню, и заметили, что правые жёрдочки подозрительно опустели. Ушастики пошли к Дамблдору — как-никак пропадает школьное имущество — но тот отмахнулся от них: «Налетаются — вернутся». Интереса ради я сбегал в совятню полюбоваться на пустые жёрдочки и, поглаживая по спине соскучившегося Гиппократа, пытался представить, как василиск охотится на юрких осторожных сов вместо неповоротливых глупых куриц из подсобного птичника. Картинка не складывалась. Но я всё равно предупредил друзей, чтобы присматривали за своими совами. Для этого, кстати, не пришлось ничего придумывать и объяснять, достаточно было сказать: «Ходят слухи» — чего-чего, а этого добра в Хогвартсе хватало с избытком, и откуда только бралось. Про Клыка нам рассказал Рон. В отличие от нас, он к Хагриду бегал регулярно и потому узнал обо всём первым. Гарри, добрая душа, забыв обиду, понёсся утешать лесника, прихватив меня за компанию. Хагрид был больше раздосадован пропажей Клыка, чем огорчён. — Вот же глупая скотина! — ругался он, накрывая на стол. — И где его только носит? Он же трусливый, как заяц, шагу без меня из дома не сделает, а тут надо же — убёг! — Может, кто приманил и увёл? — робко предложил Гарька. — Ну дык это… не было ж никого чужого, — растерянно поскрёб в затылке Хагрид. — Я с утра в Хогсмит ходил, значица. Ну так, прикупить кой-чего, да в «Три метлы» заглянул пропустить стаканчик — выходной же был, в будни-то я ни-ни. И компания хорошая подобралась, как же без хорошей компании-то? Это ж тогда не удовольствие, а один перевод продукта. Вот, да. Ну и засиделся немного. Ну а чего б не посидеть, коли компания хорошая, да и выходной к тому же. А потом, значица, вспомнил, что профессор Снейп просил меня рябины дикой набрать. Она сейчас хороша после морозца-то, и в зелья, и в наливку, и в пироги. Ну я домой заглянул, чтобы, значица, покупки оставить, корзинку взял и Клыка прихватил, чтоб прогулялся и ночью меня по своим собачьим делам не дёргал. Я медленно тянул ароматный, настоянный на травках чай, даже не пытаясь вслушиваться в бубнеж полувеликана. И без того понятно, что Клыка мы больше не увидим — василиск им уже подзакусил. Вот ведь и правда дурная собака. Клык боялся всего, от грозы до майских жуков, так и норовил облизать каждого встречного с головы до ног и постоянно жрал всякую гадость, а потом маялся животом, но наука явно впрок не шла. Не знаю, было ли это ошибками в воспитании или пёс изначально оказался с дефектом, но Клыка всё равно было жаль, я только надеялся, что Гарька не решит отправиться и на его поиски — искать там уже нечего. — Идти мы далеко не стали, — продолжал между тем Хагрид. — Я тут полянку одну знаю близёхонько, вот, значица, туда и завернули. Пока Клык по кустам это тавой-то, ну вы поняли, я ягод набрал, да и домой отправились, а то уже и темно стало. А уж как из леса выходить стали, профессора встретили, ну который новый, белобрысый, напомаженный такой. — Локхарт, — подсказал я. — Во-во, он самый. — И что он делал вечером в Запретном лесу? — Да не в лесу, — досадливо поморщился Хагрид, — а на тропинке, аккурат у самой кромки. Бегал всё туда-сюда, что-то под нос себе шептал. Я его тоже спросил, чегой-то он тут шляется, ночь, почитай, уже на дворе. — Прямо так и спросил? — хихикнул Гарька. — Да не, я по этому, по-культурному, — засмущался Хагрид. — А он говорит, для вдохновению, музу какую-то потерял. А я ему: «Да чего там искать-то? Темно ж уже! Пойдёмте лучше чаю попьём, а утром, значица, и поищем. Вон, Клыку че-нить от энтой вашей музы дадим, футляр там или мешок, в чём вы её хранили? Он по нюху-то и найдёт». Я пребольно ущипнул себя за бедро, надеясь, что так смогу отвлечься и не расхохотаться. Гарька от меня не отставал, тихонько похрюкивая в кружку. — Профессор расстроился мальца, что вот прямо сейчас найти свою потеряшку не сможет, повздыхал тяжко, стало быть, очень ему эта муза нужна была, ну и это, согласился. Хорошо мы посидели, душевно. Ну дык в хорошей компании-то оно завсегда хорошо пьётся — хоть пиво, хоть чай. Только я это… разморило меня чутка. Неудобно вышло, да. Но профессор — душевный человек! — не обиделся. Это он мне потом сказал. Я его третьего дня встретил. Хотя как встретил — специально разыскал травки отдать, уж больно чай ему мой понравился, голову, сказал, прочищает и эту… айру… восстанавливает. — Ауру, — поправил я. — Вот-вот, её самую. Ну а я что, мне не жалко, я летом ещё травок насобираю. Тогда, стал быть, он мне и сказал, что обид на меня не имеет. Вы, говорит, человек рабочий, весь день на ногах да на свежем воздухе, оно ить и понятно, отчего к вечеру сил не осталось. А ещё обещался в гости заглядывать, ну так а мне завсегда радость. Душевный профессор человек, да, не то что некоторые. Под некоторыми традиционно подразумевался профессор Снейп, хотя, подозреваю, с прошлого учебного года личный список неприятных Хагриду людей мог пополниться ещё на одного, теперь уже бывшего, профессора — авроров, уничтоживших поселение акромантулов, в Хогвартс привёл отец, и Хагрид до сих пор был безутешен. — А Клык? — напомнил о собаке Гарька. — Он-то когда пропал? — Так вот аккурат той ночью и пропал, — задумчиво почесал бороду Хагрид. — Вроде как. Мне с утра малясь нехорошо было, приболел видать, пока по лесу-то бродил, оттого и встал поздно, к обеду почитай. Да и куда торопиться, выходной же ж. Ну пока, значица, дела кое-какие сделал, пока вот чаю попил, и совсем стемнело. Да и забыл я о нем. Он же вечно под ногами крутится, скулит, а тут тишина, а я, вишь, болел же, ну и сразу внимания-то не обратил, что уж больно тихо в доме. Ну и это, думал, мож, он на улицу убёг, когда я, значица, по делам выходил. Потом-то походил, поискал его, да уж, видать, поздно было. Я хмыкнул про себя: понятно, что там за «болезнь» нашего лесничего сразила, похмельный синдром называется. Вряд ли дело обошлось «парой стаканчиков», они ему как слону дробина, пару бочонков, особенно под «хорошую компанию» — совсем другой разговор. Оттого и разморило его в тепле, и утром проснуться никак не мог, и тишине радовался — голова-то небось трещала, а опохмелиться нечем. Мы не стали задерживаться долго и, как только разговор себя исчерпал, торопливо простились, сославшись на ненаписанные эссе. Однако сразу возвращаться в замок Гарька не захотел: свернул к озеру и, выбрав местечко поуединённее, уселся на нагретый солнцем камень. Я молча опустился рядом, не задавая вопросов. Гарька придвинулся ближе, благодарно прижимаясь к моему плечу, и мы замерли, думая каждый о своём. Я давно заметил, что ему иногда нужны такие паузы — побыть подальше от шума и людей, уйти в себя, перегрузиться, как зависшему компьютеру, — и старался в такие моменты оградить его от чужого, порой чересчур навязчивого внимания. Если мы были одни, Гарька, как когда-то Кот, без смущения использовал меня вместо подушки, приваливаясь, притираясь боком, чтобы создать такой нужный ему физический контакт. Я не возражал, получая в ответ равную по силе отдачу — возможность вспомнить о доме. — Он ведь уже не найдётся? — негромко спросил Гарька, когда я почти перестал чувствовать пальцы на ногах и руках: снег ещё не выпал, но уже и днём чувствительно примораживало. Мне было лень накладывать согревающее, и я уже минут двадцать вяло размышлял о том, стоит ли сразу идти сдаваться мадам Помфри или достаточно будет горячего душа и не менее горячего чая. — Клык. Он пропал совсем, да? — Боюсь, что так, Гарри. — И все остальные тоже? Тревор, миссис Норрис, кошка Миллисенты, здешние совы? Я не хотел давать ему ложную надежду, но и сказать правду тоже не мог. Оставалось молча сидеть рядом. — Почему директор Дамблдор ничего не делает? Я спрашивал у ребят со старших курсов и у профессора Спраут — такого никогда раньше не было, ну чтобы сразу пропадало столько животных. А если начнут пропадать ученики? Я задумчиво потёр кончик носа. А вот и правда интересно, что стал бы предпринимать Дамблдор, если бы студенты не превращались в камень, а начали исчезать неизвестно куда, а то и вообще погибли? Так и сидел бы ровно на заднице, ожидая, пока всё разрешится само, или нашёл бы в себе мужество — и совесть — признать, что не контролирует ситуацию и Хогвартсу нужна помощь? Увы, я больше чем уверен в первом варианте, по крайней мере до тех пор, пока дело не коснулось бы чистокровных - тогда отмолчаться ему бы просто не дала общественность. В противном случае происшествие просто замяли бы. Ну пропали дети, бывает. Смерть Миртл не расследовали, что там сказали её родителям — неизвестно, могли и память подправить: с родителями маглорождённых никто церемониться не будет. Думаю, те же Гермиона и Криви не рассказывали родным, что полгода изображали статуи, иначе их просто не пустили бы снова в «самую безопасную школу». О василиске никто толком не знал, кроме непосредственных участников тех событий и — я уверен — директора, слишком уж вовремя прилетел со Шляпой Фоукс, да ещё и знал, где искать. Если говорить юридическим языком, действия Дамблдора можно квалифицировать минимум как халатное отношение к своим должностным обязанностям, максимум — вовлечение несовершеннолетнего в смертельно опасные действия, но ему всё сошло в рук. — Тётя не хотела, чтобы я ехал в Хогвартс, — неожиданно сказал Гарька. У меня была своя версия, почему в каноне Дурсли не хотели отпускать его в школу. Дело совсем не в ненависти. Иначе они с удовольствием сбагрили бы навязанного им племянника, чтобы отдохнуть от мальчишки и не тратить на него с трудом заработанные Верноном фунты. Однако вместо того, чтобы с облегчением выдохнуть и порадоваться скорому отъезду Гарри, они с упорством, достойным лучшего применения, пытались всеми силами этому помешать. Это удивляло меня до того момента, пока, в очередной раз пересматривая первый фильм, я не зацепился за фразу Вернона про то, что они выбьют из него эту дурь. И тогда всё стало понятно. Дурсли просто хотели сделать Поттера «нормальным» — в их понимании этого слова, то есть обычным, не-магом, и в своём стремлении очень походили на религиозных фанатиков или тех суховоблых дальних родственниц, приютивших сиротку и считающих её исчадием ада, испорченной и безнадёжно потерянной душой, которую они, суровые воспитатели, пытаются вернуть на истинный путь. Очевидно, Дурсли считали, что волшебство — такой же порок как воровство или желание врать и его можно побороть, что если не учить мальчишку колдовать, тот скоро перестанет быть волшебником. Здесь Дурсли более адекватные, но нежелание не пускать Гарри в Хогвартс таки имели. Интересно бы знать причину. — Тётя говорила, что волшебники… Гарька замолчал, потупившись. Я ждал, но он продолжал пялиться на свои руки, нервно покусывая губу. — Какие, Гарри? — мягко подтолкнул его я. — Странные, — ответил он. Судя по тому, как покраснели его щёки, Петуния использовала более грубое слово. — Странные, — медленно повторил я. — Да. А ещё они не любят маглов, считают их ниже себя, как животных. Знаешь, если бы не дядя Джон, я бы тоже так думал. — Из-за Хагрида? — Не только, — болезненно скривившись, дёрнул плечом Гарька. Тема явно была ему неприятна, но он то ли не мог, то ли не хотел останавливаться. — Тётя мне кое-что рассказала. Я уже примерно представлял, что именно могла поведать племяннику Петуния, но всё же спросил: — О чём? — Ну… О том, как отец с друзьями испортил им с дядей Верноном свадьбу. Что мама превращала чашки в крыс, хотя знала, что тётя их очень боится. Как профессор Снейп, ну тогда ещё не профессор, они только в младшую школу ходили, насмехался над ней. Что директор Дамблдор бросил меня на крыльце в корзинке ночью, ничего им не сказал, даже в дверь не позвонил, только письмо оставил, и если бы не кошка… — Какая кошка? Я ошарашено уставился на Гарьку. У Макгонагалл всё же хватило совести вернуться и хотя бы подать Дурслям сигнал о хэллоуинском подарке на крыльце? Для книззлов мисс Фиг слишком рано, она поселилась по соседству позже. Правда, был там ещё один кот. Помню, среди фанатов саги ходила версия, что Живоглот — это кот Поттеров, исчезнувший после нападения. Любопытная теория, правда, непонятно, почему он не остался рядом с Гарри, пока того не забрал Хагрид, не стал искать потом и никак не отреагировал на него при встрече, ведь Живоглот — книззл, а не обычный кот, значит, и нюх должен быть острее, и память работать лучше. Да и вообще, где он столько времени жил и как оказался в «Волшебном зверинце»? Вряд ли хозяин лавки по доброте душевной сначала подобрал уличного кота, а потом бесплатно кормил его десять лет. Так что нет, версия хоть и интересная, но не жизнеспособная. — Никто не знает. Она очень громко и жалобно мяукала, дядя не выдержал и пошёл посмотреть, открыл дверь и нашёл меня. Мавр сделал своё дело, мавр может уходить? Не верю я в такие совпадения, кто-то там определённо отметился. — А потом пришёл Хагрид, ну ты знаешь, я рассказывал, а он же вообще неадекватный! По крайней мере, при первой встрече вёл себя как самый настоящий псих: выбил дверь, кричал, руками размахивал, напугал всех, на Дадли напал… Почему директор не прислал кого-нибудь из профессоров? — Может, они были заняты? — Не были. Никто из них вообще не знал, что меня надо навестить, рассказать о волшебстве, школе и сводить на Косую Аллею, — насупился Гарька. — Спрашивал? — догадался я. — Ага, — как-то совсем обречённо вздохнул Гарька. — И у Снейпа? — не удержался я. — У него в первую очередь. Я одобрительно присвистнул. Даже мы, слизеринцы, иногда побаивались собственного декана, особенно когда он пребывал не в духе. Гарька не был безрассудно смелым, старательно избегая любых неприятностей, только если не требовалось «вот прям щаз» кого-то из нас спасать, как в ситуации с Роном или со мной. Упрямым я тоже не мог бы его назвать: он вполне адекватно воспринимал критику и, если понимал, что в чём-то не прав, пусть и не всегда сразу, но признавал свою ошибку. Зато, если чувствовал, что всё делает правильно, упорно шёл до конца, не взирая на препятствия. Видимо, вопрос о провожатом занимал его так сильно, что Гарька не побоялся пойти с ним даже к угрюмому зельевару. — И что он сказал? Гарька тяжело вздохнул: — Правду. «Не думаю, что ваша тётя, мистер Поттер, была бы рада моему визиту — у нас, знаете ли, не самые тёплые отношения, и в этом, к моему стыду, есть и моя вина. Так что не готовь я в тот день сложное зелье, я бы всё равно отказался сопровождать вас». Это… было неожиданно. Признающий свои ошибки Снейп — хотел бы я это видеть собственными глазами. — Все по-разному реагировали, — продолжал между тем Гарька. — Мадам Хуч, кажется, не очень любит детей. Ей вполне хватает уроков полётов на первом курсе и матчей по квиддичу, зачем ей заниматься с кем-то во внеурочное время? Профессор Флитвик сказал, что никогда не ходит: у него слишком необычная внешность — он похож на магловских карликов, поэтому не хочет привлекать к себе лишнее внимание и сочувствующие или брезгливые взгляды. Профессор Вектор вообще не поняла, зачем меня сопровождать на Косую аллею, я ведь волшебник! Профессор Бербидж расстроилась: она давно не была в мире маглов и с удовольствием воспользовалась бы возможностью снова его навестить. Как и профессор Спраут — ей было интересно посмотреть, как маглы ухаживают за растениями. Я даже у мадам Пинс и мадам Помфри спрашивал — они все, кроме профессоров Снейпа и Флитвика, отложили бы свои дела, чтобы сходить со мной на Косую аллею, но директор прислал почему-то именно Хагрида! Да понятно почему — чтобы впечатлить мальчишку. А ещё ненавязчиво подтолкнуть к выбору определённого факультета: простой и искренний на вид Хагрид справился бы с этим лучше всего, в отличие от того же декана Гриффиндора. Кстати, её Гарька почему-то не упомянул. — А что сказала Макгонагалл? — Что я не должен оспаривать решения директора: он старше, мудрее и бла-бла-бла. О как. На моей памяти Гарька впервые проявил неуважение к старшим, пусть и так слабо, всего лишь передразнив. В отличие от нас, он никогда не позволял себе открыто дерзить, обиженно бухтеть или другими способами выказывать недовольство, всегда прибавлял «профессор» к фамилии и осуждающе смотрел на нас, если мы начинали использовать данные профессорам прозвища. Этакий типичный правильный английский мальчик, впитавший этикет с молоком матери. Иногда за эту правильность мне хотелось его стукнуть, но я понимал, что это не столько последствия воспитания, сколько основа его характера — пацифизм и желание избежать конфликтов любой ценой. Видимо, своей нравоучительной лекцией Макгонагалл сумела-таки вывести Гарьку из себя. Впрочем, ничего другого я от неё и не ожидал. — Только не говори никому, ладно? — заговорщически зашептал Гарька, наклоняясь ближе. — Я считаю… — Он помолчал, то ли подбирая слова, то ли не зная, стоит ли вообще что-то говорить, но потом всё же решился и продолжил: — Мне кажется, профессор Дамблдор не очень хороший директор. Столько всего происходит в школе, а он ничего не делает! Может, он просто устал? У него много обязанностей: Визенгамот, МКМ, директорство. Да и возраст… А в замке всегда полно людей и шумно очень. Дядя Вернон говорит, что любит свою работу, но от общения и разговоров к концу дня готов сбежать оттуда без оглядки. Я печально хмыкнул: Гарри даже пожирающему его акромантулу найдёт оправдание. Он мог долго хранить обиду на тех, кто задел его близких, в отношении себя же подобной злопамятностью не страдал. Вот уж точно «святой Поттер». — Ты не один так думаешь, — поспешил успокоить я его. — Так что перестань себя накручивать и оправдывать того, кто этого не заслуживает. — В носу засвербело, и я громко чихнул. — Вот! Правду говорю! — Драко! — ахнул Гарька, подрываясь с камня и хватая меня за руку. — Ты же заболеешь! Это я виноват со своими разговорами. Тебе срочно нужно к мадам Помфри! Медиведьма при виде меня только устало вздохнула, указав на одну из пустующих кроватей. Я безропотно переоделся в больничную пижаму, выпил горькие зелья и приготовился скучать: меня на все выходные оставили в больничном крыле. Правда, в этом были и свои плюсы — теперь нам с Гарькой не придётся идти на квиддичный матч. Мы оба должны были там присутствовать, чтобы поддержать команды своего факультета: Гриффиндор уже второй год испытывал трудности с ловцами, меняя их чуть ли не каждую игру, видимо, Гарри был единственным, кто мог занимать это место, поэтому пришлось проводить пережеребьёвку, и в итоге Слизерину в субботу выпало играть с Пуффендуем. Гарька отправился бы на трибуну факультета, заставив меня изрядно понервничать — Добби так и не объявился, но я не расслаблялся: зачем Гарри лишние травмы? Поэтому я, подражая Карлсону, притворился «самым больным в мире человеком» и, пользуясь тем, что Гарька чувствовал себя виноватым, уговорил его составить мне компанию. Однако неприятностей от этого меньше не стало. Гарри, нагруженный пергаментами с опусами наших будущих журналистов, прискакал сразу после завтрака. Остальные подтянулись чуть позже — справиться о здоровье и пообещать заглянуть после игры. Мадам Помфри, взяв с нас слово, что мы будем вести себя тихо и не беспокоить других пациентов, тоже убежала на поле, а мы, поедая пряники, взялись за конкурсные работы. Когда часа через три дверь в лазарет открылась, меньше всего я ожидал увидеть сосредоточенного Грегори, несущего на руках бледную до синевы Луну. Они немного комично смотрелись вместе: основательный, крепкий, высокий даже для своих почти тринадцати лет Грег и тоненькая, как тростинка, едва достающая ему до плеча Луна. Он относился к ней, как к младшей сестрёнке: после тяжёлых родов — Грегори весил почти пяти килограммов — его мать больше не могла иметь детей, и Грег, довольно привязчивый по натуре, выплёскивал своё желание о ком-то заботиться сначала на меня, а потом и на Луну. Та называла его Бебе — Big bear, Большой медведь — и упрашивала отрастить волосы: «Они будут очень хорошо смотреться с соломенной шляпой для путешествий, Грегори. Только её обязательно стоит украсить вышитой двухцветной розой, чтобы ты всегда смог найти дорогу домой». Мы не знали, что это — детские фантазии Луны или некое видение будущего, но Грег пообещал в точности исполнить её слова. — Гарри, Драко! — окликнула нас Луна, высоко подняв сжатый кулачок. — Смотрите, я поймала снитч. А ещё сломала запястье. Но мадам Помфри сказала, что к утру всё заживёт. — Что случилось? — одновременно вырвалось у нас с Гарькой. — Боул запустил бладжером в Диггори, когда тот погнался за снитчем. Диггори увернулся, а на него с другой стороны летел другой бладжер. Мячи столкнулись, и один улетел на трибуну, — объяснил Грег, осторожно опустив Луну на свободную кровать. — Там ещё несколько человек пострадало, в основном первогодки, мы прямо за ними сидели. Мадам Помфри их осмотрит и придёт сюда. — Вы сидели на нашей трибуне? — уточнил я у Грега. — Да. Я подумал, что Луне будет скучно одной и пригласил её к нам. Прости, — посмотрел он на девочку, — я не знал, что так получится. — О, не грусти, Бебе, — светло улыбнулась ему Луна. — Рука и правда почти не болит. А ещё теперь у меня есть снитч. — Как ты его поймала? — с любопытством рассматривая мячик, спросил Гарька. — Он сам ко мне прилетел, — пожала плечами Луна. — Сегодня очень мрачный день, а мне захотелось немного солнца, хотя бы один лучик. Просто подняла руку и пожелала, а он сел мне на ладонь. Мы молча переглянулись. В этом была вся Луна: творить волшебство по желанию сердца, а не движению волшебной палочки, видя в обычных вещах удивительную, скрытую от всех красоту. — А что с итогом матча? — спросил я. — Мадам Хуч сказала, что раз Луна с Пуффендуя и поймала снитч, игра окончена, пусть она и не игрок, — ответил Грег. — Флинт даже возмущаться не стал, потому что мы обошли их по очкам. На этом наш разговор прервался, потому что вернулась мадам Помфри, выгнала всех неболящих и занялась ранеными. Пострадавших оказалось не меньше десятка: бладжер повредил одну из стоек, только по счастливой случайности никого не задев, дети просто ссыпались на землю с накренившегося угла трибуны, как с горки. В основном все отделались легко: ушибы, ссадины, пара разбитых носов, один выбитый зуб и отдавленные пальцы. Тяжелее всех отделались Луна и первачок со Слизерина, получивший сотрясение. Их мадам Помфри оставила в лазарете, остальных, напоив зельями и вручив мази, отпустила. Вечером друзья пришли навестить нас в полном составе. Гермиона и Рон о чём-то жарко спорили, остальные молчали, настолько явно не желая встревать в их разговор, что это заметил бы и слепой. — Ты просто девчонка, а девчонки все трусихи, — видимо, исчерпав логичные аргументы, перешёл на личности Уизли. — Ну или почти все, — негромко добавил он, покосившись на сестру. — Кто бы говорил о трусости, — обиженно вздёрнула носик Гермиона. — Это ты в прошлом году придумал сказку о вампирах в Запретном лесу. — Я ничего не придумывал! Там действительно кто-то был! А твои дурацкие правила — для слабаков! Таким не место в квиддиче. — Чего это они? — спросил я подсевшего рядом Гарьку. — Гермиона считает, что квиддич — очень опасный спорт и ему не место в школе. Ну или что нужно хотя бы ввести дополнительные меры защиты для игроков и зрителей, чтобы как сегодня больше не повторилось. — Да что там такого случилось? — снова развозмущался Рон. — Ну подумаешь, руку сломала. Выпил Костерост — к утру заживёт. Мы волшебники, нам не о чем беспокоиться. Не хотелось этого признавать, но Уизли отчасти был прав. Зелья справлялись лучше магловских лекарств, так что Луна завтра будет в порядке. Однако никакой Костерост не поможет, если бладжер снесёт кому-нибудь голову. В падении с двадцатиметровой высоты тоже мало приятного, это Поттеру в каноне повезло, что Дамблдор сумел замедлить его, а если бы не успел, растерялся, забыл заклинание? Пришлось бы искать другого героя. — Драко, — окликнула меня Гермиона, — а ты что думаешь? Да почему чуть что, сразу я?! Ладно мальчишки, но Гермионе-то моё мнение зачем? — Я думаю, Уизли прав — от травм волшебники лечатся быстрее и качественнее маглов, поэтому нам нет нужды сильно переживать по этому поводу. Но! — Я предостерегающе поднял палец, не дав ей возразить. — Любую проблему лучше предотвратить, чем потом с ней разбираться. Что ты предлагаешь? — Мячи ведь нельзя заколдовывать? — уточнила у Винса Гермиона. Тот был ярым фанатом квиддича и знал о нём, кажется, даже больше, чем мадам Хуч. — Да. Они уже зачарованы, и если на них наложить ещё какие-нибудь чары, это вызовет конфликт: мячи могут перестать летать, или стать неуправляемыми, или вообще взорваться. — Значит, нужна защита для зрителей, как в хоккее. Это магловская игра. Там игроки катаются на льду и специальными деревянными палками отбивают плоский твёрдый мяч — шайбу. Между зрителями и полем стоят специальные экраны, чтобы шайба, отлетев, не попала в кого-нибудь. Она не такая большая, как бладжер, но может развить огромную скорость, попасть человеку в лицо или в голову и… В общем, это опасно. Нам нужны такие же экраны, только магические. Заклинания. Их можно обновлять перед каждой игрой. Когда Гермиона увлекалась какой-то идеей — не путать с ответом на уроке, где девочка больше напоминала робота, чем живого человека, — она преображалась: горели глаза, вспыхивали румянцем щёки, голосок звенел, даже в росте прибавлялось несколько сантиметров. В такие минуты я начинал понимать Винса — в эту Гермиону и правда можно было влюбиться. Хотя она нравилась ему в любом виде. — Игрокам тоже нужна защита, — продолжала Гермиона, не обращая внимание на недовольно ворчащего Уизли. — Если его собьёт бладжер или он по какой-то другой причине упадёт с метлы. — Мётлы тоже нельзя зачаровывать! — торопливо воскликнул Винс. — Я продумала и этот момент тоже, — гордо вздёрнула носик Гермиона. Винсент зарделся так, будто это была его заслуга. — Нужно зачаровать поле — сделать с помощью заклинания что-то вроде большой подушки, или батута, или сетки, как в цирке, тогда при падении человек не разобьётся или просто получит меньше травм. Я привычно потёр кончик носа. Всё, что предлагала Гермиона, было вполне адекватным и логичным: такая защита не будет мешать игрокам, зато обезопасит их и зрителей от возможных травм. — Я согласен с Грейнджер, — неожиданно поддержал Гермиону Грег. — Это не противоречит правилам, — поддакнул Винс. — Думаю, профессор Флитвик легко подберёт нужные заклинания, — немного смущаясь, пробормотал Невилл. — Окей, окей! — засмеялся я, вскинув руки, словно сдаваясь. — Я же совершенно не против. Это действительно классная идея, стоит попробовать воплотить её в жизнь. — Тогда, может быть, ты поговоришь с мистером Малфоем? — спросила Гермиона. — Он председатель Попечительского совета школы и твой отец, он к тебе прислушается. Ах, вот почему она пришла с этим вопросом именно ко мне. Не то чтобы я был против помочь. — Гарри, зачем просить Пожир… — Уизли, заметив мой не обещающий ничего хорошего взгляд, запнулся было, но потом всё же продолжил: — Ну ты сам знаешь кого. Тебе нужно поговорить с директором Дамблдором! Он тебя обязательно выслушает. — Не думаю, что это хорошая идея, Рон, — холодно ответил Гарька. — Директор очень занятой человек, ему не до наших глупостей. Наверное, и дураку было понятно, что он так не считал и сказал это только для того, чтобы Уизли от него отстал, но тот продолжал гундеть, и в конце концов добился своего. Я не хотел, чтобы Гарри общался с Дамблдором — не из-за мифических зелий доверия, которые директор мог бы скормить ему, Гарька всё равно ничего у него в кабинете есть и пить не будет. А потому что Дамблдор наговорит ему с три короба в своей привычной манере, но ничего не сделает, и Гарри только лишний раз расстроится. И всё же я решил не вмешиваться, отговаривая Гарьку от этой сомнительной идеи, чтобы не уподобляться Уизли и не давить на друга. Вечером в понедельник, когда он пришёл в нашу комнату, по выражению лица стало понятно, что его счёт к Дамблдору увеличился ещё на пару пунктов. Я сделал ребятам знак, чтобы они не лезли с расспросами, попросил их притащить с кухни какао и какого-нибудь печенья — эльфы уже знали и любили нас, как родных, угощая даже без Гарьки, — а сам сел писать отцу. Люциус появился через неделю. Разговор у них с директором вышел длинный, но, увы, безрезультатный: Дамблдор прочитал рекомендательное письмо о необходимости введения дополнительной защиты на играх по квиддичу, подписанное всеми членами Попечительского совета, выслушал аргументы, которые привёл отец, мягко пожурил его за излишнее беспокойство и клятвенно заверил, что Хогвартс — самая безопасная школа в мире. На вопрос о травмах студентов на последнем квиддичном матче он лишь рассмеялся: «Полноте, мистер Малфой! Пара царапин и синяков — разве это травмы? Никто не погиб, о чём беспокоиться?» Действительно, «убьют, вот тогда и приходите». Я понимал, почему отец так близко к сердцу принял это происшествие. После того, как прошлым летом он едва не потерял единственного, с таким трудом выращенного сына, Люциус заботился о моей безопасности с маниакальным упорством. Представляю, с каким облегчением он выдохнул, когда узнал, что летать я не могу — одним способом убиться у меня стало меньше! Поэтому он не отмахнулся от нашего предложения, как Уизли посчитав его «недостойным настоящего волшебника», и с энтузиазмом взялся за дело. И что-то мне подсказывало: отец не отступится, пока не добьётся своего. — Не вешай нос, ребёнок, мы не сдаёмся, — будто прочитав мои мысли, сказал на прощание он. — Этот раунд остался за директором, но при первой же возможности мы возьмём реванш. — Разве Попечительский совет не может надавить на директора? Вы же заставили его уволить профессора Квиррелла. — Хогвартс не подчиняется Министерству магии, это практически государство в государстве, и возможности совета строго ограничены уставом школы. Совет может нанимать или отстранять учителей, но только в особых случаях. — А добиться дополнительной защиты для квиддичного поля — нет? — догадался я. — Кроме того, — понизив голос и не ответив на мой вопрос, продолжил отец, — ты же помнишь, что тогда в дело включился не только совет? А ещё родители, простые обыватели, Аврорат, министр… И пресса. Вовремя мы решили организовать свою газету. Понятно, что она не даст такого же выхлопа, как тот же «Пророк», но кто-нибудь из студентов обязательно отправит экземпляр выпуска домой, их родители поделятся информацией с друзьями и близкими, и в конце концов она дойдёт до главной сплетницы Магической Британии. Или Скитер может получить газету по почте от анонимного доброжелателя. À la guerre comme à la guerre, господин директор. Мы обменялись с отцом понимающими ухмылками; он шагнул в камин, а я поспешил к друзьям делиться новостями и заодно подкинуть тему для ближайших выпусков. Никто не возражал. К тому же Пенелопа Кристал, шестикурсница с Когтеврана, одна из наших журналистов, оказалась сестрой того самого пострадавшего первокурсника и с энтузиазмом вызвалась писать статью. Винс обещал сделать подборку о ранениях и смертельных случаях в квиддиче. Криви закупался бумагой и реактивами, чтобы напечатать колдофото с матча. Работа закипела. Третьим свалившимся на нас испытанием стал Дуэльный клуб.