Однажды в Хогвартсе

Лучше бы аль-Хайтам оставил его там умирать. В конце концов, какое ему дело до какого-то глупого гриффиндорца? Сам нарвался на неприятности, и сам же за своё безрассудство поплатился бы. Аль-Хайтам был бы совершенно ни при чём, его вообще не должно было находиться там. Он смог бы уйти спокойно досматривать сны. Никто не узнал бы, никто не пристал бы с расспросами. Муки совести? Что ж, вероятно, они имели бы место быть, но аль-Хайтам себя знал — его быстро отпустило бы. Потому что это не его дело, потому что на судьбу этого придурка ему совершенно наплевать. «Чем ты тогда лучше него будешь?» — заговорило подсознание голосом Кавеха. «Чем угодно», — раздражённо отмахнулся от голоса в своей голове аль-Хайтам. — «Как минимум тем, что не планировал тебя отравить». «А ты уверен, что я захотел бы продолжать с тобой после такого общаться?» ...нет. Аль-Хайтам точно знал, что нет. А в том, что Кавех непременно узнал бы, отчего-то даже не сомневался. Вот она — главная причина, почему он всё же бросился на помощь, как самый последний гриффиндурок, стоило ему понять, что голем вот-вот прихлопнет того идиота, как надоедливую мошку. Аль-Хайтам голема ни в коем случае не осуждал, но, к своему же сожалению, не мог позволить себе оставаться в стороне. Предусмотрительно послав сигнал о помощи декану Слизерина, аль-Хайтам вступил в бой с непонятной полумагической, полумеханической штуковиной. Он не знал, сколько продлилась эта битва, но по её окончанию пришлось стереть холодный пот со лба, наблюдая за уходящим куда-то вглубь Запретного леса монстром... Очень скоро аль-Хайтам пожалел о том, что справился с големом слишком рано. Да и справился ли? У того будто бы переклинило что-то — и он просто забыл вмиг о потасовке с детьми, направившись по своим делам. И кто поверит доводам аль-Хайтама, кто поверит, что монстр в самом деле был, когда единственного свидетеля пришлось экстренно госпитализировать в Мунго? Преподаватели, сбежавшиеся на сигнал о помощи, смотрели на аль-Хайтама так, будто сам он был монстром. А дальше аль-Хайтама ждала череда выматывающих разбирательств, смешавшихся в одно сплошное пятно. Прибывшие на место происшествия авроры допросили его совместно с профессором Защиты от Тëмных Искусств, их бывшим коллегой. Деканы Слизерина и Гриффиндора допросили его. В конце концов директор попросил подняться к нему в кабинет, «чтобы побеседовать», а вскоре и к этому допросу присоединился профессор ЗоТИ, он же декан Гриффиндора, он же Лупус Бореалис Андриус. Последний волчьим взглядом в самую его душу продраться пытался, он чуял ложь. — Ты что-то недоговариваешь, — хмуро подмечал профессор Андриус. В который раз за эту бесконечно длинную ночь. — Я рассказал все детали, относящиеся к этому делу, — упрямо повторял аль-Хайтам. — И не один раз. Чего ещё вы от меня хотите? Аль-Хайтам не пытался ничего на самом деле скрыть — он лишь себе самому жизнь облегчить пытался. У него не имелось совершенно никаких доказательств, что некие гриффиндорцы планировали отравить другого своего товарища-гриффиндорца, чему аль-Хайтам пытался помешать, из-за чего на самом деле и оказался в Запретном лесу в столь поздний час. Но кто ему поверит? Это звучало ещё более несуразно, чем его рассказ об огромном механическом-магическом големе. Аль-Хайтам устал от необходимости кому-то что-то доказывать, устал ото всех этих бесконечных допросов, устал от осуждающих взглядов... он просто хотел спать. Пожалуйста, неужели это так много?.. За окном светало. Должно быть, другие ученики уже собрались в Большом зале на завтрак... или завтрак давно окончен? Борей открыл было рот, явно не желая принимать правду аль-Хайтама, но тут директор поднял руку, призывая тем самым коллегу помолчать. В этом коротком жесте отчётливо читалась усталость — никто из них этой ночью толком не спал. — Профессор Андриус, я предлагаю продолжить позднее. Мальчик устал, ему необходим отдых, — директор обратил к упомянутому взгляд, пытавшийся казаться мягким. — Аль-Хайтам, возвращайся в спальни Слизерина. Я знаю, у тебя не возникает проблем с усвоением материала, поэтому на сегодня ты будешь освобождён от занятий. Аль-Хайтам молча кивнул, уже поднимаясь с кресла. Занятый безрадостными размышлениями о том, что это ещё не конец, он забыл попрощаться — впрочем, это и в обычное время мало его волновало. Спустившись по винтовой лестнице и выйдя в коридор, аль-Хайтам не мог больше сдерживаться... Подняв руку ко рту и закрыв глаза, он зевнул так широко, как не зевал с тех самых пор, как они с Кавехом в последний раз засиживались в Выручай-комнате. Однако на середине зевка его прервал прозвучавший уже больше не в мыслях, а совсем близко голос: — Тами!.. И аль-Хайтам вздрогнул. Сонливость как рукой сняло, а сердце подскочило к горлу, встревоженное отчего-то появлением Кавеха. Аль-Хайтам вмиг распахнул глаза, с лёгкой паникой уставившись на поджидавшего его друга. Если Кавех его здесь ждал... что он уже знал?..

***

Настоящее время

Познакомившись с Костеростом однажды, не забудешь его действия вовек. Вот и сейчас аль-Хайтам лишь по тому, как ныли его кости, сразу же догадался, чем его напоили накануне. Это, безусловно, к лучшему, что он не помнил, как прошла сегодняшняя ночь. Плохо то, что провал в памяти захватывал не только ночь, но и практически весь вчерашний день. Аль-Хайтам невесомо нахмурился, пытаясь воскресить в памяти хоть что-нибудь, но воспоминания возвращались не то что урывками, а просто размытыми пятнами. Перед глазами вставали чьи-то лица, среди которых аль-Хайтаму удалось различить лишь... Кавеха?.. Он вспоминал серебристо голубую тень, маячившую перед глазами и подозрительно напоминавшую птицу... райскую птицу. И больше ничего. Как ни пытался вспомнить, натыкался лишь на пустоту, отдающую фантомной головной болью. А может, у него правда начинала болеть голова? Откуда-то сбоку его позвали по имени — и аль-Хайтам тотчас узнал голос. Разлепив с трудом веки, он повернул голову вбок, к источнику звука. Складка меж его бровей стала заметнее. Кавех правда был здесь, с ним. В больничном крыле. Выглядел он, мягко говоря, помятым — и не только Кавех, но и простыни кровати, на которой тот сидел. Не составило труда сложить два и два, чтобы догадаться, что Кавех тоже провёл ночь на больничной койке. Беспокойство подняло голову и осело где-то под сердцем. Аль-Хайтам решительно не понимал, что произошло, и этот факт напрягал его всё сильнее. — Что ты... — собственный голос никак не желал слушаться и звучал так, будто бы аль-Хайтам не открывал рта по меньшей мере пару лет. — ...здесь делаешь? Хотелось поинтересоваться также о том, что он сам здесь делает, но за себя аль-Хайтам не то чтобы переживал, а вот за Кавеха — ещё как. Первым делом Кавех взял с прикроватной тумбы стакан воды и подошёл ближе. — Я помогу тебе, — тон не грубый, но достаточно резкий. Зная непробиваемость этого змея, Кавех мог быть уверен, что аль-Хайтам обязательно откажется, сославшись на самостоятельность. Кавех знал, что Костерост уже подействовал. Но даже так, пока помогал слизеринцу сесть, он придерживал того за плечи крайне бережно, практически невесомо. Более уверенным жестом Кавех поднёс стакан к губам аль-Хайтама, не позволяя пострадавшему воду из его рук перехватить. Не то чтобы аль-Хайтам на самом деле пытался — у него вовсе не возникало желания с Кавехом спорить. Он покорно позволил себя в кровати усадить и напоить — будто бы у него самого рук нет, — но то и дело бросал на Кавеха пытливые взгляды. Всё силился разгадать, что за эмоция крылась за сосредоточенно сведёнными к переносице бровями и строгим взглядом, пресекающим на корню всякие попытки ему возразить. Знакомое выражение — Кавех действительно сильно чем-то обеспокоен. Вот только у аль-Хайтама недоставало осколков мозаики, чтобы сложить целостную картину произошедшего. Лишь когда стакан опустел, Кавех отстранился. Вернул пустой сосуд на тумбу, сам же уселся в ноги аль-Хайтаму и взгляд усталый, но теперь куда более спокойный к нему поднял. Аль-Хайтам собирался было вновь потребовать ответов, и на сей раз более настойчиво, но тут Кавех наконец соизволил хоть что-то объяснить. — Я здесь... — «потому что переживал за тебя, придурок», — ...потому что словил магическое истощение, пока отбивал тебя от похитителей. ...вот только объяснения его звучали как чистой воды бред, состряпанный на коленке только что. А ведь Кавех даже не соврал. Вчера он действительно немного перестарался как с эмоциями, так и с магией, что стало поводом задуматься о собственной магической подготовке и необходимости заняться не только тренировками полётов, но и оттачиванием чар. Первую магическую помощь тоже следовало бы изучить получше. — Куда больше меня интересует твоё самочувствие. Ты пробыл в отключке почти целые сутки, — пальцы нервно постукивали по постели. — У тебя сотрясение и несколько переломов… — Что, — только и произнёс аль-Хайтам. Быстро сдался — смирение слышалось в последующем вздохе. Уточнил безо всякого упрёка: — ...ты серьёзно сейчас? Из всего перечисленного верилось лишь в то, что Кавех умудрился заработать себе магическое истощение — потому что он действительно выглядел так, — и в то, что у самого аль-Хайтама обнаружили переломы и сотрясение. Потому что он действительно чувствовал себя так. Но ему правда не послышалось про каких-то похитителей?.. —Хайтам!.. — что-то лопнуло в Кавехе, затрещало, и на миг он утратил контроль. Видит Мерлин, он держал себя в руках из последних сил. — Я бы не стал так шутить. Ты должен это понимать. Кавех мог бы, конечно, прямо сейчас вернуться к привычным колкостям. Отпустить что-то вроде: «Все умные мысли сотрясение из тебя вытрясло?». Но не хотел. Слишком устал и слишком... напуган? Только сейчас Кавех чётко осознал эту мысль — он испугался за аль-Хайтама. Испугался потерять его. Дементоры их подери, да ещё немного, и эти недалëкие идиоты действительно могли его убить! Просто по неосторожности! Аль-Хайтама взяли и увели у него из-под носа... И... Перед внутренним взором яркой вспышкой всплыло воспоминание вчерашнего утра. Как мило с ним беседовала Милли, без умолку щебеча откровенную ахинею. Это не было в стиле медиковедьмы, но Кавех не мог отказать всегда такой заботливой девушке в беззаботной беседе. И только сейчас осознал — она просто тянула время. Отвлекала его, чтобы их банда смогла увести аль-Хайтама. — Ты уверен, что хочешь услышать подробности прямо сейчас? Я всё ещё не знаю, как ты себя чувствуешь. И пусть лицо его не отражало каких-либо ярких эмоций, во взгляде ясно читались бесконечная усталость и отголоски волнения, придушенные снотворным зельем. — Разве что... Могу успокоить — твои похитители уже в руках Аврората. Разумеется, аль-Хайтам понимал, что Кавех не стал бы о таком шутить. Но проще поверить, что всё это глупая шутка, нежели правда. Аль-Хайтам закрыл глаза. Этого оказалось недостаточно — поверх накрыл их ладонью. День на удивление выдался солнечный, в больничном крыле светло... даже слишком. — Глаза режет от света, — пояснил аль-Хайтам. Затылок медленно откинул назад и, поскольку всё ещё находился в сидячем положении, упёрся им в стену. — Немного болит голова. В остальном я в порядке. Кавех прав — подробностей прямо сейчас он не хотел знать. Слишком утомительно разбираться во всём этом, а аль-Хайтам, пускай и очнулся буквально только что, чувствовал себя слишком уставшим. Прошла минута, а может и несколько, прежде чем аль-Хайтам отнял руку от лица и вновь открыл глаза. Сразу же он столкнулся со взволнованным алым морем чужого взгляда, казалось, ни на миг от него не отрывавшегося. И аль-Хайтаму хотелось бы сказать такое непривычное, неестественное для него, но искреннее: «Всё будет хорошо». Хотелось бы накрыть чужую ладонь своей — Кавех так близко, что у него почти физически руки чесались, — заверить, что тревожиться больше не о чем. Но всё это не про них. Аль-Хайтам даже в школьные годы на подобные слова и действия никогда не отваживался, если только Кавех не был достаточно пьян, а сейчас и подавно. Этот Кавех больше не был его Кави. Поэтому с губ его сорвались совсем другие слова: — Мне наверняка придётся провести здесь какое-то время, — начал издалека, осторожно ступая по тонкому льду, служащему единственной защитой его чувствам. — Все мои книги остались в личных покоях... «Твоя помощь нужна мне», — повисло невысказанным в воздухе, игнорируя существование домовых эльфов, к которым логичнее было бы обратиться с подобной просьбой. Аль-Хайтам, однако, в этом вопросе руководствовался отнюдь не логикой. Фыркнув в привычной нарочито раздражённой манере, Кавех отвёл взгляд... И почему только сразу не осёк себя, пялился ведь на аль-Хайтама как ликантроп на луну вот уже какую минуту! — Только в себя пришёл, и сразу о своих книгах думаешь. Ты неисправим. Кавех поднялся с кровати, сорвал с изголовья сложенную наспех мантию и накинул ту себе на плечи. — Я принесу тебе книги. Но имей в виду — если будешь много читать в таком состоянии, у тебя только сильнее разболится голова! И более не оглядываясь, покинул больничное крыло.

***

Десять лет назад

В ту ночь сон Кавеха был крепким и спокойным. Совершенно ничего не предвещало беды, пока наутро, стоило ему спуститься в гостиную, он не услышал одну свежую сплетню... «Тот скользкий тип, аль-Хайтам, чуть не убил одного из наших сегодня ночью!» Потирая ещё сонные глаза руками, Кавех нахмурился. Что за бред несли эти идиоты? Аль-Хайтам? Пытался убить? Да Кавех скорее поверил бы, что в лесу живёт говорящий дракон. Каким бы неприятным аль-Хайтам ни казался другим людям, уж Кавех точно знал, что ничего подобного его лучший друг не мог сделать. — Где он? — Кавех нетерпеливо перебил какую-то кучку студентов, что активно обсуждали события минувшей ночи. В голосе ни намека на мягкость, лишь крайнее недовольство и с трудом подавляемая злость. — Раз вы в курсе всего произошедшего, тогда должны знать, где аль-Хайтам? — Кавех, может ты лучше не... — Может я лучше знаю, что мне делать?! — ногти впились в ладони оттого, с какой силой Кавех сжимал кулаки. — Если не скажете, сам найду. Резкий поворот, и вот уже Кавех устремился к портрету Полной Дамы, скрывающему проход в гостиную Гриффиндора. — Он на ковре у директора! — крикнула какая-то девочка вслед. Вот и славно. Значит, пора наведаться в гости к горгулье.

***

— Тами!.. Подняться в кабинет директора не вышло. Сколько бы Кавех сладостей ни озвучивал, ни один из предполагаемых паролей не сработал. Но горгулья вскоре отъехала в сторону сама, пропуская вперёд нужного ему слизеринца. Разумеется, Кавех эмоций сдерживать не стал, и тут же накинулся на друга с крепкими объятиями. — Стоило мне проснуться, как я услышал бредовую историю с тобой в главной роли! — Кавех отстранился, лишь чтобы после спешно осмотреть аль-Хайтама и убедиться в его невредимости. — Я не понял, что произошло, те олухи несли какой-то бред... Ты в порядке? Не поранился? Что произошло ночью? Кавеха снедало любопытство и тревога. Но второе всё же взяло верх, а потому гриффиндорец пыл поумерил. — Я понимаю, ты устал. Пойдем, я провожу тебя до твоей гостиной. А по пути ты мне все расскажешь! По-гриффиндорски крепкие объятия выбили из груди аль-Хайтама весь воздух и вмиг прогнали сонливость. Сердце заполошно забилось в груди — откуда здесь взялся Кавех? И всё же разум возобладал над эмоциями. Конечно, он здесь. В отличие от своих недалёких однокурсников-львов, Кавех дружил с логикой и не был склонен верить всяким слухам. У аль-Хайтама нет причин беспокоиться на его счёт. Зато Кавех, похоже, за них двоих беспокоился, по глазам видно. Аль-Хайтаму бы угрызения совести испытать за то, что заставил волноваться с утра пораньше, но вместо этого сердце его затопило таким теплом, что вся эта ситуация вдруг показалась совсем неважной... ...жаль, что ненадолго. Чтобы Кавех с его лисьим любопытством не притронулся к теме и не завалил его ворохом вопросов? Да ни в жизнь. — Да, я устал, — губы поджал. И в сторону гостиной своего факультета направился, на Кавеха не оборачиваясь. «Раз понимаешь, тогда зачем с расспросами лезешь?» — раздражался про себя аль-Хайтам. Не хотел он рассказывать ничего и никому больше. После стольких часов обсуждения одного и того же поочерёдно с аврорами, деканами и директором, аль-Хайтам даже Кавеху не согласен был произошедшее пересказывать в сотый раз. Зачем это всё вообще? Разве не очевидно, что слухи — ложь? Разве Кавех не понимал и так, что он, аль-Хайтам, невиновен? Понимал же?.. На середине пути аль-Хайтам заметил, что запыхался от того, каким быстрым шагом шёл. Впрочем, внимания он вообще ни на что не обращал — даже на Кавеха. И только сейчас обёрнулся через плечо, поддавшись мимолëтному опасению. Кавех всё ещё там, за спиной?..

***

Настоящее время

Сбежал. Как трус. Потому что теперь, когда аль-Хайтам наконец проснулся, беспокойства за его змеиную шкуру у Кавеха почему-то не убавилось, а показать этого он не мог. Держать в себе — тоже. Но даже так. Кавех не собирался задерживаться в личных покоях слишком долго. Скоро он вернётся, и глаз с аль-Хайтама не спустит!

***

Книгу Кавех принёс не ту, что была нужна, но аль-Хайтам ни слова не сказал по этому поводу — лишь кивнул коротко в знак благодарности. Не книга сейчас беспокоила его, а Кавех, буквально искрящийся от запрятанной где-то глубоко тревоги. Взгляд его то и дело метался к кровати аль-Хайтама, а напряжение читалось в каждом, пусть даже самом крохотном жесте — поджатые на секунду губы, едва заметная хмурость, более резкая нежели обычно жестикуляция рук. Всё это — наблюдения аль-Хайтама, старательно отрицаемые самим Кавехом и списываемые им на магическое истощение. Кавех прятался от него — эта мысль в равной степени как раздражала, так и ранила. Очень скоро, однако, аль-Хайтам смирился с тем, что с Кавехом он как об стенку бьётся. Абсолютно бессмысленно. Тот не желал показывать своей слабости, а если всё же случайно удавалось её углядеть, то старательно отрицал её. У самого же аль-Хайтама далеко не так много сил, чтобы продолжать бороться с кавеховым упрямством. Зачем вообще пытался?.. Знал же, что он последний человек, кому Кавех захочет открыться. Похоже, аль-Хайтам и впрямь сильно головой повредился, раз допустил на секунду предположение, что между ними могло измениться… что-то. Все те несколько дней, что его продержали в больничном крыле, слились в мешанину из осмотров колдомедика, чтения от скуки и регулярных визитов Кавеха. Последнее, стоило признать, несмотря на вспыхивавшие периодически мелкие ссоры, аль-Хайтама больше всего радовало. Кавех приносил с собой свет в это унылое место — и забирал его, уходя. После выписки ещё несколько дней аль-Хайтам безвылазно провёл в личных покоях — директор любезно выделил ему персональные выходные, которыми профессор древних рун воспользовался в полной мере. Придя впервые после всего случившегося в личные покои, аль-Хайтам не смог сказать, что «всё осталось на своих местах, будто бы он и не отсутствовал вовсе». И если на незапланированную уборку за рабочим столом он ещё мог закрыть глаза, то некоторые изменения, затронувшие дверь, в глаза так и бросались. Аль-Хайтам вглядывался в неё долгие полминуты, никак не в силах отделаться от впечатления, что с ней что-то не так. Но и понять, что именно, ему не удавалось. — Что здесь произошло? — аль-Хайтам обернулся к единственному, кто мог дать ему объяснения. До которых, впрочем, дела так и не дошло — взгляд Кавеха говорил сам за себя.

***

К концу первой недели после происшествия им пришло письмо из Визенгамота, приглашающее на заседание, что должно состояться через два дня. Аль-Хайтам заранее почувствовал себя уставшим от необходимости присутствовать. Однако письмо было адресовано не ему одному.

***

За час до начала заседания аль-Хайтам ещё даже не думал с кресла в общей гостиной вставать. Директор заботливо предоставил возможность воспользоваться камином в его личном кабинете, а значит не придётся тратить лишнее время на то, чтобы добираться до ближайшей за пределами Хогвартса каминной сети, находящейся, на секундочку, в Хогсмиде. Им некуда торопиться — и всё же за соседом аль-Хайтам замечал некоторую нервозность. — Ты готов? — сразу оторвался от книги, стоило Кавеху вынырнуть из своей комнаты. И нет, конечно же, аль-Хайтам его не ждал и нисколько не переживал за него, просто так получилось, что он дочитал последнюю строку абзаца ровно в тот момент, когда вышел Кавех. Совпадение, не более. — А у меня есть выбор? Что, если не готов? Кавех злился, раздражался и совершенно не хотел идти на это глупое заседание. Безусловно, он желал заслуженного наказания обидчикам аль-Хайтама, но до чего же он не любил... всё это. Судебное разбирательство, вокруг незнакомые волшебники и волшебницы с постными минами, да и сама встреча с виновниками происшествия радости не добавляла. Выпить бы сейчас огневиски, а не вот это вот всё. — Пойдём, — накинув на плечи мантию, вместе с аль-Хайтамом он направился в кабинет директора. Кавех, конечно, не злился конкретно на аль-Хайтама, но и настроения на ведение праздных бесед у него не наблюдалось, потому весь путь они проделали в тягучем молчании. Затем, обменявшись парой дежурных фраз с руководителем школы, оба исчезли в зелёном пламени камина.

***

Министерство. Местечко не из приятных. Вспоминая о том, что аль-Хайтам некогда здесь работал, Кавех невольно восхитился терпению слизеринца. Он сам не протянул бы в Министерстве и дня. — Аж дрожь берёт от одного только факта нахождения здесь, — Кавех передёрнул плечами. — А ты как? Не вспыхнул желанием вернуться на прежнее рабочее место? Нет, уж если и было что-то, чего аль-Хайтаму хотелось меньше, чем присутствовать на заседании, так это возвращаться на работу в Министерство. Вероятно, Министр принял бы бывшего секретаря обратно с распростёртыми объятиями — образно выражаясь, — однако аль-Хайтам даже о необходимости проверять эссе учеников с бóльшим теплом вспоминал. И это осознание, казалось бы, настолько очевидное, сейчас принесло небывалое облегчение. Ему нужно проверять эссе, проводить лекции и контрольные, иметь дело с сотнями, тысячами учеников. Но не с сотнями тысяч «офисных крыс», как когда-то называл Кавех работников министерства. Интересно, изменилось что-то с тех пор, или сейчас, в присутствии упомянутых офисных крыс, Кавех попросту сдерживал себя в выражениях? На подходе к залу суда их встретил Борей. Справившись о здоровье аль-Хайтама, тот выразил желание составить компанию им двоим. Аль-Хайтам не возражал. Кавех, кажется, тоже, но он в принципе сам не свой с самого утра — сорвавшийся с губ профессора древних рун тихий вздох встретил понимание во взгляде Борея. Никто из них не горел желанием присутствовать здесь. Зал суда встретил их шепотками и приглушёнными переговорами представителей Визенгамота. Около тридцати старейшин, все как один в сливовых мантиях с искусно вышитой на левой стороне груди серебряной буквой «В», преимущественно скучающе взирали на вошедших в зал профессоров. Суд только начался, а аль-Хайтам уже мечтал о том, чтобы всë это скорее закончилось. Двое из трёх подсудимых выразили желание идти на сотрудничество с судебным процессом. Аль-Хайтаму всё равно. С их согласием или без него, сыворотка правды действовала безотказно. Чистосердечное раскаяние виновных влияло лишь на смягчение приговора, а также возможность проиллюстрировать процесс воспоминаниями непосредственно виновников. Оглашённые мотивы настолько нелепо звучали, что аль-Хайтам не сдержал смешка, звучащего с неприкрытым отвращением. Он никогда не переставал поражаться человеческой глупости. Девушка — Милли — училась в своё время на Пуффендуе, на одном с аль-Хайтамом курсе, а ныне (точнее, уже в прошлом) занимала пост медиковедьмы при Хогвартсе. Её муж — Гарет — всего на год старше, учился на Гриффиндоре, а соответственно оказался однокурсником Кавеха. Аль-Хайтам не вспомнил ни имён их, ни лиц, но всё равно ничуть не удивился, когда выяснилось, что Гарет — тот самый придурок, за которым аль-Хайтам проследил той ночью в Запретном лесу десять лет назад. Тот самый придурок, который не сумел и пары минут против механического голема выстоять, из-за чего угодил впоследствии в Мунго. «А мог бы на кладбище», — с сожалением подумал аль-Хайтам. С сожалением о том, что сам же помешал такому развитию событий. Происшествие десятилетней давности никак не отпускало их — точнее, не отпускало Гарета. Результатам расследования, проведённого Авроратом совместно с директором Хогвартса, тот не поверил. Не верил и в спасение его аль-Хайтамом. Потому, когда прогремела новость о решении секретаря самого Министра вдруг податься в профессора, Гарет подговорил Милли устроиться в Хогвартс медиковедьмой, что она и сделала, желая помочь мужу вывести аль-Хайтама «на чистую воду». За помощью Гарет обратился также и к своему старшему брату, Ричарду. Втроём они возомнили себя народными мстителями, единственными, кто не желал «спускать аль-Хайтаму с рук его злодеяния». И это было бы по-настоящему смешно, если бы не доставило столько проблем самому аль-Хайтаму. Из всей троицы тем, кто ни в чём не раскаивался и кто в упор отказывался сотрудничать с Авроратом и Визенгамотом, был именно Гарет, сохраняющий непоколебимую уверенность в том, что источник всех его бед — аль-Хайтам. Милли и Ричард, пусть с запозданием, но прислушались к голосу разума, стоило им узнать, что все эти десять лет Гарет обманывал их, утаивая одну из самых важных деталей — причину, почему на самом деле он тогда оказался в лесу. Собирал ингредиенты, чтобы приготовить отраву для одного из соучеников, вину за что собирался свалить на аль-Хайтама. О чём сам аль-Хайтам прекрасно знал. Как и тот, кому подлить отраву планировалось. Волна возбуждённых шепотков, поднявшаяся в зале суда неожиданным откровением, касающимся давно закрытого дела, утихла, когда рассказ подошёл к объяснению непосредственно самого плана. Ведь после Испытания храбрости, прошедшего в Хогвартсе месяц назад и породившего множество слухов среди учеников о таинственном Страже Запретного леса, участникам событий десятилетней давности стало ясно — вот он, тот самый якобы пропавший голем. Разумеется, они не поверили, что случившееся в самом деле оказалось не более чем Испытанием храбрости, организованным директором совместно с его заместителем. Они были убеждены, что за всем стоял аль-Хайтам, и это лучшая для них возможность докопаться наконец до правды. План их, на подготовку которого пришлось потратить около месяца, оказался до смешного прост — и сработал лишь по той причине, что они безошибочно вычислили слабое место жертвы. Кавех. Они знали, что напасть на аль-Хайтама в его же личных покоях, так удачно совмещённых с кавеховыми, едва ли не единственный способ добиться эффекта неожиданности. Пока Милли отвлекала настоящего Кавеха после тренировки гриффиндорской команды по квиддичу, Ричард под обличьем Кавеха проник в личные покои — и напал на аль-Хайтама. Заклинание, лишившее его сознания, не обездвижило его, а защитить жертву от неудачного падения похититель нужным не посчитал. За всей этой сценой аль-Хайтам наблюдал глазами своего же похитителя — в ход пошли воспоминания, предоставленные Ричардом для помощи расследованию. Аль-Хайтам видел себя самого в падении. Видел, как ударился затылком об угол стола, проехавшись по нему так, что стало сразу ясно, почему впоследствии там обнаружилась кровоточащая рана. Ощутив фантомный отголосок боли в затылке, он поморщился. Момент похищения никак не желал воскресать в собственной памяти, и аль-Хайтам совсем не горел желанием переживать его заново, уже в третий раз. Однако самого главного напрямую не увидел никто. Поскольку повествование в воспоминании велось со стороны Ричарда, практически незаметным казалось, что он находился под действием оборотного — под личиной Кавеха, если быть точнее. Взгляд неосознанно скользнул вбок, туда, где сидел настоящий Кавех. «Это к лучшему, — подумал аль-Хайтам, — что он не увидит, как «сам» похитил меня». Дальше уже аль-Хайтам почти не следил за ходом судебного процесса — его не интересовало в деталях выслушивать о том, как проходил его плен. Он бы послушал разве что о своём спасении от непосредственно самого Кавеха, однако тот заранее передал все необходимые сведения Аврорату, а те в свою очередь — Визенгамоту. Кавех хотел, насколько это возможность, уменьшить необходимость в самом суде принимать участие, и аль-Хайтам понимал его слишком хорошо.

***

Покидая Визенгамот, аль-Хайтам не мог отделаться от мысли, что само похищение у него столько сил не отняло, сколько отнял судебный процесс. В тяжелом вздохе, который более не приходилось сдерживать, ни капли облегчения не прозвучало. Он просто устал. — На этом вынужден покинуть вас, — не менее усталый взгляд Борея красноречиво говорил о том, что он и сам бы с радостью сбежал отсюда куда подальше, но его держали незавершённые дела. — Берегите себя, — это не просто вежливое напутствие, оно тише и искренней бездушных любезностей. Борей переживал за них больше, чем показывал на публику. Всё, на что хватило аль-Хайтама — кивком ответить ему. Борей ушёл, и им бы пора тоже, только в другую сторону. Однако если прежде Кавех оставался непривычно тих, то сейчас и вовсе застыл будто, ни на что и ни на кого не обращая внимания. Так тихо, что никто другой при всём желании не услышал бы, аль-Хайтам обратился к нему: — Пора возвращаться домой, Кави. Он не спрашивал: «в порядке ли ты», прекрасно осознавая бессмысленность и глупость подобного рода вопросов. Они оба не были в порядке. Но Кавех здесь, за его спиной. И эта сумасшедшая история с похищением наконец закончилась.