Однажды в Хогвартсе

День аль-Хайтама не задался с самого начала. Во-первых, посреди ночи вдруг полил дождь. Не просто короткий осенний дождик, а по-октябрьски сильный ливень, с громом и молниями. Шум поднялся такой, что разбудил аль-Хайтама, которому пришлось накладывать на кровать заглушающие чары, чтобы уснуть снова — что далеко не сразу ему удалось после резкого пробуждения. Во-вторых, он предсказуемо не выспался, что сделало его ещё более хмурым и нелюдимым с утра. А стоило аль-Хайтаму вспомнить о том, что сегодня предстоит квиддичный матч против Гриффиндора, как тут же его лицо сделалось чернее грозовых туч, нависших над Хогвартсом. Этот день обещал стать невыносимо долгим. В дополнение ко всему прочему, ближе к обеду у него разболелась голова. Организм аль-Хайтама, привыкший к чёткому режиму, крайне чутко реагировал на недосып. Сказывалось ещё и то, что в преддверии матча с Гриффиндором Сайно — капитан слизеринской команды — решил участить тренировки, чему аль-Хайтам отнюдь не был рад. Он бы и вовсе не приходил на них, если бы не усвоил давным-давно печальную истину: друг из Сайно так себе, но враг ещё хуже. Аль-Хайтам не желал заводить себе ни тех, ни других, а потому старался держаться где-то посередине, мечтая о том дне, когда Сайно наконец выпустится, и аль-Хайтам сможет с чистой совестью начать прогуливать тренировки. Впрочем... Когда выпустится Сайно, то выпустится и Кавех, а вместе с ним исчезнет и единственная причина, почему аль-Хайтам до сих пор не ушёл из слизеринской команды по квиддичу. Этот год в Хогвартсе станет последним для Кавеха, поэтому аль-Хайтам, несмотря на недосып, головную боль и просто отвратительное самочувствие, не собирался пропускать предстоящий матч. Замена ему бы нашлась, но если он не явится, то Кавех автоматически выиграет в их споре. Не то чтобы аль-Хайтаму так уж важна была эта победа, но сдаваться без боя он точно не собирался. Хотя, если уж говорить начистоту, аль-Хайтам был заинтригован планами Кавеха. Самому Кавеху об этом он, конечно же, говорить не стал — не хотел тешить его эго своей заинтересованностью. Завтрак, занятия, обед, и снова занятия — всё прошло как в тумане. Аль-Хайтам не конспектировал ничего, но и особо не вслушивался; даже с Кавехом во время перемен не так активно перебрасывался колкостями. Время текло чересчур медленно, но в то же время пролетело незаметно. Аль-Хайтам и глазом моргнуть не успел, а уже выходил на поле, одетый в зелёную форму своего факультета и держащий в руке новейшую модель Нимбуса, номер которой даже не потрудился запомнить — то был подарок от бабушки. Пока обе команды готовились к старту, аль-Хайтам ненадолго прикрыл глаза. Вокруг всё шумело: судья, зачитывающий правила, которые все и так знали; трибуны, гудящие от нетерпения; комментатор матча, стремящийся разжечь ещё больший интерес у зрителей. Голова аль-Хайтама просто раскалывалась от обилия громких раздражающих голосов, он слышал их все, но при этом не мог разобрать ни одного слова. Не мог сфокусироваться. Всё смешалось в единую какофонию звуков, давящих на черепную коробку, точно намереваясь её расколоть. Никакого толку от посещения сегодня больничного крыла… Вероятно, стоило вернуться туда, когда стало ясно, что зелье никак на него подействовало, а сама боль лишь усилилась, но в плотном расписании между уроками и квиддичным матчем у аль-Хайтама больше не нашлось ни времени, ни сил. Над стадионом сгущались тучи. Матч начался, и аль-Хайтам сосредоточил всё своё внимание на поиске снитча. Задача усложнялась погодными условиями — солнечные лучи, обычно отбрасывающие яркие блики на небольшой поверхности золотого шара, по которым его можно было бы вычислить, сейчас не могли пробиться сквозь густой слой облаков. Оставалось лишь уповать на удачу, продолжая нарезать круги по стадиону и не забывая уклоняться от бладжеров. — ...и-и-и очередной квоффл в кольцо Гриффиндора! — возглас комментатора пронёсся по всему стадиону. — Слизерин легко зарабатывает ещё десять очков, вот это игра! Кажется, змеи сегодня выползли из подземелий только с одной целью: задать львам жару! Напоминаю, счёт 230/160 в пользу Слизерина. Сможет ли Кавех, ловец Гриффиндора, вырвать для своего факультета победу, или удача сегодня на стороне Слизерина? Аль-Хайтам, как правило, не отвлекался на комментатора во время матча, но упоминание Кавеха заставило его инстинктивно отыскать на поле золотую макушку ловца команды-соперника. Стоило ему это сделать, как вдруг уже кое-что другое привлекло его внимание — на противоположном конце поля он уловил едва заметный золотой блеск. И, судя по направлению полёта Кавеха, тот заметил тоже. Десять секунд — и вот уже они оба сравнялись в полёте, плечо к плечу, метла к метле, не отставая ни на миллиметр друг от друга. — Вы только посмотрите, какое напряжение между ловцами Слизерина и Гриффиндора, какой синхронный полёт — они наконец нашли снитч и летят прямо к цели! Кто же поймает его?! Никто не собирается уступать победу, но снитч достанется лишь одному! В крови забурлил адреналин, и сердце ускорило ритм, поддавшись азарту погони. Аль-Хайтаму нет никакого дела до очков факультета, это только их соревнование. И он совершенно не опасался лететь так близко к Кавеху — за столько лет ни один из них никогда не прибегал к грязным методам. Каким бы сильным ни был дух соперничества, они могли друг другу доверять. — ...ещё чуть-чуть, и снитч будет в руке у Кавеха! Или нет, подождите, аль-Хайтам обгоняет его... но Кавех не отстаёт, он вырывается вперёд буквально на пару сантиметров и снова лидирует! Кажется, мы слишком отвлеклись на ловцов, а что же происходит на поле... куда летит бладжер?! Этот мяч будто с цепи сорвался, он целится прямо на... Прямо на ловцов! Секунда — взгляд в сторону, ещё секунда — и решение уже принято, у аль-Хайтама нет времени на раздумья. Снитч вынудил их с Кавехом лететь у самой стены стадиона, ещё и так низко над землёй — здесь оставалось ничтожно мало место для манёвров. Однако, несмотря на незначительную высоту, с учётом набранной ими скорости падение выйдет как минимум болезненным, как максимум — травмоопасным. А если прибавить к этому бладжер, несущийся на ещё более бешеной скорости в их сторону... Забыв про снитч, он свернул в сторону, отталкивая Кавеха с пути — за секунду до того, как бладжер с хрустом врезался ему самому в плечо. Аль-Хайтам потерял равновесие, небо поменялось местами с землёй; в нос ударил запах мокрой после недавнего ливня травы. Голова шла кругом, и аль-Хайтам уже не понимал, летел он, падал или лежал на земле; его плечо, ногу и голову пронизывала острая, всепоглощающая боль, а в ушах стоял оглушительный звон. Аль-Хайтам медленно повернул голову, расфокусированным взглядом цепляя где-то невдалеке золотую макушку. С неба упали первые капли дождя.

***

— Я смотрю, у тебя боевой настрой? — задорно подметил парнишка-гриффиндорец, закидывая очередной кусок тыквенного пирога себе в рот. — Порвем змей сегодня! — Сказал тот, кто даже в команде по квиддичу не состоит, — с тихой ухмылкой осадила друга девушка, что сидела по левую руку от него. Кавех же беззаботно и немного суетливо доедал свой обед. О да, настрой у него боевой, и никакая дождливая погода этого не испортит. — У меня на то свои причины! Мы с Хайтамом заключили пари, и если я выиграю... я ещё не придумал, но оторвусь по полной! — ярко засмеялся Кавех, предвкушая, как загадает аль-Хайтаму невероятное желание! Осталось его только придумать, ну и, разумеется, выиграть пари. — Прекрасно! Давно пора проучить этого змея. Слишком скользкий тип... Ай! — девушка больно ткнула локтем болтливого гриффиндорца, призывая немедленно замолкнуть, на что тот возмущённо заворчал. Но слово не воробей. Кубок, наполненный тыквенным соком, со стуком опустился на стол — улыбка тут же сползла с губ Кавеха, помрачневшего так, что его однокурсники-гриффиндорцы невольно поёжились. И снова они заладили ту же песню. Кавех отчаянно не понимал, чем их так не устраивала его дружба с аль-Хайтамом? — Это дружеское пари, — отчеканил Кавех с ноткой угрозы в голосе. — И если вдруг я проиграю, то нисколько не расстроюсь. Это честная борьба, и она никак не отразится на нашей с Тами дружбой. Стремясь скорее завершить ставший неприятным разговор, Кавех поднялся из-за стола и направился в класс. Спорт спортом, а уроки по расписанию.

***

Погода хмурилась — противный ветер норовил забраться под полы и ворот квиддичной формы, — а гул вокруг всё нарастал. Кавех уже восседал на метле в ожидании свистка судьи, и точно так же напротив парил аль-Хайтам. Матч ещё не начался, но угрюмое выражение слизеринца уже во всю соперничало с небесами за звание «отвратительно-промозглое». А потому Кавех, стоило ему поймать взгляд аль-Хайтама, тут же послал другу светлую улыбку, как бы говоря: «Ну что, погнали?»

***

Комментатор озвучил очередную печальную для львов цифру, и Кавех сильнее стиснул древко метлы. Снитч ещё ни разу не мелькнул в поле его зрения. А бросив взгляд в сторону ловца вражеской команды, Кавех убедился, что и аль-Хайтам пока цель не отыскал. Тут он сам уловил другое движение боковым зрением — бладжер летел прямо на него, вынуждая отлететь в сторону. Именно этот манёвр помог Кавеху заметить наконец крохотный золотой мяч невдалеке. Ловец красной команды устремился прямиком к цели. Аль-Хайтам вскоре нагнал его, на что Кавех ответил хищной ухмылкой, даже не оглянувшись. «Ну нет, дружище, я не позволю тебе выиграть пари!» — эта мысль не покидала его головы, билась адреналином в крови и затмевала собой всё прочее. Кавех был уже меньше, чем в шаге от победы, и не обращал внимания ни на комментатора матча, ни на попытки аль-Хайтама вырвать снитч у него из-под носа. Даже получив ощутимый толчок в плечо, не придал этому особого значения — в конце концов, во многом благодаря столь внезапной смене траектории ему удалось наконец сомкнуть пальцы на золотом мяче, так удачно вильнувшем вбок… Рука со снитчем взмыла вверх. Трибуны тотчас взорвались оглушительными аплодисментами, и сам Кавех не пытался сдержать рвущегося наружу победного клича, вот только... никто не кинул ему холодного, но такого родного «поздравляю». Кавех заозирался по сторонам в поисках аль-Хайтама, который должен, как и всегда, парить на метле где-то рядом. Скорее почувствовав, нежели увидев, Кавех медленно опустил голову — и взгляд наконец зацепился за искомую фигуру, лежащую почему-то на земле. Осознание никак не спешило обрушиться на него. Игра окончена, и красная команда ликовала во всю, пока капитан зелёной нёсся к своему ловцу. Кавех поймал на себе хмурый взгляд Сайно, но это не убавило в гриффиндорце желания метнуться следом к аль-Хайтаму — остановили его товарищи, окружившие вдруг со всех сторон. Гриффиндорцы, плевав на любую предосторожность, налетели с объятиями прямо на мётлах. Среди общего шума и восторга Кавех отчётливо расслышал лишь одну-единственную фразу, брошенную до мерзости задорным тоном: — А ловко ты это придумал! Я не особо чётко разглядел, но подставить змея под удар бладжера нужно было изловчиться… Это стало для него последней каплей, и терпеть Кавех больше уже не мог. Довольно грубо скинув чужие руки с себя, он стремительно вылетел из каши в лице собственной команды по квиддичу. Но к аль-Хайтаму так и не успел — того уже направили в больничное крыло. — Твою мать! — в сердцах крикнул Кавех, не зная, к кому именно обращал собственную злость.

***

Больничное крыло привычно встречало запахом бодроперцового зелья. Кавех даже не подумал переодеться, а потому словил замечание от строгой медиковедьмы. Проворчав что-то себе под нос, она очистила мантию юноши быстрым движением палочки и только после разрешила ему пройти. Едва серая макушка была замечена Кавехом, как тут же он бросился к койке друга. Выглядел тот бледнее обычного. Ничего страшного на первый взгляд, но гриффиндорец не собирался покидать больничное крыло ровно до тех пор, пока аль-Хайтам не очнётся.

***

Бывает, во сне случайно придавишь руку, и наутро теряешь с ней всякую связь, будто и не было у тебя никакой руки вовсе. Почему страдает больше всего именно эта конечность — дело понятное. Достаточно просто закинуть руку за голову или подложить под подушку, и можно с ней распрощаться. Однако аль-Хайтам проснулся, не чувствуя ног, что достаточно необычно. Пока его сознание постепенно прояснялось, а обрывки воспоминаний складывались в цельную картину, аль-Хайтам вспомнил — он ведь с метлы упал. И если он правильно запомнил свои ощущения — такое при всём желании не забудешь, — то ничего удивительного, если у него обнаружилась парочка переломов. От одной мысли об этом аль-Хайтам поморщился, ещё даже не успев разлепить веки. Ему уже доводилось однажды пережить незабываемый опыт сращивания костей... Радовало, что в этот раз он пробыл в отключке всю ночь, и даже жуткая боль, вызванная Костеростом, не помогла ему вернуться в сознание. Аль-Хайтам на пробу пошевелил правой рукой — он точно помнил, что в момент падения основной удар пришёлся на неё. Рука послушно согнулась в локте, чего не скажешь о ногах. Аль-Хайтам не помнил, какую точно сломал, но почему-то не чувствовал обе. И это совершенно точно не побочный эффект исцеляющей магии — аль-Хайтам пусть сам колдомедиком не являлся, однако эту тему изучал. А чтобы понять, в чём дело, всего-то нужно было открыть глаза. Не удивительно, что аль-Хайтам проснулся будто без ног, если их придавил всем своим весом Кавех. Тот сидел на стуле, придвинутом едва ли не вплотную к больничной кровати, но, видимо, в какой-то момент поддался власти Морфея — и уснул, избрав в роли подушки чужие ноги. Аль-Хайтам тихо вздохнул. Он совершенно не был удивлён. Стоит напомнить, всю свою жизнь аль-Хайтам твёрдо придерживался одного-единственного принципа: собственный комфорт превыше всего. Однако... сейчас у него рука не поднималась растормошить Кавеха или хотя бы окликнуть на пробу. Он аккуратно сел в кровати — и всё. Его ноги, казалось, горели в том месте, где лежал Кавех, хотя их разделял плотный слой одеяла и, на секундочку, аль-Хайтам вовсе не чувствовал своих ног. Магия — иначе не объяснишь. В душе аль-Хайтама поднималась настоящая буря. Там было и раздражение на Кавеха — с чего он вообще взял, что может спать на аль-Хайтаме, когда ему только вздумается? Была и благодарность — никаких видимых повреждений на Кавехе аль-Хайтам не нашёл, а значит тот вовсе не был обязан торчать в больничном крыле. А ещё было то... в чём даже себе самому аль-Хайтам не желал сознаваться. Неизвестно, сколько ещё аль-Хайтам просидел бы так, пытаясь разбудить Кавеха силой мысли, если бы в больничное крыло не вошёл кто-то. — Ты буравишь его таким страшным взглядом, — с мягкой улыбкой заметила медиковедьма. — Почему не разбудишь? На этот вопрос у аль-Хайтама не нашлось ответа. — Рада, что ты очнулся. Ты пробыл без сознания почти целые сутки, — сообщила мадам Винд. — После того, как тебя доставили в больничное крыло, я обнаружила у тебя перелом плечевой кости правой руки, перелом малоберцовой и большеберцовой кости правой ноги и сотрясение головного мозга средней степени тяжести. У тебя может наблюдаться кратковременная амнезия. Скажи, ты помнишь, как получил эти травмы?.. Аль-Хайтам едва заметно нахмурился, пытаясь воскресить в памяти события прошлого дня — он помнил всё вплоть до падения, а дальше только обрывки, никак не желающие вставать на свои места. Мадам Винд, не дождавшись ответа, но пронаблюдав за изменениями в мимике аль-Хайтама, кивнула самой себе. — Ясно. Значит, не помнишь. Я бы посоветовала не нагружать себя лишними размышлениями, — предостерегла медиковедьма. — Воспоминания рано или поздно вернутся, а сейчас тебе следует сосредоточиться на скорейшем выздоровлении. Тем более, что есть... вещи, требующие твоего внимания прямо сейчас, — мадам Винд, бросив взгляд на Кавеха, не удержалась от усталого вздоха. — Если бы я знала, что от него будет столько шума, я бы и вовсе его на порог не пустила, — она покачала головой. — Твой друг пробыл здесь с тех самых пор, как тебя доставили ко мне, и не отлучался даже в Большой зал. Мне пришлось просить эльфов доставить в больничное крыло дополнительную порцию еды. А если бы сегодня не был выходной, я уверена, он и занятия решил бы прогулять... — мадам Винд вновь вздохнула. Аль-Хайтам её чувства прекрасно понимал. — Не думаю, что тебе удастся отделаться от него так скоро, — с лёгким смешком добавила она. — И всё же, лучше тебе его разбудить. Скоро ужин, я попрошу эльфов подать две порции, так уж и быть. Аль-Хайтам кивком выразил благодарность мадам Винд и попрощался с ней. Однако, вопреки её совету, остался сидеть на месте, не шевелясь. В конце концов, когда ещё ему представится возможность понаблюдать за Кавехом в состоянии покоя?.. Тот разве что в период перед экзаменами настолько выматывал себя подготовкой, что мог случайно уснуть в библиотеке. Долго это наблюдение не продлилось — то ли монолог медиковедьмы его потревожил, то ли он просто отоспался, но Кавех постепенно начал подавать признаки пробуждения. Аль-Хайтам, не сводящий с него глаз, сразу заметил. На языке вертелись десятки возможных реплик, которые аль-Хайтаму хотелось озвучить. «Почему ты до сих пор здесь?» или: «Что произошло?», «Кто победил?», в конце концов: «Спасибо, что ты здесь». Но в тот момент, когда задрожали чужие веки и лишь слегка приоткрылись глаза, всё, что из себя аль-Хайтам выдавил: — Я тебе не подушка. Была ли в том вина ноющей боли в области поясницы или же его разбудило неловкое шевеление чего-то под его головой — в любом случае, Кавеху пришлось разлепить веки. Осознание, где он и что он, пришло не сразу. Да куда уж там? Кавех ведь почти целые сутки не спал, вместо этого прожигая в аль-Хайтаме дыру взглядом. Прожигал лишь для того, чтобы не пропустить пробуждение последнего, но по итогу сон победил, и Кавех отправился в царство Морфея, из-за чего за пробуждением младшего всё-таки не уследил... — Действительно, не подушка. Подушки не жалуются, — Кавех с большой неохотой поднялся с налёженного места, ладонями потер слезящиеся со сна глаза и только после удостоил аль-Хайтама взглядом. Тот выглядел лучше, чем в момент, когда его сюда только доставили. И судя по спокойному, несколько отстранённому выражению его лица, у слизеринца сейчас ничего не болело. А могло бы не болеть вообще, если бы этот придурок не решил броситься под бладжер! Пока аль-Хайтам лежал в отключке, в больничное крыло заглянул Сайно, который застал Кавеха недвижно восседающим у койки лучшего друга. Между ними состоялся короткий, но довольно информативный диалог, в ходе которого Сайно объяснил, почему в какой-то момент ловец Слизерина оказался на земле. Аль-Хайтам подставился под удар бладжера, что летел прямиком в ловцов. Интересно, если бы он этого не сделал, они бы оба сейчас лежали в больничных койках или же только Кавех? — Ты, придурок! — наконец, взорвался Кавех спустя несколько минут задумчивого молчания. — Ты зачем под бладжер сунулся? Что за жертвенность? Если видел, что мяч летит в тебя, то почему не уклонился? Кавех злился. Но пока не мог понять, на кого конкретно. На аль-Хайтама? Глупо как-то... На себя? А за что? За невнимательность? Или может на бладжер? Еще глупее, ведь это просто зачарованный мяч. В порыве раздражения и даже злости руки с силой скомкали одеяло. Кавех не сводил с аль-Хайтама хмурого взгляда. Он ждал. Понять бы только самому, чего именно… События, предшествовавшие попаданию аль-Хайтама в больничное крыло, оставались по-прежнему расплывчатыми и разрозненными в памяти, словно смотришь на них сквозь запотевшее стекло и пытаешься разглядеть хоть что-нибудь (безуспешно). Аль-Хайтам помнил бладжер, помнил, как они с Кавехом летели бок о бок... за снитчем, очевидно. Помнил падение, пронзившее тело невыносимой болью. И больше ничего. Однако, стоило Кавеху обвинить его в том, будто аль-Хайтам сам под бладжер бросился — до чего же дико это звучало, — как тут же в памяти всплыл новый фрагмент. Кто-то потёр стекло, и картинка — малая её часть — немного прояснилась. Аль-Хайтам вынужден признать, что обвинения Кавеха отнюдь не беспочвенны — но только не перед самим Кавехом. — Мадам Винд сказала, что у меня кратковременная амнезия, но я точно знаю, что не стал бы уподобляться тебе и кидаться под бладжер, — аль-Хайтам слегка вздёрнул подбородок, скрещивая на груди руки. — Тебе показалось. Я просто хотел тебя обогнать, должно быть, вот и всё. А ты надумал себе непонятно что. Он не хотел признаваться не потому, что думал, будто Кавех его засмеёт или, наоборот, разозлится, а потому что в глубине души опасался, что так Кавеху станут слишком очевидны его.. настоящие чувства. До сих пор Кавех их не замечал, потому что не умел видеть дальше собственного носа, и это аль-Хайтама более чем устраивало. Ему прекрасно известно, что в отношениях между людьми главной помехой чаще всего выступают именно чувства, и не желал сам становиться причиной, почему всё пойдёт под откос. Он знал, что рано или поздно это случится — даже если и без грандиозного скандала, в любом случае Кавех выпустится уже меньше чем через год, и их общение будет постепенно сходить на нет до тех пор, пока не останется лишь в воспоминаниях. Это неизбежно. Аль-Хайтам меньше всего хотел отравлять эти воспоминания несвоевременной и неуместной правдой, не нужной никому, кроме него самого. В конце концов, аль-Хайтам хорошо понимал, почему Кавех никак не оставит его в покое. Кавех нуждался в человеке, способном выдерживать всплески его неуёмной энергии, и аль-Хайтам на эту роль подходил лучше кого-либо — к своему же несчастью. Кавех относился точно так же ко всем, просто аль-Хайтам умел терпеть его и одёргивать, стоило тому перегнуть палку. Кавех улыбался точно так же всем, просто аль-Хайтам позволял себе эгоистично думать, что улыбки, предназначенные для него, несли в себе какой-то скрытый смысл. Но скрытого смысла в них не было и никогда не будет. Кавех не из тех, кто стал бы прятать свои чувства — он просто так не умел. И даже если для аль-Хайтама Кавех был единственным, сам аль-Хайтам оставался для него лишь одним из многих. Кавех — воплощение непостоянства и хаоса, и аль-Хайтам всегда понимал, что такой приземлённый человек, как он сам, не способен всю жизнь поспевать за таким, как Кавех. — Победа за тобой? — вдруг вспомнил аль-Хайтам, будучи практически уверенным, что так оно и есть. Даже если бы не случилось то, что случилось, Кавех был всего на волосок от победы, почти вырвав её из рук аль-Хайтама — это он помнил достаточно хорошо. Аль-Хайтам умел проигрывать с достоинством. Его поздравления лишены ярких эмоций, которые предполагалось в них вкладывать, но произносил он их всегда от чистого сердца: — Поздравляю. Кавех даже вида делать не стал, будто поверил словам слизеринца о том, что тот «не стал бы кидаться под бладжер». Что, гордость не позволяет выставить себя самоотверженным храбрецом, когда на шее зелёный галстук носишь? Но сколь бы ни было велико его негодование, вслух Кавех разве что обиженно сопел. Потому что нервы ни к чёрту, потому что он переживал за этого дурня, потому что эмоции переполняли что тогда, что сейчас, а Кавех не хотел показывать слабину перед этим..! — Ха, да! Победа за мной! — Кавех скрестил на груди руки и горделиво отвернулся в сторону, не забыв при этом подбородок повыше вздёрнуть. — Так что тебе выполнять моё желание! Какой же аль-Хайтам всё-таки невыносимый! Лёжа на больничной койке, только придя в себя после суточной отключки, он вспомнил первым делом именно о пари? А всё остальное якобы забыл? Кавех слишком давно знаком с этим идиотом, чтобы поверить в ту чушь, которую аль-Хайтам пытался выдать за чистую монету. — Моим желанием будет... — на лице расцвела наигранно коварная ухмылка. — Поправляйся. И более не смей подставляться под удар, тем более из-за меня! Вот. Не дожидаясь ответа, Кавех вскочил со стула и поспешил покинуть больничное крыло. На душе, конечно, полегчало оттого, что с аль-Хайтамом всё в порядке… но по той же причине гриффиндорцу теперь требовалось остудить пыл. Кавех ушёл, оставляя за собой — как и всегда — растерянность на душе аль-Хайтама. Стоило бы уже привыкнуть, однако, нет. Будучи знакомым с аль-Хайтамом на протяжении целых шести лет, Кавех до сих пор умудрялся не действием, так словом выбивать его из душевного равновесия. И каждый раз аль-Хайтаму оставалось только совершенно по-идиотски пялиться ему вслед, пытаясь разложить фейерверк чувств и эмоций по полочкам у себя в голове. Чаще всего — безуспешно. Дверь хлопнула, извещая о том, что единственный посетитель покинул больничное крыло, и аль-Хайтам шумно выдохнул. Сжав губы в плотную линию, он положил ладонь себе на сердце, комкая пальцами больничную пижаму так, словно хотел продырявить себе грудную клетку и выдрать оттуда надоедливый орган, который и без его помощи вот-вот готов был вырваться наружу, суматошно колотясь о стенки рёбер. Как глупо. Кавех даже не сказал ничего такого. Всего лишь... это всегда было «всего лишь» — для Кавеха, не для него. — Дети, пора ужинать! — бойкий голос мадам Винд вырвал аль-Хайтама из пучины собственных мыслей. Он даже не заметил, когда медиковедьма покинула свой кабинет. — О, уже ушёл?.. — слегка растерянным взглядом мадам Винд окинула помещение, будто боялась, что Кавех мог притаиться где-нибудь в углу, а то и вовсе спрятаться под кроватью. Мельком подумав об этом, аль-Хайтам пришёл к выводу, что Кавех в самом деле способен выкинуть нечто подобное. — Ну и славно, — медиковедьма вздохнула с облегчением. Аль-Хайтам понимал её, но в данный момент не мог разделить её чувства. Он был огорчён тем, что Кавех так быстро ушёл... В чём никогда и ни за что не признался бы. Аль-Хайтам флегматично подумал, что вечер хуже стать уже просто не мог — именно в этот момент перед его кроватью с хлопком материализовался эльф и поставил на прикроватную тумбу поднос с ужином. Из всего многообразия блюд, приготавливаемых на кухне Хогвартса, ему подали, конечно же, суп. И пока мадам Винд увлечённо рассказывала о целебных свойствах этого блюда, аль-Хайтам находился всего в шаге от того, чтобы уткнуться лицом в подушку и взвыть.

***

Следующий раз, когда аль-Хайтам попал в непредвиденную и совершенно нелепую ситуацию по вине Кавеха, случился месяц спустя. Он, невыспавшийся, хмурый и не обращающий внимания на косые взгляды в свою сторону, неспеша брёл по направлению к Большому залу. Завтрак уже подали, однако прошло пока ещё не так много времени, чтобы аль-Хайтама можно было назвать опоздавшим. По крайней мере, сам себя он таковым не считал — какая вообще разница, когда он соизволит явиться на завтрак? Будто бы кто-то следил за этим. Сегодня, однако, кто-то точно следил — лично за аль-Хайтамом. Когда он уже собирался распахнуть двери Большого зала, его окликнула парочка, стоявшая у ближайшей стены. — Похоже, кое-кто решил окончательно переметнуться на сторону Гриффиндора? — сладко протянула низкая девушка, прижимающаяся к боку своего парня. Её губы зазмеились в чрезвычайно гадкой улыбке, стоило ей поймать недоумение на лице аль-Хайтама. — Должна сказать, красный тебе совершенно не к лицу, дорогуша, — добавила та, мерзко захихикав. Аль-Хайтаму понадобилась секунда на то, чтобы переварить полученную информацию; секунда на то, чтобы принять её; ещё секунда, чтобы скосить взгляд к плечу, подмечая красную вставку на мантии вместо привычной зелёной. Вот же... Не то чтобы аль-Хайтам был сильно удивлён. Чего-то подобного стоило ожидать, когда они подскочили утром, как ужаленные, осознав, что едва не проспали завтрак и начало занятий. Выручай-комната лишена естественных источников освещения — легко не уследить за сменой времени суток, находясь в ней. Аль-Хайтам изначально был против этой затеи. Они засиделись в Выручай-комнате и обратили внимание на время только тогда, когда обоих начало клонить в сон. Аль-Хайтам настаивал на том, что необходимо вернуться в гостиные своих факультетов, Кавех же принялся его убеждать, что они потратят на это уйму времени и нервов, чтобы незаметно пробраться мимо дежурных. «Проще переночевать в Выручай-комнате», сказал Кавех — и аль-Хайтам сдался. Почему он не мог уйти один, оставив Кавеха спать там, где ему вздумается? На этот вопрос аль-Хайтам и сам ответа не знал. Кавех не был бы Кавехом, если бы не попытался превратить обыкновенный отход ко сну во что-то грандиозное и невероятное. Используя всю свою гениальность, он переделал привычную им Выручай-комнату не просто в спальню, а в королевские покои с громадной кроватью, на которой спокойно уместились бы два взрослых гиппогрифа. Аль-Хайтама, однако, смутило вовсе не это. «Почему кровать только одна?» — вопрос без тени упрёка, чистое любопытство. Кавех, однако, тут же обиделся, вскинулся весь, скрестил на груди руки, вздёрнул подбородок и спиной повернулся к аль-Хайтаму. «Если тебя что-то не устраивает, можешь спать на полу!» — и аль-Хайтам действительно мог бы. А ещё мог бы по своему желанию перестроить Выручай-комнату, добавив недостающий элемент. Но делать этого он не стал — посчитал, что его чрезмерно бурная реакция вызовет в Кавехе определённые подозрения на его счёт. Аль-Хайтаму этого совсем не было нужно. Сняв с себя только обувь, мантии и галстуки, они легли на противоположных краях кровати, как можно дальше друг от друга... и всё равно, проснувшись поутру, обнаружили себя непозволительно близко друг к другу. Настолько, что голова Кавеха мирно покоилась на плече аль-Хайтама, его нога была закинута на бедро аль-Хайтама, а его руки... об этом не стоило даже и говорить. Безмятежная сонная нега очень быстро рассеялась, и в один миг они рассредоточились по разным углам комнаты. Не проронив ни слова, они в спешке принялись одеваться — не удивительно, что мантии в итоге оказались перепутаны. Спасибо и на том, что хоть не галстуки. Впервые за утро они заговорили только тогда, когда настала пора покидать Выручай-комнату — единодушно было принято решение отправиться в Большой зал разными путями. Не столько потому, что так они вызовут меньше подозрений, сколько по той причине, что им самим нужно было время, чтобы окончательно прийти в себя. Итак, возвращаясь в настоящее время — аль-Хайтам действительно не был удивлён. Куда больше его настораживало, что эта парочка — его однокурсники со Слизерина — явно его здесь поджидала, а не встретила случайно. Значит, с Кавехом они успели столкнуться раньше?.. Аль-Хайтам нахмурился своим мыслям. Ему по большему счёту было всё равно, что подумают о нём однокурсники и как долго ещё будут шептаться у него за спиной. Он никогда не обращал внимания на чужое мнение, а вот Кавех — другое дело. Аль-Хайтам знал, как сильно тот дорожит своим именем и репутацией... — Эй, ты меня вообще слушаешь, придурок? — девушка, очевидно, продолжавшая что-то говорить аль-Хайтаму, но не получившая совершенно никакого отклика, повысила голос и больше не пыталась спрятать ядовитые клыки за маской дружелюбия. — Не зря всё-таки они зачаровали тот бладжер! — в сердцах бросила слизеринка, тут же прикусив себе язык. Но уже поздно брать слова назад — то, что несло в себе хоть сколько-то ценную информацию, аль-Хайтам с первого раза услышал. — Что ты сказала? — произнёс он тоном, от которого на весь коридор повеяло могильным холодом. Конечно, он сразу понял, о каком именно бладжере шла речь. — Что слышал, — впервые подал голос парень, стоявший возле девушки, закинув той руку на плечи. Он был выше аль-Хайтама на целую голову и смотрел на него исподлобья, недобро ухмыляясь. — Ну что, нравится, когда свои же тебя подставляют? — выплюнул он сквозь зубы. Затем в его голову пришла какая-то мысль, и он насмешливо хмыкнул. — Как тебя там зовёт этот мальчишка с Гриффиндора?.. А, точно. Так вот. Не забывай, что на Слизерине мы предателей не прощаем, Тами, — последнее слово произнесено было с откровенной издёвкой. Аль-Хайтам под рукавом мантии сжал палочку до побеления костяшек пальцев. Никому, за исключением одного человека, он не позволял называть себя так.

***

Эхо шагов по пустующим коридорам замка оповещало привидений о том, что кто-то куда-то спешит, да ещё и не в самом лучшем расположении духа. Иначе и быть не могло, если проснулся ты в обнимку с собственным лучшим другом, из-за чего смутился, как влюблённая девица. Щёки Кавеха вновь вспыхнули, но он настойчиво гнал прочь неловкие воспоминания. Ему категорически необходимо прийти в себя до того, как он шагнёт в Большой зал. И какой только дементор дёрнул его создать одну кровать на двоих? А виной всему возвышенное чувство прекрасного — две кровати в задуманный интерьер ну никак не вписывались! В Большом зале слишком шумно, как и всегда. Кавех, что уже успел более-менее успокоиться, случайно поймал на себе взгляд младшей соученицы с Гриффиндора — девочка тут же смущённо потупилась, поспешив занять своё место за столом. Неужто влюбилась? Эта мысль очень польстила Кавеху и даже настроение ему приподняла. Уже почти не вспоминая об аль-Хайтаме, Кавех плюхнулся на скамью между однокурсниками. Но вот голова сама собой обернулась через плечо, а глаза заскользили по слизеринскому столу… Голоса рядом отчего-то затихли вдруг, что совсем несвойственно его приятелям. Почувствовав неладное, Кавех повернулся обратно к однокурсникам с немым вопросом в приподнятых бровях. — Друг, ты... решил сменить стиль? — растерянно уточнил сидящий напротив парень. — Скорее факультет, — прыснул их местный заводила, прикрывая рот рукой. А Кавех никак не мог понять, о чём эти дурни говорят. До тех пор, пока со стороны входа в Большой зал не услышал противный визгливый девичий голос и «придурок», адресованное кому-то. В том же направлении Кавех заметил и серую макушку, что так непривычно контрастировала с красной вставкой на мантии… Осознание медленно подкралось к нему — только тогда Кавех наконец заметил зелёную тканевую вставку на собственной груди и шее. Они, чёрт возьми, перепутали мантии! И сейчас бы самое время смутиться вновь, ведь взгляды его товарищей всё ещё прикованы к нему, однако аль-Хайтаму с его «друзьями» наверняка куда веселее... Кавех не мог более спокойно сидеть на месте. Резко поднявшись из-за стола, он стремительно вылетел к источнику шума. И без церемоний повесился на шею другу, едва не сбив того с ног. Появление Кавеха вызвало бы вздох облегчения у аль-Хайтама, если бы из него не выбили весь воздух внезапными полуобъятиями — аль-Хайтам пошатнулся и чудом не упал, когда Кавех навалился на него чуть ли не всем своим весом. Однако, стоит отдать Кавеху должное — эта небольшая встряска помогла аль-Хайтаму вернуть контроль над эмоциями. И хотя пальцы до сих пор чесались пустить в ход какое-нибудь заклинание, аль-Хайтам всё же спрятал палочку обратно в потайной карман. Он не какой-нибудь там гриффиндорец, чтобы действовать столь опрометчиво. — Ну что, я же говорил, что львы — команда, а змеи и для своих же остаются змеями? — весело начал Кавех, сжимая незаметно плечо аль-Хайтама. — А мы всего-то обменялись мантиями. Результат этого эксперимента был очевиден с самого начала. И поскольку наше исследование подошло к концу, я верну тебе твою мантию позже. Выставить всё так, будто бы вся эта ситуация находилась у них под контролем, оказалось непросто. Выдумывать приходилось буквально на ходу. — И ещё, — тон Кавеха вмиг похолодел — он больше не к аль-Хайтаму обращался. — Твой грязный рот не достоин произносить даже полного имени этого юного гения. А звать его Тами могу только я, понял? Показав язык растерянной парочке змей, Кавех увёл аль-Хайтама прочь. — Предлагаю наведаться на кухню... Слизни с твоего факультета весь аппетит одним своим видом портят, — пояснил Кавех, избегая встречи глаз. Не останавливаясь, он стянул мантию с плеч, чтобы протянуть её законному владельцу. Когда Кавех насочинял какую-то бредовую историю про добровольный обмен мантиями, аль-Хайтам хоть и ощутил прилив искренней благодарности к своему лучшему (и единственному) другу, но был абсолютно уверен, что его однокурсники со Слизерина на столь очевидную ложь не купятся. Однако... то ли они в самом деле на эту чушь повелись, то ли Кавеху просто удалось застать их врасплох, а может, всё вместе взятое, но факт оставался фактом — та парочка не сразу нашлась с ответом, упустив шанс оставить последнее слово за собой. Впрочем, и сам аль-Хайтам опомниться не успел, как уже был утащен Кавехом в сторону кухни. На предложение выпросить персональный завтрак у домовых эльфов аль-Хайтам ответил молчаливым кивком, по-прежнему не глядя на Кавеха. Стоило им оказаться наедине, как тут же градус неловкости начал стремительно расти... Всё в том же гробовом молчании они обменялись мантиями на ходу. А в момент, когда они уже почти закончили с переодеваниями, аль-Хайтам вдруг услышал позади чужие шаги и шум голосов где-то на противоположном конце коридора. Внезапно адреналин ударил в голову, словно бы они с Кавехом прямо сейчас занимались чем-то противозаконным или как минимум непристойным, поэтому, взяв с Кавеха пример, долго не думал. Аль-Хайтам схватил друга за руку и быстрым шагом, едва не срываясь на бег, увëл его за поворот коридора. Они остались незамеченными — но зачем? Только сейчас аль-Хайтам осознал абсурдность собственных действий, и острый стыд разлился по щекам. Если до этого ему просто не хотелось смотреть в глаза Кавеху, то теперь он не решился бы сделать этого даже под Авадой... Шестерëнки отчаянно крутились у него в голове, пока аль-Хайтам пытался понять, как ему справиться с неловкостью. Он шёл чуть впереди, а его ладонь по-прежнему удерживала руку Кавеха... которую тот, что удивительно, не торопился выдëргивать из его хватки. Сделает аль-Хайтам хуже или наоборот лучше, если разорвëт прикосновение прямо сейчас? Не то чтобы подобное было редкостью в их отношениях — Кавех сам постоянно хватал аль-Хайтама, и не только за руки. Но в том-то и дело, что инициатором любых прикосновений всегда выступал именно Кавех. Поэтому теперь аль-Хайтам терялся в сомнениях, как ему лучше поступить, чтобы не усугубить и без того смертельно неловкую ситуацию. Наилучшим выходом аль-Хайтам посчитал увести диалог в сторону от казуса с мантиями, например, всё к тем же слизеринцам, от надоедливой компании которых Кавех так вовремя аль-Хайтама спас. — ...спасибо, — слетело с губ совершенно внезапно, безо всяких пояснений. Казалось бы, такое простое слово, в котором совершенно ничего особенного нет, однако аль-Хайтаму произнести его каждый раз стоило немалых усилий. Можно пересчитать по пальцам одной руки ситуации, когда аль-Хайтам открыто благодарил Кавеха или извинялся перед ним, а не прятал свои искренние чувства за малоочевидными жестами и поступками, смысл которых даже Кавех не всегда верно понимал. И сейчас как раз настала одна из таких ситуаций, когда проще казалось задавить собственную гордость, чем обратить внимание к другим, не менее волнующим вопросам. Прямо сейчас аль-Хайтам был бы искренне рад, реши Кавех немного подразнить его — всё, что угодно, лишь бы больше не вспоминать сегодняшнее утро. Кавех начинал беспокоиться — причин для того уже достаточно набралось. Во-первых, аль-Хайтам сам его куда-то потащил. Во-вторых, он Кавеха поблагодарил. Вот чего-чего, а «спасибо» от аль-Хайтама дождаться практически нереально — значит, точно что-то не так. Но Кавех не мог сдержать глупой улыбки. Что-то сжалось у него в груди с такой силой, что аж руки зачесались — потянув аль-Хайтама на себя, гриффиндорец со звонким счастливым смехом заключил того в крепкие объятия. — Пожалуйста, малыш Тами! — громко, улыбаться не прекращая. — Старший Кавех обязательно позаботится о тебе! И он вовсе не шутил. Вмиг посерьёзневшим взглядом Кавех окинул невысокого змея — всё же сейчас Кавех был чуть ли не на голову выше друга. Разница в возрасте, напротив, разительной никогда не ощущалась, но отчего-то в этот миг Кавех почувствовал себя взрослым, в то время как аль-Хайтама воспринимал едва ли не за маленького ребенка. Потому, напустив на себя строгий вид — как у настоящего взрослого, — с уверенностью заявил: — Тами, если эти глупые склизни попытаются вновь тебя как-то задеть — говори мне. Я не шучу. Плевать, сколько котлов после мне придётся очистить — я не постесняюсь поднять на них палочку. Ещё несколько секунд ушло на строгие со стороны Кавеха и удивлённые со стороны аль-Хайтама гляделки, после чего гриффиндорец наконец отстранился и, как ни в чём не бывало, бодрым шагом подошёл к картине с фруктами. Вот она и кухня. — А теперь пошли выпрашивать еду у домовиков! Объятия для Кавеха — нечто настолько же обыденное, как пожелания доброго утра. Просто он очень тактильный человек, которому свои чувства часто проще выразить действием, нежели словом. Он не раз обнимал аль-Хайтама, и не раз сам аль-Хайтам становился невольным свидетелем сцен, когда Кавех обнимал кого угодно другого. Для Кавеха не было совершенно ничего особенного в объятиях. А у аль-Хайтама в груди всё переворачивалось всякий раз, когда Кавех заставал его врасплох очередной вспышкой крепких дружеских чувств. «Конечно же, дружеских», — почти что яростно напоминал себе аль-Хайтам, вырывая с корнем слабые ростки надежды, умудрившиеся пробиться в сухой почве, которую представляла из себя его душа. Однако вопреки тому, какими ничтожно маленькими эти ростки были, выкорчевать их оказалось не так уж просто... Объятия длились, должно быть, не дольше минуты, но для аль-Хайтама пролетела будто бы целая вечность. И он сам не знал, чего страшился больше: того, что Кавех его не отпустит, или же того, что это произойдёт слишком скоро? Вечности ему недостаточно. Кавех легко расцепил объятия, как и ожидалось, чтобы открыть им путь на кухню. Аль-Хайтаму же ещё не скоро удалось ото всех этих маленьких потрясений отойти — не только от объятий, но и от слов гриффиндорца. Забота Кавеха, столь искренняя и бескорыстная, не просто грела сердце, а обжигала его. Аль-Хайтам знал, что Кавех заботится едва ли не о каждом встречном, будь то человек или промокший облезлый котëнок. Кавех относился точно так же абсолютно ко всем. Аль-Хайтам знал это, но что-то упрямое и эгоистичное в нём не прекращало надеяться, что он может быть в чём-то особенным для лучшего друга. Глупая, совершенно напрасная надежда — аль-Хайтам руку положил на сердце, заполошно колотящееся в груди, и остервенело скомкал пальцами мантию, пытаясь усмирить чувства. Благо, сам Кавех этой нелепой сцены не видел, а когда в следующий раз на аль-Хайтама посмотрел, тот уже ничем своих переживаний не выдавал. Собранность и невозмутимость — его любимая маска. Прятаться ему всегда легко удавалось, но, к сожалению, не от себя самого. Слишком занятый переживаниями о Кавехе, аль-Хайтам только утром следующего дня пришёл к осознанию: те двое вовсе не из-за мантии поджидали его у дверей Большого зала. Только сейчас, прокрутив в голове их непродолжительный диалог, аль-Хайтам обратил внимание на детали, уже тогда показавшиеся ему странными, и осознал, что его ранение бладжером месяцем ранее — вовсе никакая не случайность. Аль-Хайтам не был удивлён, что его однокурсники решились на что-то подобное. В конце концов, он никогда не поддерживал тëплых отношений ни с кем со своего факультета. Да и в принципе ни с кем, за исключением Кавеха. Куда больше аль-Хайтама насторожило другое — почему именно сейчас? Они всегда старались поддерживать какой угодно худой, но всё же мир. Слизеринцы не любили растрачивать силы попусту, и даже выбирая себе врагов преследовали какие-то личные выгоды. Враждовать с аль-Хайтамом им не было выгодно — до сих пор. Размышляя об этом, аль-Хайтам вспомнил в том числе ситуацию, случившуюся незадолго до матча. К нему подошëл слизеринец-семикурсник, рассыпаясь в комплиментах его незаурядному уму, и предложил принять участие в некоем проекте, до которого допущены будут исключительно слизеринцы. Аль-Хайтам по глазам этого семикурсника видел — тот глубоко убеждëн, что от его предложения просто невозможно отказаться. Слизеринцы ведь славятся своей амбициозностью, разве нет? Аль-Хайтам ему отказал. Разумеется, он не придал значения чужим эмоциям — просто развернулся и ушёл, а вскоре и думать забыл о той ситуации. Однако теперь всё чаще стал замечать, как пустела общая гостиная под вечер, чего раньше почти никогда не случалось: пропадали одновременно ученики со всех курсов, кроме, разве что, самых младших. Аль-Хайтам рад был возможности побыть лишний раз в тишине, однако наслаждение одиночеством омрачилось давящим, навязчивым ощущением: «что-то не так». Не всегда, конечно же, гостиная пустовала, но это совсем не облегчало ситуацию. Аль-Хайтам то и дело ловил на себе взгляды прочих слизеринцев — тëмные и нечитаемые, неуловимо-враждебные. В гостиной, в спальне, в Большом зале, в коридорах, в библиотеке... Они всюду находили его, и их было так много, что игнорировать попросту не представлялось возможным. Аль-Хайтам не понимал, что происходит — признаться, и не хотел понимать, — из-за чего чувствовал себя в постоянном напряжении. Его «товарищи» по факультету проворачивали что-то мутное, с чем аль-Хайтам совершенно не хотел связываться. Он знал, что рано или поздно эти глупцы доиграются — и на них аль-Хайтаму было совершенно всё равно. Лишь бы его самого не причислили к чужим проступкам, навесов клеймо «слизеринца», которое как будто по умолчанию означало, что волшебнику суждено стать преступником или козлом отпущения. В таких настроениях пролетел ещё месяц, и ситуация ничуть не улучшилась — теперь что-то начал подозревать не только аль-Хайтам, но и ученики с других факультетов. Преподаватели либо в самом деле ни о чём не догадывались — что сильно вряд ли, — либо только делали вид, что не догадываются, а на самом деле пристально следили за ситуацией. Как бы то ни было, аль-Хайтама раздражало их бездействие — если бы они приложили чуть больше усилий, возможно, ситуация не вышла бы из-под контроля. Возможно, не случилось бы того, что произойдёт совсем скоро, однако сам аль-Хайтам пока ещё не подозревал, чем для него всё это обернётся в дальнейшем. Прямо сейчас он проживал привычную школьную рутину и направлялся в библиотеку, где договорился встретиться с лучшим другом. Кавех должен был дожидаться за их столом, однако на месте его не обнаружилось, и аль-Хайтам направился на поиски — наверняка затерялся где-то среди книжных стеллажей, выбирая между книгой по теме и увлекательным приключенческим романом. В этот раз аль-Хайтам не угадал. Нет, Кавех в самом деле нашëлся среди книжных стеллажей. Вот только не в компании какой-нибудь книги, а в компании пуффендуйки примерно с пятого курса. Аль-Хайтам собирался в то же мгновение развернуться и уйти. Гордость не позволяла напомнить об общих планах на вечер, поскольку на задворках сознания маячила кислая, уксусная мысль — с чего аль-Хайтам вообще взял, что он важнее этой девчонки? Однако услышать подтверждение своей догадки лично от Кавеха не хотелось совсем. Хотелось сбежать. Так аль-Хайтам и поступил бы, если бы слух не зацепился за фразу, произнесëнную слишком громко в тишине библиотеки: — ...но ведь он наверняка замешан во всëм этом! Старший Кавех, как ты не замечаешь? — сокрушалась девушка. — Тот, кого ты зовёшь своим «другом», такой же скользкий змей, как и все они! Не может быть такого, чтобы ты совсем ничего не слышал о том, что происходит на Слизерине... Мы все переживаем за тебя, старший Кавех. Как бы этот Хайтам не втянул тебя в неприятности... Аль-Хайтам замер. Желание сбежать как ветром сдуло, на смену же незамедлительно вспыхнул гнев. Ему не было совершенно никакого дела до того, что думает о нём какая-то пуффендуйка, но позволить ей вмешиваться в их с Кавехом отношения аль-Хайтам не мог. Вместо того, чтобы развернуться и уйти, аль-Хайтам вышагнул из-за стеллажа, который скрывал его всё это время от чужих глаз. — Что происходит на Слизерине? — холодно уточнил аль-Хайтам, взглядом припечатав пуффендуйку к полу. На Кавеха он даже не посмотрел. Что бы ни творилось у него на душе, он должен держать себя в руках — аль-Хайтам не был уверен, что справится с этой задачей, если позволит себе заглянуть в алые глаза. В конце концов, он был тем, кем клеймили всех слизеринцев — трусом. — Я... я... — девушка от страха едва не тряслась, мигом растеряв весь свой запал и решительность. Легко распускать язык за чьей-то спиной, но стоит столкнуться лицом к лицу с объектом обсуждения, как тут же этот самый язык прилипает к нëбу. Ей удалось выдавить из себя лишь: — Вот ты сам и объясняйся! Гнусный слизеринец. Девушки тут же и след простыл — сделав вид, будто бы это на неё только что нагнали напраслину, она резко развернулась на каблуках и устремилась прочь. Поступок, достойный «гнусного слизеринца», язвительно подметил про себя аль-Хайтам. Вслух же ничего не произнёс. Когда меж книжных шкафов остались лишь они с Кавехом, аль-Хайтаму не на кого было теперь переключить внимание. На Кавеха смотреть по-прежнему не хотелось — слишком страшно, слишком велик риск позволить собственным чувствам просочиться наружу. И всё же аль-Хайтам сделал это. Непроизвольно. Он надеялся, что Кавеху не удастся разглядеть, насколько ему не всё равно на самом деле. Всего пару ничтожно коротких мгновений аль-Хайтам позволил себе побыть уязвимым, прежде чем натянул обратно маску равнодушия. Получалось из рук вон плохо, хотя он старался изо всех сил. Он не должен был показать, насколько эта ситуация встревожила его. Кавех не должен был узнать о том, как сильно аль-Хайтам боялся потерять его. — Если ты всё ещё не горишь желанием завалить ЖАБА по истории магии, ты знаешь, где меня найти, — бросил аль-Хайтам и, следуя примеру пуффендуйки, развернулся. Порыв сбежать не отступил окончательно, а лишь отошёл временно на второй план. Аль-Хайтам, разрываемый желанием оказаться как можно дальше от Кавеха и страхом отойти слишком далеко, застыл на месте, так и не двинувшись с места. Молча поджал губы, всё так же стоя спиной к Кавеху, и пальцы левой руки с такой силой в кулак стиснул, что ногтями до боли впился в свою же ладонь. Он вёл себя глупо и злился за это на себя самого, но всё, что он мог в данный момент — просто пытаться дышать. Кавех определенно не ожидал, что в библиотеке, где они с аль-Хайтамом договорились встретиться, чтобы заняться учебой, его подкараулит пуффендуйка. Не то чтобы внимание девушек было для него чем-то удивительным, совсем нет. Тут дело в другом. Эта ученица была настроена явно не любовное письмо вручать. Гриффиндорец слушал и всё больше хмурился. Тайный заговор? Аль-Хайтам чуть ли не главарь всей этой банды? Слизеринцы все до единого тёмные маги? Чем больше эта девушка пыталась его убедить, тем меньше Кавех ей верил. Его аль-Хайтам не такой. Вот только поведение самого аль-Хайтама, что появился достаточно неожиданно, Кавеха невольно насторожило. Всегда собранный, хладнокровный и безэмоциональный, он столь бурно отреагировал на какую-то девчонку с жёлтым галстуком. Словно бы правда пытался что-то от Кавеха утаить... Нет, гриффиндорец никогда не сомневался в честности друга. Он всегда был на стороне аль-Хайтама, верил, что тот никогда от него не отвернётся, никогда не предаст и уж точно не станет творить всякую непонятную ерунду у него за спиной. — Тами, о чём она говорила? — вопрос прозвучал довольно грубо, но не потому что Кавех поверил пуффендуйке, а просто потому что искренне не понимал, о чём сейчас аль-Хайтам думал. Кавех беспокоился о нём. Эмоции на чужом лице казались такими сложными, что Кавех, наверное, впервые за всё время не сумел хотя бы примерно определить, что чувствовал слизеринец в этот миг. Сердце болезненно сжалось от смутной тревоги. Аль-Хайтам выглядел непривычно потерянным и рассеянным, что совсем Кавеху не нравилось. — Я говорил тебе ранее — если кто-то из змей обижает тебя или клевещет, то просто скажи об этом мне. Уверен, я смогу тебе помочь, — Кавех сделал шаг навстречу аль-Хайтаму, взгляда с него не сводя. — Эта девчонка несла какой-то бред, но я и ранее слышал что-то о том, что на Слизерине творится неладное. Расскажешь?.. И снова эта кавеховская самоуверенность. В обычное время аль-Хайтам даже внимания не обратил бы — слишком привык. Но сейчас, когда буря эмоций, вызванная ненарочно подслушанным диалогом, не успела ещё утихнуть, брошенное Кавехом «я смогу помочь тебе» подняло в его душе лишь новую волну раздражения. Аль-Хайтам поджал губы и пальцами сильнее впился в собственные ладони. Кавех попытался выхватить его взгляд — он отвернулся. Уверен, значит? Как можно бросаться такими обещаниями, не зная даже, в чём суть проблемы? Нет, аль-Хайтам не сомневался в Кавехе даже сейчас. Знал, что тот в лепëшку готов расшибиться, лишь бы сделать всё так, как велит совесть. Вот только аль-Хайтам, в отличие от лучшего друга, до мозга костей прагматик и реалист. Он сам не раз становился свидетелем краха кавеховских амбиций. Он единственный знаком был не только с жизнерадостным и бойким Кавехом, но также с Кавехом отчаявшимся и слабым. Как ни старайся, не всегда мечтам суждено претвориться в жизнь. Не все громкие обещания удастся сдержать. Аль-Хайтам понимал это прекрасно, вот только Кавех до сих пор — нет. Он всё так же пытался спасти всех и каждого, не задумываясь о том, кому придётся спасать его самого. Но из себя аль-Хайтама вывело вовсе не это. Он понимал, что просто не может рассказать Кавеху всей правды. Не потому, что он сам был в чëм-то замешан, а потому что знал, но ничего не делал с этим знанием. Кавех, во всём придерживающийся строгой морали, конечно, не обрадовался бы такой новости. Как это аль-Хайтам не рассказал до сих пор ничего ни учителям, ни директору? Кавех вряд ли задумался бы, что сохранение нейтралитета — наиболее безопасный путь. До тех пор, пока он «ничего не знает», аль-Хайтам оставался в безопасности. Однажды однокурсники уже заколдовали бладжер, чтобы проучить его, и аль-Хайтам прекрасно понимал, что то было лишь предупреждением. Если бы слизеринцы захотели по-настоящему его наказать, вряд ли бы он отделался парочкой переломов. Однако, если уж копать совсем глубоко и быть до конца честным с самим собой — он не хотел снова бороться с собственной палочкой, — истинная причина его злости была запрятана куда глубже. И направлено это чувство было не на Кавеха вовсе, хоть и связано с ним. Аль-Хайтам боялся того, что случится после. Он всегда сухие факты предпочитал непостоянным эмоциям, а все факты указывали на то, что дружба гриффиндорца со слизеринцем не сможет продлиться долго. И дело не столько даже в самих факультетах, на вражду между которыми ни аль-Хайтам, ни Кавех внимания не обращали, сколько в том, как сильно сами по себе они друг от друга отличались. Кавех всегда и во всём был зеркально противоположен аль-Хайтаму. Эта дружба такая же шаткая, как верëвочный мост, и архитектурные навыки Кавеха здесь ничем не помогут. Стойкости мосту не добавляло и то, какие чувства на самом деле аль-Хайтам питал к лучшему другу... Он понимал, конечно, что Кавех не виновен в том, что их дружба с самого начала была обречена на провал. Не виновен в том, что выпустится на год раньше и отправится покорять вершины этого мира — разве вспомнит он о каком-то скучном слизеринце, когда перед ним откроются все дороги? Не виноват Кавех и в том, что аль-Хайтам по собственной неосторожности позволил себе в него влюбиться. Кавех совершенно ничего не был ему должен. Вот только, вспоминая о том, что этот учебный год станет последним для них, аль-Хайтам не мог сдержать горчащих на языке сожалений. Всего на пару мгновений он закрыл глаза. Глубокий вдох... ...Кавех не должен ни о чëм узнать. Протяжный выдох... ...аль-Хайтам сделает вид, будто всё так, как и должно быть, будто всё хорошо. Будто не чувствует, как земля проваливается у него под ногами. В следующий раз аль-Хайтам встретил пылкий взгляд Кавеха без тени истинных эмоций на собственном лице. Непроницаем и холоден, как и всегда. — Раз ты «и ранее слышал», то мне тебе нечего рассказывать, — ровным тоном. — И если ты всё ещё настроен на учëбу, а не на обсуждение сплетен, хватит стоять здесь без дела. Идём. С этими словами аль-Хайтам шагнул вперёд, направляясь прямиком к их столу. И всё же, каким бы безразличным он ни хотел казаться, в душе его не унималась одна приставучая мысль... С чего он вообще взял, что Кавех захочет последовать за ним?

***

Настоящее время

Утро едва выползло из-за горизонта первыми рассветными лучами, а в общей гостиной профессоров полётов и древних рун уже во всю кипела жизнь, создаваемая в большей степени лишь одним из них. Для аль-Хайтама вставать так рано — дело привычки, для Кавеха — необходимость, вызванная предстоящим турниром по квиддичу, в котором принимал участие Гриффиндор. Конечно же, тот не мог отказать в помощи своим драгоценным львам, которые тренировки выставляли себе дважды в день — до и после занятий. Аль-Хайтам — редкая благосклонность — даже кофе сегодня без лишних споров приготовил сразу на двоих. Впрочем, Кавеху всё равно пришлось пить на ходу, пока приводил себя в порядок. Чашка кружила вокруг него вместе с расчёской, заколками и косметикой — настоящий хаос во плоти. То и дело, проходя мимо дивана, он приковывал к себе взгляд аль-Хайтама. Благо, спешащему Кавеху некогда было внимание соседа замечать. В отличие от него, аль-Хайтам мог себе позволить провести совершенно неторопливое утро в компании хорошей книги. — Я ушёл! — крикнул ему Кавех у самой двери, на что аль-Хайтам отозвался коротким мычанием, вероятнее всего не достигшим адресата. От чтения ради прощания он отрываться не стал — какой в том смысл, если совсем скоро они за завтраком в Большом зале встретятся снова? Тем более что и пяти минут не прошло, как дверь отворилась вновь, впуская обратно Кавеха — краем глаза аль-Хайтам заметил его светловолосую макушку. Впрочем, кому же ещё это быть? Сам аль-Хайтам за это время с дивана всё же поднялся, но только чтобы встретить почтовую сову, постучавшую в окно. — Что на этот раз забыл? — скучающе бросил, не оборачиваясь — и зря. То не был Кавех.