Lux in tenebris

      Отмеряемые тихим сопением минуты текли неестественно медленно.       Глазные яблоки беспокойно метались под тонкой кожей век в полудреме, темные брови едва заметно собирались у переносицы, а приоткрытые губы время от времени шевелились в беззвучной речи так, что, если присмотреться, можно было попытаться разобрать срывающийся с них сонный шепот.       От длительного сдавливания плечо охватила толпа мурашек. Чужая, неведомая, кажущаяся неприлично далекой леность, минуя все преграды, стремилась прямиком у нутру: интуитивно, требовательно, независимо.       Взгляд невольно скользнул вдоль плавных линий мышц. Граница широкой спины уходила кпереди по краю соблазнительно выглядывающих подвздошных костей к аккуратной паховой поросли, скрытой поджатым к животу сильным бедром. Острые колени манили обманчивой хрупкостью, плавно сочленяясь с поджатыми к краю дивана икрами. Свисающие к полу стопы напоминали о надвигающейся осенней прохладе и бесшумном сквозняке, коварно тянувшемся над полом.       «Мерзло…» — пронеслось в голове Малфоя, и тот, нащупав в кармане все еще расхристанных брюк палочку, невербально призвал брошенный в центре гостиной халат. — «Мокрый! Нужно плед найти…»       Внимание бегло осматривало один угол за другим, пока не наткнулось на аккуратный бордовый сверток, умещенный в небольшом пространстве прикаминной полочки.       «Нестандартное место для хранения пледа, однако. Акцио!»       Потертая ткань послушно прилетела прямо в руки Драко и, раскрывшись, уютно приземлилась на поступившее робкой зябью тело, образуя защищенный от проникновения холода со всех сторон кокон.       «А ему, ведь, что-то же снится! — и правда: последовал облегченный вздох, лицо полностью расслабилось, а уголки рта тронула слабая улыбка. Глубины платиновых глаз коснулся целительный рассвет, горло сдавил спазм. — Что ты делаешь со мной, Гарри?..»       Собственное сознание вновь помутилось непрогнанной с пробуждения дремотой. Бессонная, полная тревожных мыслей ночь осталась где-то в Мунго, за запертой дверью и мирно покоящимся камином.       По венам разливалось долгожданное спокойствие, сам Драко бы сразу и не вспомнил, сколько лет назад ощущал хотя бы слабый ее отголосок. Наполняя живительной силой, уверенностью, непонятной надеждой, она проникала в самые закостенелые части привыкшего к ежедневному третированию тела.       Ровное биение сердца, умиротворяющая пульсация, отходящая от живота, подобно морским волнам, создавали иллюзию безмятежной невесомости, и явственное чувство целостности прослеживалось в каждой клеточке: оно уносило с собой, в самые глубины спасительной, внутренней безмолвной пустоты от всех неотступно маячащих, оглушительно кричащих воспоминаний.       «Мерлин, просто позволь мне прожить еще хоть сколько-нибудь таких мгновений… Когда работа на работе, а я…»       В окно осторожно начал стучаться дождь, и плавно ползущее по небосводу солнце скрыли глухие тучи, погружая утомленных магов в ласковую предвечернюю серость.       Тонкие пальцы в последний раз прошлись по заключенной в одеяло пояснице, прежде чем Драко вновь погрузился в плен восстановительного сна, в котором, как на пленке, вновь пролетели события минувших лет.

***

      — Прости, но я так правда не могу…       Собственный голос эхом отразился от зеркальной поверхности обратившегося в безучастный вакуум разума.       В какой момент он понял, что то эфемерное счастье, которое так хотелось видеть по утрам раз за разом, развеялось мокрым туманом, поставившим точку ясному, местами неуемному лету? Когда он признал, что оплетшие внутренности чувства, оказались лишь миражем, не сумевшим пробраться глубже? Призрачной дымкой, в которую столь отчаянно хотелось верить…       — Ты должна понимать: это чувство нельзя взрастить, развить, навязать. Оно либо есть, либо…       «Либо подменяется, генерируется комплексом смежных, перемножающихся между собой эмоций на подобии уважения, близости, симпатии, веры, которые так отчаянно призывают цепляться за «удачно подвернувшегося» человека, кричат о возможности выхода из проплесневелой камеры заточения…»       В которой соседним с тобой узником становится мерзкая, таящаяся злорадно хихикающей гиеной Неполноценность. Исходящее от нее зловонье окрашивает взор алым, перехватывает в основании горло, проникает в желудок склизкой падалью, чтобы, добравшись до позвоночника, безжалостной тупой болью напомнить о горячем стыде, сожалении и твоей неизменной никчемности. Она, словно, впивается своей инфицированной клыкастой пастью, высасывает все когда-либо существовавшие стремления, мечты, результаты тяжелых трудов, привносит грязное разочарование, тяжесть и липкую беспричинную тревогу, временами отбрасывая холодное, безвольное тело за ненадобностью.       Дементор, который живет в каждом из нас.       — Да…       В серо-голубых глазах не стояло слез. Решительная, гордая, независимая, цельная — такая, какой помнил ее Драко всегда: обложившуюся учебниками в факультетской гостиной, наблюдательной в большом зале, шагающей по лестницам с вечным прищуром и загадочной слизеринской полуулыбкой, неистовой в первом глубоком поцелуе; искренней в узком кругу и отстраненной в толпе; преданной подругой и…       Бывшей девушкой.       — Поблагодарю лишь за то, что ты оказался настолько благоразумным, чтобы сообщить мне об этом до того, как нельзя было бы ничего предпринять.       Ждать каких-либо великих откровений не приходилось, как и неконтролируемых эмоциональных реакций. Его звезда была поистине умна и до крайности расчетлива: Малфой мог только молча надеяться, что холодный препарирующий взгляд не просочится до самых недр и не увидит то, что он принял с нечеловеческим сопротивлением.       — И не пытайся это скрыть, Драко. Того времени, что мы знакомы, достаточно для правильных выводов.       И все. Никаких подробностей, выворачиваний наизнанку, признаний и прощальных пожеланий.       Только мягкая усмешка — единственное подтверждение неравнодушия — выразила все, о чем ни в коем случае нельзя было сказать.       — Астория…

***

      Аромат карамельного кофе привычно наполнил собой гостиную. Тихие шаги изредка отдавали скрипом старых половиц. Остаточное глухое биение ливня растворилось в потрескивании палений в набирающем жар каминном пламени. Мало-помалу опускающаяся тьма рассекала отблески острых пляшущих языков, мягко сгоняя навалившийся полуденный отдых вместе с тяжелой, пригвоздившей к краю дивана слабостью.       Боль затекших мышц усиливалась и распространялась щиплющей рябью вверх к шее, упершейся в затвердевшую со времени спинку. Она просачивалась насквозь, меняла направление, отступала, надвигалась вновь и, вынуждая пробуждаться, захватывала и обострялась при малейшем движении.       Шелест раскрывающегося пергамента зародил естественное, еле ощутимое любопытство. Тяжелые веки приподнялись, являя расплывчатую со слез склонившуюся над столом облаченную в темную водолазку фигуру. Ровный стан, сильные, опершиеся на поверхность руки, грозные аврорские плечи на фоне пасмурного неба отливали совершенно, думалось, несвойственным изяществом. Моргни, и все исчезнет.       «Но нет»       На кажущемся в азартных отблесках медном лице все так же сверкали изумруды: внимательные и лукавые, в который раз изучающие убористые строчки, строящие догадки, планирующие будущее и оценивающие прошедшее; читающие между строк и смелеющие от разворачивающихся возможностей; ненавистные годами, но завлекающие ныне; вечно смеющиеся на публике, глубоко печальные в одиночестве и неизъяснимо летние в своей страстной переменчивости.       — Да что ты говоришь…       Беззвучный шепот, прикушенная щека, многозначительно вздернутая бровь и собравшиеся лучики морщинок выдавали лишь сотую часть испытываемых эмоций. Нужно ли упоминать, насколько льстило вечно стремящемуся к исключительному Малфою улавливать чуть больше из этого спектра?       Внутри неумолимо росло запрятанное в затворках души неясное удовлетворение от вполне возможной обманчивой мысли о некоторой власти над Гарри, но власти ни столько фактической, сколько фигуральной. Наблюдение за потаенной, холодной, обрамленной острыми камнями, неприглядной для одних лишь безродных изнанкой наводило восхитительный трепет. Собственное стремление к поддержанию подобного образа влекло к истинному источнику, воспитанному обстоятельствами извне, закалившемуся множественными разрывами души, собранному из разбросанных останков прошлой жизни.       — Что там такое? — прилипший к небу язык едва шевелился, а голос прозвучал хрипло.       Будто вышедший из транса, Поттер вздрогнул и покосился в сторону дивана. Корпус, что секундой ранее выглядел пластичным, захватила конфузливая скованность, область надплечья втянулась от надрывного вдоха, а алеющие с каждой секундой уши вот-вот начали бы метать искры.       — Драко…       Разум пронзило чередой клеймом въедающихся в подкорку картин. Стоп-кадры, усиленные всеми органами чувств, неслись электрическими стимулами по моментально оголившимся нервам к все еще держащим припухлось губам, покрывшейся мурашками шее, фантомной ладонью объятым лопаткам… Тугой узел, скрутивший живот, опустился ниже, переворачивая и схватывая все нутро грубыми, тянущимися изнутри, веревками, перекрывая кровоток ног ровно у паховой складки. Слабость одиночными струйками спускалась по многочисленным волокнам, укрепляясь в икрах и смещая равновесие кзади.       Один робкий шаг назад.       Некогда жестко проведенная граница при большем увеличении оказалась размытой. Время, стороны, магия — большей глупости мозг выдумать просто не мог, ибо такой, какой ее видели ранее, никогда не существовало. Нелепая условность, дополнительный прут из бесчисленной массы других, составлявших стены тюремной камеры, из поколения в поколение утверждающейся в своем бессмертии и праведности.       «А что, собственно, поменялось?» — взгляд опустился на мелко дрожащий в руке пергамент.       Размашистым, богатым на крючки и вычурные хвостики почерком вырисовывались отдельные предложения, чей смысл, вопреки своей тьме, указывали на сам свет. Свет — вечно неизменный и вечно меняющийся при новом взоре одновременно. Свет, чье наличие зависит не от тех, с кем был пройдет путь к нему, а с кем удалось увидеть в самых обыкновенных вещах.       — Да, сейчас.       Последовали два твердых шага вперед.       И еще.       Столько, сколько потребовалось бы для того, чтобы, не отрывая взгляда с заспанного лица, опуститься на край вмявшегося многострадального предмета мебели, рассмотреть озабоченное немым ожиданием выражение и протянуть письмо.       Аккуратно сложенное шершавое полотно мягко легло в тонкую ладонь, все еще храня тепло держащего секундой назад Поттера.       «Здравствуй, Гарри…       Совру, если скажу, что твое письмо меня нисколько не заинтересовало. Что же может быть интересней ожидаемого всей Магической Британией падения алчной до денег и славы бывшей жены национального героя? Ее игры, несмотря на кажущуюся зрелость ума и некоторую ориентированность в вопросах бизнеса, стали истинным воплощением примитивизма, крохоборства и звенящей пошлости . И тем не менее, ты все так же стремишься спасти всех и каждого, какой бы казусной ни оказалась ситуация: какая преданность! Какая драма!       Сообщу по секрету, накануне я уже связалась с многоуважаемой Джиневрой Уизли-Поттер и намекнула на встречу через некоторое время. Что-то мне подсказывает, это было верное решение, потому как вопрос новостного фурора, сам понимаешь, для меня если не на первом, то уж точно не на последнем месте…       Понедельник, 10:00. Мадам Паддифут.       С любовью, Рита.»       — Как хорошо, что эта сука облезлая все никак не может перерасти свои интриги!.. — воодушевленно отметил Драко, кончиками пальцев разминая переносицу, и вновь внимательно оглядел содержимое записки. — И все же нам это на руку.       — Особенно, в ключе того, что я буду оплачивать завтрашний прием мистера Уизли, — былое напряжение от внезапно нахлынувшей неловкости постепенно сводилось на нет, и его мелкие остатки вырвались с нервным смешком, а потому Гарри, на пробу, рискнул устроиться поудобней в углу между боком колдомедика и спинкой дивана.       Вид Малфоя внезапно приобрел комично-задумчивое выражение, и, будто заторможено, он полубоком обратился к закинувшему руки за голову аврору.       — В каком смысле?       — Джинни приходила до тебя.       Непонятки в глубине мозга только проснувшегося Драко одни за другими достигали пограничного уровня, вынуждая к неопределенным подергиваниям-попыткам к действиям.       «Зеньки бы хоть протер, а то как милый котенок. Наколдовать бы ему…» — ладонь непроизвольно потянулась к скомканному отросшему затылку, вплетаясь в корни пушистых тончайших волос, точно погружая все Поттеровское существо в пробегающие по коже подушечки, что ощущали каждую единичную прядку.       — И?.. — с лукавым оскалом мужчина жадно потянулся к источнику нежной ласки, блаженно выдыхая и едва выдавливая из себя прерывистую речь. — Что… Сказала?       — Долго рассказывать. Если вкратце, то она «дала добро» на встречу с Алом, но при условии, что я спонсирую мероприятие ее отца, — сочетание пристального вслушивания с сонным посапыванием, отпечатка кромки выжженной вышивки у виска и чуть припухших век отдавали набирающим обороты трепетом. Медленно повернув голову, Малфой ткнулся в основание кисти. — А еще я выторговал у нее консультацию целителя.       — Когда? — буркнул Драко и чмокнул возвышение под большим пальцем, жмурясь от мимолетно пробежавшего по скуле коротко стриженного ногтя.       — В пятницу.       — Реально? Ха! Ты не поверишь, как тебе повезло: у меня будет выходной.       Думал ли Малфой, в чем будет тонуть изо дня в день? В каких дремучих лесах, в каких глубоких и зыбких болотах? В каких лучах доверия и слепой веры будет купаться его нерастраченная за жизнь страсть?       Изображение лениво изучающего его образ Поттера медленно приближалось. Жалобно скрипнула обивка, и рыщущая в поисках палочки рука взмахнула в невербальном освежающем пассе.       Послышался слабый запах витающей в воздухе мяты. Кончик носа уперся в смуглую щеку, огладил острое надбровье, спустился сквозь густой ряд ресниц и втянул сладкий аромат около уголка приоткрытого рта, чей трогательно-влажный контур так влек безвозвратно увязнуть.       Опасное касание скользнувшего по губам языка вкупе с пронзившим своей дерзостью взглядом и сладкой неспешной болью в оттянувшихся волосах в очередной раз привел к такому закономерному в своей неправильности активному подчинению.       Мгновение, и…       «И вновь он оказался у меня на коленях»       Сверкающие глаза прикрыла свисающая со лба челка. Широкая в основании челюсть и сильная шея плавно перетекали за высокий ворот черной водолазки. Возвышающаяся из-за тьмы фигура Поттера виделась…       «По-мордреровски искушающей»       — Твой невинно-блядский вид меня сводит с ума… — порывистый шепот выжигал последние крупицы понимания, плен грубой ладони, охватившей полгруди плавил и оставлял глубокий след к плечу и ключице. — Но больше, чем это, меня выносит твоя…       «Малфоевская непосредственность и вера…»       — Вера в меня…       Нетерпеливо бьющаяся под белоснежной кожей жилка пропустила удар. Мгла неприкрытого изумления практически полностью затопила ледяное озеро. Озеро, в котором невозможно было бы даже предположить увидеть нечто схожее с явственным смущением, неверием и поистине глубинным освобождением.       Как же близко может оказаться то, до чего не верилось и дотронуться?       — Потому что вопреки всему, что было когда-то между нами, я могу тебя понять, Гарри.       Шероховатая текстура ткани и вечерняя щетина наждачкой прошлась по нежной аристократической щеке.       — Я верю, я знаю… — Тугое чувственное объятие связало две почти видимые золотистые и салатовые нити, тянущиеся от прижатых друг к другу гулко бьющихся сердец. — Со временем определимся завтра, в пятницу я пошлю к тебе Кричера, и он перенесет тебя на порог Норы, где я тебя буду ждать. Но… — тихая речь у самого уха прервалась резко втянувшимся воздухом.       — Но? — перед расфокусированным взором Драко вновь предстала луна, пробивающаяся из мало-помалу расплывающихся туч и беспросветного вороха щекочущих ноздри волос.       «Я ведь не хочу использовать тебя так же, как это делала со мной Джинни, как поступал твой отец, как вертел ценным Том…»       Мерное дыхание, слабо поглаживающая спину тонкая ладонь и покоящийся у сгиба горловины подбородок придавали странной уверенности и принятия, так, словно Малфою не нужно было и половины сказанного, чтобы понять все, о чем мог подумать Гарри в ту самую минуту.       — Извини, ничего…       Тихий смех окатил затылок приятной родниковой водой, а обвивающие грудную клетку руки лишь сильнее сжались, образуя нерушимое кольцо, подобно тому, что мне удалось смодифицировать несколько месяцев назад из обычного Incancerous.       — Поттер — это диагноз, да, Гарри?       —Да, Драко, да…