Lux in tenebris

      Время медленно близилось к обеду, а Драко все никак не мог покинуть своего рабочего места.              Около шести утра неожиданно появился патронус от колдомедика-ординатора, чьи особые обстоятельства были настолько особыми, что позволили ему, наплевав на все предъявляемые как к штатному целителю требования, наглым образом сообщить о невозможности явиться на работу. Обычно отзывчивый, если можно так выразиться, Малфой, готовый в любой непонятной ситуации дать дополнительную консультацию подчиненному, пусть и не всегда в самой вежливой форме, неожиданно даже для себя остался нем, а растворившийся в кабинете змей — без ответа.              Да и что на это можно сказать? Дать свое авторитетное разрешение на пропуск, пока остальные работники исправно исполняют обозначенные обязанности, ежеминутно умываясь собственным потом? Радушно пообещать прикрыть зад, пока тот, не посвятив его в причины, позволяет себе праздно проводить время, без особых усилий договорившись с явно непритязательной совестью? И все это при наличии целого отделения несчастных, чье состояние можно охарактеризовать как промежуточное, на грани небытия, цепляющихся за жизнь из последних сил одними молитвами тех, кто их здесь ждет.              Разбираться в циничности ординатора абсолютно не хотелось, как, в общем-то, и его равнодушии. Мужчина отнюдь не был склонен делать преждевременные выводы, но здесь положение ему казалось донельзя очевидным.              Свой вклад в охватившую Драко унылую предвзятость внес и Сметвик, сердобольно решивший ограничить провинившихся — которые, ко всему прочему, оказались практикующими студентами, — маленьким выговором.              «Ой, да брось, Драко, ну, у тебя такого не было разве никогда? Погляди, какие! Не требуй от них больше, чем полагается по возрасту: им сейчас не учебники листать надо, а камасутру изучать» — неосторожно брошенные слова заведующего терапией вызывали лишь смешанную с бессильной усталостью злость.              И опять возникала та же проблема: что он может сделать? Не ему судить старика: другое направление, другие критерии, другие методы, да, в конце концов, иной уровень ответственности. В профессионализме и опытности Гиппократа Драко убеждался лично много сотен раз, а потому не решился вступить в открытый спор. И здесь, возможно, следовало бы подумать о излишней самокритичности, чьи корни шли от назойливых липких шепотков за спиной и подспудно осуждающих безликих глаз, однако все, что было необходимо предпринять, исходя из сугубо личных, неопровержимых принципов, он выполнил.              Контрольным же выстрелом в спину стал ехидный шорох того самого борзого практиканта, брошенный, только за ближайшим поворотом скрылась грузная фигура Сметвика.              «Тебе ли говорить, мерзкая пожирательская тварь! Сколько наших ты погубил! Никто не забыт и ничто не забыто!..»              И вот невидящий взгляд уперся в стену пустого, повидавшего и лучшие дни кабинета. Тонкое перо едва держалось за изящные ослабевшие пальцы, грозясь запятнать чернилами аккуратно оформленные минутой назад страницы. Последняя история болезни была заполнена, и ее следовало бы положить вместе со стопкой других на специально отведенную полку, но на уме неумолимо вертелся лишь один, доселе загоняемый в самые отдаленные углы сознания вопрос.              «Что я еще и кому должен, чтобы был наконец в покое?!»              Столько лет тщательно игнорируемая и мастерски маскируемая психикой пустота вновь зазвенела своей непроглядной тьмой в разодранной душе. Перетекающие друг в друга сутки, тысячи изученных вдоль и поперек затертых страниц, сотни часов работы над телом и магией, несчитанное число моральных выборов пробежали за одну короткую секунду. Гордые плечи объяло в миг обрушившейся тяжестью. Пронзавший позвоночник кол с треском преломился, а влетевшая в стену чернильница разбилась на мелкие осколки, оставив звездчатую россыпь пятен.       — Когда мне можно будет просто, сука, жить?! — мышцы свело беспомощной судорогой, скривившийся рот едва сдерживал отчаянный вопль.              Задушенное дыхание разрывало легкие сокрушительной безмолвной мольбой, а нежно лелеянная жалостью ненависть подняла свою самоуничижительную голову. Ее крючковатая лапа, словно из самых недр, потянулась к отчаянно борющемуся с призраками прошлого сердцу.              Как в старом калейдоскопе, лица всех безвременно ушедших слились в одну уродливую, саднящую сам разум маску смерти. Смерти, что всегда была ближе всех, невзирая ни на какие магополитические отношения. Эти пустые, лишенные чего-то непомерно важного черты, переворачивали наизнанку внутренности даже целителя-реаниматолога. Не исключено, что и не даже, а именно. И ежедневно вступая с самым могущественным явлением мира в бой, неумолимо терпя поражение за поражением, каждая линия леденящей маски напоминала о судьбе мага, его характере, истории заболевания и причине притворно-ласковой кончины.              «— Может, я повторюсь, но не могу не сказать: ты отлично справился.»              — Прости, Гарри, но, по-моему, нет… — желудок скрутило тошнотворной судорогой. — Во мне никогда не было того, что всегда жило в тебе…              На свободу с откинутым креслом вырвались иррациональный стыд, презрение и агрессия, вслед за которыми жеманно вытекло и лживо-гордое, надменное, обиженно-нарциссичное одиночество.              «Что всегда жило в тебе…» — мысли неслышно вторили произнесенным вслух словам.              Волей-неволей выстраивались протяженные параллели между ним и Поттером: восхищение непостижимой открытостью, граничащей с самонадеянностью отчаянием, поистине гриффиндорской гордостью и на вид беспечной смелостью вступало в диссонанс с фундаментальными, исконно слизеринскими взглядами. Даже та часть Драко, что в последнее десятилетие не без участия Избранного претерпела значительные метаморфозы, никак не могла найти сознательные точки пересечения с основными позициями Гарри.              И ведь он прекрасно понимал, к какому выводу приводит самого себя: попытка найти опору, своеобразный пример того, как «нужно жить», следование ему вне контекста — порой кажется подсознанию наиболее верной тактикой выживания. Оно как бы говорит: «Смотри, у него все получается, потому что он…».              «Вставьте любое качество предлагаемого в образец человека» — Малфой горько усмехнулся и облокотился о спинку кресла, привычно закрывая ладонями лицо.              И в моменте нет разницы, каким этот человек был изначально, в какой среде рос, через что прошел и какие уроки извлек; про генетические предрасположенности вообще мало кто задумывается, а ведь именно весь этот комплекс с течением времени преобразуется в конечный результат, к которому в условиях уязвимости мы можем неосознанно стремиться. Слабость ли это? Как посмотреть. Только сам Малфой, вопреки собственному здравому смыслу, так не считал, и, наряду с бьющими через край обидой и социальным бессилием, ощущал то самое едва уловимое, раскрывшееся лишь с Гарри всепоглощающее принятие. Данность, которая ничего не изменит. Истина, лишенная эмоционального окраса. Только состояние, преходящее, подобное всему, что нас окружает. Придет время, и его отпустит, а сам продолжит писать экзамен с индивидуальными формулировками.              Однако же это будет потом, и если так сильно разрослось в груди разочарование, если сердце находит призрачное утешение, то так тому и быть.              «Наверное, это и означает быть собой. Как я могу научить его тому, чего сам не понимаю?»              — Гарри… — кисти в очередном порыве сжали ткань медицинского платья, готовых то вот-вот сорвать, однако ни с чем не сравнимое чувство глубокой любви и безграничного уважения, испытываемых Драко к профессии, как казалось, к ее материальному воплощению, одним касанием вездесущей магии утихомирило весь пыл, оставив после себя лишь кучку мерзкого пепла.              Пепла, так похожего на тот, что безмолвно сверкнул зеленью в опустевшем мунговском камине.              Окончание смены колдомедика обозначила безвольно накинутая на вешалку болотного цвета форма.       

***

             — Драко? — потрясенный голос рассек гостиную, а торопливый топот босых ног привел хозяина дома к задержавшемуся гостю.              Напряженные желваки отбрасывали серые тени, из-за мрака камина показались яркие, переливающиеся робким светом знакомые глаза.              — Драко, что случилось? — обеспокоенные руки пробежались по поджатым, облаченным в строгую рубашку плечам: тело безудержно дрожало, и зоркого внимания аврора удостоились клубы мало-помалу пробирающейся сырой магии. — Драко, ответь!              Последовали жадные, сильные, решительные объятия. Как к последнему канату, удерживающего того на поверхности бездонного океана, Малфой вцепился в Поттера из последних сил. Прошлое рухнуло вместе с подхватившими под пояс надежными руками, терпким запахом кожи, непозволительно интимным касанием волос.              Висок опалило теплое дыхание. Обветренные губы коснулись раковины раскрасневшегося безупречного уха. Мозолистые пальцы опустились на шею, прошлись по затылку и зарылись в ластившуюся холодную платину. Мелкая дрожь расслабляющей волной пробежала сквозь каждую клеточку тела до самых пят. Горло сдавил горький надрывающийся ком, легкие в миг прекратили перекачивать кислород, а голод, с которым целитель стискивал банный халат Поттера, не будет, казалось, удовлетворен никогда.              Ладони бесцельно блуждали по сильной спине от лопаток до поясницы, нос тронул аромат кофейного мыла. Бархат обнаженных участков манил собрать оставшиеся без участия полотенца капельки воды. Точно в бреду, язык жарко прошелся по ямочке ключицы выше, останавливаясь у угла челюсти, губы бросили влажный поцелуй за мочкой и цепью ласк спустились обратно к груди. Обросший суточной щетиной подбородок опьяняюще царапал, протаранивая ход и раздвигая края уютной ткани, открывая бледные чувствительные рубцы. Свистящий выдох сверху и томительная напряженная ласка неровных ногтей снесли у Драко последние предохранители.              Ресницы беспомощно трепетали, пока щека ласкала ребра и живот, задевая темные кучерявые волоски. Ослабевший узел пояса развязался под натиском медленно опускающегося на колени мужчины. Руки перетекли со спины к талии, подныривая под подолы к разгоряченным, порывисто движущимся в дыхании бокам. Внутреннюю сторону предплечья задела нежная, налившаяся кровью эрекция.              — Помоги мне, Гарри… — хриплый шепот на грани слышимости растворился в стенах сумрачного в дождливом дне зала. Спинка носа зарылась в ложбинку между бедром и пахом и поднялась к лобку. Сдавленный всхлип сорвался с искаженного болью рта. Нутро сладко сдавило неопределенное чувство, смесь из трепета, покорения, обреченности и облегчения, и Драко не смог побороть желания поднять взгляд на лицо Гарри.              Припухшие от закусывания губы окружил румянец искушающего возбуждения. Обрамленная влагой зелень светилась прожилками исходящего откуда-то изнутри золота. Покоящая до этого на макушке кисть сместилась ко лбу и зачесала выбившуюся челку, пробежалась костяшками по скуле и остановилась у предплечья, вынуждая встать.              Негнущиеся ноги едва исполняли отдаваемые команды. Сантиметр за сантиметром взору открывались обрывки совершенного тела: жилистое, сочное, в меру проработанное, открытое лишь для него. Утягивающий в бездны безумия поцелуй внезапно накрыл Драко неотвратимым валом. Его губы больше ему не принадлежали: чужие — мягкие, обладающие собственной волей — завладели его жизнью, вытягивали крупицы воздуха, обводили нервы, высасывали кровь.              Толчок, шаг, другой, и в икры уперся обветшалый диван. Жалобный скрип пружин заглушил чей-то приглушенный стон. Колени разъехались под тяжестью опустившегося на них аврора, чей горячий язык настойчиво обвел розовую слизистую влажного, податливо раскрытого в ожидании рта, азартно пробежал по ряду ровных зубов, щекотнул твердое небо и призвал в свой страстный танец самого целителя.              Застланная всепоглощающей тьмой зрачка темно-зеленая радужка решительно поглощала из платины все терзающие ее неоформленные, отражающиеся в слезах образы.              Не прекращая зрительного контакта, Гарри ловко захватил нижнюю губу Малфоя, несильно оттянул, одновременно с чем переместил несопротивляющиеся тонкие руки себе на бедра. В этот же момент в нежную ткань вонзились острые зубы, пуская сильнейший импульс прямо в изнывающую разгоряченную эрекцию. Минуя мозг, ладони самопроизвольно жестко проехались по желанной оголенной коже, а пальцы смяли упругие ягодицы. Мышцы под подушечками неожиданно конвульсивно стянулись к центру, и отпрянувший Поттер совершенно безумно выгнулся, утыкаясь лицом в шею Драко. Багровую головку немилостиво обжег хлопок сухой рубашки, а в промежность красноречиво уперлась спрятанная под ширинкой брюк внушительная выпуклость.              — Гарри… — Малфой вновь поддался наваждению и, переместив руки еще ниже по ягодицам, сгреб более мощным хватом. Края среднего пальца коснулась череда мягких радиальных складочек, другие концами уперлись в основание бархатных тяжелых яичек. До слуха сразу донеслось трогательное прерывистое мычание, а обнимавшие за шею руки стиснули Драко сильнее. — Прости, я ничего не могу поделать… Они меня никогда не отпустят… Мне так… Ах… Одиноко… Гарри!..              Длинную шею пронзила мучительная вспышка наслаждения, когда челюсть опалило алчным дыханием. Таз двинулся, и плененный бельем и штанами член заныл. Внутренности сжались в единый неразрывный клубок, с горла сорвался долгий хриплый стон. Сознание поплыло, а все тревожащие доселе мысли испарились. Желание небрежно и легко подчиняло оставшиеся крохи понимания, подминало, разрывало, заново соединяло и безразлично сжигало.              — Это все неважно… — звук расстегивающейся ширинки едва не заглушал выдыхаемый аврором шепот. — Сделай то, что ты хочешь. Я приму тебя, абсолютно всего.              Прилив эйфории беспощадно окатил. Потерянный во времени Драко резко сглотнул, стоило смуглым пальцам Гарри сомкнуться вокруг прижатых друг к другу пенисов. Их взгляды встретились, и платиновые глаза безвозвратно тонули в невероятных блестящих квазарах напротив. Резинка трусов ущемляла выкатившуюся на поверхность мошонку, подтягивая к тягучей, ритмично ласкающей руке.              На краю сознания промелькнула мысль. Подушечками пальцев Драко провел по выгнутой пояснице, размазывая собравшийся небольшими градинками пот, и вернулся к плотному манящему входу. Подмечая каждую тонкую морщинку, он кружил вокруг, пока его член сгорал в тисках сильной руки Поттера, тело которого пробила сладкая дрожь, а из легких вышел весь воздух. Все так же не прерывая визуальной связи, Малфой в последний раз оттянул ягодицу, и…              — Не смей закрывать глаза, Поттер…              Вошел.              На одну лишь фалангу, пока другая рука вновь смяла ягодицу и ее привела кнутри. Аккуратные ногти вонзились в чувствительную промежность, и губы, что были в сантиметре от Малфоя, раскрылись в самом возбуждающем на свете хрипе.              — На меня…              Изумрудные глаза заволокла пелена. В уголке рта блеснула капелька слюны. Само погружение отмеряло секунду за секундой: необыкновенный жар, теснота и гладкость стенок засасывали палец все глубже. Трение на члене ускорилось, давление увеличилось. В голове звучали лишь оглушительные звуки дыхания и бешено бьющегося сердца, пока охватившее судорогой предплечье не согнуло указательный палец пополам.              Позвоночник Поттера рвануло в направлении руки. На лице застыло беспомощное изумление, спутавшееся со сладостной, непреодолимой жаждой. Зубы Драко сомкнулись на выступающей острой ключице. К вискам прилипли навязчивые пряди. Одно усилие, и выскользнувший палец вновь проник со свежей порцией солоноватой смазки, направляясь точно в то же место. Две плотно сомкнутые истерзанные плоти отливали багровой синевой и пульсировали в унисон, тогда как чистое удовольствие сочилось медом с перехватившего горла.              Существовало лишь чувство, настолько нереальное, что впору было подумать о его правдивости. Прорастая колючими ветвями сквозь отчаянно сопротивляющиеся кости, оно ранило нервы, раздвигало мышцы, погружалось в мозг и сердце, мучительно расцветало, испепеляло, мерцало на дне кажущихся бесконечными зрачков и неумолимо укоренялось в увязающем в зыбучем наслаждении паху, сознание до которого так стремительно сужалось.       Череда всеобъемлющих взрывов, каждый из которых был сильнее предыдущих, обрушилась на припавших друг к другу натянувшихся тетивой мужчин. Ни слова, ни притирания, ни время были не нужны — сама Судьба дала им нечто, послужившее ключом к тайной двери в обходной короткий коридор. Густые белесые капли под неистовый крик обоих осели на разжавшейся в эйфории руке Поттера, а одеревеневшие пальцы целителя дико затянуло пульсирующим кольцом.              — Да!.. Да… — остаточными рывками Гарри по инерции стимулировал постепенно теряющую чувствительность простату, силясь продлить долгожданный оргазм. Экстатические гримасы уступали место разбитому удовлетворению, дыхание выравнивалось, кожа бледнела, а взгляд прояснялся. — Так, что случилось?              — Уже ничего, — губы Драко изогнулись в успокаивающей улыбке и после влажно и лениво чмокнули левую половину нависающей груди Поттера, пытающегося неуклюже перекатиться с колен гостя на диван. — Что бы ни было, оно прошло.              Взор Малфоя смягчился и, словно, был направлен вовнутрь; голос отдавал гипнотической хрипотцой, откинутая к спинке голова олицетворяла расслабление и спокойствие. Вытянутые вдоль туловища руки остались лежать ладонями кверху, а расхристанная рубашка его ничуть не смущала.              — Я, конечно, и без того не умею красиво говорить, а сейчас так тем более, но… — короткой паузой среди разнесшегося в хаосе остатков ума Гарри пробовал поймать за хвост капризную, настойчиво убегающую от него мысль, что, точно дразня, вертелась на языке и мерзко хихикала, — Я рад, что ты осознал. Возможно, тебе придется столкнуться с этим вновь, но, по крайней мере, ты точно знаешь, что так будет не всегда.              Спустя полминуты безмолвия Малфой медленно повернулся и приглашающе поднял плечо, на которое в том же приятном изнурении приложился Поттер.              — Спасибо, Гарри…