На языке зверей

      Отринешь ли ты, дитя Цернунна, e novus vultus, свою человеческую суть, если Он попросит? Станешь ли ты одним целым с копытами, бьющими по земле, с крыльями, трепещущими на ветру, с оскаленной пастью хищника? Станешь ли ты тем, кем наш владыка создавал тебя, vultus?       Да, говоришь? Уверена? Лгать на древних алтарях — страшный грех... Что ж, да будет так. Ты пройдешь по следам наших братьев из лесов, джунглей, равнин и болот, из всех известных краев. Ты станешь тем, кем тебе предначертано было стать. Со времен первого человека, призвавшего дождь посреди пустыни, со времен первого человека, наславшего черную хворь на враждебный народ, со времен человека, осознавшего себя чем-то большим, могущественным, надстоящим. Со времен первого волшебника и первого друида.       Волшебных палочек еще не было, но боги ведали, что наступит день, когда ты станешь одной из нас.       Ты должна лишь выбрать, что возьмешь от Зверя, а что — от Человека...       И за этим выбором станется все.       Готова?

Мы.

      Крыши старого Лондона отбиваются проливным дождем. Лондонским крышам, конечно, все нипочем — это вам не неженки какие-нибудь, а брутальные и закаленные крыши, возведенные еще в довоенное время. Черепица в сумерках кажется черной, а от воды поблескивает, точно нефть; под сверканьем матерых молний коньки крыш напоминают человеческие позвонки.       Ни в одном окне не горит свет. Можно подумать, местные знают об опасности, пришедшей к ним из мира волшебников. Глупцы! Как животные, предчувствующие землетрясение — совершенно ничего не понимают. Чем меньше осознаешь происходящее, тем сильнее влияние простейших инстинктов...        Впрочем, даже сама жизнь дышит сбивчиво и нервно, когда случается подступать настоящей беде. Но я жду ее, нервно облизывая губы. Я жажду ее, как юнцы желают первого сексуального акта. Я боготворю ее, свою беду и личную кару. В конце концов, я сам ее призвал — это брачный танец длиною в пятнадцать лет, который мы танцуем и продолжим танцевать, несмотря ни на что.       Сюда, на северо-восток старого города, явилась она — стремительная тень, закутанная в бесформенную глянцево-черную куртку, издали смахивающую на сшитые вместе мусорные мешки. Безвкусица, но ей все простительно. Она — особенная. Она — наша драгоценность.       Старается быть бесшумной, наша девочка. И преуспела бы, будь на моем месте кто-то попроще; закрыв глаза, я втягиваю носом воздух и чувствую. Шаг, другой, третий. Гравий хрустит под ее ногами, дождь отхлестывает по капюшону куртки. Она уже совсем взрослая, расцветшая. Наша.       Пробежав вперед, она останавливается напротив нашего дома — великолепного готического особняка с горгульями, влажно-оскально взирающими с высоты мраморных парапетов. Хорошая девочка, думаю с нежностью. Иди сюда. Иди к нам. Впрочем, нет, не к нам. Я встречу ее сам, так будет правильно. Столь многое еще предстоит сделать, о столь многом позаботиться! Чем больше свободных рук, тем лучше для общего дела.       — Уходи, — велю я Зверю. — Она скоро будет здесь.       Зверь утробно мычит, переминается за моей спиной. Я слышу, как неприятно трутся друг о друга вечно влажные и дрожащие его лапищи. Он редко их моет. Под когти ему наверняка въелась грязь. Он омерзителен мне. Само его существование кажется не то насмешкой, не то прямым оскорблением.       — Я сказал, убирайся, — уже громче говорю я, не пытаясь скрыть своей брезгливости. — Делай, что велю!       Мычание зверя в конце концов затухает. Он вжимает голову в безобразно перекошенные плечи и пятится назад, чтобы через мгновение уже шаркать-греметь ногами по старой винтовой лестнице.       В последнее время мне все сложнее его контролировать. Контролировать его в полном смысле я не мог никогда — было дело в его сдвинутом набекрень сознании или, быть может, совершенно другой природе, непостижимой для меня, отвратительной по своей сути, но между нами не складывалось психоэмоциональной связи, способной открыть путь даже простенькой окклюменции. Я давно это понял и принял свое поражение. Нужна ли была, в конце концов, эта дурацкая победа? Ведь сущность зверя была и есть совершенно омерзительна...       Где-то вдалеке, борясь с шумом дождя, гудит чопорный автобусный гудок. Гудит раз, другой. После третьего наша гостья резво взобралась по трубе наверх и решительным ударом ноги выбила роскошный витраж на четвертом этаже. И вот — она здесь. Я чувствую, как пульсируют ее мысли. Она старается контролировать их, но они напряжены, это ясно. Дурашка! Охотнику следует быть чрезвычайно осторожным, ведь зверь взбесится сразу, как почует слабину.       — Здравствуй, радость моя, — шепчу я, облизывая губы. — Здравствуй, Астра.       Я поворачиваюсь к окну спиной и за нею же складываю, чтобы дать моей Астре почувствовать себя в безопасности. Это наша первая встреча за очень долгое время. Пусть ей будет комфортно.       Она врывается без стеснения и приземляется на мой ковер, окутанная облаком битого стекла, овеянная его треском. Дождь жадно нахлестывает уже в чертогах дома, окропляя алые бархаты штор и ковров; жалобно взвизгнула петлями и потухла от порыва ветра тяжелая, дутая люстра под потолком. Наша Астра перекувыркнулась через голову, легко приземлилась в центре гостевого зала. Экак красуется!       Я стою к ней спиной, делая вид, что любуюсь одной из картин. Мои руки, сложенные на поясе, слегка подрагивают. Волнуюсь, чего греха таить.       — Ты здесь, — произношу ласково, но с укоряющей ноткой. — Думал, ты поспеешь раньше... На ужин была утка с соусом из инжира.       Это действительно дурной тон — опаздывать. Я дал ей подсказку неделю назад. О чем она думала? Вдруг я бы захотел сбежать? Грудь укалывает тянущая обида: неужели она не искала встречи со мной?       — Я пришла, чтобы покончить с этим, — заявляет она. Голосок — что облепиховая настойка, которую разливали когда-то в Кабаньей Голове. Сладкий, но с норовистой кислинкой. Соблазнительный и непокорный. В меру самоуверенный.       Я слегка поворачиваю голову, улыбаюсь:       — Я сам тебя пригласил.       Из недр ее куртки выдается тонкая бледная рука, на ней болтается серебристый браслет, тронутый друидической вязью. Что за нелепая игрушка? Во имя Цернунна, не могли подыскать что-нибудь помощнее?       Астра делает еще несколько шагов. Внутри меня все трепещет мелко-мелко, словно крылышки пикси. Мой восторг от осознания того, что наша девочка выросла, отдает сладостной истомой пониже пояса. Неописуемое удовольствие — наблюдать за тем, как она растет, как распускается своим друидским великолепием, хотя, казалось бы, время не благоволит. Оно все еще непростительно мирное, изнеженное время.       — Пошел нахрен из этого тела! — рычит Астра.       И бросается вперед — гибкая, стремительная. Мой восторг достигает апогея. Вдохновленный, я достаю из нагрудного кармана лезвие и аккуратно щекочу им себя по шее, словно жгучим перышком. Хорошо заточенное, оно сперва совсем не причиняет боли, но уже через несколько секунд свежая прореха на коже начинает нестерпимо гореть. Мне становится жарко, больно и трудно дышать, но умираю я по-друидски — молча и с прямой спиной.       Астра пятится, округлив глаза. Она напугана. Она этого не ожидала. Она не понимает, зачем я это делаю. Глядя на нее, я не могу удержаться, хотя и дал себе слово; я не хотел бы ей навязываться, но...       — Астра, — хриплю, делаю шаг вперед. — Я люблю тебя, Астра...       Колени безвольно подгибаются. Я потерял слишком много крови, я умираю, но перед смертью вижу ее лицо, искаженное в ужасе, и от этого мне хорошо. Я тяну вперед руки, которые она, охваченная глубочайшим потрясением, забывает оттолкнуть.       Я не говорю про себя: прощай, я говорю: до скорой встречи!

* * * *

      Дейдра ждала на углу Майдделтон и Чаудел-Стрит, нервно раскуривая сигарету. Стук ее каблуков о тротуар отдавался на пустынной улице эхом. Затяг, нервный взгляд на часы, увивающие тонкое изувеченное запястье. Вздох.       — Без пяти восемь, — прорычала серебряная волчья голова, перехваченная ремешками. Не у всех волшебных часов, в особенности наручных, бывают циферблаты да стрелки — некоторым хватает и рта.       В отдалении зазвучали шаги, очень аккуратные, но слух Дейдры был слишком остер, чтобы их не заметить. Она тут же обернулась, складывая руки на груди.       — Ты опоздала.       — Извини, — ответила Астра без тени раскаяния. — Я добиралась на автобусе.       Она скинула капюшон, открывая взгляду личико в обрамлении тонких пепельно-серых волос и любимые золотистые глаза. Тяжело было Дейдре злиться, когда она видела их перед собой... глаза Корвуса.       — Где тебя носило?       — Дела были.       Дейдра нахмурилась, протянула свободную руку и схватила дочь за рукав, притягивая поближе к себе. Пожамкала пальцами влажные пятна на черном брезенте, поднесла к лицу.       — Это не моя кровь, — заявила Астра, предвосхищая ее вопрос.       — Издеваешься? — вскипела Дейдра. — Какая мне нахрен разница, чья это кровь?       — Я думала, тебе будет разница, — дерзко ответила Астра. — Ты же как бы мать!       "Как бы" было выговорено с таким пренебрежением, что Дейдру передернуло от ярости. Она и сама не знала, что бы сделала с Астрой, если бы к ним вдруг не подбежал здоровенный черный пес, сверкающий высунутым алым языком.       — Твой бойфренд во всем своем великолепии, — насмешливо бросила Астра.       Глаза Дейдры опасно сузились. Дать выход своему гневу, впрочем, она не успела: Сириус несколько раз гавкнул, отвлекая внимание на себя, а затем быстро побежал по улице, виляя косматыми хвостом. Дейдра и Астра двинулись следом, не удостаивая друг друга взглядами. Лицо женщины стало непроницаемым и холодным, словно гипсовый слепок из британского музея. Ее дочь шагала, сунув руки в карманы. Напряжение, висящее между ними, можно было бы почувствовать кожей.       Оно копилось много месяцев — с Визенгамота, с домашнего ареста, с трагичного финала Турнира Трех Волшебников. После смерти Седрика изменилось все, это было очевидно, но если у чужих детей скорбь проявлялась традиционно, то ее дочь решила удариться во все тяжкие. Словно убийство, совершенное в окрестностях школы, разуверило ее в мирской стабильности и безопасности. Словно она не видела больше смысла в том, чтобы прятаться.       Астра сбегала из дома под покровом ночи — от двух раз в неделю и чаще. Она ловко миновала ловушки, расставленные Дейдрой, ровно как и ее саму, дежурившую на кухне. Скандалов, увещевающих бесед да ультиматумов было столько, что не сосчитать; в конце концов Дейдра была вынуждена отступить.       С тяжелым сердцем она убеждалась в том, что дочь более ей не принадлежит. Астра прошла обряд инициации третьего июля — в окружении друидов из чертового тайного общества. Рукой Сильвануса Клерига на ее шее сзади была выжжена метка Цернунна, ныне ее покровителя. Дейдре все эти набожные манипуляции казались фарсом, фанатичным бредом, но и высказаться против она не могла; ее предупредили о рисках, которым подвергаются юные друиды, отказавшиеся от получения метки. Однажды заклинавший другое существо уже не сумеет жить по другому. И если он не будет заклинать, то с большой вероятностью погибнет, переполнившись псионной энергией.       Она была друидессой, как ее отец — с этим приходилось считаться. Хотя Дейдра уважала наследие покойного мужа, временами ее захватывала тоска, пробуждающая простые грезы: об обычном ребенке, который не волшебник и не друид, ну или только волшебник... или хотя бы ночует дома, а не где-то в лесу.       Посреди площади Гриммо троица остановились. Сириус обратил внимание своих спутниц на непримечательный маггловский дом. Дейдра взмахнула рукой и очертания строения начали расплываться, разъезжаться, мучительно трещать; в окнах можно было увидеть, как магглы продолжают невозмутимо заниматься своими делами — смотреть телевизор, например, или бриться, или накрывать на стол. Казалось, они не замечают, что их жилище раздается вширь и растет, словно оставленное в теплом месте дрожжевое тесто.       В конце концов взгляду открылся другой дом, куда более старый и весьма зловещий на вид — очевидно, волшебный.       — Добро пожаловать, дамы, — возвестил Сириус, успевший перевоплотиться. — Перед вами — Штаб Ордена Феникса!

* * * *

      — Яттещес… — угрожающе вскричал Джордж. Они с Фредом наперегонки бросились за котом, намереваясь отобрать от него чертово ухо, но в гостиной неловко перепутались в ногах и повалились на землю. Живоглот дал деру.       — Прекратите! — взмолилась Гермиона. — Он же не понимает…       — Все он прекрасно понимает, — хором воскликнули Фред и Джордж, силясь встать — некоторое время у них это не получалось.       — Этот кот поумнее некоторых будет, — добавил Джордж, бросив многозначительный взгляд на Рона, не сумевшего удержать ухо. Тот виновато потупил глаза.       Громыхнула входная дверь. Коридор огласил характерный стук женских каблучков. Через мгновение в гостиную вошел Сириус, да не один, а с двумя сопровождающими.       — Чтоб меня, — воскликнул Фред вполголоса.       Одной из гостей была Дейдра Максвелл, облаченная в черное приталенное английское пальто и черные остроносые сапожки, укрытые черной многослойной юбкой; маленькие пухлые губы, тронутые карминовой помадой, улыбались располагающе, но как будто чуть свысока. Волосы были заколоты строгим пучком на затылке и покрыты кружевной вуалью. Ступала она также изящно, как и выглядела.       Чуть поодаль от миссис Максвелл, как можно было догадаться, вышагивала Астра, силуэтом напоминающая скорее бродягу-походника, нежели девчонку: на ней был черный мешковатый плащ с капюшоном, скрывающим лицо почти полностью; из-под широкого края выдавались тонкие лодыжки, обтянутые выцветшими джинсами. Ноги оканчивались крупными (и сильно поношенными) кожаными ботинками, металлические заклепки на них матового поблескивали.       Словно из разных миров заявились.       — Добрый вечер, — тягучий голос Дейдры нарушил тишину. — Как настроение?       — Серьезно, мам? — фыркнула Астра. — Дементоры напали на Гарри в Литтл Унгинге. Думаю, настроение у всех паршивое.       Она подняла руки, обнажив два худеньких запястья, и резким движением сбросила с головы капюшон. Миру открылось белокожее, изрядно похорошевшее за лето девчоночье лицо. Ее глаза поочередно смерили Гарри с Гермионой, затем Фреда и Джорджа.       — Приветствую, — сказала Астра. — Гарри, — она кивнула без улыбки. — Чудные времена, не так ли?       Наткнувших на беззаботные лица Фреда и Джорджа, она помрачнела еще больше. С тех пор, как близнецы сдали ее Дамблдору, они практически не общались...       Неудобная тишина была прервана явлением Молли Уизли.       — Дейдра! Астра! — радостно запричитала она. — Мы вам очень рады! Добрались без приключений, надеюсь? Ну не стойте же, проходите, мы готовимся с ужину...       В узкой столовой, отделанной темным деревом, миссис Уизли и Джинни нарезали овощи, пока все остальные обсуждали насущные дела. Дейдра, засучив рукава, принялась помогать с готовкой. Она обращалась с ножом так уверенно и быстро, словно помогала себе магией, и лишь Астра знала, что мать приобрела этот навык, подрабатывая в магглских закусочных.       От демонстративной хозяйственности Дейдры воротило, но не так сильно, как от очарованных взглядов, которые Сириус Блэк то и дело на нее бросал. По счастью, разговорам о делах удалось отвлечь ее внимание.       — За что министерство магии ополчилось на меня? — спрашивал Гарри.       Ему рассказали обо всем — о параноидальности Фарджа, о контроле над "Ежедневным Пророком" и о всеобщем стремлении скрыть возвращение Волан-Де-Морта. Астру то и дело подмывало вставить свои пять копеек: кто-кто, а она откушала немилости Министерства Магии с лихвой и представляла, что ожидает Гарри.       В какой-то момент обсуждение прервала миссис Уизли — ей явно не нравилось, что члены Ордена посвящают мальчика в подробности своих планов.       — Вы его еще прямо сейчас в члены Ордена примите, — вознегодовала она, отняла у Гарри газету и воинственно погрозила ею в сторону Сириуса.       — Отлично, я хочу вступить, — Гарри окинул присутствующих взглядом, полным горячей решимости. — Хочу драться с армией Волан-Де-Морта!       — А только ли с ней? — протянула Астра. Слова угрожающе нависли над столом, все взгляды обратились на нее; краем глаза она отметила мамин — возмущенный, и Аластора Грюма — испытующий. Развивать эту мысль или оспаривать, впрочем, никто из них не собирался.       После ужина миссис Уизли спешила отправить отпрысков спать, причем весьма настойчиво, однако Астре, засобиравшейся наверх вслед за остальными, преградил путь Римус Люпин.       — Останься, Астра, будь добра, — сказал он. — Мы бы хотели с тобой поговорить.       Близнецы Уизли на мгновение застыли на лестнице, переглядываясь, потом одновременно усмехнулись. Обрадовались, видно, что у нее могут быть неприятности...       Взрослые расселись вокруг — Блэк, Люпин, Грюм и мистер Уизли. Мама тоже осталась, но не села, а встала у дверей, будто боялась, что ее ретивая дочь снова решит сбежать. Астра переводила выжидающий взгляд с одного из присутствующих на другого; она подозревала, о чем именно с ней будут разговаривать, и пообещала себе, что не стушуется.       — Твою маму беспокоит, что ты не ночуешь дома, и эти твои... рискованные вылазки... — видно было, что профессор Люпин старается быть тактичным. — Астра, так не может продолжаться. Магия за пределами школы запрещена, ты это знаешь, не так ли? Случись что, ты либо не сможешь себя защитить, либо не избежишь последствий за использование защитных заклинаний.       — При всем уважении, профессор, мне не нужна магия, чтобы себя защитить.       — Ты подвергаешь себя и свою мать большому риску, — заметил Сириус.       — Правда? — Астра издевательски округлила глаза. — Гарри вот не высовывается, а неприятности все равно его находят. Признайтесь, ваши меры не работают! Я гораздо быстрее справлюсь с Пиритсом в одиночку.       — Вот оно что, — процедила Дейдра. — Этим ты занимаешься? Ищешь Пиритса?       Астра полуповернулась к матери:       — Я уже нашла один из его сосудов. Можете не благодарить — я всего лишь спасаю саму себя от...       Оглушительно громыхнула, ударяясь о столешницу, тисовая трость. Астра, до сего хравнившая спокойствие, граничащее с нахальством, вздрогнула всем телом. Над ней, жутко вращая механическим глазом, нависал Аластор Грюм; ужасающая гримаса исказила его лицо. Судя по беспокойству, захлестнувшему присутствующих, он редко бывал так разгневан.       — Слушай сюда, девчонка, — медленно проскрежетал Грюм. — Возомнила себя чересчур способной, да? Наслажайся своей минутой славы. Только вот я тебе одно скажу: поскольку ты не мракоборец и не при исполнении, любой вред, который ты причиняешь магглам или волшебникам, друзьям или врагам, является преступлением. И прямым билетом в магическую тюрьму. Из уважения к твоей матери мы можем забронировать камеру с видом на океан...       Перед лицом мелькнуло обмякающее и истекающее кровью тело Луто Пиритса, вернее, не самого Луто, а бедняги, которого он поработил. Астре стало дурно.       В стенах отдались грохочущие шаги. Дверь столовой распахнулась, впуская взволнованного человека средних лет, потрепанного и небритого. Окинув собравшихся затравленным взглядом, человек подошел к Аластору и что-то прошептал ему на ухо. Механический глаз мракоборца моргнул и вновь переместился на Астру.       — Спасибо, что сообщил, Элфиас. Все хуже, чем мы думали, господа. В Инст-Энде сегодня было совершено нападение, разрушено тайное магическое убежище... убит Дионис Белби, до сих пор числившийся среди пропавших. Предположительно, одна из жертв Луто Пиритса. Ставлю что угодно, если мы проанализируем кровь на плаще мисс Максвелл, то поймем, кто приложил к случившемуся руку. Не так ли?       — Я его не трогала, — запротестовала Астра. — Я пришла, чтобы изгнать Луто, а не убить его сосуд! Он сам! То есть ему...       Впечатления вдруг навалились на нее с новой силой. Астра выдохнула и уронила голову на руки, силясь унять дрожь; ноздрей коснулся фантомный запах крови, хлещущий из горла зачарованного человека, перед глазами застыло потрясение, промелькнувшее в его глазах — лишь на миг, в кратчайший промежуток между тем, как Луто покинул его сознание впервые за двадцать лет... и смертью.       Астра открыла рот, собираясь изъяснить свою позицию спокойно и непреклонно, но вместо этого, к собственному изумлению, болезненно затараторила:       — Я не убивала его. Конечно, не убивала! Я собиралась вселиться и освободить его, но за секунду... — она затрясла головой. — Он взял нож и перерезал себе горло. Перерезал. Вот так. Он ничего не сказал, просто перерезал себе горло. Перерезал горло, понимаете? — взрослые начали как-то странно меняться в лицах, и Астра запаниковала еще сильнее. — Я не убивала его! Не убивала! Я не хотела, чтобы это случилось...       Она почувствовала, как сзади ее обнимают чьи-то руки. Дернулась было, но ощутила мамин запах — и застыла, понурив голову.       — Ты не виновата, Астра, — ровно сказал Римус. — Ты совершенно права. Никто бы не предположил, что такое может случиться. Так что ты ни в чем не виновата.       — Ты не виновата, Астра, — выпалил Сириус.       — Конечно, не виновата, — тихо добавил мистер Уизли.       Астра тупо смотрела на столешницу перед собой, сгорая то ли от стыда, то ли от страха, то ли от другого непонятного ей чувства. Мамины руки мягко потянули вверх и она, не пререкаясь, встала. В ушах звенело, словно по ним неожиданно ударили с двух сторон.       — Ты, наверное, устала, — мамин голос доносился словно с расстояния. — Пойдем, я покажу, где ты будешь спать...       Остаток того вечера Астра не запомнила — ни как поднималась по лестнице, подталкиваемая мамой сзади, ни как рухнула на кровать под озабоченные перешептывания Дейдры и миссис Уизли. Словно ее собственное тело и разум ей не принадлежали. Словно сама она, Астра, стала жертвой псионического мага.