И не уступил бы человек ангелам...

Сиэль очнулся на полу от теплого солнечного света. Бьющий в лицо луч слепил едва открытые глаза. Голова парня гудела, он с трудом поднялся. Он всё ещё был в доме Блэкмор, но снаружи доносился шелест листвы. Сиэль выскочил на улицу и убедился — они вернулись из Лимба. Прохладный воздух щекотал ноздри, небо ясное, голубое и высокое. Живые деревья с пожелтевшими верхушками, зеленая острая трава. Граф наконец-то в своём мире. Сиэль вернулся в дом, Аластор, кряхтя, сел на стул. Себастьян загадочно улыбался. — Мы в мире живых, Аластор! Получилось! — с ноткой восторга сказал Сиэль. Аластор вздохнул с облегчением — много лет он не видел солнца. И вот, он вернулся из небытия. — А где же келпи, прачка и Гилберт? — растерянно спросил Сиэль. Он не жаждал вновь увидеть прачку, но к призраку мальчика и его молчаливому другу граф успел привязаться. — Остались в Лимбе, где им и место, — ответил Аластор, — Гилберт по-прежнему неприкаянная душа. Пока мы не покончим со всем, ему тоже не будет покоя. Аластор хрустнул спиной, погладил шершавую щёку. Как необычно и желанно было снова находиться на земле. — Соберем, что есть и двинемся в Эдинбург. — указал Аластор. Сиэль спокойно подчинился. — И парень, — позвал Аластор, — Думаю, тебе нужно подстричься. Сиэль недоумевающе посмотрел на охотника, потом на Себастьяна. — Вероятно, охотник прав, мой лорд, — Себастьян услужливо поднёс запыленное зеркало. Впервые с момента попадания в Лимб граф посмотрел в зеркало, чтоб увидеть своё отражение. Его точёные скулы покрылись щетиной, на лбу проступили жилы, под глазами залегли тени, лохматые синие пряди легли на плечи. Сиэль не узнавал себя в огрубевшем парне из зеркала, но ему это даже нравилось. — Сейчас не до этого. Себастьян, предвидящий почти каждый шаг своего господина, оказался сзади Сиэля и завязал его волосы черной лентой. — На какое-то время это решит вашу проблему. — невозмутимо сказал идеальный дворецкий. Сиэль исподлобья взглянул на дворецкого, но результатом остался доволен. Только при дневном свете Сиэль смог по-настоящему оценить, в какой развалюхе они жили. Дом Блэкмор буквально трещал по швам, по коридорам гулял ветер, со стен свисали куски старых обоев. Это действительно был дом с того света. Аластор проверил запас крови: без магии прачки она быстро портилась, но оставшегося должно было хватить, чтобы добраться до внуков. Охотник и граф собрали оружие, кровь и приготовились выдвигаться, как вдруг Себастьян насторожился: демон ощутил приближение чужаков… Несколько лет назад поместье Блэкмор растаяло в воздухе вместе со всеми обитателями. На месте, где теснились деревенские домики, сновали жители, образовался пустырь, который со временем затянуло болото. Дороги размыло, вырос стройный рогоз. И будто никогда здесь не было людей. Однако, об исчезновении знали охотники. Служители Ордена Золотой Зари во главе с лордом Уэсткоттом погрузили район в сумрак Лимба. В дальнейшем, все причастные к этому охотники были убиты. Лорд Уэсткотт имел основания полагать, что сообщество охотников станет роптать, если судьба Аластора станет всем известна. Старый охотник пользовался авторитетом среди других. И в его случайное исчезновение никто не поверил. Многих охотников случай с Аластором запугал, все они в очередной раз убедились, что не следует идти против Ордена. Но с годами положение ухудшилось. Мир стремительно менялся, нечисть множилась, скрещивалась. И силами отдельных охотников стало невозможно справиться — требовалась система и огромные ресурсы для борьбы с нечистью. У мелких альянсов, в которые объединялись охотники, по началу получалось противостоять наплыву нечисти, но лишь отсрочило неизбежное. Орден монополизировал охоту и теперь никто без лицензии от магистра ордена не мог зарабатывать своим ремеслом. Все мастера оружия, мастера зелий, доктора, заклинатели были вынуждены идти на поклон к магистру, иначе работать было невозможно. И когда не осталось ни одного свободного охотника, когда знания и силы по борьбе с нечистью сконцентрировались в ордене, стало ясно, что пришёл конец чему-то древнему. И на смену вольным охотникам, пришли крупные коммерческие организации, диктующие цену на изгнание нечисти. Из загадочных путников, охотники превратились в неприметных рабочих. Новое положение не устраивало многих, кто привык сам диктовать цену на свою работу. Кроме того, орден ввёл строгую систему взысканий и наказаний: от штрафов до конфискации лицензии и отъёма имущества в пользу ордена. Так в рядах охотников зрело возмущение… Аластор насторожился. Они с Себастьяном переглянулись, в следующий миг воздух взорвался от стрельбы. Все рухнули на пол, на головы им летели щепки дряхлого дерева, запахло порохом и серой. Когда стрельба прекратилась, с улицы крикнули: — Кто бы вы ни были, у вас есть шанс сдаться. Выходите безоружными. Не то изрешетим ваши тушки. Аластор спокойно поднялся, жестом показал, что Сиэлю следует остаться на полу. С ноги открыв дверь, Аластор вышел к стрелявшим. Дом был окружён охотниками. Мужчины неопределённого возраста, укутанные с ног до головы в пыльную одежду, держали наготове оружие. На плащах их был вышит разноцветный крест — знак Ордена Золотой Зари. — Чтоб я сдох, — прокряхтел с удивлением один из чужаков, — Аластор Блэкмор! В толпе пошёл рокот. Люди снимали шляпы и маски, подходили ближе, чтоб убедиться, что перед ними легенда собственной персоной. — Это можно устроить, — со смехом ответил Аластор, — Там в доме сидит демон и мальчонка — мой ученик. И вам не поздоровится, если вы нас разозлите. Стрелявший мужчина снял шляпу, оголив рыжую с проседью голову. Он щурился от яркого солнца, и на его морщинистых веках застыла слеза. — Старый ты чертяка! — сказал рыжий и крепко обнял Аластора. — Думали, ты с концами сгинул! — Рано вы меня похоронили. Ещё погуляем! Старые охотники — друзья Аластора. Они не забыли своего брата по оружию. Когда Блэкмор пропал, охотники договорились следить за местом, где сгинула деревня. И очень скоро сообразили, что Аластор жив и пребывает в Лимбе. Келпи и прачка регулярно появлялись там, где был дом Блэкмор. Они таскали из мира живых съестное, иногда какие-то тряпки, лекарства. Но, в основном, заблудшую скотину. Друзья Аластора охраняли это место, или же напротив направляли на погибель неугодных. Главное, у соратника Аластора, рыжего Глена Маклауда, остались карманные часы друга, которые остановились в тот час, когда Аластор пропал. И предыдущей ночью они вновь пошли. Так Глен и компания охотников поняли, что Блэкмор вернулся в мир живых. Сиэль осторожно выглянул за дверь, Аластор заметил его и подозвал. — Это мой ученик. — сказал старик и размашисто хлопнул Сиэля по плечу, — Если бы не он и его чёрт на побегушках, не вернуться бы мне никогда. — Что-то он какой-то хилый, — заметил кто-то, — Уж не девчонка ли это на самом деле? Сиэль злобно посмотрел в сторону говорившего. — Сила охотника не в одном его теле, — благодушно ответил Аластор и подмигнул Сиэлю. — Может, он и выглядит задохликом, но помяните моё слово, из парня вырастет отличный охотник! Сиэль был на две, а то и на три головы ниже окружающих. Охотники отличались коренастым телосложением, огромными мозолистыми руками и грубыми обветренными лицами. Никто из них не изъявил особой радости от появления графа. Напряжение возросло в разы, когда все увидели Себастьяна. Охотник взял в ученики продавшего душу парня — не абсурд ли? Однако, против Аластора никто ничего сказать не мог, и Сиэль решил лишний раз не привлекать к себе внимания. Аластор и охотники поделились друг с другом сведениями: было решено двигаться в Эдинбург совместно, но малыми группами. Глен Маклауд, знавший Аластора дольше остальных, взял на себя высказать Аластору неудовольствие коллектива относительно графа и его ручного демона. — Он — кокни, Аластор! — гневно нашептывал Глен, — Где же видано, чтоб шотландец учил англичанина? Неужто среди наших не нашлось достойного? — Может, и нашлось бы, — лукаво ответил Аластор, — но до меня сумел добраться только этот парень. Так что, нравится вам это или нет, а его помощи я обязан жизнью. И он останется со мной. Я выбрал его в ученики, ясно? Глен смолчал, но внутри у него всё кипело от неприязни к графу. Аластор, видя состояние друга, хлопнул его по спине. — Право, Глен, нам ли собачиться из-за такой ерунды? Шотландец, ирландец, англичанин, хоть индиец — не всё ли равно? Глен поднял взгляд на Аластора и без слов согласился, что Аластор может быть прав. Маклауд порылся в кармане и вытащил позолоченные часы. — Как новенькие! — удивился Аластор. — Старые, а идут, прям, как я. Общество охотников не принимало Сиэля и Себастьяна. Впрочем, граф и не жаждал подружиться с ними, позиция стороннего наблюдателя была ему ближе. Соратники по неволе провели день в подготовке и планировании проникновения в Орден. Сиэль внимательно вслушивался в разговоры охотников: те, кто пришёл, были бунтовщиками, недовольными режимом ордена. В разных городах Шотландии охотники сформировали ячейки сопротивления и собирались взять власть в свои руки. Аластор Блэкмор был одним из лидеров сопротивления, и его возвращение воодушевило мятежников. К вечеру у графа появилась возможность вымыться. Пыль и пот покрыли тело второй кожей, но Сиэль не испытывал обычной брезгливости к грязи. Ему не претила деревянная ванна с мутной водой и кусок грубого мыла, тряпьё, пахнувшее соломой, вместо вафельного полотенца. Себастьян с нескрываемым наслаждением проводил по белой шее и скулам графа опасной бритвой, затем дворецкий постриг отросшие волосы. И вот, из зеркала на графа смотрел привычный ему юноша, лишь беспокойный взгляд покрасневшего глаза выдавал изменения. Ночью Аластор навестил графа. Он придирчиво взглянул на своего ученика и остался довольным: Сиэль возмужал, его тонкая фигура обрела крепость, на руках и шее выступили жилы. Пускай он по-прежнему мелкий и смазливый, дух его окреп. И Аластор искренне радовался преображению парня. — Где твой оберег? — спросил охотник. — Я отдал его миссис Гласс. — ответил граф, — Она боялась, что её телом завладеют демоны, если она будет свободно использовать силу. Аластор понимающе хмыкнул. Он порылся в кармане и вытащил начищенные часы. — Это не цацка для лорда, но зато время показывают безошибочно и удары им не страшны. Сиэль принял часы с улыбкой: они действительно были слишком простыми для человека его положения. Граф покрутил их, погладил царапины и открыл. На внутренней стороне крышки была выгравирована надпись:

«И не уступил бы человек ангелам, даже и перед смертью не склонился бы, если б не была у него слабая воля»

— Джозеф Глэнвилл, — удивился Сиэль. — Неужто охотник на нечисть уповает на господа и цитирует богослова? — Без бога обходимся! — усмехнулся Аластор, — Но слова его зацепили меня ещё в юности. Ловко сказано: «если б не была у него слабая воля». Когда смог позволить себе часы, заказал эту надпись. На удачу. Это, конечно, не волосы нефелима, но меня они никогда не подводили. Сиэль всмотрелся в звёздочки морщинок и лукавые жёлтые глаза Аластора. — Благодарю, — искренне сказал граф, — Я сохраню их.

***

Этой ночью Сиэль плохо спал, просыпался от каждого шороха. В Лимбе было тихо, не слышались разговоры. А лагерь мятежников бурлил жизнью. Ворочаясь на жёсткой скамье, Сиэль думал, как сильно изменилась его жизнь всего за пару месяцев. Ещё в апреле он и помыслить не мог, что станет терпеть столь неподобающие условия, да ещё и быть за них благодарным. Его длинные, тонкие пальцы не знали мозолей, розовый полукруг ногтя всегда был чист, ладони белые и гладкие. Сейчас его рукой можно было шлифовать древесину. Перед глазами всплывали образы его окружения: шумный принц Сома, вечно напрашивающийся в гости, милая Элизабет, неизменно играющая идеальную леди, нерасторопные слуги, лицемерная аристократия… Всё это эхом отзывалось в душе Сиэля, и не верилось, что это действительно его жизнь. Он сражался с монстрами, собственной рукой убивал чудовищ. Разве мог один и тот же человек быть изысканным графом и огрубевшим охотником? Сиэлю казалось, что нет. Казалось, будто он стал совсем другим человеком. Сиэль открыл подаренные часы и вновь перечитал гравировку. «И не уступил бы человек ангелам… Не будь у него слабая воля», — повторял про себя парень. Слова въелись, не хуже навязчивой мелодии. Вот бы и впрямь обрести волю столь сильную, чтоб победить саму смерть. «Возможно ли обрести такую силу?» — задавался вопросом Сиэль. Граф Фантомхайв был ещё слишком молод и не представлял, как переменчива природа человека, сколько метаморфоз ему только предстояло пережить. — Человек меняется и остаётся собой, — с довольством сытого кота думал Себастьян. Демоны не спят. Вот и он молчаливой тенью наблюдал за жизнью охотников. Им не было дела до очередного демона: пока он связан контрактом — шагу не ступит без приказа. И хоть присутствие нечистого раздражало окружающих, они терпели из уважения к фигуре Аластора Блэкмора. Себастьян обращался вороном и кружил над лагерем. Потом растворялся в тени деревьев и подслушивал разговоры. И каждый раз демон убеждался, сколь уникальна душа его господина. В каждой трудности, в каждом страдании душа Сиэля Фантомхайва обретала новые грани, как драгоценный камень. Сияла всё ярче от огранки судьбой.

***

В главной психиатрической больнице Эдинбурга в особой палате содержалась Вирджиния Гласс жена главы полиции. Едва перешагнувшая сорокалетие женщина, была почти полностью седой. Её худое, не по годам состарившееся лицо, сохраняло признаки былой красоты. Болезнь подточила Вирджинию, как червь плодоносное дерево. Несмотря на тщедушный вид, больная вела себя буйно. Лишь одна санитарка справлялась с миссис Гласс: рослая, рыжеволосая мисс Сатклифф. Эта сестра милосердия прибыла из Ирландии. И хоть никто её не знал, у неё были замечательные рекомендации и с устройством проблем не стало. Она единственная управлялась с припадками миссис Гласс. Как ей это удавалось? Одному господу-богу известно… Впрочем, в ночь, когда Вирджиния Гласс вызволила узников Лимба, мисс Сатклифф едва не выдала себя. — Грелль, прошу, будь осторожнее, — повторяла шёпотом миссис Гласс, — Не хочу, чтобы из-за меня у тебя были неприятности. Миссис Гласс привязалась к эпатажному жнецу смерти. Пускай он не был ни добр, ни ласков, зато он был с ней честен. И не жалел её, подобно другим. А жалости Вирджиния не выносила. — Ах, моя леди, моя главная неприятность — страсть к холодным мужчинам. — промурлыкал Грелль, — Однако, ваша магия могла нас выдать. Будьте внимательнее, когда колдуете. Вирджинии не давала покоя мысль о её детях. Теперь, когда рассудок её прояснился, она сжимала красную прядь дочери и думала, как она может помочь родным. — Невыносимо сидеть здесь, будто в клетке, когда мои дети в опасности, — убивалась миссис Гласс. — Но, моя леди, в таком состоянии вы почти бесполезны. Вы даже на ногах не стоите. Слова Грелля безжалостно точны. Вирджиния напряжённо думала, и вот, вспыхнула идея: она может попытаться проникнуть в разум детей. Да, вероятно, их ум подавлен. Но ведь Вирджиния — опытная ведьма. Она соберёт остатки сил и выведет детей из бессознательного состояния. — Грелль, нам нужно сварить зелье! Жнец возмущённо посмотрел на подопечную. — Моя леди, вы окончательно выжили из ума? — недоуменно спросил Грелль, — Здесь? Варить зелье? — Да! — решительно ответила Вирджиния, — Есть зелье, способное помочь связаться мне с детьми, даже когда разум их спит. Это зелье Трёх Ведьм. — Трёх ведьм, — непонимающе переспросил жнец, — Неужто то самое из проклятой пьесы? — Именно! Это зелье — вовсе не выдумка Шекспира, а настоящий рецепт. Дай же мне бумагу и перо! Едва получив принадлежности, Вирджиния дрожащей рукой вывела на бумаге следующее:

«Глаз тритона, палец лягушки,

Шерсть летучей мыши, язык собаки,

Раздвоенный язык гадюки, жало веретеницы,

Лапа ящерицы, крыло совенка»

Краем глаза увидев список ингредиентов, Грелль взвизгнул: — И где мне это всё достать?! Я не стану ковыряться во рту у собаки, мерзость какая! — Милый Грелль, — мягко ответила Вирджиния, — Тебе вовсе не понадобится язык собаки. Всё это не более, чем тривиальные названия трав. Язык собаки — это Чернокорень лекарственный, глаз тритона — горчичное зерно, палец лягушки — лютик, шерсть летучей мыши — листья падуба. Все эти растения ты найдёшь в Королевском ботаническом саду Эдинбурга. Грелль задумчиво перечитал список. — Что ж… Если это и впрямь всего лишь растения, я принесу вам эти травки. Однако, вы — моя должница, леди. — Сделаю всё, что в моих силах, — с улыбкой вернула Вирджиния. — Обещаю приготовить для тебя любое зелье, если принесёшь ингредиенты. И котелок!

***

Воля человеческая ничтожна в сравнении волей небес — так учила церковь. Слаб, жалок человек перед богом. Столетия пребывал человек в ужасе перед неизведанным и по крупице собирал знания о мире и о самом себе. И вот наступил час перелома — назрела в человеке мысль. Ещё не обрела она чёткую форму, ещё не набралась сил. Но уже рождена была столетиями труда, поиска и боли. Нет над человеком господина, не властны небеса. Лишь одни люди неволят других. Единицы возвышаются над миллионами, присваивая себе плоды трудов большинства, и называют это божьим укладом. На рубеже XVIII–XIX веков отгремела Великая французская революция. Эхом разнёсся по миру клич революционеров. Отозвался он в каждом страждущем сердце: от английского рабочего, до чернокожего раба. И люди, от человека к человеку, от поколения к поколению выстрадали знание, ясное, как солнечный свет. Знание, разящее точнее пули. Лучшие умы облекли его в слова. И стало роптать человечество, понимая, что не цвет кожи, ни место жительства и не уклад виновны в несправедливости. Виновна порочная, изживающая себя система. Прошло её время. Прошло время унижения. Люди созрели для перемен. И воля их непреклонна. Граф Фантомхайв, сам того не осознавая, стал причастен к воле людей, которых когда-то за людей и не считал вовсе. Юноше лишь предстояло осознать своё становление и сделать выбор — на чьей он стороне. А пока сердце его бешено билось от мысли о рыжей девчонке, которую Сиэль жаждал спасти. Так, юношеское чувство вело его к изменениям, именуемым взрослением.

***

Красноволосая Эйлин, запертая в башне, будто сказочная принцесса, очнулась от жуткой головной боли. Последнее, что она помнила, это образ брата-предателя. Чувства её смешались, сумбур мыслей прерывал голос внутри головы. Её настойчиво звали: — Эйлин… Эйлин… Голос до боли знакомый, родной. Конечно, Эйлин звала её мама. На глаза девушки навернулись слёзы. Неразборчиво голос в голове продолжал: — Ты молодец, милая. Ты очнулась. Теперь слушай. Ты должна найти брата и сестёр. Я направлю тебя, ты почувствуешь, где они. Ты поможешь им освободиться, и вы убежите. — Но матушка, — навзрыд отвечала Эйлин голосу в голове, — Я не могу использовать силу. Здесь повсюду камень ангела, я не смогу. И потом, дедушка… — Дедушка на свободе, родная. Граф Фантомхайв помог мне вытащить их всех из Лимба. И теперь они спасут вас. Крохотная комната, в которой заперли Эйлин, предназначалась специально для сверхъестественных существ. Вся она была облицована зелёным камнем, подавляющим силу. Под потолком было единственное слуховое окошко, в которое едва ли пролезла рука. — Эйлин, я передам тебе кое-что, — сказал голос в голове. Следуя голосу, некто разбил стекло в окошке. Просунулись длинные пальцы, держащие бархатный мешочек. На ниточке мешочек спустился на пол. В нём Эйлин обнаружила пять пузырьков, каждый из которых был подписан. Пузырёк тёмно-синего цвета, будто море в шторм, предназначался для Миранды. Зелёный, как крона деревьев — для Морганы. Бирюзовый, как дымка над рекой — для Гилберта. Чёрный, как ночь — для Элиота. И красный, как запёкшаяся кровь, для неё. — Эйлин, — сказал голос, — Выпей зелье. Оно поможет тебе раскрыть силу. Будет очень больно, но ты сможешь выбраться и помочь остальным. Они тоже должны выпить зелье, каждый из вас. Эйлин хотела заплакать. Она ощущала ком в горле, зуд в носу и панику. Но если уж её матушка, умирающая от болезни, нашла в себе силы бороться, то и она должна. Эйлин набралась храбрости терпеть любую боль, чтобы спасти родных. И одним глотком девушка выпила зелье. Сначала Эйлин не заметила разницы. Горькая жидкость с металлическим послевкусием обожгла горло. И тут девушка начала задыхаться. Она отчаянно пыталась вдохнуть, но не получалось. Воздух будто выбили из её лёгких. Эйлин сползла вниз по стене, ломая ногти о камень в попытке устоять на ногах. В глазах потемнело, виски пульсировали. На спине девушки вздулась, натянулась и лопнула кожа. Одежда намокла от крови и из лопаток один за другим вылезли шесть мокрых крыльев. Эйлин надеялась потерять сознание и не ощущать этой боли. Но как назло, она проживала каждую секунду: вот разошлась кожа, порвались волокна мышц, треснули кости, заскреблись крылья. Не успела девушка отдышаться, как новая волна боли ударила в голову. Раскалывая череп, пробивали себе дорогу ветвистые рога. Когда метаморфоза завершилась, пол был залит кровью, будто краской. Остатки одежды, тело и лицо девушки были измазаны кровью, опутаны красными волосами. И вся она будто вышла из кровавого чрева заново рождённая. Шатко, несмело Эйлин пошевелила крыльями. Пробовала их, привыкала к новой части тела. Провела рукой по гладким рогам — теперь это настоящая она. Её природа, которую она столько лет отрицала. Заперла в себе, попыталась забыть. Однако, отрицая себя, мы ничего не меняем в реальности. Теперь Эйлин это понимала. Пускай тело её чудовищно, она впервые почувствовала себя человеком.