И не уступил бы человек ангелам...

Мои глаза в тебя не влюблены, -

Они твои пороки видят ясно.

А сердце ни одной твоей вины

Не видит и с глазами не согласно.

Уильям Шекспир. Сонет 141. Перевод С. Маршака

В тринадцать лет Сиэль Фантомхайв стал Цепным псом королевы Виктории, главой аристократов зла, стоящих на страже Британской империи и короны. «Какая честь! Какой вес в обществе!» — думали другие аристократы. «Какая грязь! Какая мерзость!» — думали те, кто знал, чуть больше. «Как он прекрасен, мой Сиэль, — думала юная Элизабет, — Как ему идёт синий цвет! Нет никого умнее, благороднее, чем он!». «Ему не хватает дисциплины! Он чересчур в себе уверен. Родители избаловали его,» — думала тётя Сиэля, мать Элизабет леди Фрэнсис Мидфорд. «Он открыл мне целый новый мир! Я буду преданным другом семьи Фантомхайв!» — думала Зиглинде Салливан. «Мой господин не перестаёт удивлять меня,» — с наслаждением думал демон. Но сейчас ничего из этого не имело значения. Мнение любого меркло перед одной трепетной мыслью: «Что обо мне думает Эйлин?» Разум Сиэля сопротивлялся, твердил графу, что мнение какой-то рыжей девчонки ничего не значит. Но сердце графа заглушало доводы рассудка, и весь мир сошёлся в её взгляде, в россыпи веснушек. И вот, по прихоти сна Эйлин, ему снова тринадцать. Он сидит под раскидистым каштаном с рыжей девчонкой. На востоке розовеет небо, а Эйлин взобралась на дерево и сбросила Сиэлю верёвочную лестницу: в ветвях старого каштана притаился домик. Граф и охотница спрятались в детском убежище. Эйлин показывала ему книжки о чудовищах, свои рисунки и целую коллекцию «артефактов»: зуб оборотня, коготь гарпии, волосы русалки. Настоящие и не очень реликвии бережно хранились в шкатулке для украшений, а детское воображение дорисовывало картины приключений. Эйлин верила, что её ждёт невероятно насыщенная и яркая жизнь поборника справедливости, защитницы простых людей. А Сиэль с интересом вчитывался в её наблюдения о чудовищах и думал, сколько невероятных историй он упустил, занимаясь делами короны. Есть ли шанс, что сложись судьба иначе, и он бы по-настоящему оказался здесь? На этом дереве, рядом с Эйлин. Есть ли шанс, что эти приключения могли бы стать реальностью для них обоих? Останься его семья в живых, как бы сложилась жизнь?.. Старший брат бы занял место главы компании, стал бы цепным псом. Сиэля бы отправили учиться богословию, так как отец мечтал сделать его приходским священником. Но Сиэль бы бросил учёбу, ведь он мечтал открыть магазин игрушек в Лондоне. Он остался бы в тени старшего брата, жил своим умом. И вот в ином измерении, где жизнь людей светлее, Сиэль встретил бы Эйлин, приехавшую в Лондон учиться. Они влюбились бы с первого взгляда, и вопреки недовольству своих родственников, поженились и жили долго и счастливо… Но это только мечты. Эйлин смотрела на серьёзное лицо графа, на залегшую меж бровей морщинку, печальные глаза цвета ночного неба, и думала, что не видела никого красивее него. И красота эта была омрачена несчастьем. Чёрная злоба взросла в детском сердце, и эта злоба могла навредить и Эйлин. Но влюблённые — безумцы. И душа Эйлин бросалась в чувство, как самоубийца в воды океана. Пускай он несёт на себе бремя проклятья, пускай дух его заблудился во тьме — Эйлин была полна решимости, что свет победит. Девочка верила, что вместе люди способны преодолеть любое несчастье. В окружающих она видела лучшее, и в Сиэле тоже. Он не потерян для общества, в нём есть желание измениться. А значит, всё получится. Во сне нет ни времени, ни пространства. Только мысли и чувства. Повинуясь воле хозяйки, сон создал свежее летнее утро. Зачарованная красотой Сиэля, Эйлин коснулась его руки. Робко, боясь быть отвергнутой. Но он не убрал руки. Сердце его бешено колотилось от этой близости. Эйлин так нервничала, что казалось, вот-вот потеряет сознание. Но она решилась. Сейчас или никогда. И девушка коснулась губами его губ… Они снова были взрослыми. Ему девятнадцать, ей шестнадцать. Они едва начинают жить. Эйлин вспомнила, кто такой Сиэль Фантомхайв. Её сон становился осознанным. Но воля девушки всё ещё тонула в видении, в прекрасном чувстве. В настоящем мире она никогда не сможет поцеловать Сиэля. Графу перехватило дыхание. Пусть только сон, но ощущения были реальными. Это был его первый поцелуй, который навсегда останется сном. Они будто бы старались уцепиться друг за друга, оказаться еще ближе, передать чувства, которые оба боялись еще выразить словами. Когда Эйлин оторвалась от Сиэля, между ними растянулась полоска слюны. Парень неосознанно облизал губы, его глаза потемнели, на щеках горел румянец. Эйлин чувствовала, как мучительно краснеет. Слишком близко, слишком глубоко, слишком-слишком. «Мой господин, вы не забыли, зачем пришли?» — в голове Сиэля раздался голос Себастьяна. Мысленно Сиэль огрызнулся, но демон был прав. Пора возвращаться к заданию. — Эйлин, ты вспомнила меня? — спросил граф растерянную девушку. В глазах её вместо страсти вспыхнул стыд. Она вскочила, как ужаленная. Первая её мысль: «Бежать! И не оглядываться!» Она поцеловала графа, почти женатого человека выше неё по положению. Позор! Но Сиэль удержал её. — Эйлин, остановись! Не надо убегать! — Простите, простите, простите! — причитала Эйлин, — Я не знаю, что на меня нашло! Небо потемнело, взвыл ветер. Декорации сна менялись на бурю. — Эйлин, не нужно извиняться. Нас никто не видел, это же твой сон. Сиэль встряхнул Эйлин за плечи, чтобы та пришла в себя. «Будьте аккуратнее, мой лорд. Сильное потрясение может её разбудить», — наставлял Себастьян. — Это только сон, — повторила Эйлин, успокаивая себя, — Но вы будто настоящий. — После моего отъезда я попал в Лимб. Там я встретил вашего дедушку, Аластора Блэкмора. Охотника на нечисть. Вам с семьёй угрожает опасность. Аластор может помочь, но для этого нужно вытащить его из Лимба. Эйлин, ты меня понимаешь? Девушка была в прострации. Но слова о дедушке что-то всколыхнули. Пошёл дождь. — Дедушка… жив? — Да, Эйлин. Он жив. И ему нужна ваша помощь. Вы все должны вспомнить о своих силах, тогда вместе вы сможете вытащить нас из Лимба. — Я вспоминаю… Кажется, в детстве я много читала о подобных ритуалах. Но разве всё это не мистическая ересь? Учитель строго наказывал меня за россказни о Лимбе, и я оставила эти детские фантазии. — Нет, Эйлин, это не сказки! — почти кричал Сиэль. И тут его осенило. Резкая перемена. Эйлин была маленькой охотницей. Затем смерть сестры, некая болезнь, теперь ещё учитель… Что-то неладное. Сиэль чувствовал, что он близок к пониманию, что сломило девушку. — Эйлин, ты храбрая. Я это увидел. В тебе живёт невероятная отвага, но что-то подавило тебя и твою память. Прошу, покажи мне, что тебя изменило. Девушка отвела глаза. На неё накатила волна стыда и ненависти к себе. — Поймёте ли? — прошептала она, чуть не плача. — Я пойму. — граф взял её ладонь и положил себе на грудь, где билось сердце. — Ты не одна. Вдруг Сиэль ощутил резкую боль в голове. Это Эйлин вмешалась в его воспоминания. И она увидела, кем являлся её возлюбленный… Увидела пожар и смерть родителей. Насилие, унижения и ритуальное убийство брата. Эйлин увидела, как душа Сиэля тонула в отчаянии, и на зов его явилась тьма. Сиэль стал мрачной тенью королевы Виктории, без жалости исполняя её корыстную волю. На его совести смерти и страдания, обман и унижения. Вот, кем он вырос. Эйлин ужаснулась. Она влюбилась в монстра. Сиэль же увидел её прошлое. Эйлин по случайности убила сестру, после этого её стали мучить сильнейшие приступы видений: с ней говорила Лилит. В пансионе решили, что девочка помешалась на нервной почве и отправили домой. Тогда она впервые надела камень ангела. Но душа её всё ещё была рьяной и смелой. Вот им начинают сливать кровь. Добрый священник говорит Эйлин, что кровь её пойдет на благо народа. Но что-то идёт не так, девочка что-то подозревает. Эйлин двенадцать, Гилберт ещё живой. Их ведут на кровопускание в церковь. Гилберту плохо, ему слили слишком много крови, мальчик без сознания. Эйлин срывает кулон, нападает на священника. Из спины её вырываются белые крылья, покрытые кровью. Взмахом крыла она отталкивает оккультистов от брата, но слишком поздно. Тут появляется некто в одеянии епископа, в руке его жезл. С размаху он бьёт девочку набалдашником из серафинита. Она удерживается, хочет унести брата. Но её бьют снова, и снова… Пока крылья её не осели на землю, епископ не останавливался. — Её нрав необходимо укротить… — То, что произошло дальше, Сиэлю было невыносимо наблюдать. Эйлин в возрасте двенадцати лет подверглась изнасилованию со стороны священников в наказание за попытку спасти брата. С тех пор её память повредилась, всё, вплоть до дня смерти Гилберта, было размыто. А отвага растаяла в боли. Но Сиэль заставил её вспомнить. Сила выкинула Сиэля из воспоминаний девушки. Она стояла разрушенная, уничтоженная. Он это чувствовал. Теперь граф знал о ней то, что она скрыла даже от самой себя. Но и она знала о нём многое. — Мы похожи, — выдохнул Сиэль. Он протянул к ней руку, но она отдёрнулась от него, как от острого ножа. — Нет! — крикнула она. В глазах Эйлин сверкала ярость. Сиэль оказался в замешательстве. — Ты убил столько невинных людей! Ты убил детей из цирка «Ноев Ковчег», обманул Снейка, лишил его друзей. Ты вывез Зиглинде с её Родины, пользуясь её глупостью и неразумностью окружающих. Ты исполняешь волю этой мерзкой старухи-Виктории, подобно ручной болонке! Я ненавижу тебя, ненавижу! Ни одно страдание в прошлом не оправдает твоей жестокости, холодности, цинизма в настоящем! Ты стал чудовищем! -Да, в самом деле, — желчно ответил Сиэль, — Может быть, ты и права. Но это лучше, чем стать жалким подобием себя прежней. Ты была охотницей на вампиров, жаждала приключений, и кто ты теперь? Тихая домоседка?! Ты сдалась! Обладая такой силой, о какой я даже мечтать не мог, ты растрачиваешь её попусту! — Моя сила тебя не касается! — О, ну ещё бы! — Сиэль потерял самообладание. Слабость он ненавидел. А Эйлин била в его слабое место. Будь он окончательно прогнившим, его бы не трогали слова девушки. Но Сиэль всё ещё был только юношей, влюбленным и несчастным. — Будь у меня такая сила, я не сидел бы целыми днями дома, прячась в рукоделии, и давно отомстил бы за брата. Но ты слишком слабая, чтобы предпринять хоть что-то. Только сидишь и жалеешь себя. Тут уже больно стало Эйлин. К глазам её подступили предательские слёзы. — Я хотела спасти брата! Хотела! И я мечтаю уничтожить Орден Золотой зари, как никто другой! — Только мечтаешь. А на действие ты не способна. Такие люди не заслуживают права выбора. Может, и правильно, что вас используют, как расходный материал. — Как отвратительны твои слова! — кричала Эйлин сквозь слёзы, — Ты самого себя слышишь? Ты — чудовище! — А ты — наивный ребёнок! Эйлин вышла из себя. Гремел гром, шумел ветер. Из-под земли выползли зловещие тени. Вихрь подхватил графа, как пушинку. И Сиэлю почудилось, что за рёвом грозы, он слышит довольный женский смех. Эйлин вскочила с кровати. По лбу её катились холодные капельки пота, предрассветное небо едва светлело вдали. Несколько часов она просидела на кровати, уставившись в одну точку. «Вот он какой, граф Фантомхайв. Убийца невинных, презирающий слабых» — думала Эйлин. И в голове её отпечатались огненным следом слова: «Ты — наивный ребенок!» Девушка поглаживала кулон на шее, задумалась и сорвала его. «Будь, что будет!» — решила она — «Я верну себя настоящую!» Сиэля выкинуло в Лимб, и парень упал лицом в лужу. Дом Блэкмора поблизости, Бенни-прачка бросила на Сиэля хищный взгляд. Граф оскалился и с трудом встал. Он был весь в грязи. Липкой, мерзкой. Однако его чувства были и того отвратительнее. Одежду Сиэля очистил Себастьян, слой пыли и пота отмыли водой. Но горькие мысли мылом не отмыть. Сиэль закрылся в комнате наверху, снедаемый беспомощной злобой, и в дверь постучали. — Я хочу побыть один! — крикнул Сиэль. — А мне плевать, что ты хочешь, — спокойно ответил трескучий голос. В комнату вошёл Аластор. Лицо охотника безмятежно, расслаблено. Что для Сиэля — мука, для него мелкая досада. «Сидит, как воробушек, насупился, — с ноткой умиления подумал Аластор. — Совсем ещё дитя.» Старик сел рядом с Сиэлем. — Сладкая парочка поругалась, м? — спросил охотник с доброй усмешкой. — Нет. — Что значит нет, если я вижу, что да? Хотя… Полезное дело ты сделал, белая кость. Пускай сам этого и не понял. Эйлин вспомнила, кто она, а это не могло пройти безболезненно. — Мы не пара, — огрызнулся Сиэль. — Пока нет. — вздохнул Аластор, — Возможно, эта страсть перегорит, и вы разойдётесь опустошённые. Даже так вы многому друг друга научите. — Чему меня может научить эта глупая девчонка?! — разозлился Сиэль, — Она понятия не имеет с какими трудностями мне пришлось столкнуться, став графом! Сколько раз меня пытались убить, подставить. А она везде видит только страдания невинных. То же мне, святая дева! Окрестила меня монстром! Да лучше уж быть монстром, чем ничтожеством. — Скажи, а разве тебя заставляли становиться графом? — невозмутимо спросил Аластор. — Нет… Но я этого хотел. — Значит, получил, что хотел. Ты прав, малышка Эйлин не знает, как тяжело тебе пришлось, она лишь поверхностно коснулась твоих воспоминаний. Но ведь и ты едва её узнал, как тут же окрестил глупой девчонкой. Граф внезапно вспомнил, что охотник — дедушка Эйлин, и понял, что сгоряча наговорил лишнего. — Эйлин ещё очень юна, разум её только-только покинул детскую колыбель. И она уже настрадалась. Как и ты. — Аластор по-отечески улыбнулся Сиэлю. Что-то кольнуло графа, вопреки его воле, он привязывался к старику всё больше. Хотел услышать его трескучий голос, ощутить большую шершавую руку на своей голове, небрежно теребящую синие волосы. Сиэлю не хватало отца, но он никогда бы в этом не признался. — Я знаю, что тебе пришлось сполна нахлебаться всякого дерьма. А столкнувшись с чем-то подобным — нельзя выйти чистеньким. Парень, ты намного умнее большинства твоих сверстников, и пускай ты не просил об этом знании, ты уже обладаешь им. У тебя великие задатки. Вопрос — как ты ими распорядишься. У Сиэля ком стоял в горле. Он ненавидел себя с невероятным рвением за то, что к глазам подступали слёзы. Он никому не верил, он привык к предательству, лжи и манипуляциям. Он знал, что общество испещрено потоками обмана, как тело зверя сосудами. Сиэль считал себя чёрствым и жёстким. Но слёзы предательски выступали. Тяжелая рука притянула его, охотник обнял Сиэля. — Я знаю, что такое быть монстром, сынок. Ты бьёшься с этим миром ожесточённо, изо всех сил. И в конце концов, превращаешься в то, что ненавидел когда-то. Это знание легко не получить. В молодом мужчине, каким Сиэль стал, ещё слышался мальчик. И мальчик плакал, беззвучно и горько. — Эйлин в чём-то права, — спокойно сказал Сиэль, — Я монстр. И я знал, на что шёл. Но она идеалистка. Смотрит на мир, как дитя. А мир отвратителен и жесток! — Не впадаешь ли ты в противоположную крайность, белая кость? — спросил Аластор, — Подобно ребёнку? Вы оба ещё очень молоды, парень. Да, Эйлин закрылась в себе после случившегося. Но она никогда не закрывалась от людей. И Сиэль вспомнил заботу Эйлин о семье. Её искреннее старание помочь рабочим, жившим в адских условиях. И даже кроткая, едва уловимая забота о нём самом. «Это ведь тоже требует сил.» — подумал Сиэль. — Да, вы по-разному справляетесь с тем ужасом, что выпал на вашу долю. — продолжил Аластор, — И вы оба нуждаетесь в поддержке, даже если ты это отрицаешь. Но среди вас нет правого и неправого, есть две крайности и детское упрямство. Сиэль задумался: хочет ли он сохранить в себе свет? Осталось ли в нём хоть что-то доброе? — Я сомневаюсь, что способен быть другим, — сказал граф опустошённо. — Я не жалею ни об одном своём поступке. — Способен, и сожаление тут ни при чём. Твои поступки сделали тебя тем, кто ты есть. К чёрту сожаление! Сейчас ты можешь решать, что делать со своим потенциалом. А я буду рядом и подстрахую. Тепло постучалось в сердце графа от осознания дружеского плеча рядом. Поддержки наставника. Сухие янтарные глаза охотника ласково смотрели на вчерашнего ребёнка, становившегося мужчиной. — Давай, парень, соберись. А то я, того гляди, опять раскисну, — усмехнулся Аластор, — Не разбив яиц, омлет не приготовить. Нечего сожалеть о грехах прошлого. Нас ждут великие дела! Сиэль утёр нос и решил, что ненависть ко всему миру может и подождать, пока рядом есть Аластор и его трескучий смех.