Нить, что крепче всех цепей

Как и ожидалось после принятой настойки, Цинцю просыпался с трудом, он буквально продирался сквозь густое марево сна, что душило его и давило на виски. Будто мало ему было проблем с вечными искажениями и паршивыми каналами ци, так еще и головная боль будет добивать весь день напролет. А ведь столько событий им запланировано. Цинцю не сдержался и зашипел от пронзившей, будто острейшая игла, боли. Схватился пальцами за виски, массируя их методичными круговыми движениями. Помогало мало. Да и не должно было, просто человеку всегда проще пережить боль, если он хоть какую-то попытку побороть ее предпринимает. Это все равно что дуть на оторванную ногу. Толку никакого, но зато хоть что-то делаешь. Вот из-за такого рода мыслей Му Цинфан вечно смотрел на него волком. Цинцю медленно сел в постели, стараясь не совершать резких движений, но даже такие меры предосторожности не помогли: цветные пятна заплясали перед глазами заклинателя, а тошнота подступила к горлу. Иногда Цинцю и сам не верил, что он почтенный глава пика и бессмертный, совершенствующийся, ведь с какой стороны ни глянь, а обычное слабое тело, если не сказать совсем развалюха. Это все Ло Бинхэ виноват! В сравнении с этой живучей и подвижной зверюгой все слабаками кажутся! Цинцю скривился уже не от мигрени, а от течения своих мыслей. По опыту он мог сказать, что день, который начинается с мыслей о звереныше, хорошим быть не может априори. — Учитель, — раздалось почтительное от дверей. — Мне принести вам завтрак? Нет, дай мне сдохнуть от голода, чтобы я более никогда не видел этот до чертиков несправедливый мир и его мерзких обитателей, так и хотелось рявкнуть Цинцю, но мужчина сдержался, сглотнув наверняка целый литр словесного яда. В конце концов, Мин Фань, что наверняка угодливо улыбался, стоя за дверью, виноват в его проблемах не был. Рубленно и коротко, будто они на поле боя в самый разгар ожесточенной битвы, Цинцю позволил старшему ученику зайти и занести поднос с пищей. Мин Фань улыбался нервно. Уголки рта, сложенные в льстивую и сладкую улыбку, подрагивали, будто намереваясь выпалить без спроса хозяина слова, которым он не знает стоит ли вообще давать волю. А взгляд бродил по бамбуковой хижине, словно шелудивый пес, что не может отыскать ночлег в промозглую ночь. Цинцю привел себя в порядок, с сожалением глядя на испорченное накануне ханьфу. Рукав безнадежно испорчен. Видимо, Ло Бинхэ независимо от возраста только и умеет, что рвать приличные вещи вроде одежд своего учителя или его же конечностей. Обернувшись к еде, Цинцю невольно вскинул брови и поморщился от очередной вспышки боли. Старший ученик продолжал стоять в комнате и уходить не спешил. — Учитель… Мин Фань открыл рот и вновь закрыл. В его глазах читалось поистине титаническое усилие, будто в нем боролись два одинаково сильных желания, противоречащие друг другу, и выбрать меж ними он не мог. — Учитель, — вновь молчание. Мин Фань переминался с ноги на ногу, пока на лице его сменялось предвкушение и одновременно с тем некая опаска. Да что же он там такого сказать хочет?! На пик заявились демоны и, признав в Ло Бинхэ родича, забрали его с собой, а Мин Фань все не решится сообщить эту радостн…то есть крайне печальную новость? — Да говори уже! Мин Фань вздрогнул, будто его насквозь мечом пронзили, и, склонившись в почтительном поклоне с ладонями пред собой, выпалил: — Этот недостойный ученик не хотел беспокоить учителя такой мелочью но должен сообщить что нашёл потерянную вещь. И всё? Цинцю отпил горячего чая из пиалы и вздохнул с некоторым разочарованием. Ожидал очередного конца света, завязанного на зверёныше, но получил лишь серое и блёклое событие. Цинцю замер на секунду, осознав, что, не получив ожидаемого удара судьбы, не расслабился, а, наоборот, ещё больше насторожился. Ну не может у него всё идти хорошо. Мужчина со стуком опустил пиалу на столик, подмечая, что в который раз за утро, которое, между прочим, едва успело начаться, думает исключительно о Ло Бинхэ. Хотя это вызывает лишь раздражение. С упорством барана бьётся в одни и те же ворота, наверное, потому что, страшно признаться, зверёныш составлял большую часть его жизни. В заточении демона так или иначе всё было связано с ним, и поганец прописался намертво не только в быту, но и в сознании Цинцю. — Вещь, найденная мной, принадлежит учителю, — проблеял Мин Фань, и Цинцю вздрогнул. — И я думаю, что её могли украсть. Цинцю резко прищурился, уже понимая, о какой именно вещи речь пойдёт. В последнее время у него пропали только веер и покой. В случае покоя он и так знал, кто его забрал, — демоническая пакость, прицепившаяся к подолу учителя хуже репья. А с веером пока было неясно, хотя подозрение так и грызло изнутри. И Мин Фань незамедлительно его подтвердил. — Я нашёл его около сарая, — короткая заминка, заставившая нутро Цинцю насторожиться. Неужели всё-таки не зверёныш? — В руках Ло Бинхэ. Мин Фань спрятал глаза после сказанного и не спешил радоваться очередному вороху предстоящих проблем, что посыпятся на голову Бинхэ. И это не просто настораживало, а начинало лить масло в горящее кострищем пламя подозрений в душе Цинцю. — Дай мне его сюда, — твёрдо произнёс мужчина, протягивая руку и пристально глядя на ученика, что буквально места себе не находил. И явно не от радости. Подозрение превратилось в убеждение, которое предстояло проверить. — Живее. Или ты намеренно отнимаешь моё время, Мин Фань? Парнишка вздрогнул всем телом и нерешительно приблизился к Цинцю, вытаскивая из-за пояса веер. Именно этот момент Цинцю, ведомый внутренними подозрениями, избрал, чтобы подставить ученику подножку. Просто чтобы убедиться, что он не прав и его почти животная чуйка на ложь только зря тревожит его по поводу хоть и не слишком умного, но честного парня. Мин Фань зашипел и схватился за ногу. Правую. У Цинцю в глазах покраснело от закрывшей их пелены гнева. Старший ученик боялся глаза от пола поднять, а его сердцебиение и обычный человек наверняка мог услышать. Это настолько отличалось от обычного уверенного и задиристого Мин Фаня, что можно было заподозрить его в одержимости демоном. Если только в мире существовали настолько странные и жалкие демоны. — Мин Фань, что с твоей ногой? Любой живущий на пике спокойствия знал этот холодный тон, пронзающий и пригвождающий к полу. Мин Фань дрогнул всем телом, став похожим на лист на ветру. — Подвернул, учитель, — голос ученика задрожал пуще прежнего. — Не беспокойтесь, эта рана никак не повлияет на мои старания и работу. Цинцю сверлил ногу парня взором настолько ядовитым, что можно было решить, будто эта самая нога пинала его под рёбра в далёком детстве на просторах улиц. Но всё было в разы хуже, ведь травма свежая, да ещё именно на правой ноге, и эти детали ставят Мин Фаня на первое место в списке подозреваемых. Верить в подобное не хотелось, ведь парнишка в некотором роде был Цинцю дорог. Примерно на уровне собаки. Учитывая, что другие ученики мужского пола по шкале привязанности стояли рядом с насекомыми, это было знаком невиданного добродушия от Цинцю. Но именно он посмел предать и смачно цапнуть за руку дающую. Пожалуй, больше наглых и способных выскочек Цинцю не переносил неблагодарных лицемеров. Но Цинцю обманчиво мягко улыбнулся и произнес: — Нет, тебе не стоит напрягаться с такой травмой, Мин Фань. Отправляйся на пик Цаньцао и приведи себя в порядок. Только сначала верни веер. Мин Фань отрывисто кивнул и вытащил из-за пояса любимый веер Цинцю, изорванный в клочья. Ткань висела клочками на деревянной основе. Но даже это не было самым худшим. Вся изорванная ткань была покрыта подсохшими пятнами вполне ясного содержания. Цинцю отбросил веер под ноги к ученику с выражением крайней брезгливости на лице. Он даже знать не хотел, что делали с его веером, зато очень хотел выяснить, какое отношение к этим действиям имел Мин Фань. И следующие слова парня буквально зарыли его в могилу. — Учитель, это был не я! Ваш старший ученик ни за что бы не осмелился… Цинцю резко подошел к ученику и со сладкой улыбкой подтолкнул его в сторону дверей. — Именно старший ученик не осмелился бы. Поэтому ты, Мин Фань, больше не старший ученик. И вообще не ученик пика Цинцзин. Прочь с глаз моих, пока я не принял решение хуже. Возможно, если бы ученик не начал оправдываться так глупо и абсурдно, и Цинцю бы ему поверил. Или хотя бы потратил чуть больше времени на выяснение обстоятельств. Но он слишком хорошо уяснил, что тот, кто оправдывается, всегда виновен. Не за нынешний инцидент, так точно за что-то другое. Потому действия мужчины были быстрыми, безжалостными и лишёнными всякой рациональности. Стоило Мин Фаню едва не в слезах удалиться прочь, Цинцю накрыл лицо ладонью и тяжело вздохнул. Ну ведь ясно, что Мин Фань здесь просто оказался не в то время не в том месте. Да и было еще что-то, тревожащее его разум и не дающее толком сосредоточиться на Мин Фане и его незначительных проблемах. Цинцю степенно вышел из бамбуковой хижины и направился вперед не глядя прихватив один из запасных вееров. Без цели, просто чтобы освежить голову. Что-то не так. Эта мысль не давала покоя. Он опять забыл нечто важное и, безусловно, связанное с Ло Бинхэ. Вот только не мог понять, что, по банальной причине: несмотря на лютую неприязнь к мальчишке, в те времена раннего его ученичества мысли Цинцю были заняты кучей вещей. Он не зацикливался на мальчишке и о многом с ним произошедшем узнавал либо постфактум из уст любимой ученицы и Мин Фаня, спешащего доложить, как замечательно он травит звереныша. Либо вообще не узнавал. В конце концов, он же не одна из девиц в гареме этого идиота, чтобы не отрывать от него глаз сутками и томно вздыхать! Он вообще следил за ним не благодаря, а вопреки. Не хотел смотреть, но разве же этот бесящий до невозможности лучик жизнерадостности и божественного дарования можно не замечать?! Раздражает. Цинцю прибавил скорости, со злости рассекая воздух, как холодная сталь рассекает живую плоть. И совсем не сразу подметил шум со стороны. Шум на пике спокойствия и тишины. Этим детям что, мало было сегодня увидеть, как избавляются от старшего ученика? Они хотят добавки. Что ж, в таком случае они ее получат, ведь как раз сегодня у него на редкость паршивое настроение и в груди теплится желание бросить чертово преподавательство или хотя бы выгнать всех людей с его пика и стать затворником. Цинцю почти вышел на поляну, как услышал звонкий голос Нин Инъин и сам не зная отчего шагнул обратно, скрываясь за разросшимся бамбуком. Лишь немного выглянул, чтобы прежде чем рвать и метать разобраться с происходящим. — Не трогай его, шисюн! Он ведь ничего не сделал тебе, зачем ты так жесток с А-Ло? Цинцю аж зубами скрипнул от досады. Ну естественно, если на Цанцюн поднимается шум, в виновниках всегда будет значиться этот паршивец. Он даже не удивляется уже. — Не мешай, шимэй, это из-за него шисюна Мин Фаня выгнали из школы! Он точно в этом виноват! Последним, с кем говорил шисюн, была эта падаль. А вот это уже интересно. Ведь правда, зачем Мин Фаню заниматься всякими непотребствами? А вот у Ло Бинхэ было много причин… Не для непотребств, конечно, а для того, чтобы раз и навсегда избавиться от одного из своих обидчиков. Сейчас Цинцю мог размышлять рационально, в отличие от той вспышки слепого гнева, но сделанного не воротишь. Да и если пораскинуть мозгами, Цинцю сделал одолжение старшему ученику. Пока Мин Фаня нет в школе, у Ло Бинхэ не будет причин в будущем скармливать его муравьям. Что ни делается, всё к лучшему. А драма на поляне всё набирала обороты. Подпевалы Мин Фаня, оставшиеся без своего главаря, только больше вызверились и, похоже, решили серьёзно взяться за пацана. Двое схватили его за руки и заломили их за спину, удерживая парня в подвешенном состоянии, пока третий наносил удары руками и ногами, нещадно избивая демонёнка. Цинцю переступил с ноги на ногу. Нет, ему, конечно, приятно видеть, как из будущего тирана выбивают дурь, но стоит ли ему здесь оставаться? Каким бы изменениям не подверглось это время, одно будет неизменным: что бы Цинцю ни делал, Ло Бинхэ не умрёт. Смысл вмешиваться, если поганец уже через пару дней оклемается? И у Цинцю спокойные деньки появятся. Зато если его здесь поймают, зверёныш ему в подземельях на один раз больше почку вырвет… Хм, может, следует остановить их? Цинцю задумчиво постукивал кончиком веера по подбородку под какофонию хрипов и кашля. На поляне уже появились первые капли крови, когда мужчина принял решение просто уйти. Он же сам решил, что не будет пытаться подлизаться к демонёнку, ведь всё равно это бесполезно. Просто сплавить на другой пик или вовсе в другую школу. Вон, Хуаньхуа его с такой радостью принял, так что могут парнишку и на пять лет раньше взять. Кстати, хорошая идея, если с Лю Цинге не выгорит, стоит попробовать и этот вариант. Так лениво размышлял Цинцю, в последний раз обращая свой взор на драку, и замер, как заяц, пронзённый стрелой охотника. Глаза Бинхэ смотрели в его сторону, а точнее, чуть ниже. Цинцю опустил взгляд. Только привитая и воспитанная годами жизни на пике благовоспитанность не позволила ему разразиться чередой наигрязнейших ругательств, какие можно услышать только в самых дрянных переулках и борделях. Тогда как его фигура была надёжно скрыта бамбуковыми зарослями, подол его ханьфу стелился по земле и выглядывал достаточно, чтобы было возможно его заметить. И опознать. Ну, здравствуй, вырванная почка, не хотелось доводить до тебя, но, видимо, придётся, ибо злопамятный гаденыш не забудет, что учитель наблюдал за несправедливым избиением и не сделал ровным счётом ничего. С другой стороны, спасать своего врага — это вообще признак идиотизма, а глупостей он сегодня и без того на одну больше совершил, чем надо было. Цинцю нервно постукивал пальцами по бедру, а хрипы на поляне становились всё тише. Но прервались возгласом одного из учеников. — Ну неужели у подобного отродья и драгоценный нефрит на шее? — Да не может такого быть, дай взглянуть. Ой, какая жалость, ведь это всего лишь дешевая подделка. Такая же, как и ты, поганец. Никчемный простолюдин, возомнивший себя заклинателем! Цинцю сжал губы. Его пальцы замерли, прекратив отбивать нелепый ритм, а уши обратились в слух. — Простолюдин? Мне кажется, он хуже, какой-нибудь преступник или вовсе беглый раб? Для Цинцю всё замерло, даже воздух, казалось бы, сгустился, как древесная смола, а он подобно беззаботной цикаде в нее угодил и теперь не мог выбраться из нее. Ноги сами вынесли его на поляну перед разом потерявшими храбрость парнишками. Только Нин Инъин была искренне рада его видеть. Она подскочила вмиг, становясь по правую сторону и гневно глядя на учеников. — Учитель, они первыми напали на А-Ло и избили его. Он ни в чем не виноват. Прямо-таки ни в чем? Цинцю смотрел только на мальчишку, что пачкал колени землей и неотрывно глядел на учителя. С очень странным выражением. Мужчина медленно раскрыл веер перед лицом. Ресницы Ло Бинхэ дрогнули, и он едва заметно сглотнул. — Совсем ни в чем не виноват? Хлопнув такими невинными и чистыми глазами, Бинхэ позволил слабой улыбке изогнуть окровавленные губы. — Этот ученик виноват только в своей неосторожности и том, что не смог за себя постоять, разочаровав учителя. Гаденыш. Это точно он. Но Цинцю был связан по рукам и ногам видением будущего. Любое его неосторожное действие приведет к крайне плачевному результату в виде его тушки на крюках в подземелье. И кто знает, быть может, в этот раз Нин Инъин не будет столь любезна, чтобы перерезать ему горло. Цинцю перевел взгляд на бывших подпевал Мин Фаня и требовательно протянул ладонь. Один из них, помявшись, подошел к нему и нерешительно отдал Гуаньинь. Повертев его в руке, Цинцю пришел к выводу, что глаза учеников не обманули. И в правду подделка. Но дорогая зверенышу. А на этом уже можно сыграть. — Вы трое бежите десять кругов вокруг пика, а после переписываете правила школы, раз уж на слух запомнить запрет на драки не способны. Нин Инъин, возвращайся к своим обязанностям, мне все еще не нравится твоя игра на цине. — А ты, — Цинцю остановил взгляд на Ло Бинхэ и показательно убрал подвеску в рукав. — Перестань меня разочаровывать. Тогда получишь обратно подвеску. Приведи себя в порядок и вернись к обучению. Судя по искре, промелькнувшей в нарочито невинном взгляде, звереныш понял, что дело вовсе не в драке. Грязное животное, и ведь на какую гадость пошло, чтобы избавиться от Мин Фаня. Ведь другой причины использовать его веер не было и быть не могло. Не может же Бинхэ питать к своему нелюбимому учителю что-то кроме ненависти и желания отомстить. Даже предполагать такое отвратительно.