Нить, что крепче всех цепей

Шэнь Цинцю висел в цепях безвольной куклой, которой, в общем-то, и являлся. Он не стонал, не хрипел, мог бы и не дышать, чтобы наконец облегчить свои страдания, но проклятые кровяные паразиты жгли в области легких, вынуждая делать вдохи раз за разом. Тишину его могилы, где он захоронен заживо, нарушало лишь мерное капанье крови по остаткам изорванных внутренних органов. Мерзкий звук. Шэнь Цинцю был согласен порвать барабанные перепонки, только бы не слышать, как соблазнительно из него уходит жизнь, но всегда возвращается. Заклинатель насчитал тридцать три раза, когда по законам природы обязан был исторгнуть последний выдох. И это только за сегодня. Положение бывшего пика Цинцзин на нынешний момент было хуже, чем существование любой твари, бродящей под открытым небом. Стоило признать, что даже кровяные паразиты в его бренной тушке и те устроились лучше! Они хотя бы всегда при деле и не страдают от набатом звучащих в голове мыслей. Да и у существования их есть цель. А что осталось у Шэнь Цинцю кроме бесконечных сожалений? Чтобы хоть как-то отвлечься от удручающей действительности и не признавать тот факт, что Ци Гэ мёртв… Губы задрожали, исторгая полувсхлип-полухрип, а мысли тушканчиками прыснули в разные стороны. Точнее, Шэнь Цинцю приложил воистину титаническое усилие, чтобы их вспугнуть. Ненадолго, но всё существование ныне заключалось в следовании простой истине: «Нам бы день простоять да ночь продержаться». Или вся его жизнь была заключена в этот смысл? Какая глупость. Ведь сейчас, с высоты прожитых лет, измученный так любимой и восхваляемой всеми жизнью, он понимал, что по-настоящему милосердна только госпожа смерть. О чем это он думал? Ах да, отвлекающий манёвр. Единственный целый, но порядком залитый кровью глаз лениво пробежался по обстановке его пристанища. Тесно, темно, грязно и воняет гнилью. Местечко ровно настолько отвратительное, как и тот, кто его сюда запихнул. Хотя сам демон возразит, что лишь позаботился о соответствии места жительства с новым хозяином. Невыносимо. Ло Бинхэ, эта погань, что даже недостойна по отбросам ходить, настолько прописался в его мыслях и въелся в душу, будто ржавчина в благородный металл заклинательского клинка, что он мог предугадать большую часть его фраз. Во время пыток это было даже забавно. Отвлекало от ощущения заживо вспарываемого брюха, и Цинцю заходился кровавым каркающим смехом, чем иногда удавалось выбесить зверя. Хоть какое-то утешение. Так вот, темница. Давно прошли те времена, когда Цинцю полностью владел, если данное слово можно употребить в его ситуации, целой водной тюрьмой. Тогда у него еще были ноги и руки на месте, и он, совершенно не ценя эту дивную возможность, раз за разом рассекал отведённый ему центральный пьедестал тюрьмы, взмахивая рукавами ханьфу, которое ученик почему-то решил ему оставить. Он ощущал себя драгоценным долгожданным трофеем, выставленным на самое почётное место во внушительной коллекции Ло Бинхэ. И являлся им. Символ безоговорочной победы демона. Это злило. Выводило из себя. И стирало ограничения разума. Ему хотелось оказаться в любом другом месте. Сгодился бы даже сарай на пике. Запри его Ло Бинхэ там, и это было бы чертовски иронично. Цинцю бы даже юмор данной ситуации оценил по достоинству. Но Ло Бинхэ превзошёл все ожидания. Будучи в весьма дерьмовом настроении, он однажды заявился в тюрьму и растянул губы в нежной улыбке белого лотоса. По спине заклинателя пробежал холодок. — Учитель, вижу, вам здесь совсем не по душе жить. Я подобрал место получше. Шэнь Цинцю не ждал ничего хорошего от смены места жительства. Но и тешить самолюбие твари, притворяющейся человеком, не желал. Лишь молчаливо губы поджал в ожидании продолжения или действий. Ло Бинхэ, не дождавшись эмоций от учителя, почти оскалился. Человеческий лоск мигом сполз с настоящего демона. Какой он, к черту, полукровка? Самая настоящая чистокровная тварь бездны. Цинцю выволок сам, лично, повелитель трёх миров за отвороты одежд, как обычно тащат во двор неверную жену, чтобы собственноручно исхлестать розгами, и подобное действие в равной степени как льстило, так и оскорбляло. Заклинатель пытался вывернуться, но безуспешно. Его притащили к узкой камере размером с самый жалкий чулан на его памяти. Так и хотелось гаркнуть, что даже сам Ло Бинхэ во время ученичества имел более просторные «апартаменты»! Жаль, языка уже не было. Его Цинцю лишился самым первым. А дальше щенок осклабился довольно, будто готовился сообщить, что издал законопроект о запрете вееров, и протянул тоном, на фоне которого и мёд горьким покажется: — Негоже переводить столько места на грязную свинью. Цинцю застыл, как громом пораженный. Даже с пола не поднялся, нелепо распластавшись по грязному камню со стойким запахом протухшего мяса и нечистот. В памяти медленно всплывал эпизод десятилетней давности, когда ровно теми же словами и интонацией Цинцю отсылал ученика из общей ученической спальни. Если бы не шок от того, что щенок, похоже, помнил каждую обидную мелочь исторгнутую устами учителя, то Цинцю бы даже похлопал ублюдку. Так красиво ответных ударов ему ещё не наносили. Но это не притупляло ненависть, а даже больше разжигало. Даже в подлости и искусстве мести эта грязная скотина его превзошла! Паразиты невыносимо медленно заживляли раны, возвращая заклинателя в мутную реальность. Они были так неспешны лишь потому, что Ло Бинхэ желал, чтобы учитель дольше наслаждался ощущениями. В идеале до его следующего прихода. Эгоистичная тварь не желала, чтобы учитель прекращал думать об ученике и вине перед ним ни на секунду своего заточения. Если бы Цинцю окончательно свихнулся, он бы решил, что демон ждёт извинений. Бред собачий. Такое не прощают. Тем более каких извинений можно дождаться от немого?! Скрип дверных петель стал неожиданностью. Шэнь Цинцю, даже несмотря на отсутствие одного глаза, видел, что его тело не готово к продолжению банкета. Он даже дышит с трудом, а отродью нравится, когда он брыкается, извивается змеей и хрипит в агонии. Голова с трудом отлипает от впавшей грудной клетки, чтобы увидеть пришедшего, и Шэнь Цинцю морщится. Вот кого он точно не желал видеть. Ясные глаза цвета тёплой охры бывшей ученицы смотрят с отвращением, но одновременно и жалостью. Мерзко. Такими темпами его и псы подзаборные жалеть начнут. Шэнь Цинцю желает кивком головы прогнать Нин Инъин, как его осеняет, и движение остаётся незавершенным. Это его чёртов шанс. Судьба в кои-то веки решила глянуть на него одним глазком и подмигнуть. Видимо, даже этой суке присуще желание получить хреновый конец вместо бесконечной хрени, в которую уже превратилась жизнь ее любимчика. То, что жизнь Ло Бинхэ полна идиотизма, он доказывал сам, ежедневно припираясь на порог его темницы будто у повелителя демонов других дел нет. Инъин поможет ему. Точнее, он ее использует. Отринет все прошлое тепло к ней, предательнице, променявшей учителя на смазливую мордашку демонической твари, и воспользуется, как многими людьми до того. Ло Бинхэ будет в ярости, когда увидит любимую игрушку дохлой, но не убьет же он одну из любимых жен? Всё-таки смерти ученице Цинцю не желал. Впрочем, это будет уже не его проблемой. Он слишком устал, чтобы переживать за кого-то кроме себя. Нужно лишь чуточку постараться, и девочка его не подведет. Хотя бы в последний раз. И тогда он сможет успокоиться. Возможно, встретится с Ци Гэ за гранью. Хотя такие, как его братец, обычно не оказываются в адском пекле. А Цинцю угодит именно туда. После Ло Бинхэ вряд ли его хоть что-то проймёт и даже самое горячее пекло нирваной покажется. Отогнав остатки едва живой гордости, Шэнь Цинцю болезненно закашлялся и принял самый жалкий из возможных вид. Благодаря стараниям Ло Бинхэ, ему и напрягаться сильно не нужно. Нин Инъин морщится и оглядывается через плечо, видимо проверяя, нет ли там кого. А после заходит и притворяет за собой дверь. Ее шаги не сравнить с шагами демона. Тихие. Боязливые. Ей требуется целых десять. Но так близко, как ублюдок, она встать не решается. Оно и понятно. Не хочет ступать в кровавую мешанину. Только такая свинья, как ее муженек, наслаждается возней в чужих потрохах. Она молчит. Передергивается, стоит взгляду опуститься на медленно срастающееся нутро со свисающими ошметками плоти. И конечно не пропускает торчащий из груди осколок некогда великого клинка. Закусывает губу. — Учитель… это А-Ло сделал? А кто же еще может сотворить подобное во дворце, дуреха?! С губ срывается стон, но, видимо, он достаточно выразительный, чтобы девушка все поняла. — Вы заслужили это, заслужили, — повторяет, как заученную мантру, но в глазах ужас. Не его положению. Шэнь Цинцю не настолько наивен, чтобы мечтать о сочувствии девушки. Сейчас та больше печется о монстре и ласково зовет А-Ло. В ее взоре появляются нотки понимания, словно пазл в голове сложился. — Так вот куда он пропадает каждый день. Даже не навещает сестриц, будто и не жены мы ему… Больной. Больной ублюдок. Как между сотнями красавиц, что дарят ласку, внимание и заботу, можно было выбрать мужчину, лишенного как конечностей, так и даже призрака добрых чувств? Быть может, Ло Бинхэ на деле обрезанный рукав и гарем собрал лишь чтобы прикрыть пятно на репутации? Впрочем, маловероятно. Ведь тогда бы он уже присунул этому учителю. Чего, слава всем богам, не случилось. Лишь подумав о подобной перспективе, Шэнь Цинцю скривился, а к горлу подступила тошнота, будто ему скормили живых тараканов, что теперь весело копошатся в его нутре на пару с кровными паразитами. Горло содрогнулось в рвотном позыве, но наружу выплеснулся лишь сгусток крови. Девушка сморщилась сильнее и отступила на шажок. Цинцю запаниковал. План, хотя скорее уж вымученная импровизация, летел ко всем чертям. Нельзя позволять ей уйти, иначе более она под страхом смерти сюда не сунется! А он останется навеки вечные под землёй дожидаться единственного ненавистного посетителя. Отвратительная перспектива! И Цинцю сделал ход. Глаза выразительно опустились на всё ещё торчащий в подреберье обломок клинка, а после заклинатель выразительно поднял голову, оголяя шею. Судя по мгновенно отлившей от лица крови, девушка прекрасно поняла, на что именно её подбивал учитель. И была готова это совершить. Конечно, не ради него. В глазах читался огонь решительности избавить любимого А-Ло от наваждения. От проклятия, изгрызающего душу день за днем. От прошлого, которое стоит позабыть. Вот только когда у человека нет ничего, кроме прошлого, подобный опрометчивый ход лишь усугубит положение. Но просвещать ученицу он точно не будет. Цинцю последний человек на этом свете, что стал бы заботиться о душевном состоянии твари, носящей поганное имя Бинхэ. Робкие и такие нежные руки Нин Инъин схватились за край обломка. Он был весь багровый и липкий от бесконечно текущей крови. Ножки ей замарать все же пришлось, ступив непозволительно близко к учителю. Шэнь Цинцю вспомнил обвинения о приставаниях к ученицам на суде. Тогда она, его любимая ученица, не подтвердила ни слова, но и не опровергла, просто молча стояла, опустив глаза. И почему-то это было больнее всякого обвинения, будто он настолько незначительная и неважная для нее фигура, что и полноценного по всем правилам предательства недостоин. Еще вспомнилось, как эти же нежные и такие аккуратные пальцы перебирали шёлк его волос, когда неугомонная девчушка умудрялась упросить учителя расчесать этот темный водопад. Она восхищалась прядями и называла Цинцю самым красивым человеком на земле. И самым добрым. Говорила, что никогда не променяет учителя ни на что на свете. Солгала. Как и все, кто когда-либо окружал Цинцю. Теперь ласковые руки брезгливо вытаскивали из его тела острие металла, пока сама девушка старательно отводила взгляд от оставшейся дыры и хлынувшему из нее потоку крови. Всё еще недостаточному для смерти. Паразиты как по команде ринулись штопать зияющую рану. Нин Инъин повертела лезвие в руках и робко подняла взгляд на Цинцю. Их взоры встретились. Решительность бывшей ученицы почти угасла. Она стояла с будущим оружием убийства, но так и не решалась сделать надрез. Глубокий, разрывающий его горло до самых позвонков. Только такой позволит ему умереть раньше, чем в дело вступят кровяные паразиты. В идеале голову стоило и вовсе отрубить, но он даже представлять не хотел, как Нин Инъин этим куском металла будет раз за разом рубить такую неподатливую шею заклинателя, застревая меж позвонков. По его опыту, это неблагородное и совсем непривлекательное занятие. Потому он лишь выразительно выше задрал подбородок. Рука девушки задрожала. Лезвие ходило из стороны в сторону, когда она подносила его к горлу мужчины. Металл был тёплым. Кровь стекала по кромке лениво, успев подсохнуть, и притягивала взор. Вот капля ползет вниз к руке ученицы, становится больше и, выждав пару секунд, будто размышляла, стоит ли это того, срывается вниз с глухим звуком, разбиваясь о сухую корку из таких же пролитых на протяжении месяцев капель. Бывшая ученица медлит. А еще решает, что в их испоганенных отношениях недостает откровенности. — Вы заслужили это, учитель, — повторяет Нин Инъин заезженную фразу, но уже не убежденно. А после добавляет то, что Цинцю не надеялся услышать. — Так говорит А-Ло, но теперь я ему не верю. Я не знаю, что происходит и сколько в происходящем вашей вины, учитель, но А-Ло больше не человек. Так он никогда им и не был, и моей вины в том нет. Я же не его папаша демон. Цинцю выразительно промычал взглядом, приказывая заканчивать с болтовней и приступать к делу. У него более нет сил терпеть этот фарс и тем более слушать про Ло Бинхэ слезливые речи. — Я имею в виду, что в нем почти не осталось светлого. Хоть он и старается сдерживаться со мной, но тьма в душе не скрывается улыбкой. Мне больно видеть, как он страдает. И как вы мучаетесь, мне тоже больно видеть. Я сожалею, что не смогла спасти вас обоих. И наш пик. Всё, что было мне дорого, теперь мертво, хоть иногда и подает признаки жизни или, скорее, существования. Я бы хотела всё исправить, но знаю, что слишком слаба. Возможно, вы бы справились с этим, учитель. Даже худшие из чудовищ не заслуживают такой жизни. Простите меня за все, учитель, и да повезет вам в следующем перерождении. Резкая боль и он чувствует как кровь льёт потоком на пол. Слишком быстро. Цинцю ощущает паразитов и то как они пытаются одновременно заштопать две раны вот только даже у могущества демонов есть предел. Как бы ни пыжился Ло Бинхэ, смерть ему не по зубам. Цинцю улыбнулся. Отмучился. Его жизнь была дерьмовой. Полной разочарований, боли, предательств и редких проблесков тепла вроде этих заключительных слов бывшей ученицы. В перерождение для себя он не верил. В способность все исправить тем более. Он согласен на вечную пустоту. Где его наконец оставят в покое. А еще душу грело осознание, что Ло Бинхэ он напоследок подгадил. Будучи безногим, безруким, лишённым золотого ядра, глаза и языка, он умудрился сбежать от всесильного повелителя трех миров, пусть и побег был в мир иной. Но последнее слово все же осталось за ним. Остатками разума он осознавал происходящее вокруг. Слышал отчаянное свистящее хрипение над ухом. И чувствовал как что-то горячее обхватывает его со всех сторон. Сжимает. Не отпускает. Зверюга приползла всё-таки. Заледенелые губы искривляются в последней усмешке полной презрения и беззвучно произносят «Прощай, чудовище». Мрак закутывает его душу со всех сторон подобно нежным рукам матери которых Цинцю никогда не ведал. И он с чистой душой отдается власти темноты.