Король, Что Носит Меч

Юный Гриф Кто бы мог подумать, что именно тишина – самый страшный в мире звук? Ни рёв дракона под облаками, ни лязг стали, ни самые мерзкие проклятия не могут сравниться со всепоглощающей, мёртвой тишиной. Она подавляет волю, преследует тебя днями и ночами. В густом мраке полночи и под затянутым тучами хмурым полуденным небом, под скалой и на вершине холма – она никогда не даёт покоя. Но только оказавшись в сердце Валирии Грифы, Старый и Юный, в самом деле осознали это. Там, за их спинами, осталась хоть и извращённая, хоть и чудовищная, но всё же жизнь. Теперь же изредка раздававшиеся где-то во мгле рокоты беспокойных вулканов казались единственными источниками звуков на этой земле. По опустевшему городу брели две жалкие тени. Они ещё дышали, ещё перебирали ногами и даже могли размышлять... Но, как думалось Эйгону, недолго им осталось тревожить здешнюю кошмарную реальность, нарушая её покой. Всё закончится и закончится уже скоро. За весь день они не произнесли ни слова. Да и о чём им, двум пока ещё живым мертвецам, было говорить? Жаловаться друг другу на непереносимые тяготы? Так ведь они были общими. Строить планы? Так ведь план уже был и был давно предрешён. К тому же разговоры требовали сил, которых и так катастрофически не хватало. Еда – вернее, то, что они промеж себя так величали – кончилась ещё вчера, а во флягах осталось совсем немного воды. Они уже успели убедиться на своих шкурах, почему редкие охотники за сокровищами никогда не отходят далеко от побережья. Не было никаких ужасающих монстров, призраков, демонов или враждебного человеку колдовства. Всё было проще и страшнее. Пепел от непрерывно извергавшихся вулканов проникал в лёгкие, спирал дыхание. Грудь болела и горела от этой медленной, смертельной пытки. Кашель становился всё злее и надрывнее. Джону было совсем плохо – рыцарь едва стоял на ногах и шёл вперёд лишь благодаря силе воли. Эйгон был моложе и крепче, но и он чувствовал, что его надолго не хватит. Юный Гриф знал, куда именно надо идти. Он ведь уже ходил этими пустынным улицами раньше и по многу раз, он знал эти гибельные места ещё до того, как их увидел вживую. Он столько раз видел руины Старой Валирии в своих снах, что, вероятно, мог бы найти дорогу даже с закрытыми глазами. Им не грозило сгинуть за неверным поворотом или потеряться в бесконечном лабиринте безжизненных камней. Юноша шагал по развалинам великого города со всей уверенностью, какую только мог отыскать в своём усталом и больном теле. С покорной обречённостью за ним следовал Коннингтон, преисполненный отчаяния и горечи. Сам же Блэкфайер шёл вперёд, стараясь не оборачиваться лишний раз. И без того тяжело было на сердце! Именно сейчас, когда цель, ради достижения которой было столько перенесено, сомнения и сожаления пытались проникнуть в его разум. Пусть Старый Гриф и молчал, пусть кругом царила тишина – нашлись те, кто поддержал его в трудный час. Всё было так, как он и видел во снах: когда они вступили в пределы покинутой столицы Фригольда, на помощь ему пришли давно мёртвые родичи. У самых предместий Старой Валирии его встретили Эйгон и Эймон, сыновья-близнецы Чёрного Дракона. Призраки доблестных мальчишек, что были моложе его самого, напоминали утыканных иглами ежей. Довели они своего родича до места, где прежде стоял монумент в честь вечно прекрасной Сиракс. Там, на обломках драгоценных камней, их сменил изнурённый Деймон, второй своего имени, от чьей красоты не осталось и воспоминаний. По его следам юноша и рыцарь прошли несколько долгих, утомительно долгих улиц, пока Скрипача не подменил другой предок Эйгона. В груди у Хейгона Блэкфайера красовалась огромная, прозрачная дыра, но Король-на-Камне всё равно улыбался своему дальнему потомку. Давным-давно покойные родичи сменяли друг друга перед его глазами, и каждый из них вёл его вперёд. Никто из покойников не произнёс и слова, но в их мутных, призрачных глазах читались одобрение и поддержка. Один вопрос, впрочем, вращался у него на уме. Почему его не встречал Деймон Достойный? Где законный король, чей трон был похищен вороном, шлюхой и рогоносцем? Где славный воин, честь которого он так часто обещал самому себе поддержать? Неужели он ждёт своего последнего потомка в том самом проклятом храме, дабы поведать ему что-то важное? Или все, кого он видит, порождены угасающим разумом, гнусной водой и отчаянием? Второе казалось ему куда более вероятным. Ему было от чего сойти с ума. Чего только за эти страшные дни они не видели! Блэкфайер навсегда запомнил огромные, чёрные кости, лежавшие где-то на полпути к столице Валирии. Принадлежать они могли только дракону, причём огромному и опасному; зверю, что даже после смерти внушал местным дикарям ужас, и посему остался нетронут. Рядом с ним покой обрёл человеческий скелет, неподалёку от черепа которого красовался покрытый ржавчиной стальной венец. Чьи это были жалкие останки? Им двоим уже тогда не было дела до подобных загадок: хватило того, что под прикрытием исполинских костей они смогли поспать. В первый и в последний раз за время своего путешествия по Валирии Грифы ночевали спокойно. Хватало и других «памятных» моментов. То, как они с Джоном скрывались от племени дикарей, что поселилось в развалинах старой крепости неподалёку от великого города. Трёхрукие, двухголовые, змееподобные твари до сих пор приходили к нему в кошмарах. Им удалось отвлечь полубезумных существ удачными бросками камней: кровожадные чудовища принялись убивать друг друга за «оскорбление», и Грифы смогли проскочить мимо них. Прежде им доводилось избавляться от попадавшихся на пути монстров, но побороть целое племя в бою... Ничего зелёного, по-настоящему живого, в Валирии не осталось. Всё было так или иначе извращённым, всё несло на себе печать гнили, разложения и медленной смерти. Если и росла трава, то она была отвратительного, блевотного цвета; куда чаще глаза смотрели на истощённую, коричневую землю и голые скалы. Солнце толком не пробивалось сквозь густой смог, а воздух отдавал дивной смесью гари и гнили. Особенно эти нотки ощущались на ветру. Тёмно-бурой воды немногих открытых источников ни он, ни Джон не решились коснуться. Даже муки жажды не заставили их впустить это в свой желудок. Изувеченные земля и вода несли только смерть всем людям, имевшим несчастье оказаться в их плену. Прошли столетия после Рока, и наследие валирийской цивилизации медленно обращалось во прах. Те немногие сооружения, что пережили катастрофу, остались без какого-либо ухода, на милости ветров, вулканов и капризной погоды. Всё, что было построено честолюбивыми драконьими владыками прошлого, несло на себе очевидную печать упадка – а многое и вовсе обратилось в груду камней. Однажды у них с Джоном на глазах местные твари под предводительством очередного «пастуха» разбирали остатки покинутого поместья: самые крупные, самые злые, самые тупые чудища крушили каменную кладку голыми руками, а остальные собирали остатки. Для чего, почему, зачем – можно ли понять столь увечный разум? Проклятье, может они их жрать научились?! Но ничто не шло в сравнение с тем, что им пришлось увидеть вчера. Вчера, когда на горизонте показались исполинские башни Старой Валирии, Эйгон решил ускорить их шаг. Осторожный и разбитый не только физическим, но и душевным истощением Коннингтон настаивал на привале, но Блэкфайеру не терпелось добраться до цели. Его рывок чуть было не стоил им всего: лишь в самый последний момент юноша приметил подозрительно крупную дыру в выложенной камнем дороге. Что-то смутило рыцаря, и заставило его насторожиться. Он успел отступить назад до того, как из-под земли вылезли, потревоженные звуком, гигантские черви. Ничего подобного он не видел даже в этом проклятом всеми Богами месте! Жирные, крупные, поразительно быстрые для своих размеров, испаряющие из своих тел пар. Омерзительные создания выползли на дневной свет – и через какие-то жалкие мгновения обратились в густую, ярко-красную слизь. Этого зрелища обоим Грифам хватило, чтобы, во–первых, обустроить привал, во-вторых – согласиться избегать дорог на остатке пути. Все эти пережитые кошмары, все эти испытанные потрясения, весь этот ужас – скоро всё закончится. Так или иначе. Либо он доберётся до не тронутого злом и разрухой храма, и тот окажется в самом деле искрой новой надежды для угасающего дома Деймона Претендента. Либо всё это окажется иллюзией, трюком, плодом жестокого самообмана. В таком случае Эйгон уже решил, что не только признается Старому Грифу во всём, но и попросит того оказать ему последнюю услугу. Верный удар кинжала положит конец всему... а погибнуть в сердце Валирии, добравшись до земель, куда столько веков не ступала нога человека – далеко не худшая смерть из тех, что доставались потомкам Короля, Что Нёс Меч. – Осталось недолго. – Впервые за день заговорил Эйгон, обращаясь не столько к спутнику, сколько к самому себе. И он не ошибался. Перед его глазами растаял последний, безголовый призрак. Убитый Мейлисом Ужасным, Деймон Серебряный довёл родственника до поворота, за которым должен был скрываться храм, и угрюмо растворился в пустоте. Эйгону захотелось было сказать что-нибудь своему другу, хоть как-то подбодрить старого рыцаря... Но услышал лишь душераздирающие звуки надрывного кашля. Это продолжалось уже многие дни: сир Джон в последнее время харкал кровью и, на лицо, был очень плох. Там, где Эйгону помогали юность и свойственные ей силы, Коннингтон держался на одном упрямстве – и оно его подводило. Всё из-за пыли и пепла, из-за отравленного, из-за пропитанного ими воздуха. От дикарей можно отбиться, с монстрами можно разминуться, местную воду, при наличии запаса, можно не трогать, окружающие кошмары волевой мужчина стерпит. Но нельзя не дышать. А равно невозможно и запастись воздухом впрок. Что уж говорить – этим утром и он сам отхаркивал кровь... Валирия убивает. Кого медленно, кого быстро, но неизменно верно. Последняя, какая ни была бы она призрачной, надежда таится в доме таинственных Богов. Единственное, чем он может подбодрить Джона, лежит впереди. Ещё шаг! Ещё! Предки и родичи не просто так явились ему, как и обещали во многих снах. Он просто должен продолжать путь. И, наконец, путники оказались на покрытой толстым слоем пепла просторной площади. Некогда здесь собирались тысячи тысяч людей, желавшие вознести молитвы Богам и попросить у них благословения и покровительства. Драконовластные и вольноотпущенники, мужчины и женщины, богатые и нищие приходили сюда для участия в ритуалах и церемониях своих господ. Глаза юноши устремились туда, где должен был находиться храм. И тотчас сердце Эйгона упало. Всё было ложью? Всё было глупым самообманом? Неужели он угодил в те же самые сети, что некогда поймали Деймона Второго? Где монументальное строение, не тронутое ни стихией, ни временем, ни чудовищами? Вместо него над площадью возвышался хоть и с виду целое, но явно заброшенное и пришедшее в упадок святилище. Да, его масштабы не могли не поражать, но всё в этом месте было пронизано забытьём. Перед ним больше не было впечатляющих драконьих статуй из мрамора и гранита. Нигде не осталось и следа от золота или позолоты: сколько глаза могли видеть, камень был серым и битым. Никакого следа жизни, никакой заметной разницы с окружающими руинами. Ещё одна развалина, ещё один могильник. На какую-то секунду Эйгону захотелось заплакать – этого с ним всю жизнь не бывало. Потом его рука дёрнулась к поясу, к острому кинжалу. Пусть всё кончится здесь и сейчас! И всё же Блэкфайер подавил в себе этот недостойный рыцаря порыв. Никто из его предков не сдавался подобным образом! Он проделал слишком долгий, слишком тяжёлый путь, для которого пожертвовал всем. И уж до ступеней храма он попросту обязан добраться. От отчаяния прикусив губу, он начал пробираться вперёд, сквозь пепел, что порой доходил ему до пояса. Отвратительный, гнилой запах царил повсюду, и Эйгон отчаянно пытался дышать так редко, как только мог. Конечно, он за время нелёгкого пути уже успел обречь себя на страшную смерть, он уже впустил в себя столько отравленного воздуха, но… Никакие дикари, твари или иные напасти не встали на пути у двух обречённых. Они прошли к высоким, некогда красивым ступеням, откуда свои пышные речи читали валирийские жрецы. Теперь им предстояло подняться, теперь ему предстояло увидеть, как именно его мечты и надежды обращаются во прах... Но Эйгону хватило одного взгляда на своего приёмного отца, дабы понять: тому срочно нужен отдых. Частично из жалости, частично из-за страха перед неизбежным, Блэкфайер решил и сам перевести дух. – Вот мы и пришли, Джон. – С этими словами юноша помог наставнику сесть на ступень. Тёмные облака, скрывающие солнце, давили на него не меньше, чем голод и холод. – Пришли... Знать бы ещё куда! – Досада в его голосе была понятной. Совсем не это зрелище ему обещал Эйгон! – Куда и должны были. – Как король и рыцарь, он обязан подавать собой пример. Теряет волю предводитель – пропадают и слуги. – Сейчас мы отдохнём. Немного. Короткая передышка. И потом мы войдём внутрь. – Передышка, да. – Его слова нисколько не убедили воина. – Потом пойдём. Посмотрим... Может, там у них найдутся арборское, пшённый хлеб и жареный кабан. Боги, я бы всё отдал за хорошо прожаренную свинину... Сухой смешок вырвался из губ Эйгона, и Старый Гриф его подхватил. Оба знали, что припасов у них нет. Оба понимали, что ни сил, ни возможности вернуться к морю у них нет, даже если бы там их ожидал спасительный корабль. Едва ли они смогут сами окружающие их руины покинуть. И едва ли в этом заброшенном, всеми позабытом месте найдётся что-либо полезное. – Знаешь: обиднее всего... Обиднее всего помереть, так и не познав женщины. – Хохотнул Эйгон, пытаясь совладать со своими чувствами. – Так что, когда закончим наши дела здесь, надо будет решить эту проблему. – Ну, тут ты сам виноват. – Натянув улыбку, ответил Коннингтон. – Дядя предлагал тебе трёх наложниц. И весьма недурных с твоих же слов. – Трёх рабынь он предлагал, – поправил воспитателя Блэкфайер, – но у меня не вызывает желания женщина, которую нужно заставлять стелиться перед собой силой. – Имеет ли это значение теперь? – Устало произнёс Джон. – Рабыни, не рабыни, а женщины есть женщины. – Имеет. – С твёрдостью, которой он на самом деле не испытывал, произнёс молодой рыцарь. – Я отказался от этого предложения тогда, отказался бы и сейчас. Если рыцарь не знает, где провести черту, то что отделяет его от наёмника? Пустой титул? Невелика разница. – Это верно. – Старый Гриф попытался устроиться поудобнее на ступеньках. – Я рад, Эйгон, что ты это понимаешь. Даже сейчас понимаешь, что было правильным. И не жалеешь о выборе. – Визерис может и дальше наслаждаться какими ему угодно пороками, – плюнул Блэкфайер с досады, – но я сохраню верность своим обетам и долгу. Вот только что им с этого? Потомок Дейрона Лжерождённого, будь он хоть семижды бесчестен и отвратителен, вернётся в Вестерос. Разгонит всю ту шайку узурпаторов и сядет на присвоенный его предком Железный трон. Будет править долгие десятилетия и оставит своим детям огромную державу. А чего добились он и его честь? Привели их в самое Седьмое пекло! Хороши же плоды благородства! Он помчался за глупой, обречённой фантазией, и погубил не только самого себя, но и единственного искренне любившего его на этом свете человека. Неужели ненавистный Кровавый Ворон был прав, и кровь Деймона Достойного проклята губить и носителей, и всех, кто имел несчастье с ними сблизиться? Каков толк в мире, где честь, преданность и верность награждаются только мучительной смертью и забвением? Хотя, наверное, он просто ищет себе оправдания и не хочет признать, что оказался слабее своего соперника, только и всего. – Прости, – заговорил было Эйгон, – что я привёл тебя, что я вра... – Не надо, Эйгон. По-разному... погибали грифоны. Редко, когда наш полёт венчала старость. Нож убийцы, секира палача, меч врага, яд любовницы или отвергнутой жены. В Дорне, на Ступенях, на Краснотравном поле, в сотне других мест. Но... – Джон откашлялся и продолжил. – Но помереть в самом сердце древней Валирии? На службе последнего достойного принца? Ни один Коннингтон не может таким похвастаться. Вам... Тебе незачем извиняться. – Но что, если я должен был послушаться... – Мы похожи, Эйгон. К моему сожалению... Оба любили слишком сильно, оба... попытались взлететь к самому солнцу. Только ты любил свой дом, свой род, свою державу, а я… – Джон поник, его голова упала на грудь, и какие-то слова, произнесённые шёпотом, пропали бесследно. – И любовь привела нас обоих сюда. А иначе... Если бы... Зачем теперь об этом думать? Любовь... Умирающий наставник был прав. Это властное чувство привело его на порог разрушенного храма, именно оно и стало его погибелью. Он не мечтал о власти ради самой власти; стремление угнетать, подавлять и мучить ему было чуждо. Золото, серебро и шелка его не влекли; иначе он бы остался с Иллирио и отожрал себе такое же пузо. Даже сладость мести, про которую люди поют от Стены до Дорна, ему представлялась глупостью. Нет, не ради этих желаний он воевал, боролся и шёл сюда. Его вели, по сей день, мечты и очарование делами давным-давно минувших дней. Он должен был добиться успеха ради всех, кто потерпел неудачу, ради всех замученных, убитых и сгубленных со свету. Победить и, впервые за полтора столетия, восстановить справедливость на родной земле. Страстная, пылкая любовь к своему подлинному имени побуждала его рисковать и действовать, идти вперёд и пытаться, пытаться, пытаться... Ответом стали лживые призраки и обманчивые видения, что привели его к заброшенному храму. Насколько же злобная ирония! Но теперь он сможет сказать всем родичам по ту сторону, что Эйгон Блэкфайер погиб смертью, подобающей потомку Чёрного Дракона. Красивой, но бессмысленной. – Тебе надо выпить, – вырвал его в реальность слабый голос Джона, – ступеней не так много, но они резко идут вверх. Выпей. Упадёшь – можешь и не встать больше. Если найдёшь что съестное, проглоти это. Что бы там не было... Ты должен пойти туда... Готовым. Разумный совет от верного, опытного человека... Но Эйгон попытался ему возразить. – После тебя, Джон. – Его руки не хотели подчиняться, но Блэкфайер смог открыть походную сумку. – Тебе нужнее, чем мне. Я... Я должен тебе кое-что сказать. – Нет, я не хочу пить. Совсем. – Рыцарь посмотрел на него, и вся доступная человеку грусть показалась на его лице. – Что бы ты не хотел... Мы поговорим об этом... В храме. Внутри. Последовавший за этим кашель продолжался словно целую вечность. Эйгон, уже готовый было открыться перед Коннингтоном, испытал первый за многие дни приступ страха. Неужели?.. – Тебе надо набраться сил! – Отчаянно возразил юноша. Он держал наготове их последнюю флягу, умоляя всех Богов даровать грифону сил. – Нам надо идти, Джон! Джон! – Надо. Я иду за тобой, Эйгон. Как и всегда. Только немного отдохну и пойду. Устал... Так устал... Джон закрыл глаза и медленно обмяк на ступенях. Воспитанник припал к нему и попытался открыть очи наставника... Всё без толку. Жалкое, еле различимое дыхание было слышно из этого некогда могучего тела, но призраки Валирии уже пришли за ним и не собирались его отпускать. Последний рывок стоил Джону его всех немногих сил, а вид разрушенного храма надломил его волю. Никакие путанные заверения не помогли Коннингтону поверить вновь, и старый рыцарь, наконец, проиграл в борьбе со временем и Валирией. И это оставило перед юношей поистине чудовищный, жестокий выбор. Эйгон отпрянул от тела своего старика, дабы придаться тягостной думе. Он знал, что сам пойдёт вперёд. На пороге он не остановится. Он умрёт там, среди заброшенных усыпальниц и пустых алтарей, прокляв всех Богов, какими бы они не были... Но он не сможет затащить с собой в храм Джона. Сил на этот последний подвиг ему попросту не хватит. У него нет никакого лекарства, а равно и нет времени сидеть и ждать. Пусть Коннингтон и дышит, но это ненадолго. В этом случае у него, Эйгона, оставался один, последний долг рыцаря перед рыцарем. Дрожащими, непослушными руками юноша извлёк кинжал, стараясь побороть целый ураган мыслей и сомнений. То, что он собирался сделать, многие бы назвали страшнейшим преступлением... Но он не мог оставить позади себя, в муках агонии Джона. – Я и так проклят. – Я, Эйгон, шестой своего имени, из дома Блэкфайеров... Благодарю вас за службу, сир Джон. Пусть... Пусть Матерь поручится за вас, пусть Отец простит вас, – перебирал положенные слова юноша, не отрывая взгляд от рыцаря, – и, если сможете, простите меня. Вы были моим настоящим отцом, сир Джон. Спасибо вам. На какой-то миг ему показалось, будто бы рыцарь дёрнулся. Будто бы его усталые, больные глаза смогли открыться... Удар в сердце был чётким, выверенным и коротким. И после него сир Джон Коннингтон окончательно покинул земной мир, отправившись ко всем многочисленным мёртвым грифонам. Обирать тело Эйгон не стал. Ничего ценного или полезного он бы всё равно не нашёл: весь этот день их малый груз нёс сам Блэкфайер. И, если он надеялся помереть на своих условиях, он должен был действовать без промедлений. Эти проклятые ступени, прохладные и каменные, и без того стали казаться уж слишком удобным троном. Ещё немного – и он бы последовал примеру старого воина. Лёг и не очнулся бы более. Но его подобная кончина не устраивала. Остатки гордости требовали, чтобы он добрался до утробы развалины, и лишь там дал себе вечный покой. Эйгон начал восхождение, по-прежнему сжимая в руке окровавленную сталь. Шаг, шаг, ещё... Юный Гриф не сразу заметил, что с каждым новым шагом храм медленно преображался на его глазах. Камни вновь сияли ослепительной белизной, так, словно выложены были только вчера. Подняв голову, Блэкфайер увидел, как на фронтоне проступили краски. Вытесанные из камня воины и жрицы, драконы и пламя сверкали, прославляя великие деяния и столь же большую мудрость. Среди них стояли мужчина и женщина в свадебных нарядах, приносящие друг другу клятву. Юноша попытался прогнать морок, но это наваждение не желало уходить. Более того, оно с каждым мигом лишь крепло. Эйгон шёл вперёд, стараясь не задумываться лишний раз о происходившем вокруг него. У него уже не было ни сил, ни желания чем-либо по-настоящему восхищаться или удивляться. Унёсшая одну жизнь лестница осталась позади. Прямо перед ним предстали монолитные врата из тёмной стали. Они казались размером с крепостную стену и выглядели способными без труда выдержать удар драконьей лапы. Но стоило Эйгону лишь коснуться их поверхности, как они отворились перед ним будто игрушечные, пропуская парня вперёд, внутрь заветного храма. Длинный и широкий коридор весь был заставлен старинными сокровищами, пребывавших в идеальном состоянии. Под многочисленными изображениями грозных драконов хранились подношения просителей: ювелирные украшения, слитки золота, россыпи драгоценных камней. Один зверь, что был чернее ночи, держал в лапах рубин, крупнее которого Эйгон в жизни не видел. Одного этого камня хватило бы, чтоб купить жезл магистра в Вольном городе, а с двумя можно было основать свою династию. От жаровен шло приятное тепло и аромат тлевших благовоний. Там, за вратами, остались разруха, забвение, мёртвый воздух и сумерки. Тут по-прежнему царили роскошь, великолепие и порядок. Словно была жива сама Валирия. Но сейчас ему было не до этого. Он не испытывал ни радости открытия, ни удовлетворения от достигнутой цели. Лишь боль, усталость и скорбь. Чего стоят все эти чудеса, если в погоне за ними он потерял Джона? Зачем ему рассматривать эти красоты, если он никому о них не поведает? Для чего набивать карманы имуществом давно забытых мертвецов, если вскоре ты к ним присоединишься? Потому-то он и продолжал медленное, почти что обречённое путешествие по коридору, ничуть не обольщаясь чужими сокровищами. Ему хотелось добраться до алтаря – или, скорее, того, что замещало древним валирийцам алтарь – и там обратить сталь против себя. Никак не ранее. С подобной мрачной решимостью в душе Эйгон шёл дальше и дальше. Наконец, спустя некоторое время впереди показалась комната с высоко поднятым пьедесталом, и рыцарь, как только мог, ускорил шаг. Близость конца манила его – да и остатки юношеской любознательности торопились увидеть святую святых Старого Фригольда перед смертью. Зрелище в самом деле оказалось поразительным... Хоть и в несколько ином смысле. Рыцарь ожидал золота, серебра, рубинов, драконьего стекла, валирийской стали: всего того, чем любили бахвалиться драконьи владыки при жизни. Но в пустом, просторном помещении, расположенном под колоссальным куполом, не нашлось места бесценным сокровищам. В самом центре пустого зала стоял алтарь из чёрного камня, лишённый искусной резьбы и украшений. Этот цельный камень был помещён в центр трёх кругов, очерченных по полу белым цветом. Весьма неплохой контраст по сравнению с тем обилием похабной роскоши, что он видел до того. Нигде не было ни единого видимого источника света, но тут было и светло, и тепло. Хотя до того юноше уже не было дела. Мимо шеи он всё равно не промахнётся даже в кромешной тьме. Одного взгляда на алтарь ему хватило: именно там и закончится его жизнь. Скорым шагом Эйгон пересёк первую черту – и застыл на месте. Прямо перед ним, по всему периметру второго круга, поднялся высокий, призрачный столп пламени. Неестественный, жёлто-зелёный оттенок огня грозил страшной смертью тому, кому достанет глупости попытаться его преодолеть. Прохода к алтарю не осталось, и Блэкфайер отвернулся от огня... Лишь для того, чтобы уткнуться в такую же стену позади. Теперь он не мог ни вернуться назад, ни пройти вперёд, зажатый промеж двух огней. Впрочем, плевать. Пламя не страшило его. Он было шагнул вперёд, как в ушах зазвенело, и Юного Грифа едва не вывернуло наизнанку. Приступ был такой, будто кто-то попытался вырвать ему желудок через пищевод. Когда пелена с глаз немного отступила, Эйгон увидел, что окружение вновь изменилось. Пламя было всё ещё на своём месте, но сам зал будто бы погрузился в какую-то сумрачную дымку, в которой мелькали смутные тени. Ему показалось, что он увидел среди них силуэт Джона, но зазвучавший прямо в голове хор голосов вытеснил из его разума все посторонние мысли. – Эйгон, потомок Элиона, ты справился с испытанием и добрался до нашего дома. Мы рады, что не ошиблись в своём выборе, что наш чемпион оказался достаточно силён, храбр и решителен. Ты совершил свой первый подвиг: первым из смертных добрался до нашего обиталища за многие века. Юноша начал водить глазами по сторонам, отчаянно пытаясь понять, откуда раздаётся этот потусторонний зов. Ни единой живой души, ни единого дуновения, ни намёка на хоть что-то! Валирия сожрала его разум быстрее, чем он предполагал? – Проклятье... Нет, нет, нет, это нев... – Ты не утратил разум. Нет, это не предсмертный бред, которого ты так боишься. Мы говорим с тобой взаправду, и ты, первый за долгие столетия, в самом деле слышишь наш голос. – Явитесь! Если вы те, за кого себя выдаёте, если вы говорите со мной, то явитесь! – Есть вещи, которые не должны лицезреть смертные. Один вид нашего настоящего облика сведёт тебя с ума. На тебя же у нас совершенно иные планы. Что же до веры... Мы говорим с тобой, мы видим твои мысли, желания и опасения. Мы направили тебя на этот путь, и мы приветствуем тебя здесь. Разве этого недостаточно? Установилось тягостное, липкое молчание. Юноша не знал, что ему думать и что ему говорить. Трепета перед этими сущностями он уже не испытывал, как и какого-то восторга от встречи с божественным. Что им нужно от него? – Тогда нам лучше не тратить время попусту. – Начал Эйгон, пытаясь перевести дыхание. – Недолго мне осталось. – Ты ошибаешься, потомок Элиона. Здесь и сейчас над тобой не властны никакие раны, никакие болезни... Даже само время отступило прочь. Говорить мы будем ровно столько, сколько потребуется. А поговорить нам есть о чём, потомок Элиона. Ты должен узнать правду. – Почему я? – Задал свой первый вопрос Эйгон. – Почему вы решили вызвать меня сюда? Зачем были те видения? Парню казалось, будто в речи собеседника можно было временами уловить три более-менее отчётливых голоса, отличавшихся друг от друга интонациями, громкостью речи и её ходом. Но затем эти голоса сменялись сотней других, менее звучных и прерывистых. – Разумные вопросы, но преждевременные. Как то всегда и бывает со смертными: вы вечно норовите узнать что-то о себе, игнорируя картину в целом... Прежде, чем узнать, что тебе предстоит в будущем, ты должен познать прошлое. Только тогда твоё предназначение обретёт для тебя смысл, только тогда ты будешь в самом деле сознавать значимость предстоящего. – Я готов. – Сухо ответил Юный Гриф, борясь с усталостью и желанием употребить кинжал по назначению. – Закрой глаза. И узри правду. Юноша покорно последовал приказу... Как тотчас его очи открылись сами собой. Но он более не видел ни призрачного пламени, ни алтаря, ни храма. Вместо того он оказался на покрытом снегом и трупами поле брани. Серая бесцветность царила всюду, даже ало-красная кровь потеряла свою насыщенность. Впереди и вокруг него были только смерть, разрушение и чувство конца. Мужчины и женщины всех племён и народов в неизвестных Эйгону одеждах лежали в братских могилах, а их дома и города были обращены в пепел и прах. Сам воздух был отравлен отчаянием и болью. И только спустя несколько минут ходьбы по полю брани, Блэкфайер заметил немногих выживших. Они брели прочь мелкими группами, опустошённые и несчастные, скорбящие и разочарованные. В них он не видел, не ощущал радости от долгожданной, выстраданной победы: только горечь и чувство утраты. – Все народы мира знают истории о Кромешной Тьме, о кровопролитной войне Великого Иного против всего живого. Долгие, долгие года люди и Боги вместе бились против общего, страшного врага, и, в конечном счёте, мы одержали вверх. Дорогой ценой. Величайшие державы погибли, были утрачены невообразимые тебе тайны и секреты, а от человечества остались жалкие, разрозненные угли. Многие из них вскоре погаснут, остальные так и не сложатся в единый костёр. Но не только ваш род пострадал. Сам мир был ранен, и, с годами, эти раны только гнили. Мы решили взять всё в наши руки. Но нам нужны были помощники, проводники нашей воли и замыслов. Времени обдумать услышанное Эйгону не дали. Он очнулся на вершине огромной башни, откуда открывался потрясающий воображение вид на ночную Старую Валирию во всем её подлинном великолепии. Дворцы, храмы, башни светились тысячами огней: этот город и не нуждался в солнце... Но не вниз смотрели толпящиеся рядом с Блэкфайером люди, а вверх. Мудрецы в робах разглядывали далёкие звезды и шептались друг с другом, а рабы и ученики покорно писали в пергаментах по их следам. Все были погружены в непростую работу, каждый расчёт, каждое вычисление перепроверяли с въедливой дотошностью. Стоило юноше подойти к одному из учёных мужей, как всё окружение внезапно переменилось. Он оказался в самом сердце огромного помещения, где уже знакомые старики корпели над огромной родословной. Именами и фамилиями жонглировали как игрушками фокусника; один прочерк пера мог или возвысить ещё не родившегося драконовластного, или обречь его на забвение. За другим столом решались вопросы брака и деторождения: кукловоды пытались по положению звёзд, полёту диких драконов, по образам огня предугадать, кому какая невеста или жених достанется. И, над всем этим беспокойным муравейником, возвышалась четырёхглавая драконья статуя, словно дававшая своё благословение на людские труды... – Валирия была создана для служения высшей цели. Из числа её правителей должен был выйти человек, способный остановить упадок нашего мира, способный излечить его древние раны. Но непросто из смертных вывести существо, что смогло бы встать вровень с Богами. Работа эта была долгой и непростой, сопряжённой со многими ошибками, просчётами и неудачами. Мы были готовы ждать, мы были готовы к трудностям и неудачам на столь извилистом пути. Однако среди нас в те дни был четвёртый великий, тот, кого мы и именуем ныне Предателем и Отступником. Тебе он известен под присвоенными им титулами и именами, но в наших стенах не подобает их произносить. Некогда он помогал нам во всех начинаниях, но долгие тысячелетия работы и отсутствие видимого результата утомили его. Когда мы были в шаге от достижения цели, он решил, что сам, и только сам сможет добиться успеха, пожелав стать единственным спасителем и человечества, и мира. Именно его непомерное тщеславие открыло дорогу ко грядущей катастрофе. Шипящий хор словно спрут проникал в голову Эйгона, стараясь сделать так, чтобы каждое его слово навеки отпечаталось в памяти юноши. – После отбытия твоих предков в Валирии начались страшные события. Рабы Предателя объявили его единственным и абсолютным Богом, и многие их в этом поддержали. Нет зрелища ужаснее, чем драконьи владыки, в фанатичном экстазе сжигающее собственные земли. Наши собственные слуги растерялись, допустили ошибки, пытались примириться с предателями. Действовать они стали лишь тогда, когда мы смогли открыть им глаза на подлинный замысел Предателя. Тот намеревался не просто вывести избранного – он собирался воплотиться в его теле и обрести власть, которая и не снилась даже Богам. В глаза Эйгону безжалостно ударил яркий свет, отражённый от множества стальных доспехов, реками лившихся по широким улицам. С уже знакомой высокой башни юноша видел, как на площадях и перекрёстках звенели мечи, булавы и копья. Размеры города делали его подходящей ареной для грандиозного сражения, и мужи лили кровь со всей подобающей случаю жестокостью. Брат шёл на брата, сын добивал отца, а племянник резал голову дяде без каких-либо сомнений. По одну сторону Блэкфайер видел десятки, если не сотни самых разнообразных стягов, каждое из которых принадлежало одному из великих семейств Фригольда, кому-нибудь из храмовой страж, кому-то из богатых торговцев. Словно великий турнир в Вестеросе! Но против них стояли только кроваво-красные стяги, лишённые иных символов или цветов. Слуги Р'глора вели в бой войско, сплочённое единой целью и единым руководством. Это и давало им шанс в схватке с превосходящими силами, иначе бы те давно их смяли. Тысячи и тысячи воинов, горожан, рабов и фанатиков погибали, окрашивая улицы в багряно-красный, и конца этому сражению не было видно. Но не легионеры, ремесленники и вольноотпущенники решали судьбу Валирии в тот проклятый день. Он убедился в этом, стоило только поднять взгляд на пылающее небо. Там, под самым солнцем, в смертельном танце сошлись десятки и сотни драконов: некоторые превзошли бы размерами и самого Балериона, тогда как другие на их фоне напоминали толстых мух. Понять, кто за кого, Эйгон никак не мог: все зрелище казалось триумфом хаоса. Устрашающие звери рвали друг друга когтями и зубами, жгли друг друга неистовым пламенем, пытались избавиться от чужих всадников точным ударом. Мелкие и юркие пытались настоящими стаями атаковать гигантов, те же могли проглотить своих обидчиков целиком; порой всадник выходил победителем из отчаянной схватки лишь чтобы бесславно погибнуть через мгновение. Долгие схватки были редки, гибель приходила быстро к менее достойному. Трупы и драконов, и наездников, изуродованные и деформированные, сыпались из-под небес на город, к ужасу горожан и дальнейшим разрушениям на земле. В Семи Королевствах сложили столько песен о поединке над Божьим Оком, о втором сражении за Тамблтон... Тогда как величайшая и ужаснейшая из драконьих схваток пропала для живых без следа. – А теперь, потомок Элиона, смотри внимательно. Узри последние минуты Валирии, момент нашей последней победы и нашего страшного поражения. Очередной трюк Богов не заставил себя долго ждать: каждый глаз Эйгона теперь наблюдал свою собственную картину. Справа воины в доспехах цвета безлунной ночи в узкой пещере с демонической скоростью и силой рубили и кромсали алых фанатиков, ничего не способных им сделать. Самое лучшее оружие рабов и стражников было совершенно бесполезно против смертоносного союза мастерства и колдовства. Кровь лилась реками, и, впервые в жизни, Блэкфайер видел сражение, где её теряла только одна сторона схватки. И, в самом отдалении, юноша приметил устрашающего гиганта, что без каких–либо усилий или сожалений рассёк напополам беременную женщину. Эта «победа» настолько пришлась ему по душе, что горделивый титан издал победоносный вопль... Слева же от Эйгона десяток красных жрецов стоял над огромной жертвенной плитой, передавая по кругу один и тот же кинжал. И мужчины, и женщины принимали его с подлинным благоговением, поражали себя в сердце и передавали оружие в другие руки. Все они пели, кроме тех, кто уже нанёс себе рану; и только лишь стоило последнему сделать порез, как все разом упали замертво. Тут-то Эйгона и вырвало из плена видений в реальность... Что сама по себе напоминала виденье. Если не горячечный бред. – Наши избранные воины, личная гвардия архонта Фригольда, добилась славных успехов. Им удалось уничтожить избранницу Предателя и её ублюдка и тем самым сорвать первый замысел врага. Когда Неназываемый понял, что проиграл, он использовал своё последнее оружие, разбудив первородную ярость Четырнадцати Огней. Мы пытались спасти Валирию, но Предатель оказался слишком силён. Пока мы тратили силы, Неназываемый загнал нас в ловушку, заточив нас в мёртвых землях Валирии. Мы оказались заперты на руинах нашего дома и не могли более вмешиваться в дела смертных. Но и сам Предатель ослаб, потратив свои силы сначала на уничтожение Валирии, а затем и для удержания нас в этой тюрьме. Поэтому мир на долгие века оказался предоставлен сам себе без нашей воли. – Если и вы, и этот Неназываемый были так долго заняты... сами собой, – речь давалась гостю Валирии отнюдь не просто, – то почему всё изменилось? Что изменилось? Почему? Шипение Богов заставило рассудок Блэкфайера в очередной раз помутиться. – Такое положение дел не могло длиться вечно. Предатель медленно копил силы и готовился к активным действиям, но важнее оказалось другое. Вернулся Великий Иной. Страшный и старинный враг всего сущего – и людей, и Богов – готовится исполнить то, чего прежде не смог добиться. И после его возвращения начались разительные перемены по всему миру, Эйгон. Подумай о шторме: разве может он состоять из одной-единственной поднявшейся волны? – То есть… все эти сказки глупых нянек чистая правда? – Со скепсисом спросил Эйгон, который всё хуже понимал, где реальность, а где его расшалившееся воображение. – Да, это означает, что отныне в опасности мы все. В конце концов, Враг хочет крови не только людей, но и Богов. Но об этом позже, Эйгон... Предатель первым как почуял перемены и смог грамотно распределиться накопленными силами. Его рабы манипулируют Таргариенами, и те, сами того не подозревая, служат Его целям. Они пошли на сговор с Неназываемым и возродили драконов. Великое благо и великое злодеяние. Ведь эти драконы такие же рабы Неназываемого, как и сами Таргариены. Однако триумф Предателя стал и его неудачей, повторяя нашу собственную беду. Возрождение драконов временно ослабило его, и в нашей тюрьме образовалась небольшая брешь, благодаря которой мы смогли призвать тебя сюда. Над залом повисло тягостное, давящее молчание. Голову Эйгона разрывал целый вихрь мыслей, вопросов и соображений, что он никак не мог закончить. Всё время на поверхность разума всплывало что-то новое. Столько сомнений, столько тайн, столько открытий... И все, как одно, били прямо рассудку. – Зачем? – Наконец, произнёс он. – Ты станешь нашим мечом, нашим оружием воздаяния. – С готовностью зашипел призрачный хор. – С твоей помощью мы разрушим наши оковы и отомстим Неназываемому. Ты уничтожишь нашу тюрьму и освободишь нас. Весь мир вспомнит наши позабытые имена в этот час! – И как я могу одолеть Бога? – Растерянно произнёс Блэкфайер. – Бога нельзя убить или победить. – Боги могут ослабеть, Боги могут зачахнуть, Боги могут погрузиться в вечный сон, Эйгон. То и будет твоей целью. Отступник не будет ни первым, ни последним из исчезнувших. Тебе предстоит сыграть в его падении ключевую роль, потомок Элиона. Одним только чудом Эйгон удержался на ногах. – Помилуйте мою душу! Я обычный человек, который проиграл борьбу за трон другому обычному смертному! Куда уж мне состязаться с Богом?! – Сила Отступника в его пастве, его рабах, его храмах. Ты обеспечишь падение его алтарей, погибель его слуг и перемену обманутых сердец. Это всё необходимо, это всё будет исполнено. Но его главной надеждой и по сей день остаются Таргариены. Всадники его драконов, вожди войска, за которым придут его слуги на новую для них землю. Неназываемый по-прежнему полагает, что сможет ими воспользоваться. Предатель не отказался от своих попыток взрастить нового Бога-на-Земле. И он действительно сумел увидеть в Таргариенах потенциал, который не увидели мы. И начнёшь ты свой путь к вечности, Эйгон, именно с Таргариенов. – Вы хотите, чтобы я… убил их? – Проговорил юноша, чувствуя, как от волнения у него пересохло горло. – То было наше первое решение. Принятое в гневе и удивлении... Но теперь мы видим, что есть шанс обратить оружие врага против него самого. Ребёнок Принцессы Пламени будет обладать великой силой, и Неназываемый уже трижды приходил к принцессе и трижды пытался воплотиться в теле её детей, но каждый раз терпел неудачу. Однако со временем он добьётся своего, даже если ценой будет смерть избранницы. И лишь ты можешь этому помешать. Избавься от слуг Неназываемого, что окружают Таргариенов. Сожги их рабов и священные места. Ослабевший Предатель не сможет покуситься на чрево Принцессы Пламени, у него не хватит сил. Но не допускай даже мысли, чтобы пролить кровь Принцессы Пламени. Её потомки ещё послужат нам в последней войне с Предателем… Хотят они того или нет. Послужат Таргариены и тебе, когда настанет час столкнуться со слугами Великого Иного. – А что Визерис? Он знает об этом? – Визерис – лишь разменная фигура для Неназываемого, которая знает не больше, чем ей положено знать. Его задача в том, чтобы сокрушить врагов Предателя силой оружия, не больше и не меньше. Дни Принца Крови сочтены, и твоя задача воспользоваться Визерисом до того, как его смахнут с доски. Он лишь острый меч в чужих руках. Помни об этом. И тогда трон твоих предков сам упадёт к тебе в руки. И тут Эйгон... Рассмеялся. Всё происходящее, казалось, окончательно потеряло какой–либо смысл. Смех был не весёлым и облегчающим душу, а надрывным, тяжёлым и вымученным. Так смеялись, помнится, некоторые из его экипажа, прежде чем порезать себе горло от отчаяния. Как же хорошо он их теперь понимал! – Всё это... Совершенно и абсолютно бессмысленно. Даже если, если предположить на мгновение, что я выбрался отсюда и добрался до Волантиса... – Его язык почти что не повиновался, ему приходилось делать паузы после каждого слова. – Что я сделаю? Я им не родич, не друг и не слуга. Воспользоваться Визерисом? Не допустить воплощение Предателя? А что так легко-то? Давайте я лучше сразу трахну саму Сиракс и заново заселю Валирию своими потомками! – Эйгон хрипло рассмеялся. Богохульствовать было не в его правилах, но сейчас ему было действительно всё равно. Смех, наконец, помер в его горле, позволяя юноше высказать самую главную мысль. – А, впрочем, это всё неважно. Совсем неважно! – Махнул рукой Блэкфайер. – Я и мили не пройду, не говоря уж о том, чтобы сбежать из Валирии. Всем ваши планы и идеи были хороши, но не предусмотрели вы одного нюанса. Я теперь остался совершенно один, у меня нет ни припасов, ни сил и возможностей их добыть. Как только вы меня отпустите отсюда, я – труп. И на этом всё закончится. И моя жизнь, и весь ваш умысел. – У тебя есть ты. У тебя есть мы. Большего и не понадобится, потомок Элиона. – Заверил его голос, который, не взирая на оскорбление от Эйгона, принял более ласковую ноту. – Иди вперёд, сын славных предков, и отбрось свои сомнения. Прямо на глазах Эйгона стена огня, что раньше отделила его от алтаря, исчезла. Словно по мановению руки! Назад он идти не мог и не хотел, так что оставалось только повиноваться приказу. – Наша дочь, Сиракс, красавица красавиц, приняла человеческий облик ради своего возлюбленного, но душа её была драконьей. С тех пор частица её кровь течёт в каждом потомке Элиона, даруя им, в том числе, и способность покорять драконов. Все валирийцы отчасти и сами драконы. – Шептали ему на ухо Боги. – Но с нашей помощью ты добьёшься иного. Большего. И сможешь исполнить своё призвание. Юноша остановился у чёрного камня, глядя на его идеальную, ровную поверхность. Ничего нового или приметного он не заметил, и только очередной приказ всё объяснил. – Возьми свой клинок, – продолжала литься речь, – сделай порез на руке и капни на камень. Отдай нам часть своей крови, и мы пробудим оставшуюся. Ты примешь наш главный дар и станешь нашим чемпионом. Эйгон перехватил кинжал, покрытый кровью наставника, поудобнее... И застыл в последних сомнениях. Что, если он перережет себе горло здесь и сейчас? Или пронзит сердце? Откажется играть роль пешки в чужой и чуждой для него игре? Бросит вызов подобным силам? Предки бы гордились таким выбором. Деймон Достойный восстал против узурпатора, его последний потомок восстал против самих Богов!.. Но сомнения прочно поселились в его сердце. Вдруг Боги его руку остановят? Вдруг они смогут каким-то проклятием захватить его безжизненное тело... И, к тому же, они ведь говорили, что смерть здесь над ним не властна. Что, если он сделает только хуже? И, наконец... Неужели весь путь, все жертвы, все страдания были напрасными? Неужели Джон умер зазря? Вдруг он сможет обернуть всё в свою пользу? Если миру в самом деле грозит опасность, не должен ли он исполнить рыцарский долг? Разве он сам не хочет жить? С чувством обречённости юноша сделал аккуратный порез. Одинокая алая капля упала на поверхность алтаря, и это падение отозвалось колокольным боем в его ушах. – До тебя, потомок Элиона, лишь единожды человек пробовал перенять нашу силу. Та девчонка попала к нам практически случайно, лишь по прихоти дракона, которого не смогла покорить. Она не была готова к этому и позорно сбежала навстречу смерти. Она была жалкой и слабой, но ты намного сильнее. Ты сможешь принять наш дар… и выжить. Из ниоткуда возникло облако густого чёрного дыма, которое незамедлительно впиталось в его грудную клетку. Дыхание Блэкфайера моментально сбилось, и юноша упал на каменный пол вблизи алтаря, испытывая страшную боль во всём теле. Приступ паники охватил парня, и, под его властью, он заставил себя подняться. Припомнив слова Богов, Эйгон зацепился за край алтаря правой рукой. Сейчас уже поздно было бежать, нужно было стоять и бороться. Боль распространилась от горла и груди до самых пят, она жгла его изнурённое тело подобно беспощадному пламени Четырнадцати Огней. Всем своим сознанием юноша цеплялся за дыхание, пытаясь одновременно остаться на месте и регулярно делать вдохи-выдохи. Его глаза отчаянно мигали, то пытаясь найти способ сбежать, то, будто зачарованные, изучающие бурый след от капли крови на алтаре. Неужели это она дала этим тварям такую власть над его телом?.. Что-то зашевелилось внутри Блэкфайера. Со всей пугающей ясностью он осознал, что «нечто» ползает под его кожей, по его венам и жилам, что «оно» неумолимо пролезает в его органы... Юноша было наклонил голову в пустой надежде облегчить желудок и избавиться от этого кошмара – но всё было напрасно. Эйгону хотелось кричать, но горло не слушалось его. С отвращением и ужасом Юный Гриф увидел, как что-то похожее на жирного червя проскользнуло в недрах его запястья, разъедая плоть и прогрызая себе путь. Кожа бугрилась и лопалась, под ней ползали десятки червей. Стирая зубы в порошок и сблёвывая сгустки крови, Эйгон по-прежнему стоял у пустого алтаря. Сколько времени прошло с начала ритуала? Десять секунд или десять вечностей? Этого он не мог знать. Никакие испытания Валирии не подготовили его к подобным истязаниям. Для него весь мир сузился до его измученного тела, что горело изнутри; до измученного тела, внутри которого резвилось устрашающее «нечто». Он ощущал «это» у сердца, у лёгких, в животе, в своём мужском естестве, в десятках иных мест, и ничего не мог поделать с «этим». Весь зал плыл у него перед глазами, словно Эйгон на утлой лодке попал в грандиозный шторм. И, как бы на его месте поступил любой попавший в шторм моряк, Блэкфайер ухватился покрепче за алтарь, за свою единственную точку опоры. Из царства агонии юношу вырвал устрашающий грохот. Он поднял глаза, чтобы узреть страшную картину. Храм рушился вокруг него. Эйгон ощущал колебания пола под собой, видел, как падает крыша коридора, через который он вошёл сюда. Обрушение было скорым и окончательным: там, под грудой камней, скоро будет похоронен последний потомок Деймона Блэкфайера! Но Эйгон не поддался на естественному порыву бежать и продолжил стоять… Пока не понял, что обломки начали падать прямо на него. Каменные блоки, способные раздавить человека как букашку, падали на него, и он никак не успевал увернуться… Он выжил. Его рука оказалась мощнее, крепче огромных камней, что он отвёл от себя в сторону. Правда, краем глаза, Эйгон приметил какую-то странную иссиня-чёрную чешую на своей руке... Но его глаза и так едва служили, можно ли было удивляться их ошибке? Очередной камень был не отведён в сторону, а разбит решительным ударом. Тут, впервые за целую вечность, юноша испытал долгожданное облегчение. Он будто бы не глыбу разбил, а задушил какую-то паскудную тварь внутри себя. Более того: там, в дальней дали, по ту сторону от упавшего оземь купола, Эйгон увидел солнце! Впервые за столько дней, столько лун оно светило приветственно, ярко, так маняще. Проходили боли у сердца, у живота, он, наконец, смог распрямиться и гордо задрать потяжелевшую голову, приветствуя небесное светило клыкастым оскалом. Новая угроза отвлекла его от созерцания неожиданной красоты. Призрачный огонь пришёл в движение. Настоящая стена жёлто-зелёного пламени, от которого Эйгон не ощущал тепла, начала приближаться к нему, сужаясь и становясь всё выше и выше. Сквозь прозрачный огонь Эйгон видел, как складываются стены храма, как погибает, не выдерживая потрясения, последняя обитель валирийских Богов... Но ему не было до того дела. Оставались мгновения до того, как проклятое пламя коснётся его тела, и Эйгон принял единственное верное решение. С усилием оттолкнулся от холодного пола и расправил свои крылья… Он летел. Выше и выше, выше и выше. Позади остались жёлтое пламя и чёрный алтарь, камни и стены; перед ним теперь был только далёкий горизонт, а над ним плыли серые облака. И, впервые за долгие, долгие годы, над Валирией звучала драконья песня.

***

– Такова история. Я не жду, что ты сразу в неё поверишь, но могу поклясться, что говорю правду. Выдумать такое я бы попросту не смог. Но теперь ты, может, лучше меня поймёшь. – Мы должны поддержать Таргариенов. Только с ними у нас, возможно, и появится шанс на что-либо. Львам, изображающим из себя оленей, я точно не нужен. Да и не собираюсь я служить ланнистеровским ублюдкам. Не для этого я вернулся из Валирии. – Мой трон? Не смеши меня! Поколениями мои предки пытались покорить державу, и поколениями они находили только могилы. А ведь у них силёнок было побольше моего! Воевать с Таргариенами или Ланнистерами я не могу. Нет ни людей, ни денег, ни опоры. Мы должны принципиально изменить подход, лишь тогда появится шанс взять вверх. Железный трон ждал Блэкфайеров сто лет, подождёт и ещё десяток. Сперва нужно вернуться в Вестерос, и сделать это можно только с чужой помощью. Хватит попыток взять всё и сразу. – Даже если я одолею всех трёх драконов, это не даст мне их армию. А ведь я могу и погибнуть! Нет, никаких нападений, покушений или отравлений против Таргариенов. Я должен заручиться их поддержкой, а не враждовать с ними. – Я должен забрать Чёрное Пламя с собой. Да, отец, это решение рвёт моё сердце на куски... Но только с ним словам о моём происхождении поверят. Только им я смогу купить место при Таргариенах и начать двигаться вперёд. Меч Чёрного Дракона обязательно вернётся к своим законным хозяевам, но пока он послужит нам иначе. Остальное решим потом. – Нет, та ложь про сына Рейгара, что вы прорабатывали, сейчас уже нисколько не годится. Мало того, что я стану прямой угрозой правам Визериса, так ещё и появятся другие вопросы. Почему меня не явили ему раньше, почему я не поспешил к дяде под крыло давным-давно... – Ты говорил, что меня растили для престола. Что я должен стать королём. Хорош же государь, с которым родной отец спорит! Да, я обо всём хорошо подумал. И я помню, что король должен принимать непростые решения. Это отличает достойного государя от недостойного. Уверен, что это я и делаю. И надеюсь, что ты меня поддержишь. Ради матери. – Да, напиши нашему другу за морем. Наш план меняется. Теперь он должен сделать всё, что может, чтобы вторжение Визериса прошло как можно успешнее. Наш главный враг вовсе не Таргариены. Детали... Думаю, он и сам представляет, как это провернуть. Разумеется, нарочно подставляться или рисковать не стоит. Его таланты и способности нам ещё пригодятся. – Возьми двух рабов, не более. Самых верных и надёжных. Мы покинем Пентос, и там ты... Всё увидишь сам. И помни: крепить сумку нужно самыми лучшими верёвками. Если меч упадёт куда-нибудь в море... Всё пропало. Нет, на корабле отправляться не стоит. Время уходит, и я не могу опоздать. Я должен оказаться в Тироше как можно скорее. Успеть до их отбытия. – Благодарю, отец. И спасибо за всё. Эйгон насилу вынырнул из неприятных воспоминаний. Непросто было договориться с Иллирио Мопатисом! Отец был рад увидеть на своём пороге сына, которого успел похоронить... Но беседа оказалась тяжёлой. Его долгий рассказ потряс лорда сыров и пряностей до глубины души, а ведь Блэкфайер не говорил о самом страшном! Он умолчал о запутанной истории Рока, он не стал говорить о полученном от Богов задании, и, разумеется, ни слова о Великом Ином. Всего остального уже хватило, чтобы шокировать слушателя. А потом юноша огласил своё решение: присоединиться к Таргариенам и помочь им в завоевании Вестероса. Сколько же было споров и сомнений впоследствии... Отец как мог пытался отговорить его, найти иной путь, усомниться в каждом его слове. Однако настоящего, толкового решения Мопатис предложить не сумел. Даже Золотые Мечи служат Таргариенам, им подчиняется половина Эссоса, а в Семи Королевствах потомка давным-давно исчезнувших Блэкфайеров не ждёт никто. У Эйгона не было надежд сыграть свою партию, оставалось только прибиться к более удачливым игрокам и действовать уже через них. В конце концов, после долгой и тяжёлой беседы, юноша убедил родителя в правильности своих суждений. Весь следующий день он проспал беспокойным сном, чтобы поздним вечером покинуть границы Пентоса вместе с Иллирио и отобранными им людьми. Там, под покровом ночи и в дали ото всех любопытных глаз, Эйгон впервые на людях осознанно явил свой дар. Боги Валирии дали ему великую силу – возможность превращаться в подлинного дракона. Подобно легендарной прародительнице валирийцев, он мог менять свой облик... С несколькими немаловажными трудностями, которые он успел ощутить на пути от Валирии до Пентоса. Превращение из одной формы в другую занимает несколько бесконечно долгих минут, во время которых он беззащитен, словно младенец. Вся одежда рвалась без остатка, и, стоило ему снова стать человеком, как он оказывался совершенно гол. Радовало разве то, что насытиться он мог и в драконьем облике. В нём он также сохранял как способность к самостоятельному мышлению, так и собственную память, не превращаясь в полное подобие пусть и умных, но всё же зверей, что были под сёдлами у Таргариенов. Это была действительно невероятная сила, но и задача, взятая им в обмен на неё, была поистине титанической. Одолеть Бога путём манипулирования самыми властными людьми Эссоса... Тут одного только дара, пусть и щедрого, будет мало! А ещё Эйгон понимал, что теперь ярмо служения древним Богам будет на нём до конца жизни, если ещё и не после смерти. Раньше Железный трон был его главной целью, но теперь… теперь он уже не был уверен ни в чём. На остров, где располагался Тирош, он прибыл под надёжным покровом безлунной ночи, и приземлился на самой дальней и безлюдной его окраине. Если кто-то и видел что-то в небесах, то путаными свидетельствами одиночек скорее всего пренебрегут. Ведь единственные в мире три дракона находятся внутри Тироша, с чего бы им по ночам летать над волнами и полями... Сумки валялась неподалёку, а в них, помимо легендарного клинка Завоевателя, нашлись и одежда, и деньги. В бреду, помнится, ему пришла мысль объявиться перед Таргариенами в новом облике... Но Эйгон быстро отбросил эту идею. Визерис Таргариен никогда не потерпит подобной угрозы, подобной силы в руках человека не своей крови. Как бы Эйгон не клялся, каким бы именем он не назвался, его неизбежно прикажут убить. И, скорее всего, убьют. Он ведь окажется один против огромного войска, укреплённого города и трёх, привычных к битве драконов. Нет, свой дар Эйгон собрался сохранять в тайне как можно дольше. Пусть Таргариены примут его на службу, пусть он успеет проявить себя, заработать если не уважение, то признание... Эйгон посмотрел на Чёрное Пламя, и его сердце сжалось от боли. Искушение вынуть меч Завоевателя из ножен и покрывавших их тряпок, ощутить его в своей руке на прощание, было огромно... Но Блэкфайер подавил его, заставив нутро уняться. Этот клинок должны держать только избранные руки – а он собирается отдать его потомку Дейрона Лжерождённого. Сколько лет пройдёт, сколько дел придётся совершить, сколько же понадобится подвигов, чтобы он стал достоин клинка Завоевателя? Если станет... Дорогу от захолустной деревушки на отшибе острова до стен Тироша Эйгон не запомнил, полностью погружённый в скверные мысли. Купленная за пару золотых онеров лошадь шла под ним спокойно и тихо, нисколько не мешая всаднику истязать самого себя. Зато сам Тирош гулял, веселился и праздновал так, как и подобало переполненному воинами городу. Вино, продажные женщины и угощения были повсюду, а уж скольких вооружённых мужей он приметил! Рыцари и легионеры, эйксы и лорды, вестероссцы и эссоссцы, богатые и бедные – все они собрались здесь во имя Визериса Таргариена, третьего своего имени. Всё, что юноша видел вокруг себя, только укрепляло его в мысли о правильности принятого прежде решения: как он мог бросить вызов подобному воинству? Чем он мог бы перекупить или привлечь этих людей? Порядок на улицах и в трактирах, перинных домах и храмах стоял почти что отменный; казалось, что Таргариены своих людей даже веселиться приучили по заведённому порядку. В ближайшем трактире юноша и остановился, желая лучше понять, чем именно живёт этот город, ставший временным центром огромной державы. Ему хотелось понять, почему город, который последние луны был одним сплошным военным лагерем, вдруг погрузился в разнузданное празднование? До победы в войне ещё ох как далеко! Ответ оказался до безобразия банальным. Автарх Волантиса, император Нового Фригольда и законный король Семи Королевств несколько дней назад женился на принцессе Арианне Мартелл, наследнице Дорна, и праздник продолжался до сих пор. Видимо, Визерис решил дать напоследок своим воинам как следует отвести душу, перед тем как они пойдут убивать и умирать за его трон. Предчувствие скорой войны и возможной гибели побуждало воинов вовсю бражничать, пользуясь последней возможностью перед тяготами похода. Потому у Эйгона и не было недостатка в благодарных рассказчиках, довольных возможностью блеснуть шуткой, поделиться сплетней и погреть чужие уши. Рыцарь с неизвестным Блэкфайеру гербом, дорниец из свиты Дейнов, несколько волантийских легионеров... Хорошо хоть никто не обратил внимание на свёрток, что Эйгон держал близ себя постоянно. Исходя из их пьяного трёпа следовало, что каждый из них сам побывал если не на брачном ложе молодожёнов, то по крайней мере в пиршественной зале на самом почётном месте. Эйгону оставалось только не мешать, и на него уже лился бурный поток самых пикантных подробностей. Все сходились на том, что Визерис уединился с обеими своими жёнами разом. Кто-то говорил, что король остановил провожание за сто шагов до спальни, после чего поднял своих баб на плечи и отнёс их туда, словно те весили не больше пёрышка. Другие смеялись над этим, но уверяли, будто бы поздней ночью в окно к активно исполнявшим супружеский долг королю и принцессе залезла какая-то из кузин невесты – истории так и не сходились, какая именно. Не давали покоя рыцарям, эйксам и легионерам любовные приключения их господина! Хватало болтовни и о других гостях. Принц Оберин и эйкс Веймонд, которые, напившись, едва не устроили поножовщину. Сир Лорен Рейн, который додумался на свадьбе распевать песню про «Рогоносца из Утёса» и подбил на это остальных. Сир Джорах Мормонт, который, кажется, впервые за долгие годы довольно улыбался и наслаждался вниманием какой-то тирошийки. Леди из делегации дорнийской аристократии, которые едва ли сами не бросались на рыцарей Визериса… В общем, типичная болтовня простой солдатни о красивой жизни, на которую им удалось мельком посмотреть за высокой оградой. Однако кое-что полезное для себя Эйгон всё же узнал. Следующим утром на Бронзовой площади, прямо перед воротами Чёрного пояса, будет организован смотр Драконьей гвардии. То была, как путано объяснили Блэкфайеру его товарищи по выпивке, вновь сформированная Королевская гвардия нового образца. Визерис пожелал воссоздать новый орден, не желая перенимать устаревшие и малоэффективные традиции предков. Отныне короля Семи Королевств и его семью должны были оберегать семь сотен мужей во главе с семью капитанами, из числа которых государь назначал лорда-командующего Драконьей гвардии, что должен был нести королевское знамя в бою и заседать в Малом совете в мирное время. От новых гвардейцев не требовали обета безбрачия и отречения от прошлой жизни, но каждый обязывался строго подчиняться непосредственным начальникам и «хранителю знамени», быть готовым погибнуть за короля и державу. Взамен они получали не только денежное содержание во время самой службы, но и право на солидную пенсию при ранении, увечье или достижении старости. Лучшим из лучших же были обещаны титулы и земли за их ратные подвиги. По сути Визерис не изобрёл ничего нового, а лишь позаимствовал ту систему, что была создана Эйгором Риверсом, когда тот основал отряд Золотых Мечей. Разве что Таргариены с куда большим шансом выполнят торжественно взятые на себя обязательства. Глаза юноши невольно блеснули, стоило ему услышать имя выбранного Визерисом предводителя этого нового войска. Его покойный наставник многое рассказывал о рыцарях Вестероса, достойных и подлых. В конце концов, будущий король обязан был знать, на кого равняются его подданные. Сир Барристан Селми неизменно попадал в первую категорию: храбрый, доблестный, победитель Мейлиса Блэкфайера и, главное, в высшей степени честный, благородный человек. Этот старик был, пожалуй, лучшим шансом Эйгона получить приём – не аудиенцию, разумеется – у короля Визериса... Неудивительно, что Блэкфайер, едва показались предрассветные сумерки, поспешил покинуть трактир и направиться к нужной площади. К этому моменту у юноши в голове уже сложился план, и он намеревался ему последовать до конца. Час был ранний, и времени до смотра ещё хватало. Но на месте уже был сир Барристан в окружении своих оруженосцев и помощников, главным из которых был красивый рыцарь с красным львом на щите. На старике красовался белоснежный белый плащ, который теперь должен был служить отличительным признаком одного только лорда-командующего. Рядовые воины гвардии имели чёрные плащи, а их капитанам дозволялось носить плащи, вышитые золотистой нитью. До сбора гвардейцев оставался ещё добрый час, и это был лучший шанс переговорить со стариком. Он должен был действовать – и направил своего коня прямиком к лорду-командующему. – Приветствую вас, сир Барристан! – Обратился к заслуженному гвардейцу Блэкфайер, стараясь сохранять спокойствие. – Пусть Отец Небесный защитит вас, и пусть Воин укрепит ваше оружие. – И пусть Воин укрепит ваше. Какое же у вас ко мне дело, юный сир? – Холодно, но учтиво спросил легендарный воин, у которого и помимо Эйгона было забот по горло. – У меня дело к Его Милости, сир, – с этими словами Эйгон извлёк на свет дневной свёрток, но не стал показывать его содержимое, – тут находится нечто, что обрадует сердце короля Визериса. Нечто, что, по рыцарской клятве, я могу вручить ему только сам. – Так покажите, о чём вы говорите. – В голосе Селми послышалось любопытство. – Его Милость не может встречаться со всеми молодыми воинами. – Я могу показать его вам, сир Барристан, человеку, о чьей чести и доблести слагают песни по обе стороны Узкого моря. Но никак не тем мальчишкам и слугам, что сопровождают вас. Их я не знаю, им нет веры. Прошу, сир, уделите мне минуту вашего времени. Эйгон оказался достаточно убедителен, чтобы ему поверили. Да и, положа руку на сердце, не был он похож на матёрого убийцу, способного одолеть великого рыцаря в единоборстве. Сир Барристан дал знак остальным не следовать за ним, и двое рыцарей смогли уединиться немного поодаль, под сенью прилегавших к площади каменных домов. Эйгон едва ли не трясущимися руками извлёк на свет рукоять Чёрного Пламени, и ожиданием посмотрел прямо в глаза старику. Селми хватило одного взгляда, чтобы понять, на что он смотрит. – Откуда? Как? Кто... Кто вы, сир? – Шок, удивление, неверие и подозрение пронеслись по лицу старого воина подобно урагану, сменяя друг друга. Этот белобородый мужчина уже видел Чёрное Пламя. Более того: Барристан и был тем воином, что превзошёл некогда непобедимый клинок. Мейлис Ужасный в свой последний час орудовал мечом Эйгона Завоевателя, но ни валирийская сталь, ни сверхчеловеческая сила тогда братоубийцу не спасли. Схватка была жестокой, напряжённой и судьбоносной – разумеется, победитель запомнил оружие побеждённого на всю жизнь. Обессиленный и израненный Барристан тогда не сумел воспользоваться моментом и забрать клинок с собой, но признал он его моментально. – Об этом, сир Барристан, я могу сказать только Его Милости. Так гласит клятва, и я не смею её нарушить. – Эйгон поспешно убрал меч в свёрток, и тот положил под прикрытие плаща. – Но теперь вы сполна поняли важность моего дела. Прошу, помогите мне увидеть нашего короля. Потому-то ему и нужен был именно Селми. Одни Боги знали, как отреагировали бы другие рыцари Визериса, узри они подобное сокровище. Наверняка нашлись бы те, кто попытался бы его убить, желая самостоятельно вручить бесценный дар королю. Какими бы наградами их за то усыпали! Глупые и тёмные бы не поняли, что особенного в этом мече, и велели бы ему убираться прочь. Ведь у Таргариена и так есть меч из Валирии, чем этот лучше? Наконец, другие могли бы просто призвать стражу и друзей, арестовать столь удивительного гостя и привести его во дворец в цепях. И подобное обращение бы сорвало весь его замысел. Он должен был действовать наверняка. Барристан молча развернул коня и подъехал к своим людям, а Эйгон поспешил вслед за ним. – Сир Лорен! – Крикнул Барристан. – У меня есть неотложное дело. Займитесь организацией смотра. Я прибуду так скоро, как только смогу. – Слушаюсь, милорд! – Отозвался самопровозглашённый Рейн и, окинув Эйгона тяжёлым и недоверчивым взглядом, вернулся к своей работе.

***

Визерис Таргариен Зелёный сад давал не только тень, это долгожданное спасение от позднеосенней тирошийской жары, но и не менее приятное уединение. В переполненной гостями цитадели, в городе, где собралась половина всех важных лиц Эссоса, у него с сестрой всё же нашёлся уголок только для них двоих. И теперь, приятным утром, они могли одеться в простые шёлковые рубахи, занять просторное ложе и расслабиться, отдыхая как от свадебных торжеств, так и от мыслей о грядущем. Автарх Волантиса полусидел-полулежал на софе, пока Дейнерис блаженно и лениво отдыхала у него на коленях, наслаждаясь тем, как его пальцы беззаботно перебирали её серебряные локоны. Они оба заслужили эту передышку. Последние луны были весьма насыщенными на события. Дорнийцы прибыли в Тирош огромной и пёстрой делегацией при формальном главенстве юного принца Квентина Мартелла – юнца не слишком приятного на вид, но воспитанного и не лишённого ума. Айронвуды и Фаулеры, Дейны и Уллеры, Вили и Сантагары – все значимые дома Дорна были представлены. На следующий же день в Тироше прошла грандиозная свадебная церемония, совмещённая с ритуалом присяги знати южного королевства, которая поклялась биться за Таргариенов до последней капли крови. Визерис и Арианна бракосочетались в самой большой и роскошной септе Тироша, перед Богами и людьми, с тщательным соблюдением всех положенных церемоний. Его двоежёнство нисколько не смутило местных слуг Семерых: в Вольных городах отношение к подобным бракам было куда более лояльным, чем по ту сторону Узкого моря. Но эти пышные и помпезные обряды были лишь прологом к настоящему торжеству. Вино лилось подобно Ройне, повара превзошли самих себя, певцы, музыканты и танцовщицы старались на славу! И, конечно, сами гости веселились от души. Многим из них предстояла непростая война, и все пытались забыться. Довелось услышать пьяное волантийское пение и воочию посмотреть на страстные дорнийские танцы, обсудить тяготы и удовольствия наёмничьей жизни с принцем Оберином и тайные науки с приглашённым на празднование Марвином. Остальные тоже не тратили времени зазря, создавая подобающую случаю атмосферу. Потом же было устроено многолюдное провожание, которым охотно руководила Дейнерис; она же вошла в подготовленные покои третьей. Арианна несколько удивилась прыти «конкурентки», но не смутилась и не подала виду, и ту ночь они прекрасно провели втроём. Женская ручка неожиданно щёлкнула его по носу и вывела из задумчивости. – Клянусь, ты порой ведёшь себя как маленькая обезьянка. – Беззлобно ответил император, спокойно поглаживая первую из своих жён по волосам. – А кто виноват, – мигнула проказница, – что ты снова ушёл от меня в своё вечное созерцание? Мне порой кажется, что тебе уже за пятьдесят, хотя тебе-то ещё и тридцати нет! – Уж не ты ли должна знать, что мои мысли всегда с тобой? – Визерис провёл пальцем по розовым губам Дени, заработав от неё лёгкий укус. – Вот, видишь? Я с тобой. И телом, и душой. – А, по-моему, нет. Я ведь теперь должна буду постоянно напоминать о себе. – Игриво заметила сестра, прикрыв глаза. – Ведь у моего муженька появилась и другая. Причём не простая шлюха, а аж целая дорнийская принцесса-шлюха. Так что, знаешь ли, теперь тебе придётся всё время доказывать мне, что ты про меня не забыл. – Дени, – Визерис заботливо, но не без силы взялся за её изящный подбородок, – если тебя что-то тревожит, то скажи. Мы одни, и ты можешь, ты должна говорить прямо. Его тон и слова убедили жену говорить серьёзно. – Откровенно говоря, теперь я думаю, что этот двойной брак не будет для меня такой уж пыткой, как представлялось раньше. – Начала говорить Дени. – Арианна знает своё место, готова повиноваться. Или хотя бы делать вид, что готова повиноваться. Она та ещё ревнивица, я вижу это по тем взглядам, что она кидает на нас с тобой, когда мы вместе. Ей хочется стать первой, и это понятно. Любая женщина вела бы себя также в её положении. Но вместе с тем она не настолько умная и хитрая, как сама о себе думает. Её намерения легко прочитать. Да и не думаю, что она решится по-настоящему интриговать у меня под боком. Так что с ней хлопот будет немного. Да и ночи с ней мне пришлись по душе. – Подмигнула мужу Матерь Драконов. – Но вот её кузины, в особенности эта Тиена, мне не нравятся. Есть в них что-то подлое и гадкое. Подлить мне яд в кубок они, может, и не осмелятся, но даже своим присутствием Змейки меня раздражают. – Это не проблема. Я всё равно собирался их отослать от двора. И даже после свадьбы я не подпущу их к тебе и на расстояние полёта стрелы. – Твёрдо произнёс Визерис. – То, что я женился на дорнийке ещё не значит, что я притащу всю их пустынную ватагу к себе в резиденцию. Нет. Арианну будут окружать мои люди, преданные лично мне. Этим мы и лишим Мартеллов вести свою игру у нас под носом, и заодно обезопасим меня от риска стать обладателем роскошных и ветвистых рогов. – Рада, что ты не обманываешься на её счёт. Будучи одной, моя милая «сестрёнка» будет послушной и покладистой. – Не без удовольствия в голосе пропела Дени. – Без всяких подсказчиков и шептунов дурных мыслей в её головушке всяко меньше задержится. Будет рожать для тебя наследников и послужит залогом верности Дорна. Никаких интриг, никакой придворной банды. – Ну... – Не удержался мужчина от лёгкой улыбки. – Учитывая, как знатно мы с ней постарались… Думаю, война ещё не кончится, как у неё появится брюхо. – О да. Все слова леди Элин о распутстве дорниек подтвердились! – С фальшивым сожалением произнесла Дени. – Подтвердились и даже превзошли ожидания. – Не ты ли этой ночью на все лады хвалила её бойкий, проворный язычок? – Хвалила, да, но ведь заслуженно! Она орудует им даже лучше, чем ты… – Игриво улыбнулась Дени. – Куда уж такому мужлану как я соревноваться с дорнийскими принцессами в этом искусстве. – Фыркнул Визерис. – Но у меня есть другое преимущество в общении с женщинами, не находишь? – Если ты про свой сморчок, то чего я там не видела. – Наигранно пренебрежительно ухмыльнулась Дейнерис. – Прибереги силы своего дружка для Арианны. Всё твоё семя сейчас должно доставаться ей. Вопрос государственной важности, можно сказать! – Кажется, я слышу ревность в твоём голоске, любимая. – Протянул Визерис с деланным сожалением. – Ну что ты, я совершенно не ревную! Всего-навсего выражаю восхищение тем, с какой самоотверженностью ты стараешься обеспечить будущее нашей династии! – Обманчиво ласково произнесла сестра. – Так рвался исполнить долг, что уложил дорнийку в постель ещё до свадьбы! А ведь мы хотели вместе опробовать её в брачную ночь, вдвоём… – Она сама пришла ко мне в покои, когда с помолвкой и прочими формальностями было покончено. Признаться, ни разу не видел, чтобы едва знакомая женщина смотрела на меня с такой похотью и желанием, что одежда была готова задымиться. Я не счёл нужным отказываться от предложения. Лучше заранее узнать, с кем предстоит делить ложе и делать детей. – Как нехорошо было с твоей стороны поддаться пороку и обесчестить благородную деву до свадьбы. – Рассмеялась Дени. – Твоя рыцарская честь никогда не оправится от такого урона! Их непринуждённый, весёлый и беззаботный разговор был прерван появлением в саду двух мужчин. Впереди шёл сир Барристан, который должен был находиться за Чёрным поясом, на смотре Драконьей гвардии. Уже одно это обстоятельство сильно удивило автарха: что-то явно случилось. Селми не тот человек, что будет манкировать своими обязанностями. Но, прежде чем Визерис успел задать естественный вопрос, из-за спины гвардейца показался его спутник. Юноша валирийской внешности, очень красивый, хоть и уставший, и, очевидно, успевший побывать во многих передрягах. Стоило Визерису вглядеться, как он ощутил странное чувство знакомства. Такое, словно он смотрел на кого-то, с кем раньше встречался, причём неоднократно... Сам гость не терял времени попусту. Нарочито медленным, неторопливым движением он положил на траву длинный свёрток, давая всем присутствующим оценить свой жест, и только затем выпрямился. Первым заговорил лорд-командующий гвардии. – Я приношу свои извинения, Ваша Милость, но дело... Действительно очень важное. – Удивление и сюрпризы ещё только начинались. Впервые за время знакомства Таргариен слышал настолько неприкрытое удивление и волнение в голосе старого гвардейца. – Этот юноша желал встретиться с вами и, я клянусь честью, по... Достойному поводу. – Начнём с начала. У этого юноши есть имя? – Произнёс Визерис, вставая с ложа. Как бы он не старался, наваждение не проходило, но наоборот, только становилось сильнее. Где же он раньше видел этот волевой подбородок, этот гордый нос? – Мне он его не назвал. – Честно признался сир Барристан. – Сославшись на обет, данный Богам. – Так и есть, Ваша Милость. – Заговорил неожиданный посетитель. – Мы уже встречались с вами раньше, и вы знали меня как Юного Грифа, воспитанника лорда Джона Коннингтона и младшего из офицеров Золотых Мечей. Если угодно, вспомните, что я тогда отказался от вашего подарка. Который вы затем передали вашему оруженосцу, Хейгону. Визерис прищурился, не столько недовольно, сколько удивлённо. Вот уж кого он совершенно не ожидал встретить! И ведь, похоже, в самом деле был он. Помнил беседу, голосом похож... Его лицо тогда скрывала маска, но сейчас автарх с прямо-таки бесцеремонным любопытством его изучал. С каждым мгновением росло и крепло убеждение, что где-то, когда-то он видел именно это лицо. Глаза, что горели и были посажены именно так, этот подбородок, эти скулы, эти сухие губы... Но где и когда? Незнакомец поднял голову от свёртка и продолжил. – Но теперь, Ваша Милость, под вашими деревьями, в вашем доме, я хочу назваться своим настоящим именем. – И как оно звучит? – Я – Эйгон из дома Блэкфайеров, последний потомок Деймона Блэкфайера, и я прошу Вашу Милость принять меня на службу. Страшным усилием воли Таргариен остался на месте и сохранил видимость спокойствия, тогда как на сердце поднималась буря. Боги знали толк в изощрённых издевательствах! Вот какое имя он искал в своей памяти, вот какую схожесть он заметил. Оттенок серебра в волосах, нос, форма глаз, волевой подбородок, ресницы... И теперь детали окончательно сложились в единую мозаику, что отозвалась застарелой болью в его сердце. Болью о малыше, за чьими шагами он следил с замиранием сердца; о мальчике, чьи старание и прилежание радовали отца; о юноше, который наравне со взрослыми призывал отца короноваться; об оруженосце достойным и исполнительным... И погибшим на Краснотравном поле на глазах у родителя. Первый шок скоро уступил место раздражению и гневу. Разве он заслужил этой пытки? Почему они одарили безродного наёмника, выблядка лиссенийских борделей, этой мистической схожестью с его погибшим мальчиком? Кто подсказал ему это имя? С чего Коннингтон выдаёт сына за потомка Чёрного Дракона? Что это за насмешка над его душевными ранами, что никогда не смогут затянуться до конца? И почему, демоны Пекла побери, сир Барристан побледнел подстать своему плащу? – Мне ведомо не понаслышке, – начал автарх, пытаясь побороть гнев, – что наёмники в Вольных городах величают себя так, как хотят и многие покушаются на мёртвые рода. Боги видят, я встречал больше Маддов, чем андальские завоеватели, и больше Стронгов чем принц Эймонд. Но те времена, юноша, миновали. Корона требует, чтобы каждый её подданный звал себя прирождённым именем. – Не говоря о том, – заметила Дени, приподнявшись на ложе, – что называться потомком предателя и узурпатора – далеко не лучшая из идей. – Итак, ещё раз, и последний. Ваше настоящее имя? После короткой паузы наглец продолжил гнуть свою линию. – Я был, есть и буду Эйгоном Блэкфайером, Ваша Милость. И доказательство моим словам лежит в моих ногах. Прошу, Ваша Милость, – с очевидным усилием произнёс незваный гость, – возьмите свёрток и достаньте его содержимое. – И почему ты не хочешь сделать это сам? – Стоит мне коснуться свёртка, и ваш лорд-командующий перережет мне горло. – С поразительным спокойствием ответил юнец. – И будет прав, Ваша Милость. – Ваша Милость, – перебил его сир Барристан, – Семью Богами умоляю, раскройте свёрток. Вы поймёте... Всё. – Визерис? – Протянула Дейнерис одновременно и с тревогой, и с удивлением, и с вопросом. Резко, едва скрывая злобу, Таргариен поднял с травы свёрток, что оказался куда тяжелее ожидаемого. Пара движений, и на свет дневной показалась рукоять меча. Его сердце замерло. Это... – Чёрное Пламя, – подтвердил юнец то, что Визерис и без него прекрасно знал, – меч Эйгона Завоевателя и королей, что наследовали ему. Меч Деймона Блэкфайера и его потомков. С невольным вскриком с ложа вскочила Дейнерис. Подобающие приличия были забыты: она подбежала к нему, не в силах отвести глаз от клинка. Сам Визерис ухватился за столь знакомую рукоять и извлёк клинок – на минуту показалось, что тот отозвался радостным пением. Вихрь воспоминаний пронёсся в разуме императора: радость, удовольствие, гордость, счастье... Инстинктивно автарх поднял меч к небу, любуясь мечом. Своим Чёрным Пламенем. Он уж и не думал! Он уже и не надеялся! Сколько людей его уверяли, что клинок был потерян навсегда. Никакие угрозы, никакие обещания не заставили мерзавца Стрикленда признаться, рассказать, где хранилось бесценное сокровище. Таргариен успел распрощаться и забыть надежду о возвращении прошлого... – Свидетельствую, Ваша Милость. – Подал голос старый гвардеец, все ещё поражённый. – Я видел этот клинок в руках Мейлиса Блэкфайера в день, когда сразил его. Это не подделка, и не игрушка. – Этот меч, – продолжил юноша, – я предъявляю вам в доказательство своего происхождения и возвращаю вашему дому в знак своей верности и готовности служить Вашей Милости. Обращение вывело Визериса из момента искреннего, незамутнённого счастья, в реальность. Реальность, где ему нужно было принять то или иное решение насчёт человека, стоявшего прямо перед ним. Неужели... Неужели перед ним в самом деле его потомок? Блэкфайер? То, что он принёс Чёрное Пламя, вроде как доказывало это... Но у Визериса было слишком много вопросов на уме. Опустив меч клинком вниз, Визерис произнёс. – Да, это в самом деле меч Завоевателя. Клинок из валирийской стали невозможно подделать. И откуда же сын Джона Коннингтона его достал? – Не сын, но воспитанник. – Сказал юноша, – Лорд Джон был мне воспитателем и названным отцом, но не он мой родитель. – Тогда... Кто же они? – У Мейлиса Ужасного не было детей. – Произнесла Дени с твёрдой убеждённостью. – Ни сыновей, ни дочерей. А он был последним Блэкфайером! – У выродка Мейлиса? Нет. – С готовностью подтвердил их гость. – Но у убитого им брата была маленькая дочь, Серра. Из-за возраста, из-за того, что она не была сыном, её не тронули. Она была ребёнком лет пяти-шести, когда Мейлис погиб на Ступенях, и разбитые Золотые Мечи вернулись в Эссос. Они знали, что Таргариены полагают их дело мёртвым, и посему воспитывали Серру в секрете и тайне. Её растили принцессой, хотя и не надеялись вернуться под её знаменем. В Пентосе, во время очередных переговоров с магистрами, она познакомилась с молодым, обаятельным и богатым торговцем по имени Иллирио Мопатис. Они полюбили друг друга, и Серра объявила капитанам о своём намерении выйти замуж. Те, подумав, согласились с её выбором. – И почему об этом никто не узнал в Семи Королевствах? – Всё, что знал остальной город – то, что магистр Мопатис сошёл с ума от любви к некой лиссенийской рабыне и взял ту в супруги. – Не без иронии произнёс юноша. – О таком с удовольствием болтают на ярмарках, но об этом не доносят за моря. Пентос слишком близок к Семи Королевствам, а правил ими Эйрис, второй этого имени... И Тайвин Ланнистер. При всём уважении Ваша Милость, но ваш отец был безжалостным ублюдком, как и его дружок-десница, а Серра была последней от крови и семени Деймона Блэкфайера, и никто не хотел рисковать её жизнью. Она сама согласилась смирить гордость и никогда не называться своим настоящим именем ради выживания дома и безопасности. Юнец сделал паузу и подвёл итог под своей речью. – Я – сын Серры Блэкфайер и Иллирио Мопатиса. Внук Деймона Серебряного. Правнук Деймона Отчаянного. Праправнук Хейгона Отважного. И… – И мой прапраправнук. – Договорил за него в своей голове автарх. – Мой отец рассказал мне, – продолжал юноша, – где отыскать меч королей, а ему то поведала моя мать перед смертью. Прошу, Ваша Милость, не обвиняйте генерал-капитана Стрикленда в измене: он в самом деле не знал, где хранится Чёрное Пламя. – В эту минуту вас в самом деле волнует, что я подумаю о Стрикленде, который оставил ваш дом? – Я не виню его за то, что он, сделав всё что мог, принял предложение победителя. – Сухо ответил Эйгон Блэкфайер. – Я многим ему обязан, и не желаю, чтобы он пострадал из-за меня. – Дому Блэкфайеров всегда была свойственна... Определённая рыцарственность. – Сквозь зубы не то выговорил, не то выдохнул Визерис. – В их собственном, извращённом и ложном понимании. Никак не более того! – Возразила Дейнерис, наконец, оторвавшая глаза от Чёрного Пламени. – Мой муж предлагал вам службу. И место при дворе. Вы отказались и исчезли, как вор в ночи. Что же теперь изменилось? – В самом деле, – поддержал резонный вопрос супруги Визерис, – почему вы решили вернуться? Гость начал рассказ после короткой паузы. – Я не смог заставить себя присягнуть вам под ложным именем. Открыться вам в Волантисе, не имея никаких доказательств кроме пустых слов, я не решился... – После короткой паузы, юноша заставил себя пойти на дальнейшие признания. – Но то – поводы. Причиной же... причинами были зависть, гнев и раздражение, Ваша Милость. В Волантисе я окончательно убедился, что дело, за которое страдали и погибали мои предки, проиграло. Вы встали во главе гигантской и победоносной державы, вы повелевали драконами, вы строили планы на повторное Завоевание... Я же мог противопоставить этому только юношескую гордыню, уязвлённую и обиженную. Я бежал из города под покровом ночи, и направился на север, всех избегая и никого не желая видеть. Таргариены и сир Барристан молча слушали чужие откровения, давая юноше закончить свой рассказ. Визерис с каждым словом гостя всё больше и больше верил ему, неспособный увести глаз от столь родного, столь чужого лица. – Затем я направился в Пентос, желая лишь вернуться в родной дом... Но на дороге со мной случилась беда. Вопреки советам сира Джона, я избрал кратчайшую дорогу, и мы столкнулись с бандой наёмников-недобитков. Их было слишком много даже для двух рыцарей. Старый Гриф велел мне спасаться бегством и отвлёк бандитов, позволив мне скрыться. – Горечь в голосе юноши не была поддельной. – Моя слепая гордыня погубила самого близкого мне человека, Ваша Милость. И… И во мне что-то сломалось. Моя юношеская мечта о троне стоило жизни многим, но счастья от неё никто не получил. Ни я, не мои предки. Правда в том, что древние обиды, старая кровь и прах покойников должны оставаться в своих могилах. Гордыня и честолюбие моих предков сгубили достаточно достойных людей, и я сделал должные выводы. В Пентосе я узнал местонахождение Чёрного Пламени, добрался до него и извлёк клинок Эйгона Завоевателя из забытья. Затем я поспешил в Тирош, надеясь застать вас... – Очень необычная история, сир. – Тихо проговорила Дени, обдумывая его слова – Есть ли кто-то, кто может её подтвердить? – Вам нужны доказательства, моя принцесса? Я мог остаться в Пентосе, жить с отцом и стать богатейшим магистром. Я мог бы вернуть Чёрное Пламя и продать его, покупатель бы нашёлся. И уж поверьте, за этот меч иные бы и полдержавы отдали, не раздумывая. Но я поступил иначе. Я доставил вам клинок королей в знак не только и не столько своего происхождения, но как доказательство моей верности. Прошу, Ваша Милость, примите меня на вашу службу и позвольте кровью ваших врагов смыть печальную историю моего дома! Внутри Визериса уже несколько минут шла напряжённая, тяжёлая борьба. Что ему делать? Прогнать прочь нельзя. Схватить и бросить в подземелья родную кровь? Человека, что доставил ему давным-давно утраченный меч Завоевателя? Его собственный меч? Можно ли придумать неблагодарность чернее? Да и слова юноши звучали разумно, правильно. Если он и впрямь наконец понял, что не стоит гибнуть ради миража… Нужно начинать жить, а не гоняться за призраками. И как Блэкфайеру, его потомку, лучше обустроить жизнь, если его сердцу противна купеческая рутина и излишества мотов? Только на поле брани, сражаясь за правое дело! Такова их драконья кровь, которой не прикажешь. Наконец, если он будет сражаться также, как дрался тогда в Спорных землях и в Волантисе… У этого парня все задатки стать великим рыцарем. И, наконец, это лицо, это имя... Или же… Или же ему нагло врут и предлагают пригреть у груди настоящую змею? Столько лет его потомки пытались занять Железный трон – и теперь он так легко его отбрасывает прочь? Это неуважение к павшим или самообман? Не говоря уже о том, какой вой поднимут все остальные, в том числе дорогие ему и любимые им люди. Не объяснишь ведь ни Дейнерис, ни Барристану, ни союзникам и друзьям, что имя «Эйгон Блэкфайер» для него означает. Визерис вновь ухватился за верный клинок. Это забытое, это едва ли не святое чувство единения с клинком его дома… обоих его домов, помогло ему в вынесении приговора. – На колени. – Брат, ты... Уверен? – Прошептала ему на ухо Дени. В её голосе не было попытки оспорить его решение, а лишь удивление и растерянность. – Да, более чем. Юноша не заставил себя долго ждать. Он с готовностью опустился на помятую траву и подставил плечо Чёрному Пламени. – Сир Эйгон из дома Блэкфайеров, – произнёс Визерис со всем подобающим случаю спокойным величием, – пребываешь ли ты верным моим вассалом отныне и навеки? – Да, Ваша Милость. – Клянёшься ли ты служить мне верно до конца своих дней, давать мне честные советы и подчиняться беспрекословно, защищать мои права и мою державу во всех битвах, великих и малых, хранить мой народ и карать моих врагов? – Клянусь! Традиционная присяга была завершена. Но был ещё один пункт, который автарх счёл необходимым проговорить отдельно. – Клянёшься ли ты за себя и своих потомков, – продолжил Визерис, – никогда не иметь претензий на Железный трон? – Клянусь! – Ответил юноша, нисколько не колеблясь. – Что ж… Встань, сир Эйгон Блэкфайер. Встань рыцарем на королевской службе.... И законным лордом Грифоньего Гнезда. Юноша поднялся, тяжело дыша от пережитого волнения. Впервые в этой жизни Визерис убрал клинок Завоевателя в ножны и произнёс. – Служи верно, честно и достойно, сир Эйгон, и пусть вражда между Красным и Чёрным драконами навеки уйдёт в прошлое.