Осколки наших судеб

«Любовь — это боль, которая становится радостью, когда ты видишь глаза того, кто важнее всего.»

День близился к вечеру, и город словно укутался в мягкий зимний плед. Снег ложился неспешно, будто танцевал свой неспешный вальс. Крупные хлопья плавно оседали на крыши домов, превращая серую Москву в картину, словно сошедшую с полотен русских художников. Улицы тихо шуршали под шагами прохожих, редкие автомобили лениво проплывали мимо, оставляя за собой узорчатые следы на заснеженной дороге. Я стояла у окна в небольшой, но уютной квартире на улице Бутовской. Сквозь стекло виднелись огоньки фонарей, освещавшие снег, который вился, как в детской сказке. Где-то вдалеке доносились приглушённые звуки вечернего города. Тепло, исходящее от батареи, согревало мои ладони, но внутри было неспокойно. В гостиной собрались все наши родные: моя бабушка Наталья Никифоровна с дедушкой Федором Моисеевичем, папа и Даша, а также родители Вити — Мария Гавриловна и Павел Викторович. Все сидели за большим столом, покрытым скатертью с узорами, и смотрели на нас с лёгким недоумением. Взгляды пересекались, а слова словно застревали в воздухе. Дедушка, человек с характером, вздохнул тяжело и вдруг проговорил с ехидцей: — Не, ну посмотрите на них. Собрали нас, чтобы сообщить что-то важное, а сами сидят молчат, как партизаны. Эти слова разрядили обстановку. Все засмеялись – даже бабушка, которая всегда любила соблюдение этикета. Я украдкой посмотрела на Витю. Он уловил мой взгляд, едва заметно улыбнулся и, под столом, крепко сжал мою руку. Его ладонь была тёплой, и это придало мне немного смелости. Он прочистил горло, словно собирался выступать перед аудиторией, и сказал, подняв взгляд: — Мы собрали вас всех, чтобы сообщить одну важную новость. Совсем скоро нас станет трое. Слова зависли в воздухе, и время словно остановилось. Я, чувствуя, как на меня устремились все взгляды, положила руку на свой пока ещё небольшой живот. В комнате воцарилась тишина, которую нарушило сначала удивлённое, а затем счастливое восклицание Марии Гавриловны: — Юлечка, доченька, так ты... беременна? Я кивнула, чувствуя, как по щекам пробежала лёгкая краска. Бабушка вдруг закрыла лицо руками, а потом разрыдалась, но это были слёзы счастья. — Господи, да наконец-то! — всхлипывала она. — Моя девочка... моя внучка... моя кровинка... Мужчины поняли не сразу. Папа нахмурился, будто пытался осознать смысл сказанного, и только через мгновение его лицо озарила широченная улыбка. Он хлопнул по плечу Витю и сказал: — Ну, зять, молодец! Это ж надо, сразу с серьёзного начал. Отец Вити, явно ещё переваривал новость, но не удержался от ироничной фразы: — Ну что ж, теперь точно семья. Готовьтесь, молодёжь, это дело непростое. Витающей в воздухе радости никто уже не мог скрыть. Даша, сидевшая рядом со мной, вдруг громко закричала: — Я буду тётей! — Она радостно запрыгала на стуле и захлопала в ладоши. — Витя, Юля, я вас обожаю! Все снова рассмеялись. Смех наполнил комнату, разгоняя остатки зимней прохлады. Я чувствовала, как за этим столом собралось что-то большее, чем просто родные – это была настоящая семья, где радость одного становилась радостью всех. Наступил момент, когда в комнате снова стало тихо. Но эта тишина была иной – мягкой, тёплой, наполненной ощущением того, что счастье объединило нас всех за одним столом. Я украдкой посмотрела на лица собравшихся. Мария Гавриловна светилась улыбкой, её глаза блестели от слёз радости, и она не переставала глядеть то на меня, то на сына. — Юлечка, родная, — проговорила она наконец, протягивая ко мне руку через стол. — Это такой подарок... для всех нас. Ты даже не представляешь, как я счастлива. — Спасибо, — тихо ответила я, чувствуя, как сердце сжимается от её искренних слов. — Ну всё, — вмешалась бабушка, уже оправившись от слёз. Она достала платок и промокнула глаза. — Значит, будем помогать. Готовиться к прибавлению, как положено. Мой дед, сидел с видом человека, который хочет сказать что-то важное, но пока молчит. В конце концов он откинулся на спинку стула и произнёс: — Ну что, детишки, теперь вы у нас официально взрослые. Ребёнок – это не шутка. Витька, а ты, я смотрю, дело своё знаешь. Молодец, не подвёл. — Конечно, знаю, — ответил Витя с лёгкой улыбкой, но я почувствовала, как его пальцы на мгновение сильнее сжали мою руку. — А имена уже придумали? — вдруг спросила младшая сестра, которая, казалось, всё ещё не могла успокоиться от радости. Её глаза горели, как у ребёнка, который ждёт праздника. Я и Витя переглянулись. Мы ещё не успели об этом поговорить, но его взгляд говорил всё. — Пока нет, — ответила я. — Нам нужно время, чтобы подумать. — Да ладно вам, — махнул рукой папа, весело подмигнув. — Главное, чтобы родился здоровым. Остальное – дело десятое. Разговор продолжился, словно волнуясь и перекатываясь от одного к другому. Мама Вити уже начала строить планы: как она поможет с уходом, что нужно будет купить. Бабушка подхватила её, напоминая, какие вещи обязательно нужно иметь для младенца. Даша настойчиво пыталась выяснить, что мы предпочтём: розовые пинетки или голубые. — Дашка, ну ты что, — смеялся Витя. — Мы же пока не знаем, кто у нас будет. — А я знаю, — вдруг серьёзно сказала она, сложив руки на груди. — Это будет девочка. Маленькая копия тебя. Эти слова заставили меня улыбнуться. — Да какая разница? — буркнул дедушка, но на его лице было заметно одобрение. — Главное, чтобы нормально рос. И чтобы характер от отца не взял, а то это беда будет. Все снова рассмеялись, а Витя сделал вид, что обиделся. В какой-то момент я поймала себя на мысли, что хочу запомнить этот вечер таким, какой он есть. Смех, улыбки, добрые слова – всё смешалось в тёплую картину. В Москве за окном уже начинали зажигаться огни, но нам было уютно в этом небольшом пространстве, где время словно остановилось ради нашей маленькой, но такой важной новости. Когда вечер подходил к концу, Витя вдруг обнял меня за плечи и тихо сказал: — Слышишь? Всё будет хорошо. Ты только держись. Я повернулась к нему, чтобы сказать что-то в ответ, но замолчала, увидев его взгляд. Он был спокоен, уверен и тёпел. И в этот момент я почувствовала, что он прав. Всё действительно будет хорошо. *** Весна 1994 год Беременность шла своим чередом, и жизнь будто замедлила свой ход, став мягче, теплее. Город вокруг постепенно просыпался от зимней спячки. Лёд на реках начал таять, обнажая чистую, мерцающую на солнце воду. По тротуарам стекали ручейки, звонко журчащие под шагами прохожих. Небо становилось всё светлее, и воздух наполнялся предчувствием новой жизни – весна в Москве всегда ощущалась особенно ярко. Каждое утро я встречала у окна нашей маленькой, но уютной квартиры. Тепло батареи сменилось запахом свежего воздуха, который я впускала, приоткрывая форточку. Слышалось щебетание птиц, а иногда доносились голоса соседей, переговаривающихся у подъезда. Витя старался быть со мной как можно чаще. Несмотря на свои дела, он каждый день заходил домой с полной сумкой продуктов или неожиданными подарками. Однажды он вернулся с огромным букетом подснежников. — Где ты их только нашёл? — удивилась я, рассматривая нежные цветы. — Не важно, — улыбнулся он. — Главное, чтобы тебе понравилось. И он был прав: букет стал моим любимым. Я поставила его на подоконник и, кажется, улыбалась каждый раз, глядя на эти белые лепестки. Мы часто гуляли по городу. Витька всегда старался выбирать те места, где было меньше людей, чтобы я не устала. Он нежно придерживал меня за локоть, следил, чтобы я не оступилась на мокром асфальте. — Ну как ты? Устала? — спрашивал он почти после каждой прогулки. — Нет, всё хорошо, — отвечала я, хотя иногда ноги действительно гудели. — Если что, говори сразу, — строго добавлял он. — Не хватало ещё, чтобы ты тут ходила через силу. Такая забота была для него непривычной, и иногда мне хотелось посмеяться, когда он пытался угадать, чего я хочу. Например, однажды он привёз мне с рынка целую коробку апельсинов. — Это зачем? — спросила я, смеясь, когда он начал выкладывать их на стол. — Тебе ведь нравятся? — невинно ответил он. — Ну, и я подумал... мало ли. — Витя, я же их только вчера ела. — Вот именно. Значит, захочешь ещё. Мы смеялись до слёз. Но стоило мне начать чистить один из апельсинов, как он, кажется, почувствовал себя героем. Со временем моё тело начало меняться, и я это замечала. Живот становился всё больше, и каждое утро начиналось с того, что я смотрела на себя в зеркало. Иногда я немного нервничала из-за того, как выгляжу, но Витя всегда умел развеять мои сомнения. — Смотри-ка, — говорил он, подойдя сзади и обнимая меня за плечи. — У нас тут настоящая богиня. — Какая ещё богиня? — фыркала я, наблюдая за своим отражением. — Самая красивая богиня, — серьёзно отвечал он, кладя ладони на мой живот. — Которая носит под своим сердцем моего ребёнка. И от его слов мне становилось легче. С каждым днём мы всё чаще говорили о будущем. Витя то и дело поднимал тему ремонта в нашей квартире. — Слышишь, Юль, — начал он однажды за ужином. — Надо будет переклеить обои в спальне. Что думаешь? — А зачем? — удивилась я. — Ну как зачем? — он сделал глоток чая. — Нам же скоро колыбель ставить, а здесь всё как-то... не подходит. — Ты что, собрался всё сам делать? — засмеялась я, представляя его с кистью и ведром краски. — А что такого? — Пчёлкин подался вперёд, улыбнувшись своей фирменной уверенной улыбкой. — Всё сделаю, чтобы нашему малышу было уютно. Мы долго спорили о том, какие выбрать обои и нужна ли вообще переклейка, но в итоге пришли к компромиссу: Витя занялся этим сам, пока я наблюдала со стороны, сидя в кресле с книгой. Месяцы шли, и каждая неделя приносила что-то новое. Мы с Витей вместе ездили на УЗИ, и он впервые услышал стук сердца нашего малыша. — Ты слышишь? — спросила я, глядя на него. Он кивнул, не отводя взгляда от монитора. Его глаза светились такой искренней радостью, что у меня защипало в уголках глаз. — Вот это да, — только и сказал он, когда мы вышли из кабинета. На шестом месяце я почувствовала первые шевеления. Это произошло утром, когда я пила чай, сидя на кухне. — Витя! — воскликнула я, позвав его. Он подбежал мгновенно. — Что случилось? — Он... — я положила его руку на живот. — Он шевелится. Пчёлкин замер, прислушиваясь, а потом его лицо озарила улыбка. — Это она, — уверенно сказал он. — А с чего ты решил? — Просто знаю, — отмахнулся он, снова прикладывая ладонь к животу. Такие моменты наполняли нашу жизнь особым смыслом. Мы часто смеялись, строили планы и радовались тому, как меняется наш мир. Эти месяцы стали чем-то особенным, временем, которое я никогда не забуду. *** Лето 1994 года Жара пришла неожиданно. Казалось, что Москва, прогретая июньским солнцем, превратилась в одну большую раскалённую плиту. Воздух едва шевелился, и окна нашей квартиры были постоянно открыты, чтобы хоть немного впустить прохладу. Я лежала на диване в легком платье, глядя на потолок, где едва колебалась тень от старого вентилятора. Мой живот стал уже достаточно большим, и передвигаться по квартире стало сложнее. Я часто уставала, и всё, чего мне хотелось, это полежать, наслаждаясь редкими моментами покоя. Но вместе с этим пришли и мои знаменитые «хотелки». Этой ночью я никак не могла уснуть. В комнате было душно, а я, ворочаясь с боку на бок, чувствовала странное волнение. Витя спал рядом, его дыхание было ровным, спокойным. Я посмотрела на него, стараясь не шуметь, но внутри меня росло ощущение... чего-то сладкого. — Заварные пирожные, — прошептала я в пустоту, осознавая, что именно мне сейчас нужно. Это желание возникло настолько внезапно и ярко, что мне показалось: если я сейчас не съем заварное пирожное, всё вокруг перестанет существовать. — Вить, — позвала я, осторожно тронув его за плечо. Он не ответил. Только сонливо дёрнул рукой, продолжая дремать. Я наклонилась ближе и тихо прошептала: — Пчёлкин, проснись. — Чего? — его голос был хриплым и недовольным. Он приоткрыл один глаз. — Что-то случилось? — Я хочу заварных пирожных, — честно призналась я, глядя на него с самой серьёзной интонацией. — Что? — он посмотрел на меня, явно пытаясь осознать, не мерещится ли ему это. — Ты сейчас серьёзно? — Да, — кивнула я. — Очень хочу. — Юль, три часа ночи, — он уткнулся обратно в подушку. — Какие пирожные? — Вить, ну пожалуйста, — я дёрнула его за рукав. — Мне прям очень надо. Или ты меня не любишь? Он тяжело вздохнул, сел на кровати и потер лицо руками. — Люблю конечно. Ладно, где у нас тут круглосуточная кондитерская? Я с улыбкой наблюдала, как он нехотя начал натягивать джинсы и футболку. — Ты самый лучший, — сказала я, обнимая его одной рукой. — Вот это я и чувствую, — пробурчал он, всё ещё сонный. — Смотри, если там нет пирожных, возьму тебе что-нибудь другое. — Нет, мне нужны именно заварные, — твёрдо заявила я, провожая его взглядом. Он вернулся через час. На столе передо мной оказалась целая коробка пирожных, которые я мгновенно раскрыла. — Еле нашёл, — сказал он, усаживаясь рядом. — Ты хоть понимаешь, что я из-за них в два магазина зашёл? — Понимаю, — я счастливо улыбнулась. — Спасибо, любимый. Я взяла одно пирожное и, укутавшись в плед, начала есть с таким удовольствием, что Витя не удержался от смеха. — Юльчонок, ты выглядишь, как ребёнок, который впервые попробовал шоколад. — А ты как думал? — ответила я с набитым ртом. — Это же счастье. Он только покачал головой, но было видно, что злиться на меня он не может. — Хорошо, — сказал он, вставая. — Ешь своё счастье, а я пока пойду досыпать. — Спокойной ночи, герой, — ответила я, протягивая ему руку в знак благодарности. Это был только первый случай. После этого я стала всё чаще просить странные вещи. — Юль, ты издеваешься? — возмущался Витя, когда я в обед захотела малосольных огурцов с карамелью. — Нет, — пожала я плечами. — Просто хочу. Или когда я в один из вечеров заявила, что мне срочно нужны свежие груши. — Как я их тебе достану? — спросил он, устало садясь рядом. — Ну ты же у нас всё можешь, — ответила я, улыбаясь. Он вздохнул, но в итоге всегда выполнял мои просьбы, как бы странно они ни звучали. Однажды вечером, когда мы сидели на диване с чашками чая, я сказала: — Знаешь, я понимаю, что сильно изменилась. — Ты о чём? — он посмотрел на меня внимательно. — Ну... живот, эти мои странные желания. Иногда кажется, что я становлюсь какой-то капризной. — Малыш, — перебил он, обнимая меня за плечи. — Хочешь правду? — Конечно. — Ты самая настоящая. А я только рад, что вижу тебя такой. Эти слова надолго остались в моём сердце. Витька умел говорить просто, но каждое его слово было пропитано искренностью и теплом. И в такие моменты я понимала: с ним я готова на всё. Даже на новые заварные пирожные в три часа ночи. *** Стояла душная летняя суббота. Улица плавилась от жары, и мы с Витей решили съездить к моим бабушке и дедушке. У меня уже был прилично округлившийся живот, поэтому такие поездки происходили всё реже – я быстро уставала. Но сегодня Витя настоял: — Твой дед уже начал думать, что я тебя дома запер, — улыбнулся он, поправляя рубашку перед выходом. — Поехали, а то решит, что я плохой муж. Мои родные, как всегда, встретили нас тепло. Дедушка сразу потащил Витю на кухню, где уже стоял накрытый стол с охлаждённым квасом и свежими пирогами, которые испекла бабушка. Я осталась в гостиной с бабушкой, а мужчины уединились на кухне. — Ну что, Витёк, как жизнь молодая? — начал дедушка, наливая ему стакан кваса. — Юлька-то тебя не сильно мучает? — Эх, Федор Моисеевич... — Пчёлкин тяжело вздохнул, словно дожидался этого вопроса. — Она меня не просто мучает. Она меня уничтожает своими желаниями. — Да ты что? — дедушка поднял брови, но на его лице уже заиграла улыбка. — Я за последний месяц узнал все ночные кондитерские в радиусе десяти километров. А когда с пирожными разобрались, она решила, что ей нужны малосольные огурцы в одиннадцать вечера. Дедушка рассмеялся, хлопнув ладонью по столу. — Ох, внучек, так это ещё цветочки! — Да какие цветочки? — возмутился Витя, сделав глоток кваса. — Позавчера она попросила арбуз. Не просто арбуз, а чтобы он был холодный, спелый, но не слишком сладкий. — И ты нашёл? — дедушка еле сдерживал смех. — Конечно, нашёл, — Витя развёл руками. — Вы же понимаете, что я не могу ей отказать. — Правильно, — дедушка кивнул, усмехаясь. — Потому что если откажешь, она тебе этого никогда не забудет. — Вот именно, — продолжил Витя. — Я уже молчу про то, как она в прошлый раз захотела клубнику с молоком. В два часа ночи. — И что? Нашёл? — Да, но за клубникой пришлось ехать к какому-то деду на рынок. Он мне сказал, что его ягоды лучшие, и запросил втридорога. Я ему чуть не сказал, что лучше быть не может, потому что меня за этой клубникой жена отправила. Дедушка снова рассмеялся. — Витя, ты знаешь, это у неё семейное. — Это как? — удивился Пчёлкин, насторожившись. — Когда Лида была беременна Юлькой, она меня в январе послала искать клубнику. Представляешь? В январе! — дедушка откинулся на спинку стула, явно наслаждаясь воспоминаниями. — Я оббегал весь город, пока не нашёл банку замороженной. — Так это наследственное, что ли? — Витя закатил глаза, но улыбнулся. — Не переживай, — сказал дедушка, дружески похлопав его по плечу. — Это всё временно. Ты только держись. — А у меня есть выбор? — усмехнулся Пчёлкин. Когда они вернулись в гостиную, дедушка весело улыбался, а Витя выглядел немного смущённым. — Юля, а ты у нас, оказывается, вся в маму, — начал дедушка, садясь в кресло. — Это ещё почему? — я прищурилась, подозрительно глядя на него. — Да так... — он махнул рукой. — Витя тут рассказывал про твои ночные запросы. — Деда! — возмутилась я, бросив на мужа сердитый взгляд. — Ничего, ничего, внучка, — дедушка продолжил смеяться. — Твой Витька – настоящий герой. — Это точно, — пробурчал Витя, но его глаза светились добротой. Я усмехнулась, прижав руки к животу, где наш малыш как раз напомнил о себе лёгким толчком. — Ну, раз вы такие умные, — сказала я, хитро улыбнувшись, — тогда мне сейчас хочется клубники. — Я же говорил, — вздохнул Витя, вставая. — Ладно, сынок, сиди, — дедушка поднялся вместе с ним. — Клубнику я сам найду. А ты пока отдыхай, заслужил. И хотя в этот момент все смеялись, я знала, что Витя всегда готов исполнить любое моё желание – даже самое странное. Потому что он был не только мужем, но и человеком, который любил меня безоговорочно.