If you could only see the beast you've made of me

      Что-то алое и теплое медленно капало на ворот футболки, а ободранные коленки неприятно саднило. Мальчик тихо всхлипнул и вытер нос тыльной стороной ладони, размазывая кровь и сопли по лицу, и попытался подняться с земли, но ноги его не слушались и предательски подгибались. Это был далеко не первый раз, когда он оказался в таком положении — уж слишком задиристый характер у него был, — и все же ощущать собственную слабость было все еще невыносимо. Хотелось доказать всем вокруг, что он чего-то стоит. Но тело, в котором таилась звериная ярость, было по-детски хрупким и беззащитным. Его было так легко сломать, что мальчику повезло отделаться лишь разбитым носом и нескольким царапинами и гематомами. Пятеро против одного — и где такое видано, ха?       — А-Жань! Ты здесь? А-Жань!       Обеспокоенный окрик разрезал тишину и ворвался в уши, проникая в голову и взрывая мозг. Двенадцатилетний Мо Жань поморщился и снова попытался встать, опираясь испачканными руками на стену рядом, и на этот раз попытка оказалась успешной.       Когда Ши Мэй нашел его, Мо Жань стоял практически прямо. Выглядел он ужасно — весь в крови и грязи, но улыбка его была беззаботна и светла.       — Ты снова сцепился с ними, да? — с тяжелым вздохом поинтересовался Ши Мэй, прекрасно зная ответ. — Идем в медпункт. Твой нос выглядит жутко!       — Да все нормально, — принялся отнекиваться Мо Жань, не желая снова оказаться в лапах злющей медсестры, от которой несло приторными духами вперемешку со спиртом. — Я им тоже неплохо так вмазал!       Ши Мэй снова вздохнул и схватил младшего друга за локоть, намереваясь во что бы ни стало отвести его в медпункт. Мо Жань буквально млел от этого исключительно вынужденного прикосновения и ни капли не сопротивлялся. К злющей медсестре все еще не хотелось, но забота Ши Мэя ощущалось так приятно, что он был готов потерпеть.       Стоит ли говорить о том, что одной из причин, по которой Мо Жань постоянно лез в заведомо проигрышные драки, было внимание Ши Мэя?       Если бы мальчик тогда знал, что обо всем этом на самом деле думает его гэгэ, он бы не рисковал собой с такой завидной регулярностью. Но он не знал. И никогда не узнает.       Медсестра встретила мальчиков с привычным раздражением. Мо Жань был самым частым посетителем в ее кабинете, и далеко не раз ей приходилось вызывать доктора, чтобы тот зашил ему раны и осмотрел вывихи и переломы. Женщине вся эта суета, создаваемая исключительно этим ребенком, совсем не нравилась. Но лечить по мере возможностей воспитанников детского дома было ее работой, так что ей ничего не оставалось, как каждый раз залатывать Мо Жаня, при этом не прекращая выплескивать на него накопившееся раздражение.       — Опять «упал», да? — выплюнула она, доставая перекись водорода и салфетки. — Что же это за места такие, с которых ты постоянно «падаешь»?       — Разные, — неопределенно ответил Мо Жань и скосил взгляд на обеспокоенного Ши Мэя. — Я просто очень неуклюжий.       — Ну-ну! — медсестра принялась не слишком осторожно вытирать с лица Мо Жаня кровь, и мальчик весь сморщился от боли. — А нос кто тебе разбил? Твой дружок?       — Ши Мэй ничего плохого не делал! — тут же вскинулся Мо Жань, на что медсестра глумливо рассмеялась и с особым садизмом полила салфетку перекисью прежде, чем приложить ее к лицу мальчика. — А-а-й! Жжет!       — Тебе бы пора уже привыкнуть, воспитанник Мо. Серьезно, сколько еще ты планируешь ошиваться у меня? До совершеннолетия?       — А-Жань не специально, — вступился за него Ши Мэй. — Простите его, медсестра Фэнь. С ним все будет в порядке?       — Конечно! — фыркнула женщина. — На этом-то все заживет быстрее, чем на блохастой беспризорной собаке! Главное, что нос не сломан. А то пришлось бы вызывать врача, чтобы вправил. Ну чего ты хмуришься, ребенок? Все еще щиплет?       Мо Жань с обидой в глазах посмотрел на медсестру Фэнь, которая снова выставила его жалким псом перед Ши Мэем, и отрицательно покачал головой.       — Ну и славненько! Зайдешь ко мне завтра утром, я еще раз тебя осмотрю. Вдруг носик твой все-таки потребуется вправить.       Ши Мэй поблагодарил медсестру и вывел угрюмого Мо Жаня из кабинета как можно быстрее, предвидя дальнейшую вспышку.       — Вот же карга старая! — взорвался Мо Жань, стоило им оказаться в коридоре. — Пусть лучше себе мозги вправит! Сама ничего, блядь, не умеет, зато сидит с таким важным видом, будто лекарство от аутизма изобрела, тьфу! Ух, сука, ненавижу, блядь! Быстрее бы она уже сдохла!       — А-Жань, — успокаивающе начал Ши Мэй, — не лез бы ты больше в драки. Они все равно не исправятся. А ты рано или поздно серьезно пострадаешь.       «Они» — это компания из пятерых придурков во главе с Мо Нянем, наводящих жуть на всех воспитанников приюта. Ладно бы они просто дразнили мелких, но нет. Они отбирали у них личные вещи и еду, поколачивали за просто так, а девочкам даже лезли под юбки. Все их боялись и предпочитали лишний раз не провоцировать, и лишь один Мо Жань противостоял. Слабоумие и отвага, что уж с него взять.       — Гэгэ, они мучили кошку. Мо Нянь практически проткнул ей глаз палкой, когда я к ним подошел.       — Боги… Кошка в порядке?       — Да. Пошли на улицу, может еще найдем ее.       Они вышли из небольшого здания, в котором располагались медпункт и комнаты для внеклассных занятий и отдыха, и направились в сторону площадки. Детей было мало — видимо, воспитатели начали постепенно загонять их по комнатам в преддверии отбоя. Кошка нашлась под самой дальней скамейкой. Они тщательно вылизывала свою лапу и, несмотря на весь свой потрепанный вид, источала грацию и величие.       — Красивая, — к чему-то сказал Ши Мэй, наблюдая за ней с мягкой улыбкой.       — Ты шутишь? Облезлая вся, худющая и с глазами дикими! Где ты красоту нашел?       — Она красивая, потому что живая.       — Значит, меня ты тоже считаешь красивым, гэгэ?       Ши Мэй хмыкнул и снисходительно посмотрел на Мо Жаня.       — Ну, с разбитым носом ты действительно красавчик. Как из боевиков. Но не лезь больше к ним, я тебя очень прошу. Они же рано или поздно тебя убьют.       — Или я их убью, — пошутил Мо Жань, и лицо Ши Мэя тут же вытянулось.       — Не говори такие вещи, А-Жань!       — Ладно-ладно, не буду! Чего ты искал меня, кстати?       — Завтра расскажу. Иди отдыхать.       Завтра налетело на Мо Жаня кувалдой. Всю ночь он мучился от отека и невозможности нормально дышать через нос и перед завтраком все же приполз к противной медсестре, надеясь получить какую-нибудь волшебную таблетку от боли. Но вместо нее получил нагоняй и свидание с врачом в крайне романтичной атмосфере единственной на все поселение поликлиники.       Нос все же оказался сломан. А Ши Мэй, обещавший рассказать, зачем искал Мо Жаня, не дождался его возвращения из больницы. Он уехал в новую жизнь с то ли двоюродным, то ли троюродным дядей, и Мо Жань бы порадовался за него, если бы не чувствовал себя брошенным.       Почему Ши Мэй не мог предупредить его вчера? Мо Жань хотя бы нормально попрощался с ним. Обнял бы крепко, подарил что-нибудь на память и взял обещание обязательно найтись. Плевать на то, что такие общения никогда не выполняются.       Ши Мэй уехал, и у Мо Жаня больше не осталось человека, который бы заботится о нем и переживал за его собачью жизнь. Поэтому он мог больше не сдерживаться. Наверное, именно так чувствуют себя террористы-смертники, когда только ступают на путь, окропленный кровью.       Когда спустя два года Мо Жань поджег сарай, в котором накануне его запер Мо Нянь и его пособники с оскверненной ими девочкой, он не думал о своем будущем. Он вообще ни о чем не думал. Внутри была только клокочущая ярость. Дядя потом назвал это состоянием аффекта и попросил не винить себя в произошедшем. Но Мо Жань знал: он виновен. Потому что поджог, повлекший за собой смерть Мо Няня, нельзя назвать недоразумением, сделанным на эмоциях. Нет, Мо Жань хотел этого. Хотел, чтобы этот чертов сарай сгорел и Мо Нянь вместе с ним. Мо Жаню действительно повезло, что смерть Мо Няня сочли случайностью и в колонию для несовершеннолетних его отправили исключительно за поджог. А еще больше ему повезло, когда его нашел Сюэ Чжэнъюн и принял за своего племянника, а потом сделал все возможное, чтобы и поджог сочли случайностью.       Удобно получилось, не правда ли?       Тем больнее было, когда выяснилось, что никакой Сюэ Чжэнъюн Мо Жаню не дядя. Забавно: они с Мо Нянем были однофамильцами. И еще более забавно то, что именно Мо Жань убил настоящего племянника Сюэ Чжэнъюна, а бюрократическая машина снова все напутала и всучила потерянного отпрыска рода Наньгун совершенно чужому человеку. Смех, да и только.       А Мо Жань продолжал жить, отогретый любовью и заботой Сюэ Чжэнъюна и Ван Чуцин. Но почему-то когда встретил Ши Мэя снова (возле собственной школы, представляете?) вместо ожидаемой радости испытал вину.       «Или я их убью», — пошутил он тогда, не подумав.       Он не знал, что в каждой шутке есть доля правды.

***

      — Чу-лаоши, можно?       Чу Ваньнин отрывает усталый взгляд от работ студентов и переводит его на высокого молодого человека, застывшего в дверях кафедры.       — Студент Ши. Заходите.       Ши Мэй кивает и, мягко улыбнувшись, заходит на кафедру и присаживается напротив. Но улыбка его тут же трескается, стоит ему вглядеться в лицо преподавателя.       — Чу-лаоши… Вы хорошо себя чувствуете?       — Более чем, — холодно произносит Чу Ваньнин, который на самом деле чувствует себя просто отвратительно, а выглядит и того хуже. Но какая разница? Он вот на себя в зеркало предпочитает лишний раз не смотреть, пусть и другие на него не смотрят. — Не будем тратить время на праздные разговоры, студент Ши. Я ознакомился с вашей дипломной работой.       — И как она вам?       — Удовлетворительно, иначе бы мы с вами сейчас здесь не сидели. Но есть вопросы.       — Да, конечно. Задавайте.       Чу Ваньнин берет отложенную в сторону ручку и задумчиво крутит ее между пальцами какое-то время.       — Почему дети-сироты? — наконец, спрашивает он, и Ши Мэй с готовностью отвечает:       — Я сам рос в детском доме с восьми до тринадцати лет и видел разные проявления детской агрессии и жестокости. Поэтому мне стало интересно изучить это с точки зрения психопатологии.       — Вы были жертвой травли? — слишком прямолинейный и грубый вопрос, но Чу Ваньнин здесь не в качестве психотерапевта, так что ему можно.       — Нет. Но я неоднократно был ее свидетелем. Наверное, это все-таки отпечаталось глубоко в сознании, поэтому я и решил заняться психологией и написать диплом про девиации воспитанников детских домов, — Ши Мэй неловко улыбается и пожимает плечами, мол, с кем не бывает. — И мне очень близок ваш подход, Чу-лаоши. Ваша статья про взаимосвязь аутоагрессии и отсутствия устойчивой родительской фигуры меня поразила еще на первом курсе! Я очень рад сотрудничать с вами!       Чу Ваньнину хочется поморщится от этих слов восхищения, но Ши Минцзин звучит вполне искренне. Не его вина в том, что Ваньнин никогда не верит в похвалу в свою сторону.       — И в каком направлении вы планируете свое дальнейшее исследование?       — Ну, — Ши Мэй совсем немного мнется, и Чу Ваньнин замечает это, — в том же, что и ваше. Меня интересует, какими способами деструктивная личность переживает травму.       — Вы поэтому так хотели под мое руководство?       — Да. Разве Мо Жань вам не сказал?       При упоминании Мо Жаня все словно бы смерзается внутри. Чу Ваньнин чувствует холодок, пробегающий от затылка к пояснице, и в то же время до него начинает доходить.       — Причем здесь Мо Вэйюй, студент Ши? — спрашивает он строго.       — Я думал, это он попросил вас рассмотреть мою кандидатуру. Разве нет?..       — Ши Минцзин, я решил взять вас под свое научное руководство исключительно потому, что мне уже пора было взять кого-то, а ваша область исследований пересекается с моей. Никто не просил за вас.       — А. Что ж… Здорово, что вы меня взяли.       — Я вас не признал, — Чу Ваньнин устало потирает переносицу и жалеет о том, что вообще родился. — Думал, мало ли, однофамилец. А вы близкий друг Мо Вэйюя.       — Мы больше с ним не общаемся, Чу-лаоши! — поспешно заверяет Ши Мэй. — Это никак не помешает моей работе у вас!       Тебе, может, и нет, но помешает мне, — мысленно вздыхает Чу Ваньнин, но вслух говорит:       — Посмотрим в дальнейшем. А пока подумайте над темой своей диссертации и сформулируйте ее как можно точнее. Жду от вас письма с вариантами до конца следующей недели.       — Хорошо, Чу-лаоши! Еще раз спасибо!       Когда Ши Мэй уходит с кафедры, Чу Ваньнин позволяет себе на пару минут улечься лицом на стол и закрыть глаза.       Мо Жань и здесь умудрился его достать. Хоть и опосредованно.       Когда же все это закончится?

***

      Мо Жань плохо помнит, что произошло прошлой ночью.       Он просыпается в своей постели и в полном одиночестве, и это уже радует. Кажется, он даже умылся и зубы почистил?.. По крайней мере, во рту на удивление свежо, а на лице не ощущаются слои пудры и санскрина.       Ободренный таким легким пробуждением, Мо Жань выползает из своей комнаты на кухню и сразу же сталкивается с Жун Цзю, делающим себе кофе.       — Ну ты и отжег вчера! — говорит парень вместо приветствия. — Кофе будешь?       — Буду, — кивает Мо Жань, так и застыв в дверном проеме. — И что я вчера делал?       — Много чего, — кокетливо отвечает Жун Цзю. — А ты, оказывается, тот еще шалун, А-Жань!       Мо Жань морщится, услышав характеристику «шалун» по отношению к своей достопочтенной персоне, но никак это не комментирует. Вместо этого он говорит:       — Странно, но у меня совсем не болит голова и во рту даже не сушит. Что такое ты мне дал вчера?       — Секрет фирмы. Наслаждайся кофе.       Мо Жань принимает кружку из рук парня и все же бормочет:       — Надеюсь, мы использовали презервативы.       — А? — Жун Цзю, направляющийся в свою комнату, останавливается на полпути и поворачивается к Мо Жаню.       — Говорю, надеюсь, что у нас был защищенный секс. Знаешь ли, подхватить венеричку не хочется.       — Со мной да. Насчет секса с другими не уверен.       — Другими?..       Жун Цзю делает глоток из своей кружки и смотрит как-то жалостливо. Именно в этом момент он становится невыносимо похож на Ши Мэя.       — Ты правда ничего не помнишь, А-Жань?       — …       — Слушай, — Жун Цзю достает зажигалку из кармана спортивок и несколько раз бессмысленно щелкает ей, — ну ты хорошо повеселился вчера. Ничего такого ужасного не делал. Просто перепихнулся со мной и моими приятелями. Они, кстати, очень не хотели уезжать, так ты им понравился, но в какой-то момент тебя накрыло, и мне пришлось выпереть их и уложить тебя в кроватку. Тебя часто так накрывает, кстати? Я немного испугался. Ты, — нервный смешок, — кидался бокалами и звал какого-то Ваньнина. Это твой бывший? Красивый, наверное?       — Очень, — выдавливает из себя Мо Жань и вовремя вспоминает про кофе в своих руках. — Спасибо за кофе.       — Это тебе спасибо за увлекательную ночь. Если будет настроение, не стесняйся, говори — повторим, — Жун Цзю подмигивает напоследок и скрывается в своей комнате.       А Мо Жань какое-то время продолжает стоять между кухней и коридором. Кофе в его кружке практически остывает, когда он уходит к себе и придирчиво осматривает комнату, пытаясь найти следы вчерашнего веселья. И очень скоро он их находит: мелкие осколки бокалов, которые, по всей видимости, Жун Цзю не удалось убрать в спешке, опустошенная на две трети бутылка рома, использованные презервативы и испачканные салфетки, некоторые из которых не долетели до мусорного ведра в углу и теперь осуждающе лежат на пути к кровати. Мо Жаню становится мерзко. И как назло, у него ничего не болит. Ни голова, ни тело в целом. Возможно, если бы его ночью выебали бы до крови и разорванных кишок, он бы сейчас чувствовал себя намного лучше.       Мо Жань берет практически разряженный телефон с тумбочки и просматривает уведомления прежде, чем поставить его на зарядку и отправиться в душ. Остывший кофе почему-то жжет губы, а три пропущенных звонка от Сун Цютун нервируют похлеще титров перед той самой сценой в фильмах Марвел. Мо Жань решает, что перезвонит девушке позже, подключает телефон к зарядке и уходит в ванную комнату.       Под струями горячей воды к нему начинают возвращаться воспоминания. И становится еще мерзостнее.       Мо Жань действительно кайфовал. По началу. А потом его переклинило, и он почувствовал себя самым одиноким человеком во всей вселенной. С ним уже такое случалось под веществами, поэтому он никогда особо ими не увлекался и предпочитал напиваться. От алкоголя, конечно, тоже клинило, но как-то помягче, что ли. А тут переключение произошло настолько резко, что все охуели, и он сам в том числе.       Жун Цзю, конечно, далеко не образец нравственности, но ситуативное рыцарство ему оказалось не чуждо. Мо Жань вспоминает, как он отпаивал его водой и успокаивающе гладил по спине, обещая, что Ваньнин обязательно вернется (почему Мо Жань звал его?..), как умыл его и даже почистил ему зубы, а потом помог переодеться в домашнее и уложил в постель, предварительно перестелив ее… Может, Жун Цзю чувствовал вину за качества «товара», поэтому повел себя так заботливо? Или же он действительно беспокоился за своего неуравновешенного соседа и коллегу?       Мо Жань решает не ломать над его мотивами голову и выключает воду.       И все же Мо Жаню мерзко.       А еще он проебал сеанс с доктором Цзян, и это отдельная проблема, которую ему теперь придется решать.       Главное — быть честным, — напоминает Мо Жань самому себе, вернувшись из душа и тут же взяв телефон в руки, чтобы написать доктору Цзян и объяснить ситуацию.       Да, главное быть честным. С самим собой. А остальные могут пойти нахуй.       Мо Жань переводит необходимую сумму денег на счет клиники и пишет доктору Цзян извинения за пропущенный без предупреждения сеанс. А потом перезванивает Сун Цютун.       — Живой! — восклицает она с гиперболизированной радостью и шуршит чем-то на фоне. — Слава всем небожителям!       — И тебе доброе утро.       — Какое утро, милый? Четвертый час дня.       — Ну, у меня все еще утро. Чего звонила?       Сун Цутюн хрустит прямо в динамик — Мо Жань морщится и слегка отстраняет телефон от своего уха, — и объясняет:       — Опасалась повторения апрельского эксцесса. Но все, я так понимаю, обошлось? Ты был хорошим мальчиком и не буянил?       — Не буянил. Просто отдохнул нормально наконец. Что ты там жуешь?       — Чипсы с васаби.       — Ты же на низкоуглеводной диете.       — Была вчера, а сегодня уже нет, упс! Кстати, раз мы заговорили о диетах. Тебе к концу месяца надо сбросить пару кило.       — Блядь…       — Знаю.       — Я и так потерял несколько килограмм мышечной массы с августа! Я что, зря набирал ее все эти годы?!       — А-Жань, — Сун Цютун, наконец, перестает хрустеть, — ну таковы реалии нашего бизнеса. Ты же не спортивная модель. Хочешь работать в высокой моде, вписывайся в анорексические стандарты. Не хочешь — иди снимайся для рекламы протеинового дерьма.       — В их стандарты я тоже не вписываюсь, — вздыхает Мо Жань. — Ладно, я тебя понял. Перехожу на диету из кофе, сигарет, водки и кокаина до конца месяца. Все в лучших традициях молодой Кейт Мосс.       — Вместо кокаина лучше добавь белок.       — Хорошо, мамочка, буду занюхивать водку протеином. Приятного передоза углеводами!       От разговора с Сун Цютун в Мо Жане просыпается жуткий голод. Он снова выползает на кухню и заваривает острый рамен, решив, что терять свои мышцы он может начать и с понедельника.       Остаток дня Мо Жань проводит до неприличного лениво. Он пользуется редким свободным временем, чтобы почитать заброшенную манхву, позалипать в доуине и посохранять мемов. И все бы ничего, но но в голову все настойчивее и настойчивее бьется мысль: а может, позвонить Ши Мэю? Но сначала…       Мо Жаня спускается в небольшой круглосуточный продуктовый на первом этаже здания, покупает несколько банок пива и прикладывается к одной из них прямо в лифте. Соседка в возрасте осуждающе поглядывает на него, но он лишь улыбается ей и на выходе желает приятного вечера. А потом, уже у себя в комнате, Мо Жань бросает опустошенную банку к салфеткам в засохшей сперме и набирает друга детства.       Гудки идут слишком долго, и Мо Жань почти уверяется, что его деликатно игнорируют, когда слышит удивленное:       — А-Жань?       Мо Жань и сам удивляется.       — Привет, гэгэ. Не отвлекаю?       — Кто-то умер?       — Физически точно нет, — смеется он слегка нервно и тянется ко второй банке. — Я просто подумал, что наша последняя встреча была слишком… напряженной. И я почти тебя не слушал. Так как твои дела? Поступил в магистратуру?       — Все хорошо, — отвечает Ши Мэй осторожно. — Поступил.       — Здорово! Ты такой молодец!       — …       — …       — А-Жань, не пойми меня неправильно, я очень рад тебя слышать, но… О чем ты на самом деле хотел поговорить? Явно не о моих успехах в учебе.       Мо Жань делает жадный глоток из банки прежде, чем спросить:       — Я был влюблен в тебя?       — Это вопрос?       — Ну да.       Ши Мэй тихо смеется. Наверное, над Мо Жанем. Он же тот еще клоун.       — Мне ответить тебе как друг или как психолог?       — Как хочешь.       — Ответ все равно будет одинаковым: нет.       — Ага, — Мо Жань прочищает горло и сжимает банку до хруста. — А почему нет?       — Не ожидал, что однажды нам придется вести такой разговор, — признается Ши Мэй. — Тем более по телефону.       — Прости, встретиться пока не могу. Я в Шанхае.       — Снова работаешь?       — Ага. Так почему нет-то?       Ши Мэй вздыхает.       — Ну, может платонически ты в меня и был влюблен какое-то время. Но А-Жань, если не считать того поцелуя… Ты вообще когда-нибудь хотел меня?       — Эм…       — Думал ли ты обо мне? Видел ли меня в своих снах? Пытался ли узнать лучше? Интересовался ли моими мыслями и чувствами?       — Ну…       — Мы дружили много лет, Мо Жань. Но ты никогда не знал меня по-настоящему и не хотел знать. Тебе было просто удобно, что я рядом и готов помочь. А еще меня было удобно идеализировать.       Мо Жань почему-то слышит в голосе Ши Мэя застарелую обиду, и это действует на него как на быка красная тряпка.       — Я тебя не использовал!       — Я и не говорил, что ты меня использовал. Просто… черт, ты такие вещи должен обсуждать со своим психотерапевтом, а не со мной. Я не хочу быть тем, кто режет по живому.       — Тут уже не по чему резать, — Мо Жань остервенело бросает вторую банку в урну. — Так ты считаешь, что я плохой друг, который пренебрегал тобой?       — А-Жань…       — Хорошо, допустим. Проехали. Но разве все те светлые и теплые чувства, которые я испытывал к тебе все эти годы, нельзя назвать влюбленностью?       — Мне кажется, ты путаешь влюбленность с банальной благодарностью и дружеской расположенностью. Очень характерно для детей, оставшихся без попечения родителей. Да и в принципе для детей из дисфункциональных семей. И все же, — Ши Мэй устало вздыхает, — обсуди это с доктором Чу.       — Он больше не мой психиатр.       — А. Ну… Обсуди с другим. Ты же нашел замену?       — Да.       — Ну вот. Так даже лучше. У нового специалиста будет менее замыленный взгляд. Возможно, он сообщит тебе много интересного о тебе и твоих чувствах.       — А ты действительно теперь психолог, — иронично замечает Мо Жань. — Спасибо за демо-версию консультации, полную приобретать пока не буду.       Ши Мэй хмыкает и зачем-то интересуется:       — А почему ты прекратил терапию с доктором Чу?       — А что? Все еще хочешь, чтобы я замолвил за тебя словечко?       — Это ни к чему: он и так меня взял.       — Да? В таком случае поздравляю со статусом единственного ученика. Наслаждайся, пока Сюэ Мэн не составил тебе конкуренцию.       — Спасибо. Так что у вас произошло?       Мо Жань не думает над ответом — пиво делает это за него.       — А тебя это ебать не должно, — говорит он ласково и сбрасывает.       На сегодня ему телефонных разговоров точно хватит.