Пятьдесят дней до счастья или смерти

      — Ммх… — Чуя еле открывает тяжёлые веки, в глаза сразу же бьёт холодный свет больничной лампы.       Всех мафиози, которых уносили с поля боя без сознания, отправляли отсыпаться в лазарет. После этого нужно было пройти минимальное обследование у врача, и можно идти домой. Именно так Чуя и сделает, но сначала отдохнёт…       Голова была тяжёлая, тело будто из свинца. Но зато после роя беспорядочных мыслей во время порчи, сейчас было абсолютно тихо и спокойно в голове. Накахара не пытался и даже не хотел сейчас о чём-то думать, поэтому он не стал сопротивляться закрывающимся глазам и снова забылся сном.

***

      Первым делом дома Чуя сел за стол и придвинул к себе дневник. Он включил настольную лампу с тёплым светом: за окном уже опустилась ночь, улицу освещали фонари и неоновые вывески магазинов и клубов.       Привет, дневник. Вчера я был на миссии, только что вернулся. Собственно, как я и предсказывал, Дазай не остановил меня сразу. Я вот сейчас так думаю и не понимаю, зачем я вообще просил остановить меня? Может умереть в бою, пусть и от своей способности, было бы проще и быстрее? Хотя… порча это очень больно и тяжело, да и долго…       Ты этого никогда не поймёшь, но я попробую описать тебе свои чувства. Сначала это терпимо: кожа просто сильно зудит, и появляется лёгкая боль как от ссадин на местах кровавых ран. Потом тело сдавливает гравитация. Появляется такое ощущение, будто я превращаюсь в маленькую крошку, будто я слышу треск костей, которые тоже начинают жутко болеть… а дальше всё как в тумане. Время растягивается с секунд на неприличное количество часов. Ладони, на которых появляются эти самые гравитоны, горят синим пламенем, в голове происходит чертовщина: одновременно куча мыслей и пустота. В ушах звенит до головокружения. И самое страшное — это понимание, что ты совершенно не управляешь своим телом. Руки и ноги скручивает болью, но они двигаются словно по своей воле, отдельно от моего сознания, от чего становится только хуже…       А потом отходняк. Меня бесит, что в лазарете не удосуживаются выключать лампы больным. Не знаю, хотя бы сделали тёплый свет. То по глазам же бьёт, когда открываешь их… надо будет сказать об этом Мори, когда на работу выйду.       Да, сейчас же у меня отгул на два дня. После порчи мне всегда дают отгулы, Огай, наверно, понимает тяжесть этого состояния. Хотя кто его знает?       Я не знаю, хороший это знак или наоборот, но я хочу напиться. Вот просто до беспамятства. Я совершенно не уверен, что это хорошая идея — проводить свои два выходных в баре, а потом с таблетками аспирина… но хочется. Наверно, правда стоит делать иногда то, что хочется, а не то, что нужно.       Так что я пойду одеваться, и в бар. До завтра, дневник.       «Я скучаю по тебе, Осаму.»       Отправить сообщение.       Чуя с каким-то странным, но слабым воодушевлением встал со стула и зарылся с головой в шкаф. Не особо долго думая, он выудил чёрные джинсы с высокой посадкой, чёрную водолазку и белую рубашку. Накахара оделся и подошёл к зеркалу. С отражающей дверки шкафа на него смотрел действительно красивый мужчина, но с необычно измученным для его возраста взглядом. Чуя устало вздохнул и натянул на лицо дежурную, кривую улыбку. Он обул туфли, а рыжие волосы прикрыл излюбленной шляпой. В самый обычный льняной шоппер он бросил кошелёк с телефоном и ключами и вышел из квартиры.       Спустя полчаса Чуя стоял на пороге бара «Люпин». На самом деле он не знал, почему приехал именно сюда: язык будто самостоятельно назвал таксисту адрес излюбленного Осаму бара. Может быть, так он надеется наконец встретиться с Дазаем.       Накахара тихо выдыхает и заходит в как и всегда тихое помещение. Вообще, Чуя тоже любил этот бар в первую очередь из-за того, что здесь, в отличие от других мест, было спокойно и уютно. Тихий шансон не бил по ушам, а мягкий, желтоватый свет расслаблял глаза. В воздухе вместо отвратительного пивного запаха витал аромат хорошего вина и виски.       Чуя сел за барную стойку и жестом подозвал к себе бармена.       — Двенадцатилетний маккалан безо льда.       Мужчина кивнул, и меньше чем через минуту перед Чуей появился бокал с янтарной жидкостью. Чуя взял его не сразу. Он сначала завороженно рассматривал блики от лампы в стекле, только потом осторожно обхватывая стакан тонкими пальчиками. После столь осторожных движений странно было наблюдать, как Накахара одним умелым движением опрокидывает содержимое в себя и слегка морщится.       Тут же по телу разлилось тепло: от груди оно медленно, мурашками ползло к конечностям, а потом поднималось к голове. Чуя сразу просит следующую порцию и проделывает с ней то же самое.       Смотря на Чую, можно было подумать, что он здесь постоянный гость и изрядный пьяница. На самом же деле дела обстояли совершенно иначе. Чуя пил редко и немного, просто открывал какую-нибудь бутылку из своей коллекции вин, наливал себе бокал, а остальное убирал в дверку холодильника до лучших времен. Конечно, сначала, когда Дазай только ушёл, Чуя часто появлялся в разных барах и напивался в стельку, но это было давно и будто неправда, потому что сам Накахара уже забыл эти времена.       Чуя лежал на барной стойке, выпив уже шесть бокалов, затылком к выходу. Он следил за размытой стрелкой часов, медленно ползущей к двум часам ночи.       Дверь открылась, и тихо звякнул маленький колокольчик. Осаму с мягкой улыбкой взглянул на одинокого Чую в совершенно пустом зале. Он какое-то время постоял у двери, раздумывая, стоит ли нарушать покой мафиози, но в конечном счёте медленно приблизился к нему и осторожно тронул костлявое плечо.       — Чу?       Накахара вздрогнул и, выдернутый из дремоты, резко, насколько это было возможно в его состоянии, повернулся к Осаму. Он сглотнул, загнанно глядя на бывшего напарника и прекрасно осознавая, что оставаться с ним наедине в таком состоянии не будет идеальным решением для этой ночи.       — Я думаю… мне… пора… — с долгими паузами проговорил Чуя и, пошатываясь, слез со стула, рядом с которым уже сидел Дазай.       — Чуя… — тихо позвал Осаму, уверенный, что его услышат. — Останься. Я немного выпью и помогу тебе добраться до дома, м? — он поймал горячую руку Чуи и немного её сжал.       Чуя стоял в нерешительности, но руку не вырывал. Это касание было таким приятным и родным, душа так и рвалась остаться, посидеть рядом и просто посмотреть в это лицо. Его разум был затуманен градусом, поэтому оставалось слушать только сердце.       — Хорошо… — Накахара выдохнул и сел обратно на стул, медленно выпутывая руку из длинных пальцев. Он положил руки на стойку, а на них голову и уставился куда-то сквозь Дазая.       Осаму же заказал себе то же, что и Чуя, потом медленно потягивая виски. После первого бокала он мягко тронул макушку Чуи, от чего тот вздрогнул.       — Чуя, как поживаешь? — Осаму расслабленно улыбался.       — Как… поживаю?.. — заторможенно выговорил Накахара. Эти слова будто эхо сквозь толщу воды воспринимались его пьяным сознанием. — Это спрашиваешь ты?       Осаму кивнул, а Чуя медленно выпрямился и слабо ударил рядом сидящего кулаком в грудь.       — Ты спрашиваешь, как я поживаю?! А ты сам блять не знаешь?! — прошипел Чуя и ударил сильнее, зло глядя в карие глаза. — Я тебе пишу каждый ебаный день, а ты даже не удосуживаешься мне ответить! Ты — последняя сволочь этого мира!       Чуя судорожно вдохнул больше воздуха, хотя звук больше был похож на всхлип, и продолжил свою речь в адрес ошарашенного Дазая, который даже не знал, что ответить.       — Ты меня бесишь свей весёлостью, бесишь своей улыбкой, своим счастьем! Почему ты, сука, ушёл от меня?! Чем я был плох? Ответь мне, чем?! — на глазах навернулись слёзы, а на грудь и плечи Осаму посыпалась череда ударов. — Ненавижу тебя! Ненавижу, ненавижу, ненавижу!..       Осаму, испуганный таким состоянием Чуи, насильно прижал к себе брыкающегося парня.       — Ты меня бесишь, идиот! — не смотря на свои слова, Накахара скоро остановил удары и сам прижался к Дазаю, давая наконец волю слезам, которые сдерживал уже несколько лет. Чуя хватался за спину Дазая и истерично всхлипывал, иногда из его груди вырывалось тихое подвывание, а полосатая рубашка промокла уже насквозь.       Осаму мягко гладил Чую по голове и вздрагивающим плечам, ничего не говоря. Перед его глазами пролетали ежедневные сообщения Чуи, и только сейчас детективу стало действительно стыдно. Только сейчас он осознал, насколько Накахаре всё это время было больно. И он может всё исправить, пока не стало слишком поздно…       Чуя тем временем уже был почти спокоен, только изредка вздрагивая.       — Чу, поехали домой? — Чуя оторвался от груди Дазая и пристыженно кивнул, не поднимая красные глаза на Осаму.       Дазай встал со стула и подал руку Чуе. Накахара осторожно принял предложенную помощь, аккуратно встал и ушёл из бара вслед за Осаму, перед этим бросив на стол пару крупных купюр.       Чуя не помнил, как они сели в такси, не помнил как Дазай называл адрес его дома, из его памяти также вылетело то, что в такси он мирно сопел на плече шатена.       — Просыпайся… — Осаму тихо вздохнул. Они стояли у парадной уже несколько минут, потому что Чуя никак не просыпался. Дазай в конечном счёте подхватил лёгкого парня на руки и, нащупав ключи в шопере, направился в квартиру Накахары.       В пустой квартире Дазай уложил Чую на кровать, снял с него ботинки, рубашку и шляпу. После того, как он убрал всё на место, Осаму вернулся в комнату. Накахара лежал посередине большой кровати, свернувшись в калачик. И это выглядело так… одиноко, он был будто выброшенным хозяином рыжим котёнком, который как только мог пытался закрыться от враждебного мира.       Осаму мягко провёл рукой по мягким, но тусклым рыжим волосам, не позволив себе большее, и ушёл в зал, быстро засыпая на диване.