Сэлфхарм.

Ливень становился сильнее, неприятно бил по голове и плечам. Лужи уже были огроменными, глубиной как озеро. Но что-то заставляло смотреть вдаль. Чужой силуэт, который становился расплывчатым, удалялся вглубь леса. Зачем в такую погоду идти куда-то? Сигарета уже давно намокла и потухла, но пальцы её не отпускают. Перекатывают, как будто выжидают. Вдруг нападет кто-нибудь? Кашин всем нутром чувствует, что что-то явно не так. Как будто он совершает одну из самых больших ошибок в жизни, но ноги сами начинают идти. Через пустующую дорогу, ближе к лесу, по грязи и лужам. Шагает медленно, словно боится стать заметным. Вдруг все-таки не стоит идти? Данила останавливается на месте, где до этого стоял силуэт. Вглядывается, но пелена дождя застилает глаза и уже ничего не видно. Холодает. Может быть, от ощущения неизвестности или, что более вероятно, от порывов ветра. На плечо приземляется рука. Сердце останавливается. Все тело напрягается, Кашин уже готов повернуться и ударить первым. — Ты ебанулся? Хочешь, чтоб тебя по кускам искали? — Руслан сердито косится то на своего друга, то на нарастающую гущу леса. Ладонь сильнее сжимает чужую мокрую кофту, пальцы врезаются в ключицу. Теплая. — Тебя какого хера туда потянуло? Я отошёл на пять минут, чтоб дорогу, по которой мы шли, найти, а ты уже поперся куда-то. — Бля, да я даже не собирался дальше идти, просто увидел человека и знаешь, ощущение такое стремное было, — Кашин пожимает плечами. Неуютно. А еще мокро. Одежда к телу липнет. Отврат какой-то, вот бы её снять, а то как в латексе каком-то. В облипку всё. — Ну нашел? — Не. Размыло её. Да и в ливень такой идти не лучшая идея, знаешь ли. Но я наткнулся на заброшку. Там можем переждать или на крайняк заночевать, — Тушенцов говорил с таким спокойствием и обыденностью, будто каждый день застревает вдали от города и ночует в сомнительных местах. — За мной шагай. Приходится вновь перейти дорогу. Хорошо, что в такую погоду машины не ездят, можно спокойно вдоль неё идти. В кроссовках хлюпает так же, как под ногами. Ветровка, которая должна была спасти от воды, накрывала сзади рюкзак. Не хочется чтобы намокли вещи, вдруг что понадобится? Спички, сигареты, зажигалка, салфетки, деньги, старенький пауэрбэнк, даже куча газет (предназначенных вообще для бабушки) были, в глубине же покоилась пара банок пива и бутерброды. Удалось из дома стащить, пока отец не видел. Отец… Слово отдавалось тупой игнорируемой болью, скорее даже неприязнью. Одно только сочетание букв, а на деле мужло какое-то. Быдло. Только и делает, что руками размахивает. Единственный плюс — деньги. Приносит редко, но достаточно, чтобы за коммуналку и какие-то расходы платить. Больше всего маму жалко, она ведь не виновата, что её муж оказался отбросом общества. Но почему же не уйдет от него? Странная она, конечно, в этом плане. — Русь. — Ау? — Ты бы замутил с русичкой? — Ебу дал? Она же, наверное, старше меня лет на девяносто. А че, конкурентов устранить хочешь? Кашин лыбится и толкает друга в бок. Замолкает ненадолго, рассматривая чужое выражение лица. — Русь? — Чё? — А ты… Ты не думаешь, что мамка твоя беспокоиться будет? — Не, она, скорее всего, в две смены сегодня. Так что норм, к тому же я достаточно самостоятельный и осознанный. Мама это понимает. — Настолько, что мы практически заблудились и идем ночевать на заброшку? — приходится кричать, ведь дождь так громко стучит по вложенному асфальту и деревьям. — Иди на хуй, щас сам убегу, а ты один останешься тут. — Только после тебя, Русь! Громкий смех заглушал какой-либо природный шум.

***

Это была бетонная коробка с тремя этажами и комнатами. Их было много: то огромные залы, как в магазинах, то маленькие чуланчики. Может быть, строили раньше завод тут или, например, склад какой-нибудь. Зато удалось найти небольшое помещение с окном, где получится забаррикадировать дверь, чтобы бомжи и наркоши не могли войти. Итак, теперь шкаф и пара тумбочек закрывали проход. Интересно, откуда они вообще тут? Даня, пока Тушенцов что-то искал в своём рюкзаке, ломал ножки стульев, чтобы развести костер. Все равно смысла нет идти на улицу: все мокрое. Ещё уцелели какие-то бумажки, собранные с пола. Похожи на брошюры и картон. Костер горел ярко и хорошо. Теперь есть как минимум источник тепла и света. А еще можно просушить кеды. Руслан разложил газеты, которые нашёл в чужом рюкзаке. Сверху постелил Данину ветровку. Этой ночью одеялом будет собственная куртка, купленная на несколько размеров больше. Из ближайших развлечений это игра в «Города», в «Слова», в «Угадай кто я» или спор на счет того, насколько смешное шоу «+100500». Ливень же в периоды то успокаивался, то набирал мощность. За окном начинало медленно темнеть, а вместе с тем тревога поселилась в парнях. Все таки стрёмно, когда есть ощущение что ты один за городом, но не один в заброшенном здании. Ощущение, что в ужастик попал и вот-вот в комнату ворвется какой-нибудь, к примеру, Коллекционер. Или, если из более реального, Чикатило. — Дань, напомни зачем мы сюда тащились, — босой Тушенцов греет ладони у костра. — А... Ну... Нéкит говорил, что где-то тут есть нерабочий секретный бункер, бля, — Данила, рассматривающий до этого свои руки, случайно отдирает заусениц. Кровавая капелька бежит по пальцу. — Типа, найти его можно, пошастать внутри. Кто-то ещё сказал, что там хранятся то ли техника, то ли ещё какая-то фигня. Руслан же исподлобья смотрит на него. Мысли посвящены Кашину. И вроде бы все должно быть так: разозлиться, покапать на чужой мозг, поумничать, а потом успокоиться. Кто вообще верит пятнадцатилетним дебилам, которые исподтишка девкам по жопе бьют? Но думает совсем не об этой тупой идее, не о походе и не о предстоящей ночи, даже не о какой-нибудь симпатичной девчонке из класса. А ведь какая-то точно нравилась. И это кажется одновременно правильным и неправильным. Тушенцов замечает, какой красивый профиль у рыжего и что веснушки на чужом лице горят так же, как и огонь рядом. На звезды похожи. А еще он забавно выглядит, когда на чем-то очень сильно сосредоточен. Брови двигаются к переносице, лицо серьезнее становится. И все это ощущается как-то... по-гейски что-ли. Разве можно так думать о собственном друге? Но ведь к Дане даже нет "неправильной" любви. Значит все нормально? Это просто неожиданное открытие, что человек так красив при свете костра, когда в школе ведёт, да и выглядит иногда, как обезьяна. Руслан же не.. Даже думать о таком тошно. Целоваться с парнями, а уж тем более заниматься с ними сексом — дело только для тех, кому ни одна женщина не дает. — Чё, влюбился что-ли? — Дебил. Кашин самодовольно улыбается. Заметил все-таки, что взгляд на него направлен. — Я не пидор... В отличие от некоторых, — Руслан пихает парня в бок, но садится вплотную и укутывается в куртку. Разгоряченная кожа Дани жжется, как будто крапивой ударили. Ему, кажется, вообще не холодно. Иначе как объяснить, что по его телу даже мурашки не бегут от особо сильных порывов ветра, которые проникают в комнату. Ещё и голодно, аж под ложечкой сосет. Через час желудок обязательно начнет сам себя поедать. — Давай поедим? Кашин тянется к рюкзакам. Из своего достает бутерброды и пиво. И одновременно встречается со сморщенной рожей Тушенцова, когда тот замечает алкоголь. Из чужой же сумки на пол приземляется практически то же самое, только жестяные банки заменились на большую бутылку воды. Впервые колбаса, сыр и сырой хлеб показались настолько вкусными. Стоило в желудок попасть еде, как тепло начало разливаться по телу. А еще сон. Сколько время? Крайний раз дисплей телефона показывал семь вечера, а зарядку тратить не хотелось. К тому же в сумме на двоих было процентов двадцать, если не меньше. И вроде не так уж и поздно, а усталость начинает напирать. Кашин откидывает голову назад, на бетонную стену. Щелчок и банка открывается. Сейчас бы домой и лечь на кровать. Это один из немногих разов, когда ради удобной и теплой постели можно было бы потерпеть отца. Со стороны слышится недовольный вздох. — Ты, вместо того чтобы ломаться, возьми и выпей. Алкоголь же это, как его, согревает, а ты ледяной пиздец, — Кашин пихает пиво в руки Руслану. Тот смотрит недоверчиво и скептически, но делает большой глоток. Лицо, которое итак дергалось из-за тиков, скривилось в настолько смешную гримасу, что Даня не смог удержать смех. Хотя он даже не смеялся, а откровенно ржал над другом, который успел сделать еще пару глотков. Аж в боку колоть начало. — Ну чё, все не так уж и плохо, а? — Ой, на хер иди, у меня вообще-то принципы типа, — Тушенцов замолкает на минуту, всматривается в поредевшие кроны деревьев за окном. Краем глаза наблюдает за другом и, сам того не замечая, отпивает ещё немного хмельного. Горько, неприятно, но и вправду как будто теплее становится. Интересно, это плацебо или Кашин впервые оказался прав? Но на вкус и вправду было отвратно.

***

Вечер подгонял ветер, разбушевавшийся за окном. Дождь закончился, но снаружи все так и выло. Громко и, если быть совсем честным, страшно. Даня чувствует как что-то приземляется на плечо. Это была голова заснувшего Тушенцова. Его руки изредка подрагивали от судорог, дыхание иногда учащалось. А еще он был все таким же ледяным. Кашин поправляет куртку, натягивая её на чужое плечо. А из головы не выходит образ неизвестного, которого удалось увидеть на обочине, около леса. На минуту даже показалось, что Даня знает его. Телосложение и одежда, которые удалось с трудом разглядеть, казались очень знакомыми. Но вот кому понадобилось в такую погоду уезжать за город, шастать по щиколотку в лужах и грязи? А вдруг, Кашин стал свидетелем какого-нибудь маньяка? Или сектанта? А может быть вообще все вместе? Это вызывает тихий смешок. Надо же додуматься до такой глупости. «Но свидетелем я бы все равно не хотел быть» — проносится в голове. Треск костра убаюкивал, так ещё и тепло приятно окутывало тело. Странно, как ещё Руслан не согрелся. Хотя, тот всегда был особенно мерзлявым. Поэтому, чтобы Тушенцова не замерз насмерть, не лишился пальцев и не получил цистит, менингит и далее по списку, Кашин прижимается ближе. Сам глаза еле держит открытыми, но старается. Был договор, что по-очереди спать будут, чтобы костер поддерживать. То, как Руслан сопел под ухом нагоняло больше уюта какого-то. Как будто они опять у дома у Тушенцова, смотрят ужастики и прислушиваются к вечно ругающимся соседям. Подкинув в огонь ещё несколько листовок и кусок фанеры, Даня прикрывает глаза. Слушает чужое размеренное дыхание, за окном что-то капает, шуршит. Но, надеясь что с улицы на третий этаж забраться на получится, сердце в моменте йокает. Страшно как-то без Руслана сидеть, точнее без его разговоров. Спать.

***

— Руслан. — Руслан. Руслан. Проснись. Тушенцов резко открывает глаза. Он проснулся от паники и от тяжести в районе грудной клетки, которая чаще всего сопровождалась приступом. Но ничего не произошло. Внутри все кипит. Сердце бьется быстро, больно ударяясь о ребра. Во рту пересохло, а в горле комок, двигающийся выше и выше. Тело каменеет. Но только когда окружение становится четче, получается заметить на себе мирно спящую рыжую макушку, которая нагло распласталась на добрую половину их спального места. Все в порядке? Веснушки, которые в прошлом обязательно были звёздами, можно пересчитать. Раз, два, три, четыре... И это на удивление успокаивает. А еще успокаивает чужая тяжесть. Кашин был как большое тёплое одеяло, правда, местами костлявое. Забирал страх, пришедший ночью, своим присутствием. Наверное только сейчас приходит осознание того, насколько Даня хороший друг. Так ведь называется, когда с человеком тебе проблемы кажутся пустяками, а все переживания он забирает к себе? Тушенцов уверен на миллиард процентов, что их дружба никогда не закончится. Она просто не сможет взять и прекратиться, только не у них.       Так ведь?