История о четырёх братьях Мориарти

Я открыл, как человек может начать презирать самого себя. Это происходит, когда он сознает, что поступает неправильно, но не может остановиться. «Цветы для Элджернона» Дэниел Киз

      — Вот, а ты боялся.       Пауль смеётся так громко, что, кажется, уши закладывает, но Билли опустошён и окончательно перестаёт соображать. Всё перед ним движется с задержкой, а мыслительный процесс занимает намного больше времени, чем обычно. Сил нет даже двигаться, — руки едва сгибаются, а тело похоже на камень, брошенный посреди дороги, что может пнуть любой мальчишка.       Билли не до конца понимает, что произошло за эти десять минут, есть только боль и раздражение на теле, как пять лет назад, а униженность, злость и обида придут намного позже. Ох, как же будет плохо, стоит подсыпанному в бокал порошку перестать действовать.       Пауль легко натягивает чужие штаны, нервно поправляет рубашку, что уже не идеально гладкая и заправленная в брюки. Ткань вся в отвратительных складах, открыто прикрывает бёдра поверх, кажется, слегка порванных пуговиц штанов, а мужчина насильно впихивает тонкие смуглые руки в жилет.       — Красавец! — выдыхает Пауль, оставляя пиджак лежать рядом. Он последний раз проводит рукой по нежной макушке, посмеиваясь, легко щёлкает по носу, на что Билл, абсолютно заторможенно, откидывается назад и падает на кровать. Покрывало мнётся под спиной, и Пауль тут же сажает мальчишку обратно, не чувствуя должного сопротивления в беззащитном теле. — Спасибо за тёплый приём, на этом я прощаюсь.       Билли перед ним растрепанный, кудри торчат во все стороны, а на локтях и лопатках следы лёгкой агрессии, что, конечно, притупилась через пару секунд. Парнишка трясется от беззвучных рыданий, плечи гуляют, а пальцы дрожат так, как будто сверху вылили ведро ледяной воды, но Мориарти ничего не говорит, только поджимает искусанные в мясо губы. Тонкая кожа была содрана зубами, остались лишь кровавые подтеки, яркие красные бусинки, что успели стечь к подбородку и оставить след. От уголков рта растянулись маленькие ранки, — заткнули рот этим самым пиджаком, что небрежно бросили рядом.       Пауль тяжело выдыхает, рассматривая Билли, который не обращает на него должного внимания, полностью погруженный либо в путающиеся мысли, либо совершенно пропав в боли и отчаянии. Мужчина только поправляет пряди, что прилипли к мокрым от слез щекам, вновь вгляделся в темные глаза, полные боли, смешанной с неким удивлением, что постепенно перерастало в страх. В голове Пауля только одно — заслужил, это за сестру.       — Ты не реви, — просит бывший конюх, порядком устав от резких всхлипов. — Надоел.       Билли не отвечает, обнимая себя за плечи, чуть наклоняясь вперед, как мать, укачивающая ребенка. Губы трясутся сильнее и Пауль наблюдает, как очередная красная капля стекает вниз, едва не пачкая брюки. Рассказывать причину своих действий мальчишке смысла не было, да и знать тому совершенно не нужно, — сделанного не воротишь, так для чего душу попусту терзать? Пауль пережил достаточно, чтобы иметь свои причины для горя и радости, полные какого-то странного сомнения на протяжении последних нескольких лет.       Пауль всегда был таким — брошенным, одиноким, оставленным другими, даже своей родной семьей. Он уже слабо помнит старый ветхий дом, в котором родился, и лица родителей медленно стирались из памяти, — отец бросил матушку, стоило ей только заикнуться о том, что денег не хватает, оставляя разбираться самостоятельно и с детьми, и с накопившимися проблемами.       Пауль, будучи четвертым, самым младшим ребенком, бессовестно был брошен на других мамой, что в скором времени просто вышла из дома и исчезла, словно никогда и не существовало. В пять лет, стоило только зиме смениться приятными теплыми мартовскими денечками, мальчика, ничего не сказав, собрали, поймали первую попавшуюся повозку и отвезли в Лондон, оставив дворик, полный кустов дикой малины, дом, в котором можно было проснуться от скрипящих половиц или криков птиц за окном.       Тогда он был еще ребенком, которого перевезли в огромный город, полного аромата фабрик и пыли, где нет места счастью и бегу по росе, — только бесконечные крики соседей, от чего старший брат по ночам крепче кутал в старый плед и затыкал уши. Тепло чужих ладоней с запахом стертой кожи навсегда останется в памяти как одно из самых прекрасных чувств от тепла родного человека, что прижимает к своему тонкому боку, только бы успокоить и не дать впасть в отчаяние.       Самый старший, на тот момент четырнадцатилетний Джордан, быстро нашел работу, домой приходил пару раз за неделю, а обитали они в старой маленькой комнатушке под самым потолком, где в самом углу протекала крыша и приходилось ставить ведро, а пол, кажется, мог обвалиться. Это были обычные трущобы, где огромные толпы людей ютились в старых каменных и деревянных домах, развешивая одежду прямо на веревках, протянутых по улице, постоянно выпивали, от чего мерзких запах перегара стоял по всем комнатам, курили, дрались, рожали детей и играли свадьбы.       Пауль никогда не спрашивал брата, яркого, как звезды, где тот работал, от чего руки огрубели, а лицо посерело и стало похоже на старое полотно. Джордан всегда был милейшим юношей, добрым, спокойным, излучающим матушкину радость, но, как только перестал появляться дома, изменился, словно вся жизненная сила пропала, как утренний туман в теплые летние деньки.       Второй ребенок, мальчишка одиннадцати лет, всегда старался помогать, от этого Роберт нечасто оказывался в компании младших брата и сестры, а постоянно бродил по улицам, раздавая газеты или находя другие способы заработка. Сероватые глаза быстро потухли и стали похожи не на искорки, а на угольки, которые только и могли, что выражать сплошную боль и отчаяние, которые никак не вязались с веселым смехом, похожим на весенние ручьи.       Их острые, похожие между собой, личики, навсегда останутся в памяти Пауля как счастье и забота. Только вот Джордан в пятнадцать повесился в комнате, заставив Роберта закричать от ужаса, приложив ладошки ко рту, едва не потеряв сознание, — тогда младшие плакали на протяжении всей ночи, крепко прижимаясь друг к другу, а сестренку пролежать с жаром почти несколько суток.       Совсем скоро, — не прошло и двух месяцев, — Роб начал жаловаться на боль, которая никак не утихала ни на минуту, а ночами заставляла метаться по старой кровати, где спали все вместе. Пауль тогда нервно прижимался к чужой груди, тяжело дыша, а сестра только качала головой, как бы говоря, что всё это бесполезно и не стоит даже задумываться о подобном.       Эмили было десять, а она осталась одна с Паулем, которого была вынуждена растить и воспитывать. Оба работали, как могли, поддерживали и старались оставить хоть какие-то теплые моменты, — сестра стала центром мира, его любовью, опорой, поддержкой и единственным родным человеком. Мальчик тогда пытался защищать Эмили любой ценой, помогал, стирал за гроши в огромных деревянных тазах, теряя мыло, бегал по улицам, готовый даже в театрах полы мыть, только бы получить жалкие монетки на ладонь.       В двадцать один сестра устроилась работать к Мориарти горничной за приличные деньги, и Пауль ужасно радовался, не в силах сдержать улыбки от ее горящих глаз. Билли с Альбертом, наверное, и не помнили высокой темноволосой девушки с огромными голубоватыми глазами, которые были похожи на океанские волны где-то на берегах Индии. Она была нежной, но сильной, только вот одного не выдержала — как граф Мориарти зажал ее в одной из комнат, грубо подняв платье до уровня пояса. Эмили рассказывала об этом, вздрагивая от бесконечных рыданий, тут же бросила всё, уволилась, сбежала, от чего Пауль тогда только сжимал кулаки и приносил воду, только бы сестра чувствовала себя увереннее.       Юноша мысленно поклялся себе, что отомстит этому наглому, напыщенному мужчине, что так грубо обошелся с его милой Эмили, которая никому ничего плохого и не сделала. Пауль тогда думал, что Джордан на пару с Робертом никогда бы такого не допустили! Как так можно? Почему он не пошел за ней? Нужно было быть рядом, но как, ведь сделанного вернуть нельзя?       Спустя время Эмили узнала, что ждет ребенка, и Пауль точно знал, чьего малыша она носит под сердцем. Тогда девушка только рыдала навзрыд в его руках, а после… договорилась с какой-то неизвестной женщиной, чтобы ребенка больше не было и, увы, всё закончилось плохо. Пауль тогда остался без сестры и племянника, проклинал ту бабку всеми возможными словами, а потом оказался в качестве конюха в особняке Мориарти.       Как мстить, парень не знал, но в один момент в голове созрел до жути странный план, — использовать сыночка, а потом посмотреть, что же графская семья, так дорожащая своей репутацией, будет делать.       — Не грусти, — повторяет Пауль, хлопая по острому плечу.       Второй раз он делать ничего не планировал, — пробыв пять лет в Португалии, решил вернуться, ведь жить было бессмысленно, что в Лондоне, что в другой стране. Пауль давно потерял родных людей, а искать кого-то иного было боязно, ведь… нет никакой гарантии, что он вновь не будет в гордом одиночестве.       Мужчина никогда не думал, что снова встретит эти карие глаза, но, увидев их, тут же испытал ненависть, ведь именно из-за них он лишился последнего родного человека. Терять больше нечего, поэтому, решив вернуться, Пауль тут же согласился подработать.       Интересно, что с ним сделает Альберт? Было видно, как глаза самого старшего Мориарти горят неподдельной жестокостью, и Пауль будет только рад оставить все свои круговороты чувств и тоски. Ох, скоро всё будет иначе…       — Передавай своему братишке «привет».       Билли не смотрит ему вслед и Пауль знает из-за чего. Подмешать порошок в стакан было минутной идеей, как и избавиться от всего с помощью злости Альберта. Разве хочется пачкать руки? Вовсе нет. Так пусть Берти, — Пауль всё еще помнил ласковое прозвище, — сделает то, что хочет и должен, без замедлений, как поступил бы Джордан.       Альберт быстро находится в коридоре второго этажа, когда Пауль, ничуть не смущенный, направляется к лестнице. Бывший конюх не бежит, — ох, даже не думает! — хотя мальчишка замирает и смотрит так, что весь ужас отражается на юном лице яркими всплесками некоего волшебства.       Терять Паулю нечего, он, кажется, обречён на одиночество, так зачем лишний раз оттягивать то, что и так произойдёт? Альберт ни капли не изменился, разве что стал выше, стройнее, сильнее в плечах, но смотрит такими же изумрудными глазами, полными решительности. Мориарти словно буря — огромный, сильный, волевой, но Паулю не страшно, он только легко улыбается.       Каштановые волосы разбросаны по светлому красивому личику, и Пауль всматривается в изящные черты недолго, даже не стараясь запомнить. Руки Альберта сжимаются, и от мальчишки исходит крепкий аромат злости, словно он залпом опрокинул пару стаканов крепкого алкоголя. Ох, наглость в старшем Мориарти всегда присутствовала, что бы тот не говорил, как бы не доказывал свою точку зрения, всё равно использовал статус. Альберт, кажется, просто этого замечать не хотел, а родители должного внимания не обращали, считая, что сын разберётся с личными проблемами яркой юности. Такое бывало — беззаботные, молодые, думающие, что знают намного больше мамы, делали абсолютно нелогичные и опасные вещи.       Из-за руки Альберта выглядывает пара алых глазок, — они впиваются в чужое лицо, словно лианы в дерево. Льюис, кажется, его зовут. Приемыш, со шрамом, которого теперь отталкивает общество, хрупкий, как стекло, но прекрасный, как распустившиеся в саду цветы. Мальчишка прелестный, нежный, воспитанный, и волосы его похожи на мёд, а весь Льюис пахнет чем-то сладким с лёгким ароматом холода, словно зефир, который вынесли на улицу.       — Ты?! — тихо выдыхает Альберт, а голос его, огрубевший от возраста, кажется неясным шёпотом, разносящимся ветром на огромных лугах.       Пауль криво усмехнулся от всей этой картины, — в глазах Льюиса тут же отразилась осознанность, которой обычно не бывает у детей. Грудь Альберта тяжело вздымалась от стресса, что волнами накатывал, бросая в холодный пот, который медленно тëк по вискам, а пряди липли к ним.       — Здравствуй, — Пауль сделал шаг вперёд, медленно огибая Альберта, который только шокировано смотрел, потеряв привычную решимость. Даже не ударил? Удивительно. — С Уильямом я уже виделся.       Альберт, кажется, полностью замер, но, быстро проморгавшись, на его лице отражается искренний ужас, который полностью окрашивает губы в бледный цвет, словно чистейшие простыни, что стелили на кровати служанки. Паулю только смеяться от вида печали в огромных зрачках и дрожи в пальцах, что смыкаются в кулаки резким движением, хочется.       Льюис рядом только тяжело выдыхает, но его огромные глазки, полные осознанности, ничуть не бегают по углам. Что же последует дальше?       Альберт беспомощно распахнул рот, он ничего не произнёс, словно все мысли тут же испарились, как утренняя роса с листков деревьев. Пауль терпеливо ждет, повернувшись спиной к Мориарти, — лишился всего, так почему беречься? Не страшно. Никакого испуга не таится даже в самых уголках сознания, как это бывает у любых людей в моменты паники.       Льюис легко касается рукой чужих пальцев, словно желая вернуть в реальность, пока в голове Альберта крутятся сотни мыслей, перепутываясь и совмещаясь в самые ужасающие картины. Билли в комнате сидит совершенно один, обиженный, сломанный, а старшего брата рядом нет!       Злость накатывает мгновенно, словно огонёк на конце спички, и Альберт даже не знает, на кого конкретно обижен. Он не должен был оставлять брата, особенно в таком состоянии, когда видел напряжение, туманные глаза и полные отчаяния вздохи разносились по комнате. Билла вновь использовали, доставили еще больше боли… Так что же будет?       Альберт бросился в оскорбления младшего брата, который ведет себя, как девчонка, ноет постоянно, капризничает, доставляет неудобства. Может, даже лучше будет, если он, наконец, перестанет донимать всех подряд?! Порой Альберт действительно жалел, что брат не остался в особняке вместе с родителями, больше спокойствия оставалось бы под вечер. Разве он не мог сам сообразить?! Почему Билли отправил брата вниз, зная своё состояние?!       Альберт выдохнул. Спокойно. Главное не начинать паниковать, иначе всё будет намного хуже. Билли ведь не виноват! Льюис рядом дышит слегка нервно, но пытается сделать вид, что ничего не происходит, хотя глазами хлопает, словно колибри крыльями. Это просто недоразумение, а Альберт отвратительный старший брат, который не смог защитить! Он же так много обещал хорошей жизни, исчезновении боли, следил за тем, чтобы новые шрамы не появлялись на коже, а сейчас просто оставил Билли, тем самым дав Паулю возможность совершить начатое. Дурак! Вот если бы Альберт остался с ним, нежно обнимая на кровати, ничего бы не произошло! Уилл бы точно не допустил такого поступка с Льюисом, так почему старший Мориарти вновь ошибся?!       — Сука! — шипит Альберт.       Пауль делает шаг вперед, и Мориарти не успевает понять, как хватает ближайшую вазу, — холодную на ощупь, тяжелую, — стоящую на маленькой дубовой тумбе, и с размаху разбивает о чужую голову. Напряжение в мышце приятно расходится по телу, а глухой звук ударяет куда-то в глубину сознания. Хрупкий материал тут же превращается в груду осколков, что падают на красивый пол, который после придется долго убирать.       Пауль падает практически мгновенно, глухой стук разносится по коридору, а Альберт так и замирает, сжимая в ладони остатки красных цветов со сказочными птицами.       Льюис сглотнул, прикрыл глаза лишь на мгновение, переводя дыхание. Альберт волен принимать решения сам, Пауль не часть плана, так что ничего страшного не произошло. Уилл не станет разбираться в этой проблеме, перекинется парой слов со старшим братом, выяснит какие-то важные моменты и успокоится. Льюис знает, что такую ситуацию точно будут заминать, не дадут распространиться в кругу аристократии, но, всё же, Альберт сорвался, — а парень отличался своим спокойствием и рассудительностью.       Льюис внимательно рассматривает крепкое тело, улавливает дыхание, но его не волнует это дело. Старший сын Мориарти выглядит действительно взволнованным, — умный, разговаривающий с любым наравне, уверенный и сильный, — он походил на перепуганного зайца. Тяжело поднималась грудная клетка, а глаза нервно упирались в мелкий порошок, оставшийся от разлетевшихся в стороны осколочков.       — А Билл? — шепчет Льюис, понимая, что причины кроются где-то в чужих сознаниях, так глубоко, что не достать, но разбираться нет желания. Для чего ему нужно трогать раны и лезть внутрь, если никто не звал? Нужно отвлечь Альберта от лёгкого шока, злости, вернуть к одному из источников этой ситуации.       В глазах старшего брата отобразилась печаль со вкусом приятной горечи. Льюис не отшатнулся, потому что догадывался, что на Уилла упоминание младшего брата действует точно также, как и на Альберта, — мгновенно отрезвляет. Ваза упала на пол, а парень развернулся, тут же направился, едва не бегом, к комнате.       Лу, наконец, тяжело вздохнул, оглянувшись на Пауля. Из комнаты Эдварда доносились приглушенные звуки, сменяющиеся негромкими рыданиями, что только доводили до новой истерики и стресса, которые никак утихнуть не могут. Мальчик медленно обнимает себя, качнувшись из стороны в сторону, как в детстве делала матушка.       В голове Альберта была мысль: бросить всё, забыть о прошлых годах, только бы не допустить, чтобы брат прямо сейчас выпрыгнул в окно. Нужно что-то сделать, остаться старшим в семье даже в подобной ситуации, которая ничем хорошим закончится и не могла.       Билл сидит на кровати, абсолютно сломанный, пустой, словно гуляющий по пустыне ветер, — волосы торчат в разные стороны, смятая рубашка, что аккуратно ложится на худые бедра, чуть задравшиеся брюки, съехавший с плеча жилет. Старший Мориарти сглотнул, прикрыв глаза, надеясь, что всё это будет сном, но, стоило вновь осмотреть комнату, стало ясно, что всё это далеко на бред заигравшегося сознания.       Альберт, мгновенно опустившись перед братом, задержал дыхание, крепко стиснув чужие ладони. Билли поднял глаза, полные боли, которая ничем иным даже не сменялась. Пальчики тряслись, словно после бутылки крепкого алкоголя, а из горла рвались глухие всхлипы. Внутри затянуло от такого вида младшего брата, но Альберт сдержался, опустив голову и уткнувшись в чужие колени, только бы не зарыдать от растрепанных волос.       Нет, это не могло повториться! Сколько бы Альберт не твердил про себя эти слова, реальность была совершенно другой, поглощающей, тягучей, словно мёд, и от этого оставалось только трястись, прикусывая губу. Парень хмурится, только бы кровь не потекла, а то совсем плохо станет.       Что же теперь будет? Билл же свихнется! Альберту даже представить сложно, что творится в голове младшего брата, который и без того боялся любых сексуальных намёков. Парень обещал себе сотни раз, что поможет, защитит, не допустит боли, но уже провалился.       Альберта не было десять минут! Билл сидит, ссутулившись, смотрит на стену, словно призрак. Реакция заторможенная, глаза — мутные, губы высохли, словно во время лихорадки, а щеки приобрели неестественный белый цвет. Точно что-то подсыпали!       — Билли, — шепчет парень, хоть не уверен, что брат воспринимает чужие слова, только крепче сжимает длинные тонкие пальцы, — прости, пожалуйста, прости… Мне так жаль. Я снова тебя не уберёг.       Уильям опустил на него, — глаза пустые, словно брошенный годы назад особняк, вокруг которого уже распустились прекрасными зарослями и крепкими соснами леса, — и выдохнул тяжело-тяжело, от чего Альберт захотел выпрыгнуть в окно. Тяжесть давила на грудь, от чего глаза закрывались от осознания, которое словно накатывало волнами, и нельзя было даже скрыться.       — Билл, — зовет старший Мориарти, поглаживая нежную кожу длинных пальцев, что так прекрасно играли на фортепиано, — прости…       Уильям только качает головой, а потом из его рта вырывается такой громкий всхлип, что Альберт вздрагивает, мгновенно отсаживаясь, набирая полные легкие воздуха. Шок проходится по телу дрожью, пока Билл медленно хнычет, а слезинки начинаются капать по бледным щечкам, оставляя яркие соленые дорожки. Что-то вроде крика срывается с губ, а Альберт только мысленно бьет себя, пытаясь вернуться в реальный мир и понять, что же делать.       — Билл, — шепчет парень, аккуратно накрывая трясущиеся плечи ладонями, приподнимаясь и, вставая в абсолютно неудобную позу, обнимая. — Тише, всё, я здесь.       Уильям продолжает мотать головой, а потом вскрикивает, от чего Альберт едва не отскакивает, но держится, только крепче прижимая хрупкое тело ближе к себе. Билл ноет громко, погружаясь в плач и едва не вскакивая на ноги, но старший брат заставляет его сидеть на кровати, приглушенно постанывая в чужой пиджак.       — Всё, — шепчет Альберт, нежно поглаживая мягкие кудрявые волосы, где изредка появлялись колтуны. — Не плачь, мой хороший.       Билли нервно вздрагивает, хотя из его глаз льются крупные капли, от которых останется неприятный вкус во рту, от чего после не отмыться еще целые сутки. Альберт может только цепляться руками за дорогую ткань, втягивать носом воздух, прикрывать глаза, пока Пауль, Льюис и остальные отступают назад, словно стираются из памяти, а значение имеет только рыдающий Билл.       — Тише, мой родной, — Альберт аккуратно прижимается губами к вспотевшему виску, чувствуя яркий вкус соли. Билли шмыгает носом вновь, сжимает челюсти, хотя сознание всё еще не окончательно пришло в себя. — Я рядом.       — Я… н-не…       — Знаю, — шепчет Берти, ласково касаясь пальцами мокрого лба, лишь бы только помочь расслабиться. — Не думай об этом.       Альберт только и может, что винить себя, потому что это он не остался рядом, помогая и поддерживая, не смог помочь, когда рядом оказался Пауль, — просто пошел заниматься другими вещами. Берти старше, нужно было немного подумать и догадаться, что произойдет какая-то ерунда, ведь не бывает стольких совпадений! Альберт прижимает руку к лицу, нервно выдыхая, но понимая, что нельзя делать лишних движений, ведь, в конце концов, это не ему сейчас хуже всех.       Парень ненавидит себя, Пауля, слабость, которая присутствует во всех людях. Он утыкается носом в чужие волосы, пахнущие чем-то сладковатым, словно сироп на краешке тарелки, стёкший с десерта, пытаясь отогнать различные ненужные мысли. Нельзя погружаться в собственную тоску, иначе точно можно открывать окно и прыгать. Альберт придерживает брата за плечи, впитывает всю ситуацию, которая играется на нервах, а потом чувствует себя самым мерзким человеком в этом доме. Разве он лучше всех этих аристократов, что кружатся под веселую музыку?       Одинокая слезинка сама собой скатывается вниз, от уголка глаз к губам. Альберт быстро моргает, чтобы прогнать ощущение песка на лице, застрявшее дыхание в груди, между диафрагмой и глоткой, а нос тут же начал чесаться, но парень старался держаться, только бы не выдать своё состояние.       — Альберт… — голос Льюиса разносится по комнате едва слышным шепотом, — ты плачешь?       — Нет! — старший сын дома Мориарти протёр пальцами глаза, всё еще придерживая дрожащего Билли, который только и делал, что издавал звуки рыданий, явно не собираясь успокаиваться. — Это просто пыль с пледа налетела.       Льюис всматривается в него, чуть щуря глаза, но ничего не говорит, так и стоит в дверях. Альберт знает, что мальчишка давно всё понял, — так легко читается в зрачках взрослое осознание, такая чёткость решений и уверенность. Лу всё еще ребенок, который слишком много видел за свои годы, и он не отступит так просто, ведь Уилл учил не сдаваться и не бросать дело на половине.       Ровная осанка, как тренировали, спокойное выражение нежного юного личика, аккуратные губки и носик, широкие алые глазки, которые похожи на темные воды рек, удары бокалов с шампанским, веселье цыганских таборов и теплые южные вечера в Италии. Альберт, по сравнению с ним, совершенно разбитый, слегка растрепанный, словно случайно упавшая чашка, на которой появился скол. Льюис сдерживается, чтобы не попытаться уйти, ведь сейчас ему совершенно не хотелось утешать этих двух парней, — всё еще не стали семьей. Как бы Лу не пытался, всё ломалось и вновь оставался только горячо любимый Уилл, что с самого рождения был рядом, да и мальчишка чувствовал, что в отношениях Альберта и Билла будет лишним.       — Я…       Ох уж этот голос, когда еще чуть-чуть и разрыдаешься. Билли весь затрясся с новой силой, осознание наступало медленно, резкими отрывками, а голова всё еще ныла, как и усталость разливалась по телу. Мыслительный процесс шёл невероятно медленно, и Льюис видел по мутной плёнке в зрачках, что здесь произошло много нехороших вещей. Билла винить бесполезно, да и Лу не особо собирался что-то высказывать на этот счёт, ведь, во-первых, дело совершенно не должно касаться кого-то, во-вторых, всей истории никогда знать не будет. Мальчишка мог привести еще несколько аргументов, но переключился на Альберта, что вновь прижал Билла к себе, а голос его оборвался, словно нитка, когда резко дернул рукой во время напряжения.       — Молчи, — просит Берти, ласково прижимая ладошку к чужой лопатке.       Льюис медленно выглядывает в коридор, где Мартин обеспокоенно сжался, став при этом еще более болезненным, чем есть на самом деле. Именинник только беспомощно моргал глазами, а рот приоткрылся в изумлении, таком естественном, что даже Льюис мог потерять сознание. Эдвард стоял недолго, поймав взгляд Мориарти, тут же присел перед Паулем, уловил дыхание, а потом поднялся на ноги, оборачиваясь на младшего брата, что пребывал в шоке, который никак не проходил.       — Помогай, — выдыхает старший Гиббс, обходя Пауля и хватая его за ноги.       Льюис даже удивляется спокойствию Эдварда в такой ситуации, но, видимо, это было одной из его лучших черт характера, — никогда не выходить из себя. Мартин стоял на месте еще пару секунд, и Лу видел, как чужое лицо окрашивалось в бледный оттенок всё больше, а глаза только расширялись от ужаса, накатывающего холодными ветрами.       — Не стой, — просит Эд. — Давай.       Мартин словно резко просыпается, и все его движения мгновенно становятся дерганными, как будто неестественными, хватает Пауля за руки и, прилагая усилия, разгибается, от чего тело отрывается от пола. Льюис может только дернуть бровями, а потом отойти, чтобы увидеть, как Альберт распахивает глаза, пока Гиббс прикрывают за собой дверь.       На лице Эдварда отражается злость, вперемешку с непониманием и явным требованием объяснений одним своим присутствием, пока Мартин, заметив рыдающего Билли, переключается от потерявшего сознания слуги и разбитой вазы в коридоре к другу.       Младший Гиббс опускается на кровать, а Альберт, бросив полный беспокойства взгляд на Мартина, что тут же обнял Билли за плечи, всматриваясь в красные глаза и слегка раздраженные щеки, отлипает. Эдвард сжимает ручку двери, дергает губами и Льюис задумывается, правильное ли мнение он сделал об этом парне пару минут назад. Что происходит? Куда он попал?       — Что произошло, солнце? — шепчет Мартин, но Билл никак не реагирует, только вновь мотает головой, от чего кудри кажутся множеством одуванчиков. — Билли?       Льюис не привык доверять незнакомым людям, и ему совершенно не нравился буйный эмоциональный Мартин, что смотрит на него глазами, полными детского восторга, строгий и серьезный Эдвард, который никак не мог проявить свои чувства.       — Для этого были причины, — говорит Альберт, смотря прямо в глаза старшего Гиббса, видимо, доказывая что-то. Льюис решил списать это на разговор старших братьев, видимо, только друг друга понимают.       — Это он? — шепчет Мартин, прижимаясь к уху Билла, который тут же закрывает лицо руками, от чего Гиббс дергается. — Прости! Я не думал… я не знал!       Альберт оборачивается одновременно с Льюисом, от чего создается ощущение, что они кровные братья. Мартин что-то знает? Откуда? Неужели Билли рассказал другу всё? Берти понятия не имел, почем вдруг брат стал таким открытым, он ему-то сказал по случайности, любое поминание того случая вызывало чуть ли не истерику, а тут просто так взял и выдал такую трагичную историю?       — Ты что-то знаешь?       Мартин сжимается под взглядом Альберта, — обжигающий холод лета. Захотелось залезть под кровать, скрыться за Эдвардом, выйти из комнаты, но всё вокруг казалось слишком напряженным. Разве можно расслабиться, когда под ногами лежит мужчина без сознания, вокруг суетятся, а ты обнимаешь плачущего друга? Мартин слабо представлял, как это могло произойти.       — Знаю всё, — шепчет Гиббс, а уголки его бледных губ дернулись, — но, думаю, Билл сам захочет рассказать, откуда и почему.       Альберт смеряет его взглядом, полным некого высокомерия, но тут же успокаивается, а Льюис может только держаться аристократом, как просили старшие братья, только бы не показаться растерянным. Мартин поднимает взгляд на Эдварда, ничуть не теряясь, перенимая всю уверенность, которая только была в родителях.       — Помоги Альберту, — просит парень.       — Ничего не было… — шепчет Билли. — Пожалуйста… не снова… не было!       Эд глянул на кудрявого Мориарти сочувственно, как-то чересчур по-отчески, словно действительно хотел успокоить и помочь, а ему вовсе не было всё равно. Мартин тут же обнимает друга за плечи, едва не укачивает, как мать родная, а Льюис только наблюдает и думает, что, всё-таки, надо было остаться дома.       Альберт ненавидит Пауля всем своим сердцем, но сейчас уже ничего не исправишь, а мысли медленно крутятся в голове, создавая прекрасный план мести. Губы чуть искривляются в улыбке, но Берти тут же отмахивается от этого, зная, что, даже если ему никто не поможет, бывший конюх обязательно получит по заслугам.       — Поможешь мне? — интересуется Альберт, смотря на Эдварда, что, кажется, вовсе не хотел ни с кем общаться. Унижаться нехорошо, но, раз уж пошли по такой дороге, то почему бы не попробовать вывернуть что-то неловкое в свою пользу?       Глаза Гиббса сверкнули недобрыми искрами, похожими на буран за окном, когда в комнате горит единственная свеча, а матушка, аккуратно укутав в старое одеяло, раскачивается на стуле, пытаясь успокоить. Альберт не двигается, хотя плачь Билли, совмещенный с шепотом Мартина, давит на ребра, вызывает едва не истерику, которая застревала в горле, от чего глаза начинало щипать.       Эдвард вздохнул тяжело-тяжело, опустив глаза, но тут же распрямился, показывая происхождение, — высокомерный, немного гордый, прямолинейный и спокойный в своем существе. Льюис наблюдал за ними, стоя близко к стене, не дергаясь, но готовый в любой момент применить силу, потому что не нужно лезть к другим. Альберт и Эдвард были старшими братьями и прекрасно понимали друг друга без слов, а последний только кивнул, говоря своё решение.       — Льюис, прошу, возьми Уильямов, и поезжайте домой.       Голос Альберта похож на капли дождя, бьющиеся о металл, — такой громкий, неприятный, — и Лу недовольно нахмурился, от чего аккуратные черты стали куда более широкими. Мальчишка мгновенно стал еще серьезнее, пусть Уилл и старался никогда не взваливать ответственность решений или какие-то серьезные дела, контролируя, чтобы Льюис не перетруждался.       Мальчик зажмурился лишь на мгновение, потому что всё понимал слишком хорошо. Льюис даже не знал, жалко ли ему Билли, ведь приемный брат, по сути, ни в чем не виноват и за эти годы у них сложились нейтральные отношения с некоторыми приятными воспоминаниями. Здесь бесполезно искать того, кто поступил хуже остальных, — может, Билли не нужно было пить и идти в комнату, возможно, Альберт должен был остаться или что-то другое… Почему же всё так тяжело? Лу мог принять всю истерику, только вот давила она на голову, а напряжение разливалось по мышцам свинцом.       Льюис кивнул, приоткрыв рот, который на вкус как что-то сладкое-сладкое, тягучее, медовое, словно воздушное безе, как халва или спелая вишня.       — Я рассчитываю на тебя, мой милый Лу.       Льюис, кажется, для всех был самым слабым в семье, притом, даже братья относились к нему с неким трепетом и осторожностью. Мальчишка очень хотел доказать обратное, брать на себя больше обязанностей, но в данной ситуации это было хорошо, — быстрее уедет. Может, праздник закончился и плохо, но, всё-таки, Льюис даже был доволен, что ему не придется еще несколько часов, а, возможно, до самого утра, сидеть в кругу аристократов, улыбаться, разговаривать о самых популярных темах и вести в танце какую-то милую девчонку.       — Я могу поехать с ними, — предлагает Мартин, едва не подскакивая на кровати от воодушевления.       — Нет, — Эдвард останавливает весь энтузиазм брата одним хлестким взглядом, и младший тут же закрывает рот, — ты вернешься вниз к гостям. Что подумают, если именинник исчезнет с праздника? Думаю, тебе хватит ума придумать историю, почему мы пропали.       Мартин хмурится и гладит Билли по голове, вызывая еще больше жалости к дрожащему тельцу, такому бледному и худому, что можно закричать. Эдвард сам был старшим братом и всё понимал, совсем не важно, что Альберт едва не прибил человека, — он защищал и мстил за Билла. Разве это не хорошее оправдание? Эд спокойно принимал этот факт, ведь поступил бы ровно также, ничего не бойся и ни о чем не жалея, пусть и получил бы кучу осуждений.       — Я вызову два кэба на задний двор, — произносит Эдвард, потирая пальцами виски, а после оборачивается к Альберту, источающему холод и уверенность. — Они сами доедут?       — Да, — волосы старшего Мориарти отлили деревом, огромным, красивым, крепким, — спасибо.       Альберт не мог выразить свою благодарность Эдварду, что так искренне пытается помочь, поддержать, не спорит и не бежит никого оскорблять. Гиббс только напрягается, — видно по плечам, — открывает дверь, тут же отводя прибежавшую на небольшую суету тетушку, шепча ей что-то на ухо. Мориарти внимательно провожает его глазами, полными осторожности и некоего страха, что распространяется по рукам и ногам, которые, кажется, уже перестают слушаться от стресса.       — Если что-то расскажете, — вдруг говорит Альберт, повернувшись к Мартину, потому что, видимо, даже его мозг соображал медленнее обычного, — я сделаю так, что вы больше никогда не заговорите.       — Убьешь нас? — нервно вздрагивает Гиббс, сильнее прижимая Билла к себе, но тот, кажется, погруженный в свои мысли, ничуть не реагирует. У Мартина осознанные глаза, такие поразительно взрослые, красивые, что невозможно не всмотреться.       Альберт не отвечает, но знает чужие мысли, понимание появляется в Гиббс огромными пятнами на холсте. Мартин далеко не дурак, пусть эмоциональный и бойкий, любит играться и иногда вести себя, как дети, но никогда не позволит поставить себя в ужасное положение или как-то завуалировано оскорбить. Билл скулит вновь, в горле першит, и скоро плачь превратится в хрип, который придется лечить теплым чаем и молоком.       В комнату проскальзывает Уилл с привычно холодным выражением лица, которое напоминает только зиму, — со снегом, морозами и постоянной темнотой. Мальчишка поразительно умный и понимает всё за пару секунд, в течение которых в голове выстраивается логическая цепочка. В его темных зрачках читается злорадство, что проходит за пару секунд и сменяется мыслительным потоком, и Альберт боится вывода, к которому придут братья.       Теперь Билли для них стал более бесполезен, чем был раньше? Слабый? Грязный? Ужасный? Альберт даже представлять не хотел, что там творится в светлых головах, но, всё же, Уилл обязательно вернется к этому разговору, потому что избежать нельзя таких дел, а парень, конечно, не уйдет.       Гнев вновь накрывает с головой. Альберт медленно выдыхает, зная, что Пауль обязательно будет страдать, ведь ничего не проходит просто так. Парень желал увидеть на этом наглом лице эмоции ужаса и отчаяния, заставить кричать, надрываясь, повизгивая и заливаясь слезами, только бы отомстить за брата, а Пауль почувствовал хоть крупицу испуга.       Цель оправдает средства, так ведь? Если цель — семья, то Альберт всё сделает для их счастья. Легче же должно стать после того, как он хорошенько отыграется на Пауле? Кажется, делать это стоит Билли, но он будет находиться ближайшие месяцы в таком состоянии, что даже близко не подойдет к конюхам, так что Альберту придётся решить всё самостоятельно.       Интересно, откуда Пауль взялся? Парень облизал губы. История непонятная и ужасно странная, ведь не мог же Мартин нарочно всё подстроить? Только что извинился, так почему же вдруг Гиббс стал бы всё портить? Билл и Мартин прекрасно общались всё это время, их дружба была чем-то прекрасным и, кажется, впервые у Мориарти появился настоящий приятель, который был готов поддерживать и ругаться, а после мириться. Нет, Мартин точно не стал бы так поступать, ведь мальчишка точно не был таким человеком, особенно зная, что произошло.       Думай, Альберт, активнее. Поймут ли его решение братья? Уилл ничего не скажет, ведь плану такие моменты не помешают, Льюис останется в безопасности, а от Билла, возможно, будет меньше проблем. Самый младший брат точно также закроет рот, только вот будет внимательно наблюдать, просчитывая что-то в голове. Семья Гиббс и спорить не начнет, их положение в обществе, дружба и еще несколько факторов точно сказываются на спорах и дозволенностях.       Мартин бледнеет еще сильнее с каждой секундой, но продолжает обнимать, покачиваясь из стороны в сторону, как мама над колыбелью младенца. Какой хороший мальчишка, немного робкий, симпатичный, умненький, заботливый, и Альберт волнуется, как бы Билли не испортил что-то своим характером, хоть они общаются уже несколько лет. Найти друга задача непростая, особенно если хочешь хорошего, а не какого-то идиота, что постоянно издевается и пытается испортить.       — Что произошло? — как бы невзначай интересуется Уилл.       Альберта такое отношение бесит. Да, Уилл невероятно умен и прекрасен, но ведь нельзя постоянно оставаться таким… наглым? Парень даже не знал, как правильно охарактеризовать такую черту желания превосходства брата над всеми. Альберт прямо сейчас хочет развернуться и сказать что-нибудь обидное, но даже слов подобрать не может, ведь Уилл никогда не допускал ошибок и не просчитывался, так что даже найти его пролетов не получалось. Берти остается только молчать, потому что он не должен срываться на остальных только из-за того, что произошло нечто ужасное.       Мартин молчит, но нервничает, это видно по его загнанному взгляду. Он хочет исчезнуть из этой семейной драмы, но продолжает сжимать ладони на чужих плечах, только бы успокоиться и больше не дергаться. Альберт мысленно считает до десяти, Льюис сильнее прижимается к стене, чувствуя лопатками холод, пока Уилл всё еще невозмутимо осматривает комнату, как будто ничего не понимает. Это обычная игра, чтобы проверить какие-то выводы? Желание причинить боль или поиздеваться над Биллом?       — Всё, — шепчет Альберт.       Льюис глянул на старшего брата и кивнул, как бы подтверждая чужие слова. Как много в этом слове пронеслось боли и тоски по чему-то далёкому, когда всё было хорошо. В воздухе лишь на мгновение повис аромат маминых духов, крема, весеннего воздуха с прекрасными цветами, ярких вспышек сказок на ночи.       — Бедный мой мальчик, — Мартин поглаживает пальцами кудри.       В глазах Улла мелькнула кровожадность, природное удовольствие, словно он только и ждал, что кто-то причинит Билли боль, только улыбки не возникло. Может, сдержался, а, возможно, и не хотел. Парнишка, кажется, имел явно садистские наклонности, который многие старались не замечать.       — Где вы его наняли? — спрашивает Альберт, всматриваясь в Мартина.       — Он приехал из Португалии, устроился на подработку, — пожал плечами Гиббс. — Попался под руку, но мы, правда, не знали! Если бы я только был в курсе, что это Пауль, никогда бы не позволил отцу нанять его!       — Я знаю, — кивает Мориарти, пытаясь справиться с желанием накричать на бедного Мартина, который ничего и не сделал.       В глазах Билли сплошная пустота, а в жилах Альберта кипящая злость, такая естественная и одновременно приятная, от которой першит в горле и ломает суставы. Мартин прикусывает губу и маленькая капелька крови всё-таки появляется на коже, но не стекает, пойманная розовым языком.       Старший Мориарти бросает взгляд на белокурых братишек. Для них это привычное дело и они не испытывают ужаса, а спокойно наблюдают за ситуацией, которая разливается по комнате тягучим маслом. От Альберта летят искры, несмотря на его привычную умную рассудительность, а про Мартина и Билла говорить не стоит.       Эдвард вернулся через несколько десятков минут, тут же оглядывая собравшуюся компанию. Настроение не меняется, только слегка мороз отражается на его красноватых щеках, а день медленно близится к своему завершению, это предчувствие остается приятным осадком в груди.       — Всё готово, идем через задний ход, — произносит Гиббс, стискивая ладонью дверной косяк, который, кажется, липнет к его пальцам.       Волнение Альберта, кажется, чувствуется всеми, но никто не смеет говорить. Мартин медленно поднимается на ноги, тянет Билли за руки, от чего парень вновь вылетает из мыслей и оказывается в реальности всего лишь на пару мгновений. Стоит юному Мориарти сделать один шаг, то едва не заваливается вбок от покосившихся ног, но Мартин ловко подхватывает его, обнимая за талию и не давая упасть. Держа Билла, Гиббс умудряется схватить пиджак и двинуться вперед, смотря, как губы Мориарти двигаются, что-то шепча, но всё это кажется таким-то глупым и блеклым.       Льюис заботливо принимает чужую верхнюю одежду, — не известно, почему Мартин выбрал именно его. Не договариваясь с братом, Гиббс спускается с другом вниз, забыв про гостей и родителей, но замечает, что ваза из коридора исчезла, видимо, тетушка Эмма быстро справилась, разумеется, ничего не рассказывая матушке.       Эдвард не казался плохим, он только наблюдал за напряженной спиной Альберта, Уиллом и Льюисом, что быстро пробегаются по ступенькам. Пауль заслужил всё, что происходит с ним, от этого старшие из семей легко хватают его за ноги и руки, начиная ускоренное движение вниз по лестнице, через старое помещение, прямо в сад, где бывший конюх размещается под кустом.       Альберт бросил взгляд на два кэба — мужчины за ними сидели возраста приличного, с одинаково растрепанными темными волосами, похожими на ночное небо, а глаза их сверкали усталостью с каким-то привычным для низших сословий привкусом печали. Грубые руки, сжимающие поводья, сутулость, небритые щеки, курносые носы, но, однако, совсем непохожие черты лица и губы. Лошади недовольно машут гривами, а приятный цветочный аромат распространяется по саду, витает в воздухе вместе с множеством насекомых, что залетают в рот и нос, птичьими трелями и липким соком травы.       Деревья напевали старые песни, шелестя и углубляясь в какие-то своим воспоминания. Под ногами виднелись кузнечики, которых так интересно было ловить, пестрые крылышки бабочек кружились над раскрывшимися бутонами, излучая прекрасное настроение, а всё вокруг пропахло теплом и скорыми грозами. Сухо и жарко было на улице, лишь легкий ветер, нёсший с собой пыль Лондона, разбавлял обстановку, пока птицы кружили над головами, выкручивая различные круги.       Лето нельзя было спутать ни с одним временем года, а все они излучали какое-то особенное настроение месяцев, в которые родились. Из всех четырех только Льюис пришел в свет не весной, а холодным февралем, и это четко отражалось в его взгляде, настроении, которое было морозным, обжигающим, но, с тем, теплым от скорого прихода марта. Льюис — лед на реках и оставшийся снег на дороге, серое небо над головой с легкими снежинками, похожими на танцующих дам, узоры на стекла и последние холодные ветры.       Альберт волнительно обернулся на Эдварда, пока сажал братьев в кэб. Билли тут же посмотрел на Мартина, когда тот отпустил его плечи и отошел, быстро прощаясь и забегая обратно в дом, но, всё же, спокойно сел, прикрывая глаза. Напротив приемного брата тут же запрыгнул Льюис, укладывая на чужие колени пиджак, на что Билл заторможенно посмотрел, нахмурился, а после начал разминать руками рукава, словно это было что-то необычное. Как-то странно он на всё реагирует.       — Я скоро вернусь, — обещает Альберт, когда Уилл залезает внутрь и ловит его темный взгляд. — Присмотри за ними.       — Разумеется.       Когда экипаж отъезжает от особняка, Эдвард начинает говорить вкрадчиво, словно чего-то только и дожился. Одиночества? Какой-то внутренней самоуверенности? Нужно уезжать, а Пауль валяется в кустах, пока они задерживают экипаж, стоя ногами на земле.       — Это братья тети Эммы, не расскажут ничего, — выдыхает Гиббс, щелкая костью в плече, неудачно повернувшись. — Я заплатил сверху.       — Я всё верну, — обещает Альберт, потирая глаза руками, не обращая внимания на то, что они испачканы.       — Вернешь, — кивает Эдвард, наклоняясь к зеленому кустику, где аккуратно проявлялись цветочки, пахнущие чем-то теплым, словно лимоны в плетеной корзинке где-то на самом юге, среди бирюзовых волн и оливковых деревьев. — Альберт, я тебя понимаю, и сейчас, поверь, ты нужен мелким куда больше, чем представляешь. Я слышал про вашу семью… ты им защита и опора. Они должны верить, что старший брат всегда поможет. Мы с Мартином тоже ругаемся, но он понимает, что ко мне можно прийти в любой момент и я всегда поддержу, не важно, что случилось. Старший брат… это судьба такая, понимаешь?       Альберт только смотрит и молчит, ведь столько смысла было в этой маленькой речи. Может, действительно, нужно было родиться старшим братом для чего-то особенного? Это забота, ласка, разговоры по ночам, теплые объятия, уверенные слова, сжатые ладони, помощь и вечное знание, что кто-то будет ждать и выручать. Сам Альберт никогда не узнает, что это такое, но вот своим младшим он обязан подарить хоть что-то счастливое.       — Поехали, — говорит Эдвард, таща Пауля за руки к кэбу, чтобы Мориарти помог ему, закидывая внутрь экипажа, поджимая ноги и аккуратно двигая лопату в сторону.       Альберт опускается на сиденья, чувствуя, какое тяжелое дыхание у Эдварда, который только недовольно достает спички из кармана, вручая Мориарти коробок. Конечно, вопросов Берти не задавал, только принимал небольшие «подарки», ведь Гиббс догадался, что Альберт явно не ласкать будет его в лесу за подобные вещи. Интересно, что же придумал этот парнишка, который вызывал восторг всех дам в обществе?       — Трогай, дядь Генри! — крикнул Эд, легко постучав по дверке.       Медленно отъезжая от особняка, они всматривались в начинающийся лес. Редкие деревья с тропками, ведущими к небольшим поселениям с кричащими детьми и запахом скорого ужина, быстро сменились огромными вековыми дубами, в кронах которых суетились маленькие зверьки, таская орехи и кору. Кустарники острыми ветками цеплялись за одежду проходящих, а тропы становились всё уже и реже, маленькие ягодки таились в кустах, зовя своим терпким ароматом.       В огромной траве, поднимающейся Альберту почти до бедра, затаились редкие цветы, которые могли расти в тени, огромные кустарники голубики и дикой малины, после собирания которой оставались царапины на руках и лице. Всё тише были слышны голоса и песни, только стук копыт и тихое дыхание кучера, шелест ткани одежд Эдварда, да собственный стук сердца. Нагоняли тоску стрекотание и редкое рычание, темнота среди деревьев и маленьких полянок, которые не так-то просто рассмотреть, только если идти глубже, куда-то в сторону чащи.       — Не поедет лошадь вглубь, — говорит Эд, когда, спустя долгие десятки минут, они точно отдалились от города, куда явно не захотят бродить люди из Скотланд-Ярда или обычные прохожие. Может, и пройдёт кто-то, да поздно будет, редко летом забираются в такие места, детей не пускают, а взрослые не имеют особой нужны, ведь и без этого забот хватает. — Придётся самим нести.       — Не сломаемся, — бросает Альберт.       Кучер за ними не идет, Эдвард стаскивает Пауля на землю, аккуратно кладет лопату на его живот и после, не без Мориарти, поднимает, удерживая, чтобы ничего не уронить. Двигаться начали через кусты, что несколько раз больно кольнули пальцы, ударили по щекам, оставляя пару ссадин, вглубь, по холодном траве, на которой уже проявлялись холодные капли росы, что обычно бывает ранним утром.       Пахло в лесу ярко, горькой травой и сладкими ягодами, чем-то забродившим, словно кто-то свалил листья в одну кучу и оставил. Древесный аромат медленно наполнял лёгкие вместе с сыростью, которая отдалялась от различных мест, полных спрятанных тайн.       — Помедленнее, — говорит Эдвард, когда чуть не падает через какую-то кочку, что так неудачно оказалась под ногой. Штанины намокли, стали тяжелыми и темными, туфли покрылись каплями, похожими на какие-то замысловатые узоры.       — Стараюсь, — Альберт вновь глянул влево, когда послышался очередной неприятный рык. — Только костер не разведем, ветки все не сухие.       — И так справимся, — Эд останавливается, — бросай, я уже устал его нести.       Мориарти отпустил ноги без абсолютной жалости, было бы возможность, с крыши кинул бы этого изверга. Тело распласталось на мокрой траве, пока Эдвард аккуратно присел перед ним, согнувшись в коленях, но, всё же, быстро отошел, давая волю Альберту, который только поднял лопату, сжал ее в руках, набирая полные легкие воздуха и с размаху ударяя в чужую грудь остриём.       Кровь брызнула в разные стороны, но Альберт не останавливался, несмотря на то, что Пауль пришел в сознание от боли и с губ его сорвался крик. Удары посыпались друг за другом, пока Мориарти только жмурился, поднимая лопату вверх так, что начинали болеть руки, и опускал, слыша, как ломаются кости. Злость накатывала бесконечно долго, пока крики Пауля не стихли, а собственное дыхание не успокоилось, пусть брюки и пиджак покрылись огромными красными пятнами, которые потом придётся долго отстирывать.       — Надо от него избавиться, — произносит Эдвард, аккуратно делая шаги по направлению к Мориарти.

***

      До дома братья доехали в абсолютной тишине, Льюис и Уилл — уставившись друг на друга, а Билли разбираясь с нитями на пиджаки, иногда заваливаясь в сторону. Джек встретил их в коридоре, видимо, вовремя посмотрел в окно, опустив руки и всматриваясь в графов, что прошли в особняк тихо, будто мыши, роющиеся в мешках. Билл чуть не запнулся о собственную ногу, но устоял, всё еще сжимая руками верхнюю одежду.       Джек поймал его, когда парень чуть вновь не сел на пол, пытаясь снять ботинки, но, всё же, у Билли получилось, а пиджак был забран из ладоней. Льюис не спешил раздеваться, только стоял, прижимаясь плечом к старшему брату, что всё еще был немного выше, хотя Лу обещал догнать.       — Не рано вы? — интересуется Джек, когда Билл вырывается и целеустремлённо идет к лестнице. — И что с ним сделали?       — Мы ничего не делали, — Уилл стянул цилиндр.       Дворецкий вновь посмотрел в это болезненное лицо самого старшего парня, который вцепился ладонями в перила. Значит, что-то подсыпали, но по симптомам не похоже на то, что его старались отравить так, чтобы избавиться. Льюис выглядит уставшим, слегка бледным, но держится изо всех сил, хотя его проступающие синяки под глазами говорили о том, что никакого расслабления у мальчишки нет. Уилл, как всегда, смотрит только на родного младшего брата, абсолютно забыв про всех остальных.       Джек только успел напрячься, как с кухни донеслось шипение. Да что ж это такое?! Молоко никак не закипает, стоит отвернуться, и всё вокруг обосрано.       Билл, поднимающийся по лестнице, пустой и разбитый, только единственный его взгляд сказал Джеку многое, — уже видел такие глаза, полные оскорбления, боли, непролитых слез. На глазах нынешнего дворецкого несколько раз насиловали людей, и он никогда не спутает эти поджатые губы, крики и зрачки, огромные, словно Луна, но полные тяжести от вины. В голове надолго осталась кровь, вопли, поцарапанные руки, но Билли выглядел получше, чем многие из тех, кого Джек когда-то встречал. Хотя, вероятно, это всего лишь действие порошка и совсем скоро парень начнет биться в истерике, которую придётся успокаивать всеми подручными способами.       Пусть Билл едва не плачет, Джек спрашивать ничего не будет — еще больнее сделает. В конце концов, Рэнфилд утешать и нянчить никого не нанимался, но все же таких молодых ребят всегда было жалко, ведь, по большей части, они не были виноваты. Они оставались детьми, что не должны были испытывать подобного на своей шкуре.       — Есть хотите? — спрашивает Джек, смотря на приемных Мориарти.       — Нет, — отвечает за двоих Уилл. Он, как и Льюис, не были взволнованы такой ситуацией, и это должно пугать, ведь детишкам не присуща подобная жестокость. Джек давно научил себя избавляться от испуга, который сковывал все движения.       — Извини, что вот так испортил тебе выход, — говорит вдруг Билл, останавливаясь на самом верху и обращаясь к Льюису, что так и застыл от таких слов, но, всё же, не воспринял, как что-то невероятное.       Лу смотрит как взрослый, — такой же серьезный, обиженный, знающий, как бывает жесток мир и как больно могут сделать другие люди. Мальчишка ничего не говорит, а Билл не продолжает речи и не поворачивается, медленно следуя в свою комнату, упираясь рукой в стену, только бы не сесть на пол. С одной стороны Льюис был рад, что всё так быстро закончилось, но всё равно злился, а это сливалось в гремучую смесь, которая была похожа на яркое пламя костра. Мориарти сильный, как старший брат, и Уилл учил его никогда не отступать от начатого. Билли поплачет и успокоится.       — Ты был молодцом, — говорит Уилл, устремляя радостный взгляд на младшего брата, мгновенно становясь мягким и родным, — хорошо справился. Я горжусь тобой.       — Спасибо.       Льюис всё еще был далек от аристократов и всего светского общества. Альберт и Билли не воспринимались, как часть семьи, только милый Уилл являлся старшим братом, который нежно гладил по волосам, обнимал, покрепче укутывая в пуховые одеяла и поправляя подушки во время болезни. Мальчишка не был уверен, что когда-нибудь сможет стать настоящим молодым графом, ведь те годы, проведенные в бедноте, на улице, сказывались так сильно, что невозможно было заменить. Льюис был другим по своему рождению и воспитанию.       Джек удаляется на кухню, оставляя братьев стоять в коридоре, под легким светом, бьющимся из открытых дверей в гостиную, вдыхать аромат чужого дома и пытаться окончательно расслабиться и вновь окунуться в обычные серые будни.       — Нарушен договор? — интересуется Льюис, облизывая сухие губки.       — Ты считаешь его нарушенным? — Уилл поворачивает голову, чтобы всмотреться в профиль брата.       — Нет.       Льюис набирает полную грудь воздуха, прикрывает глаза на мгновение, а потом потирает бледной рукой шею, делая шаг вперед, к гостиной, где они любили собираться на диване и смотреть, как играется пламя на брёвнах. Уилл тогда лениво листал книгу, смотря, как на медовой макушке, словно золото, отображаются блики, опустив ноги на пол.       — Тогда он не нарушен.       Льюис не хотел обвинять Билли во всем подряд. Может, он действительно был нормальным, просто в самом детстве его недолюбили, недовоспитали, и всё получилось отвратительно. Билл был ребенком и оставался им даже сейчас, а его ранили так больно, что отойти было невозможно за считанные дни.       — Брат, идем почитаем?       — Конечно, — улыбается Уилл.       Джек идет наверх, придерживая в одной руке, обтянутой красивой белой перчаткой, стакан с успокоительными травами. Лучше было бы крепкого виски накапать, чтобы сразу прошибло до самых костей, но дворецкий быстро успокоился, и пришлось искать пузырьки с валерианой, пустырником, патринией, мелиссой и мятой. Джек не собирался оттягивать момент, сидеть с ним в обнимку или говорить что-то утешающее, но будет неприятно, если Билли удушится простыней в комнате, так пусть выпьет травки, после чаю, успокоится, поспит несколько часов и отойдет хотя бы от подмешанного порошка.       Для Билли это психологическая травма, которая явно не пройдет в ближайшие полгода, от этого появится паника и истерики, с чем Альберту придется справляться. Джек со стороны наблюдал за четырьмя братами, но не вмешивался в их странные отношения, не спрашивал, а мальчишки путались в своих юных мыслях. Разумеется, проблемы Мориарти только их мирок, в который никогда не должен лезть, пусть то будет опекун или лучший друг.       Джек стучится ради приличия, но из комнаты не доносится звуков. Рэнфилд вслушивается лишь секунду, а после аккуратно открывает дверь, пуская полоску свет в большую комнату, хотя сквозь незакрытые шторы всё еще пробивались яркие пятна летнего вечера.       Билли не реагирует, так и сидит на кровати в рубашке и штанах, — пиджак и жилет небрежно лежат на стуле, отодвинутом от стола дрожащей рукой, видно, чуть не уронив. Джек подходит быстро, всё еще не намеренный утешать, пусть братья бегают вокруг.       Стакан отдает в ладони приятной тяжестью, и дворецкий трогает чужое плечо, на что Билл едва не вскакивает, поднимая удивленные глаза, словно никогда прежде не видел Рэнфилда.       — Переоденьтесь с дороги, — предлагает Джек, когда Билли дрожащими руками стискивает стекло в руках, медленно делая глоток и тут же кривясь, словно ему подсыпали соли.       Билли глянул на него и резко засмеялся, пусть негромко, но жутко, подрагивая. Парень сглотнул гулко, прикрыв глаза. Всё ведь будет хорошо? Альберт обещал! Потом, спустя неделю, месяц или еще несколько лет точно станет легче, он ощутит себя свободным и радостным и закончится то время, когда он рыдал в подушку.       — Это ничего страшного, всё пройдет… — шепчет Билли, прижимая к губам стакан, но не отпивая, от чего тот стучит о зубы во время слов, — подумаешь… я заслужил.       Руки трясутся. Джек внимательно его слушает, смотря сверху на слегка грязные волосы и улавливая кислый аромат страха, который никак не может испариться, словно легкий дым костра после того, как пламя потушили. Точно крыша едет.       — Я хочу помыться, — шепчет Билл, делая маленький глоток. — Ощущение, что в грязи искупался.       — Вам бы поспать сначала, а не бежать мыться, — совет Джек, когда парень вновь протягивает ему стакан, словно должное, хотя, под нагоняями старшего брата стал терпеливее и нежнее, куда вежливее, чем есть на самом деле и слово «спасибо» давно выучил.       — Не усну, — качает головой мальчишка, прижимая руку ко лбу.       Джек оценивает ситуацию пару секунд, а потом решает, что ему действительно стоит окунуться в ванну, мало ли там кровь или что-то иное… Раздеваться никто не собирался, а предлагать лекаря сегодня точно было лишним. Билл двигался нормально, значит, серьезных ран нет, а от вида доктора парень еще и реветь начнет, поддавшись ранам. Джек, если потребуется, завтра пошлет за лекарем, чтобы уже чистого парня осмотрели, да и с Альбертом точно будет спокойнее сидеть.       — Посидите, я поставлю воду.       Пока вода греется, Джек проходится по ванной, собирая все острые предметы, которые только есть, и уносит из комнаты. Видел он таких — в окна кидались. Билли точно мог совершить ошибку, которую, может, исправить не получится, поэтому Рэнфилд, может, и не мог всё предотвратить, но, всё-таки можно попытаться помочь.       Уильям всегда был немного эмоциональным, агрессивным, что явно унаследовал от матери и неизвестного лица, которого никогда не встречал. Билли смотрел на Альберта и во всём этом читалась графиня Мориарти с ее вздернутыми уголками губ, дыханием осени и вечно истеричными вскриками. Мальчишка удивительно походил на свою мать, которая, может, и не была прекрасным человеком, но сыновей любила даже больше, чем следовало, несмотря на множественные ошибки.       В любом жесте, взгляде, едва заметной улыбке на губах, — Эдит. Альберт никогда не говорил об этом и не любил упоминать родную семью, родителей, известных в кругах, только изредка, когда не было другого варианта. Билли тоже редко упоминал маму или папу, опуская глаза и нервно облизывая нижнюю губу или стуча пальцами по столешнице.       У Уильяма в последнее время появлялась привычка, которую никогда не позволяли вырабатывать в детстве и едва ли не розгами выбивали, — бурчать под нос. Сидя за столом, за письмом, во время танцев или игры на фортепиано, Билли всегда что-то шепчет, едва слышно и совершенно неразборчиво, за что мама кричала, а отец прикладывался. Они говорили, что это черта простолюдинов и в обществе смотрится ужасно, поэтому Билл привык, что каждый раз получает по губам, но сейчас ему позволялось гораздо больше.       Билли в комнате уже нашел ночную рубашку, а Джек даже спорить не стал, мальчишке действительно должен хорошенько выспаться, а еще лучше съесть что-то сладкое, проплакаться. Он всё еще двигается медленно, иногда вылетает из реальности, останавливается, когда начинает тошнить, прикрывает глаза. Джек стоит рядом, быстро пробегаясь глазами по худому телу.       — Надеюсь, мне не нужно вас обыскивать?       Билли вновь отшатнулся, медленно осознавая, что происходит, но всё-таки кивает, протягивает ночную рубашку, позволяя проверить одежду на наличие острых предметов, выворачивает карманы. Джек отступает от двери, мысленно думая, что стоит проверить его через десять минут, а то Билли делов натворит. Рэнфилд не хотел оттирать кровь от ванны, потом смотреть на погрустневшего Альберта, в глазах которого будет огромное количество эмоций, что нельзя описать.       Билли приходит мимо него, обдавая легким ароматом липкого страха, с опустившимися плечами, и тут же проскальзывая за дверь, не хлопая ей. Мальчишка оставил одежду рядом, смотря, как вода легко колышется под его дыханием, крошечными волнами проходясь от одного края до другого. Выдыхает медленно, закрывая глаза, пытаясь успокоиться и прислушиваясь к шагам за дверью, — Джек удаляется на первый этаж, оставляя весь коридор в гордом одиночестве.       Билл опускается на корточки, прижимаясь лбом, чувствуя холод, который приятно проходится по телу, пока сердце стучит в груди, словно кто-то ударяет молотком о металл. Он нежно обнимает себя за плечи, сдерживая очередной приступ дрожи, вырывающийся вместе с хрипом, словно у маленького ребенка после истерики, когда мать не смогла его успокоить, а только бегала по комнате.       Рука сама тянется ближе к носку, быстро достает маленькое лезвие, завернутое в белую тряпицу, — не полезет же Джек его обувь осматривать, хотя Рэнфилд даже потаенное место, которое находилось глубоко в ящике, закрытом отошедшей доской, нашел. Билл перестал причинять себе боль с помощью таких критических моментов, но иногда наступали дни, когда не помогали содранные болячки, обкусанные губы, расчесанная кожа на ногах, и приходилось наведываться к Альберту, что всегда был готов вытереть слезы и полежать рядом до тех пор, пока младший брат не заснет.       Билл внимательно всматривается в острие, тянется к маленькому пузырьку, где таилась шампунь, а где-то — эфирные масла. Парень льет на лезвие быстро, трет его руками, а потом окунает в воду, легко водя ладонью под водой, успокаиваясь, одновременно закатывая рукава рубашки, обнажая чистую нежную кожу. Даже сквозь смугловатый оттенок виднелись синие узоры вен, по которым быстро текла кровь.       Билли до ужаса боится Пауля, осуждения, которое может возникнуть в обществе и родной семье. Парень не хочет смотреть в глаза братьев, а читать будет только презрение, оскорбления, что рвутся вместе с гадким смехом, что никогда не пройдет из памяти. Он лишний элемент. Отвратительный. Мерзкий. Обычная шлюха.       Билл всё еще помнил, как папа после всей истории замер лишь на мгновение, а потом прописал ему кулаком в нос. Уже через пару минут изо рта текла кровь от разбитой губы, из ноздрей медленно стекала красная липкая жидкость, а голова раскалывалась. Мама тогда стояла и тихо лила слезы, прижимая ладони к губам, а Билли всё еще терпел удары и то, как папа тащил за волосы по кабинету, пачкая пол. Тогда мальчишка хватался за крепкие руки, стучал ногами по ковру, изгибаясь в спине, а потом болезненно вскрикивал, пытаясь дернуться лишний раз и вырваться. Отец бил его со всей силы, с естественной злостью, ничуть не стесняясь жены и не жалея сына, громко выкрикивая оскорбления, а потом отбрасывая в другой конец кабинета, указывая Биллу на свое место.       Слезинка капает в ванную, оставляя крошечный след соли. В этот раз Билли не мажет мимо вены.