Секрет Небес: Наследник

      Корабли и волны. Паруса и вода. Синее-синее небо и белая пена. Снова корабли. Снова волны. Снова вода. Пайк подумал о Назире — рабе, сбежавшем из Афиума с тысячей и тысячей последователей. Назир смог поднять угнетаемых людей и, как гласит легенда, на сотне и сотне кораблей пересечь и море Гроз, и Черное море и Бескрайние воды. Он вел флот через штормы и безумие, пока не достиг неизвестной земли. Ярость, накопившаяся за годы подчинения, сокрушила свободную, но слабую Залиеру. Вновь зазвенели оковы — но уже на других. Каждое новое поколение залиерцев рождалось в ошейнике. Расцвели пиратские порты и рынки, где торгуют рабами и злой магией. Залиера была далеко, дальше, чем волны и паруса. Пайк с тоской отвернулся от окна каюты. Внутри было еще печальнее. На столе у окна расстелили карту Небес: на ней маленькие фигурки готовились к битве. Солнечный свет падал на темное сырое дерево, пылинки танцевали в золоте лучей. Глядя на них, Пайк тихонечко завел песню, которая давно звучала в голове. — Склоняется древо в расколотой мгле, И полыхает костром заря. Светлая леди тает в этом тепле, Черное сердце для недруга отворя. Светлая леди поет для яркой звезды. Колыбельная устремляется в небеса. Светлая леди нянчит свои мечты. У вышины только зоркие есть глаза…       Пайк замолчал, потому что не помнил следующего куплета, но представлял пожар, охвативший замок Брайтов, Шепфа на волнующемся белом жеребце, кровь и тела людей и продолжил петь: — Ее сладкая песнь замолчит навсегда, И умоется кровью звезда, И засияет ярче. — Кто научил тебя этой песне? — спросил Эрнальд, приоткрыв один глаз. Он сидел, прислонившись затылком к стене и борясь со сном. — Тарен, — пожал плечами Пайк. — Этот ноктеранец слишком болтлив и шумен, — заметил Эрнальд.       То было чистой правдой: капитан их корабля, «Тени глубин», хорошо сочетался со словом «слишком». Бесконечное число длинных цепей спадали с шеи на упругое, круглое пузо; руки, что бревна, всегда двигались, когда он что-то рассказывал. Широкий рот его, спрятанный в закрученных цветастых усах и широкой, с лопату, бороде никогда не закрывался. Он намеревался достичь Приаварда, получить свои денежки и, забрав с земли с десяток суккубов, отправиться в Залиеру, где он бы продал несчастных в ласковые дома. Пайк не любил Тарена и жалел суккубов. Несмотря на яд первой встречи, он считал их хорошими… людьми. Да, не созданиями, а людьми. А Тарен, наоборот, слишком походил на чудовище, хотя и прятался под личиной доброго толстяка. Злоба в маленьких поросячьих глазах выдавала алчного и жестокого человека.       Дверь отворилась: нагибаясь, чтобы не удариться о косяк кудрявой головой, вошел Шепфамалум. Он был тонким, высоким, но, пожалуй, был чуть ниже Маля. Мужчина носил строгий черный комзол, настолько плотно сидящий, что казался его второй кожей. Высокий воротник доходил почти до подбородка, длинные рукава полностью скрывали шею и кисти. Лишь пальцы, худые, но удивительно сильные на вид, выглядывали из-под манжет, поблескивая серебром колец. Его широкий пояс из черной гладкой кожи украшал кинжал без ножен, готовый в любой миг вонзиться в плоть неугодного. Черные кольца волос ниспадали на плечи, открывая высокий красивый лоб и острые, угловатые скулы. Суровый и всегда изучающий взгляд золотых глаз заставлял окружающих вжимать голову в плечи. Пайк и Эрнальд поднялись, поклоном приветствуя своего правителя. — Ваше Высочество, — Эрнальд взглянул на Шепфамалума исподлобья, и Пайк знал, что тот пытается угадать его настроение, — мой король.       Шепфамалум расстроенно махнул рукой и сел к столу, рассматривая карту. Пайк и Эрнальд выпрямились. — Король, — процедил он сквозь зубы, взяв в руки фигурку, означавшую Шепфа, — неужели я слепец, Эрнальд, раз не вижу короны, что венчает мою голову, неужели слаб умом, раз не чувствую ее тяжести? Король… — он стиснул фигурку в изящных пальцах и со стуком поставил обратно. — Садитесь оба, не мозольте глаза.       Пайк поспешил повиноваться. Эрнальд устроился напротив Шепфамалума. Его строгое, немного нравоучительное выражение лица придавало ему скуки, однако внимательные глаза изучали карту. — Мальчишка отправится к Толлэкам, и тот даст ему армию. Двадцать тысяч мечей. Шепфа соберет чуть меньше. Вы должны решить, мой король, кому придете на подмогу в решающий момент. Мой совет, — пожалуй, только у Эрнальда хватало смелости советовать что-либо Шепфамалуму, но король внезапно махнул рукой, заставляя лорда замолчать. — Ты запоздал с советами, старик. В ночь, когда корабль с этим несчастным дитенышем причалил к берегу, ты должен был посоветовать утопить мальца, как делают бабы, когда не могут прокормить свою ораву. Одним соленым ребенком больше, одним меньше. Почему я позволил ему расти? Почему позволил Сильвии играться в мать? — Может быть, у вас есть сердце?       Брови Пайка изумленно поползли наверх. Раздался возмущенный выход, будто Шепфамалума обвинили в чем-то непристройном. — Я просто размяк. Пустил все на самотек. Не верил, что эта больная баба Сильвия додумается до чего-то подобного...       Наступила тишина, и в ней пахло прогорклым сожалением. Пайк незаметно поднялся, поставил на стол кубки, наполнил их и, взяв кувшин, отошел в тень, снова устраиваясь на своей постели. Эрнальд сделал глоток и с одобрением взглянул на вино. — Дайте Малю — или как он теперь зовет себя, Мальбонте, — убить Шепфа. Если, конечно, это возможно. Все же вы и ваш брат… — Эрнальд замешкался, подбирая слова, — сродни богам. — Что есть бог для того, кто не верит? — спросил в ответ Шепфамалум. — Нет больше Маля и нет Бонта и нет человека. Есть тень, что породил союз света и тьмы, и она принесет смерть не только Шепфа, но и всему миру.       В каюте словно стало темнее: большая волна поднялась как стена и закрыла собой небо. Мурашки побежали по загривку Пайка. Слова ведьмы барабанным боем звучали в ушах: «Жизнь приходит после смерти. И когда она придет, ты первый упадешь на колени». Парень поежился, прогоняя наваждение. — Однако мальчишку погубить все же проще, чем брата, — Шепфамалум откинулся спиной к стене, снял с пояса кинжал, направил острие на фигурку Шепфа и прищурил глаз, — убью Мальбонте — и Шепфа придется задушить своей рукой. Тьма поглотит свет, и снова родится тень. — Значит ли это, что мир обречен? — Эрнальд задал вопрос слишком буднично, а у Пайка мурашки побежали по спине. — Нет, — Шепфамалум убрал кинжал, — в любом случае нужна книга, и мы найдем ее. Вряд ли Сильвия понимает, что Мальбонте способен снять последнюю печать и вернуть зло в наш мир. Я же не стал бы убивать брата: лишь заточу Шепфа в темницах и заставлю умирать на протяжении вечности. Я жажду этого больше, чем его крови на своем камзоле. Думаю, Эрнальд, ты догадываешься: о мести я мечтаю больше, чем о власти.       Эрнальд степенно кивнул, и Пайк замер, превратившись в слух. Он понимал, что сейчас ему откроется печальная тайна, следы которой затерялись в истории и покрыты пылью веков. В нос бил пряный пьянящий запах кувшина. Ни Эрнальд, и Шепфамалум не скрывали слов при своем чашнике: оба были справедливо убеждены в его верности. — Шепфа отнял у вас любимую женщину… — Отнял! — Шепфамалум наклонился вперед, взъерошил кудри и зло заговорил, будто рана, нанесенная почти пять столетий назад, все еще кровоточила, — он забрал мою Акасналум, посадил в нее свое семя и довел до гибели. Моя кровь, брат, с которым я делил чрево матери, тайно желал мою женщину! Его Светлейшество, чистый и непорочный король, оказался насильником и предателем. Мне не нужны Небеса! Нужна лишь та кромка земли, которой в последний раз она касалась босыми ступнями, прежде чем Бескрайние воды спрятали ее на песчаном дне. — Акасналум прокляла вас обоих, — заметил Эрнальд осуждающе, — Раскол утопил королевство в крови. Вы начали эту войну. — И я сделал бы это снова. На чьей ты стороне, старик? — Шепфамалум строго посмотрел на Эрнальда, но тот ответил бесстрашным взглядом. Король шумно выдохнул. — Ты прав. Я не мог дотянуться до Шепфа, чтобы убить его, и это стало моим проклятием. В миг, когда меч пронзит сердце Шепфа, я обрету мощь, которая позволит впустить в этот мир более жестокое зло. И погибнем все мы. — Тогда дайте Малю… Мальбонте победить Шепфа и затем убейте мальчишку. Сделайте это, пока книгу, о которой вы говорите, не нашел кто-то иной. Откажитесь от мести.       Шепфамалум вздохнул, глаза его метались по карте. Он взглянул на Пайка, и тот поднялся. — Найди принца Тосшоса и приведи его сюда.       Пайк с удовольствием покинул темные, давящие стены каюты. Он не понял ни слова о книге и печатях — его глубоко поразила причина Раскола. Все случилось из-за женщины, и Пайк с тоской подумал о Нестереади. А может, из-за обиды на брата? Пайк вспомнил смех Виста. Он всегда улыбался, и мысль об этом заставила Пайка улыбнуться тоже. Воздух на палубе отсырел, оседал на языке солью и холодом, словно во рту оказалось само море, стонущее под «Тенью глубин», не желающее отпускать корабль из своих мокрых объятий. Матросы, одетые в потрепанные рубахи и широкие штаны, кричали друг другу, тянули канаты, закрепляя паруса, которые угрожающе хлопали на сильном ветру. За бочкой у борта Пайк заметил Тарена: кидая кости, он играл в судьбинку с тощим мужчиком. Суть игры сводилась к простому — получить наибольшее число за три броска. Толстяк казался довольным, но каждый раз, когда кости исчезали в кулаке мужчичка, взгляд маленьких злых глазок цеплялся за руки противника, как у голодного зверя. Пайк прошелся по скрипящей палубе, уворачиваясь от занятых делом матросов, и остановился перед капитаном. — Капитан, — почти крикнул он, чтобы перекричать шум моря и корабля, — где мне найти принца Тосшоса?       Толстые пальцы с золотыми кольцами ухватились за цепь, свисающую с шеи, и принялись лениво перебирать звенья. Другой рукой он упирался в отставленное колено, свисавшее упругое пузо закрывало пах, ткань на сильно животе натянулась. Кости с бряком прыгали по бочке, и Тарен не сводил с них крохотных, заплывших жирком глаз. Когда те остановились, Тарен разочарованно хлопнул крупными, пухлыми ладошками. — Какая жалость! — он снял цепь и бросил ее мужичку. — Но я еще отыграюсь, Гарен, хоть удача и на твоей стороне.       Только теперь капитан посмотрел на Пайка. Его добродушная улыбка пряталась в жестких завитках бороды, пот выступил на темной коже и блестел на мягкой плоти. — Эрнальд зовет избранника Тосшоса в свою каюту? Однако, сколько же надежды в этом старике, — сказал он со смехом, — видел Элиана где-то на корме. Пытается наглядеться на остаток жизни.       Пайк с благодарностью кивнул и отправился за принцем. Он слов капитана про «насмотреться» по спине пробежал холодок: принца Тосшоса избирали каждые семь лет. Тосшосом правили Семь — семь представителей могущественных семей. Пайк не сильно разбирался в политике и дворцовых интригах, поэтому не понимал, зачем им понадобился избираемый принц. Может быть, они нуждались в непредвзятом мнении человека не из своего круга. Как бы то ни было, принц жил в роскоши целых семь лет и имел вес в совете Семи. Семь лет — хороший срок, чтобы начать давать дельные советы, но не прикипеть к трону. По истечении срока принц добровольно подставлял шею под клинок. Только так, по мнению знати Тосшоса, избранник не воспользуется связями, которыми он успевает обрасти, чтобы снова сесть на трон или, что хуже, свергнуть Семь.       Элиану оставалась около полутора зим. Должно быть, близость кончины заставляла избранника пасть к ногам Триаварди. «Наверное, я бы тоже провел остаток жизни с любимой», — мечтательно подумал Пайк и опять вспомнил черные, пустые глаза Нестереади.       Элиана Пайк нашел там, где и предсказывал Тарен. Принц выделялся среди подданных простотой. Крупные, грубоватые черты лица, явно унаследованные от бедного простолюдина, придавали ему вид кузнеца или разбойника. Высокий лоб, чуть выступающие скулы и мягкая линия челюсти делали его лицо открытым и честным, но при этом зеленые глаза — яркие и пронзительные, как весенний лес после дождя, — выдавали острый ум. Пайк видел, как слуги каждое утро носили в каюту к Элиану тазы с теплой водой: тот наголо брил лицо и голову, словно смирившись со своим положением умирающего. «Говорят, волосы могут помешать при отделении головы от тела», — шутил он, — «Не стоит к ним привыкать». В одежде принц тоже предпочитал простоту: он носил серые кафтаны до колен, которые подпоясывал поясом из тонких железных медальонов, и мягкие рубашки цвета охры, которая подчеркивала зелень глаз. Ткань обтягивала могучие круглые плечи, расслабленный ворот открывал сильную шею, за широкой спиной впору прятаться. Крупная мозолистая ладонь всегда лежала на эфесе меча.       Сейчас он любовался морем. Пайк осторожно подошел из-за спины и, низко поклонившись, передал, что принца ждет король. Элиан обернулся, взглянул зелеными умными глазами с высоты своего роста. — Еще мгновение, — сказал он. Его низкий, даже грубоватый голос привлекал внимание. Элиан говорил так, будто не просил, не требовал: но люди соглашались с ним, не задаваясь вопросом почему. — Хотите… Хотите насмотреться? — Пайк всегда доставал вопросами и больше всего ему удавалось спрашивать о неуместном. — Пожалуй, так, — без улыбки ответил Элиан. Он редко улыбался, но когда делал это, казалось, одаривал окружающих счастьем. — Нет ничего красивее мира. К сожалению, я везу с собой Войну. Слышали ли вы о моем генерале? — Пайк покачал головой, и Элиан продолжил: — Война сжег один из самых больших университетов Фалларии, включая чудо, какого не видывал и больше не увидит свет: библиотеку из нескольких сотен тысяч книг на всех языках. Знания всего мира сгорели в огне Войны. Что же ждет Небеса? Что же ждет мою любимую Триаварди?       Он смотрел вдаль. Пайк украдкой взглянул на Элиана. В его лице принца не было ни злобы, ни желания разрушать. В этом простом, красивом человеке виделось больше честности, чем Пайк привык видеть у знатных людей, и именно эта честность пугала его. Кажется, только сейчас Пайк задумался о смысле услышанного за сегодняшний день. Что книги? Десятки тысяч людей сгинут в огне войны! Он вдруг подумал о брате, отправившегося вслед за Сильвией в Небеса, о матери, которая разом может лишиться обоих сыновей. Холодный ветер бросал в лицо ледяные брызги, и Пайк опять поежился. Сотня вопросов роилась в его голове. Почему Элиан, если любит мир, несет разрушение? Почему готов жертвовать своими людьми, лишь бы заполучить поцелуй Триаварди? Неужели она стоит стольких смертей? Ему не хотелось признавать этого, но внутри Элиана таилось нечто большее, чем обыкновенная добродетель. Внешняя простота обманывала, как спокойная рябь реки, под которой скрывались глубокие, смертоносные течения. Принц опередил его прежде, чем Пайк открыл рот для нового неловкого прошения. — Веди.       Пайк сопроводил избранника в каюту Эрнальда, а сам остался снаружи. Сел, прислонившись к двери спиной. Разговор шел долгий. Солнце уже клонилось к полосе, в которой сливалось море и небо. Угасающие лучи становились густо-оранжевыми, словно покрылись ржавой пылью от влаги. Небо, еще недавно сияющее яркой синевой, окрашивалось в оттенки огня. Первые мазки розового и алого постепенно углублялись, переходя в тяжелые, почти кровавые краски. Лучи солнца, дрожа на поверхности воды, пробивали волны золотыми полосами, которые начинали тускнеть, растворяясь в тени. Дерево палубы темнело в багряном свете. Смоляные доски, пропитанные солью и временем, казались почти черными. Ветер, весь день трепавший паруса, утих, замирая в ожидании темноты. «Нет ничего красивее мира», — вспомнил Пайк слова принца Тосшоса. Пайк почему-то подумал о том, что сейчас перед взором видел Вист, и пожалел, что никогда не был дружен с ним. Он надеялся, что брат и Нестереади берегут друг друга и все они доживут до конца войны, которая уже витала в воздухе, но еще не случилась. Скрип под шагами за спиной заставил парня подняться. Он почтительно поклонился, ожидая, когда принц покинет каюту. Элиан вышел: спокойный, неулыбчивый. По выражению его лица сложно было угадать предмет разговора, и Пайк юркнул в каюту. Эрнальд и Шепфамалум напряженно ждали, когда дверь за избранником Тосшоса закроется. И, когда раздался стук, улыбка исчезла с лица Шепфамалума, он заговорил первым. — Не сказал бы, что он теряет голову от любви.       Пайк приблизился к столу, поднял кувшин и снова наполнил кубки. Карта на столе осталась без изменений. Отошел в тень, сел на постель как раньше и поставил тяжелый сосуд на колени. — И я рад, что дело не только в женщине, — признался Эрнальд. Он никогда не доверял тому, кто носил косы. — Тосшос оброс колониями. Для их восстановления нужны рабы. Для рабов — деньги. Эти планы Элиана идут далеко. — Я тоже заметил, — Шепфамалум крутил в руках фигурку Мальбонте и с интересом ее разглядывал, — планы принца Тосшоса идут далеко за то время, которое ему отвели Семь. Я встречался с ними, пока находился в Тосшосе. Элиан сумел завоевать доверие каждой семьи и, что хуже, — военачальников. Генералов, если на их манер. Тосшос зиждется на своих войсках, и эта послушная масса идет за Элианом — не за Семью.       Пайк знал, что именно сейчас предложит Эрнальд. Сердце его сжалось от страха, он внутренне застонал, представляя рыбьи глаза ведьмы и страшный голос Триаварди. Он не хотел, не готов был… — Мы отправимся в Приавард с ним, и я постараюсь передавать вести о том, что происходит.