мальчик хочет в тамбов

Катя, конечно, вышла в самый эпицентр бури не просто так. Жданов своими откровениями начал внезапно бесить. Она нравится Роме — надо же было такое выдумать! Пушкарёва, сидя за компьютером, чуть не загнулась от собственного полузадушенного хохота. Это же элементарно, Ватсон! Просто Малиновский ей не доверял и хотел дожать до самого конца; вполне естественное развитие ситуации. Она сама, своими же действиями, подталкивала Рому к таким умозаключениям. Она ему порядочно мотала нервы — этого и добивалась. Нет, возможно, Роман был заинтригован Пушкарёвой. Как странным и непонятным существом, которое само не знает, как поступит в следующую секунду. Он же сказал — ящик Пандоры. Но не более. А Андрей… Если он так хочет прекратить спектакль, что ж не подойдёт, не поговорит с ней? Только на словах быть смелым и горазд — Катя практически на сто процентов была уверена, что правды ей никто не скажет. Нет, Жданов может только орать и раздражать всех вокруг, больше — не может ничего. Будет подозревать весь мир, будет приплетать Клочкову и Амуру, которые вообще не при делах, но решительных действий не предпримет. Потому что совесть — она либо есть, либо её нет; у Андрея её нет. И крохотные зачатки стыда, которые иногда робко являют себя миру, не считаются. Тут даже Малиновский начал казаться более цельным: если уж решил быть подлым, то будет таким до самого конца, не размениваясь на жалкую патетику. Поэтому Катя и пошла целоваться с ним — пусть Андрей Палыч раздражается ещё больше. Пусть смотрит. В том, что его откровенно бесит эта показная любовь, Пушкарёва почему-то ни капли не сомневалась. Заводы — рабочим, земли — крестьянам, секретарше — сидеть в каморке и не высовываться. А вот хрен тебе, начальник. Попивая подаренный Малиновским чай, злорадствующая Катя развернула свеженькую открытку. Полюбопытствуем-с, пробормотала она себе под нос, что там этот Пушкин доморощенный понаписал. Дорогая Катя! Я уверен, что все более-менее приличные стихи ты знаешь и без меня. Ты же умная, образованная девушка. Сам сочинять не буду — это курам на смех. Так что обойдёмся небольшой пародией. Обидно мне, что вы больны не мной, Хотя болеть, Катюш, вообще не надо — Ангиной, гриппом, свинкой и чумой. А Ромой можно. Рома — славный малый. Спасибо вам и сердцем, и рукой, Что рвёте вы чужие телефоны От тех, с кем вы едва знакомы… Надеюсь, номеров мужского полу Останется лишь два: отца и мой! P.S. Ну, может, Зорькина ещё. Подумаю! Прочитав сей шедевр мировой поэзии, Пушкарёва не выдержала — уткнулась лицом в стол и рассмеялась.. Смотри-ка, ошиблась. Не на Пушкина, а на целую Цветаеву замахнулся!.. Хорошо, конечно, поддразнил вчерашним учителем танцев. Так изображать ревность, чтобы целый стих накатать — это надо уметь. Хотя, Катя не удивилась бы тому, что эти два болезных начали подозревать в интересе к «Никамоде» случайного прохожего. Всё, что теперь окружает Екатерину Пушкарёву — люди, предметы, пространства — всё опасно! Могли бы, так в бункер запрятали б… …Вспомнился вчерашний поцелуй в машине. Это был какой-то кошмар. Кошмар — в том, что ужаса и даже отвращения Катя не испытала. Возможно, всему виной был алкоголь, который сделал её более развязной и менее осторожной. Или то, что у неё слишком давно не было мужчины… Как ловко она смягчила про мужчину и единственный раз в жизни!.. А Малиновский не зря окручивал стольких бабОчек — целовался он замечательно. Катя подозревала, что и во всём остальном он тот ещё умелец. Проверять не хотелось, но… Но… было хорошо, чёрт возьми! Тепло, волнительно, обезоруживающе. Казалось, она после этого только ещё больше опьянела. Папа ругался — но было так всё равно… Сегодня с утра Катя распробовать не успела, целовала Малиновского слишком скомканно — но искренне надеялась, что это всё влияние насыщенного вечера. Ну, и её бунтующий молодой организм, который быстренько напомнил своей хозяйке, что он вообще-то тоже хочет половой жизни — и явно не мытья полов по субботам. Вопрос в том, как далеко она готова зайти? Не пора ли прекращать? За нос поводила, на нервах поиграла, Жданов, вон, вообще чуть не поседел от переживаний — можно и гаситься… Но нет, нет. Непонятно откуда взявшееся внутреннее чутьё говорило, что ещё не время раскрывать карты. А когда будет время?.. Этого Катя, продолжавшая изучать лицом холодную поверхность стола, не знала. Может, к дню рождения — он не за горами. Сделает себе подарок, поставит болванов на место. Звучит жизнеутверждающе… *** Ближе к вечеру в каморку вновь заглянул Рома. Выглядел очень довольным и таинственным, держа в руках новый пакет. Он что, решил атаковать Катю пулемётной очередью из подарков, чтоб наверняка? — Что это? — спросила Катя, когда пакет перекочевал к ней в руки. — У тебя такое лицо, будто ты ждёшь как минимум водородную бомбу, — рассмеялся Рома. — Не бойся, загляни внутрь. Катя с нетерпением заглянула: в глубине виднелась чёрная ткань. Ясно, что какая-то одежда… — Платье? — озадаченно спросила Пушкарёва, достав подарок. — Надеюсь, с размером угадал, — кивнул Малиновский. — Хотя у меня глаз намётан! Должно подойти. Кать, ну не смотри ты на меня так, как Жданов смотрит на кредиторов! Ты меня вчера очень заинтриговала. Но мужской костюм — это одно, а хорошее платье — совсем другое. Примеришь? Зависнув на пару секунд, Катя решительно запихнула платье обратно в пакет. Помотала головой: — Нет, Ром, извини. Это не для меня. Я же сказала вчера, что хочу остаться в привычном облике. — Кать, — Малиновский присел на корточки перед столом и на секунду отвлёкся, — блин, да надо уже притащить сюда хоть какой-нибудь стул!.. Кать, я же и не настаиваю. Ты мне любая нравишься. Хоть в чём. Но мне так захотелось воспроизвести картинку, которую я увидел у себя в голове! Ты в чёрном вечернем платье… Я же всё-таки в «Зималетто» работаю, а не в хлебном за углом. В том, что женщине подходит — знаю толк. Катя еле удержалась от того, чтобы горестно ухмыльнуться. Знает, как же. Что ж тогда в самом начале не разглядел в ней женщину вместо того, чтобы потешаться над мымрой? — В общем, — продолжил Рома, — я хотел пригласить тебя сегодня в «Айсберг». — В «Айсберг»? — не смогла сдержать удивления Пушкарёва. — Это же одно из самых растиражированных мест в Москве! — Ну так и мы с тобой люди видные, — улыбнулся Малиновский. — Ром, а если кто-нибудь тебя узнает? — Пускай смотрят! Мне стыдиться нечего. Катюш, — Рома взял её за руку, переплетая их пальцы в крепкий замок, — да наплевать на всех! Я чертовски сильно и головокружительно влюблён! Что мы, не имеем права ходить туда, куда нам захочется? Да пусть вся Москва будет в курсе, что у меня любовь! И не с кем-то там, а с самой Катей Пушкарёвой! Кать, они мне ещё завидовать будут, вот увидишь. Катя издала кроткий и ласковый смешок, на деле думая о том, что этот номер у Малиновского не пройдёт. — Ром, это всё хорошо, конечно. Я очень ценю твоё отношение, — постаралась сказать она как можно проникновеннее, — и то, чем ты готов пожертвовать ради меня… — Какие жертвы, Катюш! — …Нет, подожди. Я понимаю, что и платье ты мне принёс по этому случаю. И, наверное, я в самом деле буду выглядеть в нём здорово. Но, Ром, мне не очень понравилось ловить заинтересованные взгляды мужчин. Это вроде должно быть приятно, а на самом деле они такие… липкие, такие… — Катю слегка передёрнуло, — сальные даже иногда! Врала от души. Неловкость вчера она, конечно, испытывала. Смущение тоже. Но противно ей не было, и сально на неё никто не пялился; «Лиссабон» не последняя забегаловка всё-таки. Но перед Малиновским необходимо было прикинуться сиротой казанской — потому что платье, пусть трижды красивое и стильное, она на себя ни за что не наденет! А не то кое у кого настанет слишком сладкая жизнь. Не хватало ещё, чтобы Малиновский пошёл с Катей в «Айсберг» довольный и гордый!.. — В общем, мне это скорее в тягость, чем в радость. Лучше пусть смотрят с презрением, чем так… Поэтому, извини, но я пойду в чём есть. Если есть возражения — можем снова в «Макдональдс» или в караоке. Мне в принципе всё равно. Рома стремительно поднялся, присел на стол и, заглянув в Катино лицо, начал осыпать его лёгкими, нежными поцелуями. — Катюша, я же тебя ни к чему не принуждаю! Не переживай — я всегда буду за то, чтобы тебе было комфортно. — С щёк он перешёл на губы, и Катя понадеялась, что её лицо не начнёт гореть слишком сильно. — Я ж не изверг какой-то. Нет так нет, — он тепло улыбнулся, — мне больше достанется! Но пакет не возвращай. Пусть лежит. Вдруг ты когда-то решишь надеть это платье для меня, когда мы будем вдвоём… Наверняка оно дождётся своего часа. — Хорошо, — усмехнулась Катя, — уговорил. Я его положу дома в шкаф. Может, когда будет подходящее настроение… Позову Зорькина, попрошу сфотографировать на память! — Я тебе дам, — наигранно рассердился Роман, — Зорькина позову! Ты открытку читала вообще? — Читала, читала, — кивнула Катя лукаво. — Отелло Цветаев! — Кем угодно быть готов — только болей мной, Катя… Когда Малиновский, наконец, оставил её одну, раскрасневшуюся и в полном раздрае, Катя отодвинула пакет от себя как можно дальше. Потом придвинула обратно. Потом снова отодвинула. И так несколько раз. В конце концов, не выдержав, девушка вновь извлекла злодейское платье на свет божий. Она бы соврала, если б сказала, что ей совсем неинтересно, как оно будет на ней смотреться, и во что конкретно захотел её одеть Роман Малиновский. Осторожно высунув нос из каморки, Катя убедилась, что Жданова на месте нет. Спрятав пакет (по ощущениям с той ещё бомбой!) под своим широким кардиганом, она поспешила в туалет — по пути воровато оглядываясь. Казалось, что все сотрудники, все девочки из Женсовета и даже сам Рома знают, чем она сейчас будет заниматься. Ничем, в общем-то, криминальным — всего лишь быстренько примерит платье, оглядит себя со всех сторон и поспешит обратно на рабочее место. Но если бы кто-то это увидел, Катя абсолютно точно померла бы со стыда. Потому что распаковывать подарки от врага — это извращение! Конфеты не считаются, если что! Заглянув поочерёдно во все кабинки и убедившись, что там никого нет, Катя забаррикадировалась в одной из них, чтобы переодеться. Переоделась, вышла к зеркалу — готовая в любую секунду кинуться обратно и закрываться на сто защёлок. Чёртово платье от гадкого Малиновского сидело как влитое. Трикотаж плавно облегал фигуру, повторяя каждую её линию. От Ромы можно было бы ожидать вырез до пупа — но вырез, хоть он и был приличным, не оголял грудь до вульгарности, больше делая акцент на выступающих ключицах. Длина тоже была вполне нормальной. Не до пят, но и не до первой трети ягодиц. В таком наряде — хоть куда. Катя медленно распустила волосы, вглядываясь в себя. Нет, она не полюбила это отражение до беспамятства в одну волшебную секунду. Бывают разные девушки — нежные, тонкие, с дивными, сияющими глазами; а не как у неё, навыкат. С густой, шелковистой копной волос, а не с жиденькой, вечно электризующейся паутинкой. Элегантные и томные — от природы. Катю же и в идеально сидящем платье сложно назвать писаной красавицей. Но не признать очевидного — что в нём она выглядит лучше, чем в обычных своих тряпках, — Пушкарёва тоже не могла. Это и пугало. Потому что означало, что внешностью можно заняться, можно что-то начать менять… И хотелось, конечно, хотелось это сделать — она всегда, с детства, внутренне хотела нравиться другим! Чтобы идти по улицам, и мальчики оглядывались; чтобы мужчины, как Антон, приглашали её танцевать. Если бы ей не была важна внешность, её бы меньше всего заботило, как на неё смотрят другие. И влюбиться она могла бы в кого-нибудь на порядок проще, чем Андрей Палыч. Этого же она ждала от других!.. Да, стоило признать, что она тоже судит по обложке. Все, наверное, так делают. И чего тогда печалиться? Но перемены страшили. В одном она Роме не соврала — в старом и поношенном было гораздо привычнее. Пусть она никому в этом и не нравилась; но так было гораздо проще ждать того самого, единственного, кто оценит её по достоинству. Не по обёртке, а по содержанию. Если, конечно, есть какое-то содержание — в последнее время Катя иногда и в этом начинала сомневаться… Тряхнув головой, Пушкарёва отогнала ненужные мысли и пошла переодеваться в удобное. Нафиг, нафиг так сильно грузиться!.. Одного только она не заметила — притаившегося возле приоткрытой в туалет двери и смотрящего в крохотную щель Романа, который сделал ставку на то, что Кате чисто по-женски будет сложно удержаться от собственного любопытства. Тот, в отличие от Кати, растёкшейся мыслью по древу, в своей оценке был очень краток. — Ндааа-а, — прошептал мужчина, отойдя от туалета на безопасное расстояние, — это даже не ящик Пандоры. Это леди Ди! Какая фигура… Молодец, Роман Дмитрич! Хорошо, отлично поработал…