Трое в лодке, нищета и без собаки

А ты знаешь… есть в этом что-то романтичное.

Когда альтер эго человека неопределенного для тебя статуса отрубает тебе пальцы.

Тоби не нравился Маски. Даже не так. Тоби Маски ненавидел. Сложно сказать, какой спектр эмоций к альтер эго своего товарища испытывал Худи, но вот для Тикки все было прозрачно и однозначно. Почти все, что сопровождало взаимодействие с Маски сначала доставляло. Потом стало пугать. И в конечном итоге превратилось в круговерть из противоречивых эмоций и желания стереть с лица земли. Хотя, казалось бы, вы наглухо ебанутые психи убийцы и вас давно пора сначала сдать в тюрьму, потом в дурку, потом опять в тюрьму и так по кругу до судного дня. Чувства привязанности, любви и сострадания должны были оказаться на чердаке сознания, перегнивая в пыли, плесени и говне, предварительно загашенные белым острым шумом. Но так сделать у Тикки бы не получилось. Убьешь Маски - убьешь Тима. А Тима он убивать не хотел. Тоби не любил грузную, животную, но четкую походку Маски, всегда с левой ноги и всегда с чуть выставленными в бок верхними конечностями. Его бесили вечно холодные твердые руки с треснутыми мозолистыми ладонями. Он терпеть не мог его попытки в речь. Каждое слово, каждый звук. Особенно, когда от Маски слышались нотки сарказма. Они не были сарказмом. Они скорее походили на угрозы на допросе, исходом которого выступала дальнейшая казнь. Ему становилось тошно с того, как начинала пахнуть потертая выцветшая куртка бледно-орехового цвета. Горьким, сырым и пустым. Да и вообще от Маски пахло не как от человека. Люди так не пахнут. Его корежило при виде неестественного лица. Губы стянуты в тугую нитку, глаза в две бусины, почти похоже на человеческое нейтральное выражение. Только перманентное. Всегда одно и тоже выражение. И эта сраная маска. Сука, комичнее вещицы, чтобы скрыть неживое, вообще не придумаешь. Наспех выведенные маркером губы и брови только усугубляли картину. Он до усрачки он бесился даже с того, как тот дышал. Вернее, как тот не дышал. Вообще. Но больше всего он ненавидел его глаза. Говорят, зеркало души? *** — Ты совершил очень большую ошибку. — голос Маски никогда не отличался особой громкостью или звонкостью. Да и говорил он теми же связками, что и Тим. Дело было в другом. Говорил Маски не по-человечески. В смысле, язык был понятен, даже очень. Не понятно было звучание. Перелив, тон, манера - все неправильно. Как будто он пародировал человеческую речь, при этом не зная азов коммуникации людей. «он не человек.» Да, проваливать миссии всегда было неприятно. Особенно, когда ты проебался больше всех, получил больше всех и как последний паршивец удрапал с места своего проеба. А теперь стоишь: деловой, красивый, весь в крови, грязевой корке и слюнях, нервно трясешь отросшими патлами, разгоряченно чуть ли башкой не прикладываешься к дереву, чтобы тики унять. Не помогает. А тут еще это. Тоби резко отпрянул и повернулся в сторону говорящего. Младший плохо чувствовал холод, но его натурально пробил озноб. Либо неконтролируемые подергивания стали еще сильнее. Ледяные черные окуляры охотника впились в шкурку добычи. Тоби сразу понял, что перед ним не Райт. Это был тот редкий случай, когда альтер эго не скрывалось под сероватой театральной пластмасской. Маски смотрел на Тикки глазами Тима, правда предварительно убив в них остатки жизни. Когда кто-то путал Тима и Маски всем становилось очень плохо. Брайан один раз пожалел, случайно обронив приветствие вроде Райту, а за этим «опрометчивым поступком» в желтую толстовку полетели две пули. Благо мимо. Но на деле их сложно спутать, по крайней мере для Роджерса. Теплые карие глаза грели только когда с ними был Тим. Глаза Маски, черные, как смоль, сжигали пустотой. Не важно был он в маске, или без. Она была лишь символом, которым альтер эго обозначал себя. Силуэт стоял достаточно близко, чтобы Роджерс уловил его запах. «От горечи тошнит. Пахнет разряженным небом. Пойдет дождь? Тим так не пахнет.» Он стоял почти не двигаясь, не моргая. Может и не дыша. «он не человек.» — Д-да ладно, Маски. Все же круто. Задачу нам дали - дали. Мы ее выполнили - выполнили. Все тип топ! — его тошнит от Маски. Он хочет злится. «Да почему сука дрожь в самый не подходящий момент?» Старший продолжал стоять на том же месте. Как завороженный, Тоби не мог оторвать взгляда. Маски буквально допельгангер. Он - искаженная версия Райта. Искаженная нечеловеческими чертами. Пустотой. Маски родился, как защита для и без того съехавшей набекрень крыши Тима, чтобы потом вытеснить и убить. Младший не осмеливался сказать ничего подобного даже в относительно спокойное время, когда они были все втроем. Вот только Худи слегка отстал, разбираясь с делами насущными и кровавыми, после почти провалившегося нападения. И время было нихуя не спокойное. «он не человек.» — Четкий план, никаких лишних движений. Ты его нарушил. Из-за тебя мы получили серьезные увечья, лишились половины запасов и, самое главное, лишились доверия. — Д-да откуда ты знаешь, лишились - не лишились. Ты все еще веришь, что наш мистер «босс» что-то понимает? По-моему, ему все равно. Главенствующая над их сознанием безликая хтонь никогда напрямую ничего не говорила. Никто понятия не имел, умел ли вообще тонкий человек в осмысленную речь. Зато он вызывал страшнейшие галлюцинации, от которых становилось легче переносить обстоятельства. Отхаркивать гнойно-бордовую мокроту тоже было легче. Взамен, существу нужны были люди. Большие, маленькие Пугливые, бесстрашные Живые и мертвые. Но лучше, когда они уже разделаны и с размозженной башкой. Почему размозженные головы так заходили безликому - одному всевышнему известно. Но в этой вселенной он, скорее всего, не существует, раз есть такие твари, как тонкий человек. Или тонкий человек и есть странная версия Иисуса в классическом строгом костюме, почти паучьими лапами - тентаклями из-за спины и белым еблом. Тогда, стало быть, Роджерс не зря считал себя атеистом. Тоби думал, что Слендермен и Маски существа одного порядка. Иногда туда подходил и Худи. Но с ним все было сложно. Как будто с ним всегда все сложно. От них постоянно одинаково веяло пустой промозглостью и сыростью подвалов, чердаков, болот. В носу свербило кислым, а воздух становился химическим оружием. Хотелось блевать. Неважно чем. Сегодняшним завтраком, желчью, кровью. Хотя кровью противнее всего, потому что потом ощущение, что опять жрал сырое мясо. От них картинка в глазах превращалась в бесконечный поток помех, обрывочных воспоминаний, событий недавних и далеких. Целая кавалькада чувств и у тебя уже полные мешки слез, соплей и разъебанная голова в попытках успокоится. От них перло смертью. Куда бы не шел, что бы не делал. Они следят за тобой. Безликий и безглазый монстр наблюдает глазами, покорно подаренными ему в качестве признания своим новым богом. И чаще всего это были глаза Маски. Он не человек. Они не люди. Они не знают ничего про людей. Они не настоящие. Они непомерно жестокие. Хотя, сколько кованных страхом и агонией кривых рож видел за свою относительно непродолжительную жизнь Тикки это еще нужно было посчитать. А ко скольким он приложил руку. Точнее топор. Два. Два топора и немножко изобретательности. Потому что не хотелось бы, чтобы кромсание человеков превратилось в рутинный и скучный тлен. Тикки не из тех, кто плакался или ненавидел свою новую жизнь. Напротив, он был почти счастлив оказаться в бессистемном хаосе кровавой смерти. Его жизнь и так уже полетела в тар-татары. Хотя нет. Она полетела в кювет и сгорела ясным пламенем. Так будет поточнее. Имел ли право такой маленький шизнутый недоманьяк говорить о жестокости? — Зато мне нет. Тоби не успел отследить тот момент, когда Маски резко рванул на него, впечатывая в ствол дерева. Пальцы, обернутые кровавыми разводами, с силой вжались в шею, прибивая ослабленное после масштабной резни и крутой погони тело. Голова несколько раз с треском отскочила от коры. Конечности бесконтрольно пришли в движение. Тоби пока не понимал, что хотел сделать Маски. Задушить его, разъебать его башку о несчастную сосну или все вместе. Но он не был готов ни к первому, ни ко второму, ни уж тем более к третьему. Единственное к чему он был готов – сблевать. От запаха мертвечины, от холодных рук и от пустых глаз, глядящих в его болотные омуты. Свободной рукой Маски открыл перочинный нож. «Он поугрожать мне хочет?» — Я заставлю тебя почувствовать, как ты проебался. — его голос почти превратился в шепот. «Нет, если бы поугрожать хотел, достал бы пистолет.» «Что-то щас будет.» Да, Роджерс почти не чувствует сомкнутой на шее тяжести, не чувствует то, как разбивается затылок, и тонкая струйка красненькой уже облизывает его шею, не чувствует ног, рук, и вообще у него, если так можно выразиться, иммунитет. Только вот нихуя не работало в этом случае. Ножик разрезает мягкие такни, упирается в ствол и вот уже торчит из центра ладони. Свежая бордовая паутинка пачкает рукав. «Распнуть хочет? Рано, я все еще не научился вино из воды делать». Пальцы перестали давить на гортань только для того, чтобы заменить их на острый локоть. Пришлось вплотную подпереть прижатого к дереву почти всем телом, чтобы тот не дал деру. Роджерс невольно ловил ровное, почти механическое дыхание Маски своими треснувшими губами. «Оказывается, он умеет дышать.» — Я буду отрывать твои кривые пальцы пока ты не поймешь, как делать не надо. Освободившиеся руки нацелились на прибитую к сосне правую. Безымянный, кривой, весь в незаживающих заусенцах и укусах звучно выгнулся в обратную сторону. Послышался хруст. Волокна мышц отслаиваются под давлением и отходят от костей. Фаланга остается неестественно болтаться в пространстве кожи, как на ниточке. Нож очень удачно прямо под рукой. Точнее в руке. Маски медленно, почти с хирургической точностью надрезает плоть и резво дергает нож на себя окончательно отрывая палец. Как скорлупа от семечек, палец отлетает куда-то в кусты. Со стороны может показаться, что он получал какое-то удовольствие от этого. На деле ни одна мышца не дрогнула на его неживом лице. И Тоби чувствовал. Только вот не там, где палец. Ну, то есть его отсутствие. А на уровне грудной клетки. И чувствовал он боль. — Это будет тебе напоминанием. *** Тугая поволока тумана закрутилась в молочную густую пену. В подпространственном лесу сложно было ориентироваться. Солнце, редкий гость, если и заглядывало на огонек, то острые концы серых веток протыкали его и рассеивали на тысячи мелких и незаметных лучей. Еще сложнее было ориентироваться во времени суток. Тьма резко переходила в режущий свет и обратно. А когда тьма работала в паре с туманом единственным спасением для потерянных и беспризорных душ становился наспех разожженный костер. Привал. Привалы Тоби любил. А кто не любит посидеть, да на огонь посмотреть. А тут еще и потеря крови. Не смертельная, но тоже неприятно. Малейшие неудачные движения рукой, и ты вновь свидетель темно красного фонтанчика из отсутствующего пальца. Бинт, наспех завязанный не без помощи Худи, держался плохо и свои функции должным образом не выполнял. Но Роджерс все равно благодарно обнял товарища, испачкав пыльно-желтую ткань алыми пятнами. Это так в его стиле. Тоби устал. Даже его бесконтрольные тики стали какими-то вяленькими. Воспоминания трескались и потухали в его башке вместе с угольками. Глаза быстро привыкли к костру и веки начали постепенно плавится под действием тепла. Поодаль от него сидел такой же уставший Худи. Но его лицо было открыто, так что он почти походил на Брайана. Пока никто не видел он осушал их общую провизию. А именно две с половиной бутылки воды. — Ну как? — Че? — Рука, говорю, как? В ответ Тоби только бессвязно помычал и пожал плечами. — М-да... Томас смотрел на него жалостливо. Или брезгливо. Или и то и другое. С Брайаном никогда не было однозначных вариантов ответа. Такое Тоби тоже нравилось, но это уже совсем другая история. — Пойду еще веток насобираю. — Томас лениво потянулся и поднялся, натягивая темную маску на лицо. — Так Маски вроде уходил. — И за ним заодно. А то он долго больно. Роджерс слабо кивнул, давя зевоту. Почти заботливо Брайан потрепал младшего по свалявшимся темно-рыжим кудрям и удалился, смешиваясь с туманом. Тоби остался сидеть наедине со своими мыслями. Однако и те кажется начали засыпать. Зенки совсем перестали открывается и сон взял свое. *** Тоби нравился Тим. Очень нравился. Брайану он тоже нравился, но разницу тот, кажется, ощущал менее остро. Наверное, сыграло их долгое знакомство и дружба еще со школы. Ну, либо ему нравилась любая из личностей предстоящий перед ним. А для Роджерса все было прозрачно и однозначно. Почти все, что сопровождало взаимодействие с Райтом Тоби сначала бесило. Потом стало доставлять. И в конечном итоге превратилось в круговерть из противоречивых чувств, состоящих из ощущения того, что легкие покусывают радиоактивное черви и желания выражать своего рода симпатию. Хотя, вы наглухо ебанутые психи убийцы и вас давно пора сначала сдать в тюрьму, потом в дурку, потом опять в тюрьму и так по кругу. С этим мы поняли. Но так сделать у Тоби бы не получалось. Любишь Тима - придется принять Маски. А Маски он принимать не хотел. Роджерс любил подмечать в грузной походке Райта живость каждого движения, его как будто неловкое переваливание с ноги на ногу, всплески ладонями, потряхивания челкой. Но когда он шел и рассказывал что-то интересное его руки начинали показывать самый настоящий ансамбль из гармонии движений, а шаг становился почти прыгучим. Ему нравились крепкие теплые руки, стянутые мозолями ладонями, которые редко, но удавалось подержать в своих и сделать вид, что греешься. Он обожал его речь. Сочетание манеры, акцента, ударений в словах и невесть еще чего. Особенно саркастичные замечания, или бурчания, или глупая ругань. Все равно Тоби знал, что Райт ругался не по-настоящему. Ему нравилось, как пах Тим. Терпким, дымным и глубоким. Как сопровождал этот запах, когда Райт невзначай откидывал свою потертую выцветшую куртку бледно-орехового цвета и клал ее на плечи Роджерсу. Не потому что Тоби было холодно, и не потому что Тиму было жарко. Просто так. Его завораживало его лицо. Выразительные пушистые брови, широкий нос с горбинкой, губы слегка зажатые, от чего выражение приобретало серьезный вид. А потом что-то случалось и пушистые брови строились домиком, а на губах появлялся легкий оттенок улыбки. Но больше всего он любил его глаза. Говорят, зеркало души, да? *** Проснулся Тоби от того, что кричало шестое чувство. «На тебя кто-то смотрит.» Резко подскочить не удалось из-за тяжелой головы, поэтому Роджерс просто неуверенно приоткрыл глаза. На него осторожно в ответ глядели ореховые овалы. Тим. Однозначно он. Внутри сразу разлилось приятное тепло. С противоположной стороны храпел Томас. Он наверняка жутко устал, справляясь с последствиями сокрытия следов после неудачного рейда. Но если за ними еще не пришли, значит справился он отлично и заслужил отдых. Густой туман степенно стал рассеиваться на белесые перистые волокна. Костер больше не пек лицо, просто мягко грел оранжевыми отливами и отражался на лице. Райт поймал мутный взгляд Тоби и глуша окурок об пень слегка отвернул голову к огню. — Ну что? — Ч-че? — Состояние твое что. — он старался звучать настолько безразлично и сухо, насколько мог. — Да так, сплю. — Рука? Тоби поглядел на мешанину внизу правой. Место отсутствующего пальца опухло и воспалилось. Темная корочка на пару с гноем постепенно срастались с еле держащимся бинтом и покрыли участки кровавых излияний. Хуйня если честно, так и до ампутации не далеко. А как же он будет переебыбывать людишками глотки двумя топорам, если у его останется всего одна ручка? Нет ручки – нет конфетки. — Еще не отвалилась. Райт многозначительно хмыкнул. «Вот и поговорили.» Тоби удивился, когда Тим поднялся с нагретого места и пересел, оказавшись напротив Роджерса. Он расстегнул куртку и из внутреннего кармана выудил пару хрустящих упаковок чистых бинтов, вату, антисептик, и швейный набор. «Ну ахуеть теперь.» — У-у нас сегодня уроки макраме? Райт мягко взял пострадавшую конечность и начал разворачивать остатки самодеятельности его товарищей в виде полусгнившей тряпочки. Твердые ладони осторожно ощупывали самые травмированные места, и определяли, где стоит подлатать больше, где меньше. Несмотря на то, что Тоби и усом не повел, ведь ничего не чувствовал, Тим продолжал быть предельно аккуратным. —Ты где все это достал? — В аптеке. — Зачем? Ответа не последовало. Райт отвинтил крышку у бутылька с обеззараживающим раствором и, смочив раскрытый свежий бинт, приложил к руке Тоби. Раны принялись озлобленно шипеть, избавляясь от грязи и запекшийся крови. Тоби внимательно следил за процессом. Он не знал, что и думать в самом деле. Что чувствовать, как реагировать, куда смотреть...Что-то это ему напоминает. У младшего как-то не заладилось с фигурой отца в его жизни. Вот вообще. Не, справедливости ради, его отец, Томас, пытался приложить руку к воспитанию и иногда это даже получалось, но лучше бы приложился головой о стену. Томас подарил шестилетнему Тоби новую игрушку — Томас вновь выпил слишком много, но очередь убирать рвоту за папой была на Тоби. Томас свозил Тоби с Лорой в парк аттракционов и они целых два часа без происшествий отлично провели время — Спустя час им дружно пришлось оттаскивать изрядно пьяного и пошатанного отца от случайного бугая, который справедливо заметил, что пить в общественном месте не очень культурно. Томас заступился за Тоби перед его одноклассниками, которые задирали его за тики — Правда он опоздал на пару-тройку лет, ведь вступаться за своего сына нужно было не перед мерзкими лбами, а перед сопливой шпаной. Каждый раз что-то шло не так и каждый раз он обсирался. И с каждой новой склянкой под столом на кухне, с каждой новой лужей густых рвотных масс в коридоре, с каждым новым отчаянным вздохом мамы, Роджерс младший все больше хотел, чтобы «папашка женился на алкашке», укатил на медовый месяц с ней и потерял след к дому Конни и ее детей. Хотя, чего ждать, он уже почти. А после смерти Лауры там считанные дни оставались. Отец пах горьким спиртом и обидой, напополам с гневом. А еще страхом. В этом они с Тоби были похожи. И еще кое с кем. Сейчас Томас пах пеплом и землей. Отчасти Роджерс пах также, в подпространсвенных лесах, где его, скажем так, приютила безликая хтонь обычно нет теплого душа с пенкой и резиновыми утятами. Весь в отца. За такую фразочку Тоби мог предложить гарантированные адские муки с медленным отделением каждой части тела старым затупившимся топором. Спустя целую жизнь он никогда не думал, что вспомнит своего отца в таком ключе. Но в Тиме он отца не видел, а вот в Маски... Или наоборот. Иголка с толстой ниткой, похожей на жгут в ушке покорно подчинялась выверенным движениям. Райт сшивал поврежденные ткани аккуратно. Настолько аккуратно, насколько мог. В отличии от своего альтер эго. Потому что он даже не попытался бы. — Да у тебя талант на мне крестиком вышивать. Тим внезапно смеется. Тихо, хрипло и так горько, что корень языка дерет. Смех давится глубоким молчанием и мешается со звуками прерывистого дыхания обоих. — Прости. Он больше не смотрит на Тоби. И кажется даже почти не дышит. Только пытается сосредоточить внимание на предательски трясущихся палацах и старается не думать о том, что этими же пальцами он буквально часа три назад кромсал руку человека, которого Тим очень не хотел, но не мог не признать близким ему. Хотя чисто технически это был не он. Но почему-то из них двоих совесть мучала только одного. — Да ладно. — Тоби шмыгнул. — Бывает. Я ж все равно ничего не чувствую. Райт молчит. Роджерс слышит, как он сбивчиво выдыхает ртом, теряя ровность голоса. — Нет. — Что нет? Райт снова молчит. Тишина давит на уши и топит. Топит в горечи и вине. Он слишком сильно сжимается в тугой комок, еле сдерживаясь — ладони крепко сжимают руку Тоби, лишь бы удержать. — Чувствуешь. Тим резко подается вперед и сжимает Роджерса в объятиях. Терпкий запах дыма дешевых сигарет ударяет в нос, заботливо обволакивая уставшую голову. Обычно спокойные крепкие руки обдало крупной тряской, которая мешала им оставаться на плечах. Потертая куртка скромно шуршала на сгибах локтей. Лицо Райта спряталось в темно-синем капюшоне и уткнулось теплым носом в холодную шею. И Тоби чувствовал. Только вот не там, где палец. Ну, то есть его отсутствие. А во всем теле. Начиная с громкого дыхания в шею, заканчивая грудной клеткой. И чувствовал он себя... дома? В глазах стояли слезы. «Глупо». — Да? Нет? Плевать, давай так еще посидим. «Тима точно можно любить, а вот Макси нет, он как мой папаша.» Послышалась какая-то возня с того края, где до недавнего времени слышался мирный храп. — Вы че черти драные, ахуели? А как же я? А с Брайаном все до сих пор очень сложно.