Дао Янтарного Волка

Жизнь — это вечная борьба за выживание, что наполняет ее. Борьба за всё то, что тебе дорого. Смерть — оставленная на произвол судьбы надежда, затоптанная в грязь. Это опущенные руки и взгляд, устремленный в пустоту потерянных родных. Война же это то, что объединяет понятия Жизни и Смерти, смешивая их между собой, стирая с людских лиц, насильно цепляя маски Цели. Целей разных для всех: гневные, рассеянные, возбужденные, уверенные — маски повторяются так же часто, сколь и много их разнообразие; разнообразие смотрящих из-под масок глаз, устремленных в поиске решения обрушившихся на них проблем. Глаз, смотрящих в затянутое дымом нескончаемых пожаров небо, раскрытых навеки за разорванными масками. Бездушным телам не нужно тепло, и они отпускают его легко, наполняя воздух тяжелым смрадом разложения. День за днем, месяц за месяцем, всё новые, пока земля не начинает раскалываться от нескончаемой боли и разрушений. Города держались отчаянно, но неумолимо сдавая под натиском нескончаемых битв. Некогда величественные, теперь забытые, заброшенные, лишившиеся людей в них, что остались без крова и крови. Сдались, молча вдыхая тяжелый аромат Смерти. Так уже произошло много где, и много где еще произойдет, отбирая Жизнь. Это была…

***

— …катастрофа. Если мы ничего так и не предпримем, Внешний Мир падет под натиском неисчислимых орд Преисподней. Рука прошлась над разложенной на широком столе из дорогого дерева картой, закрывавшей его почти полностью. Теплый свет поставленных ближе свечей слегка затрепыхался, заиграв бликами на металлических фигурах, схематично отображавших армии двух сторон. Фигуры, имевшие в себе достаточное количество острых граней, ощетинившись пиками, прижимали в полукруге несколько одиноко стоящих рядом жертв. Глазам, чуть сияющим изнутри голубизной от проходящей в теле энергии, не было особой нужды смотреть на плачевную расстановку сил, нет. Они неотрывно ловили взгляд хищных вертикальных зрачков, кажется ни капли не заинтересованных в почти отчаянной мольбе человека. — Должно быть, в битве с демонами тебе серьезно повредили голову, раз ты вновь решил, что я позволю хотя бы одну мысль о союзе с убийцами моего отца, Коталь! — Полумаска на лице скрывала нижнюю часть, позволяя лицезреть всю степень отвращения в яростно суженных веках и сведенных бровях. Каблуки отбили на мраморе искры, сделав прочь от стола несколько шагов. — Но императрица, Земное Царство… — Молчать! Еще слово, и из генерала ты превратишься в смертника на арене Колизея! — Ладонь молниеносно описала дугу, выражая крайнюю степень нетерпения и отсекая любую возможность собеседника заговорить вновь. — Выметайся прочь! Ош-текку ничего не оставалось, кроме как молча поклониться и немедленно покинуть залу. Губы изогнулись в тонкую полоску, когда за спиной закрылись двери. Это была последняя попытка достучаться до императрицы Внешнего Мира, потерявшей голос разума в поглотившей ее жажде мести, давно размывшей реальность происходящего. В своих покоях Коталь встал у широких перил балкона, где ему не в первый раз открылся вид на раскинувшийся под ним сонный город. С улиц, время от времени, слышались то резкие возгласы, то низкое рычание. Иногда крики, обрывавшиеся столь же внезапно, как возникали. З’ункара, за тысячелетия своего существования, сейчас переживала далеко не лучшие свои времена. Экономика, и без того всегда находившаяся в состоянии достаточно тяжелом, но стабильном, под влиянием войны с Преисподней рухнула куда-то на уровень тех же огненных земель, и даже с течением времени восстанавливаться явно не желала, да и не могла. Разбойники и бандиты, почуяв запах свободы от редеющих стражников, призванных на поля битвы, не заставили себя ждать. За ними пришли бродяги из разрушенных поселений, которым не требовалось большого времени встать на путь воровства. Торговцы, коим повезло спасти хотя бы часть имущества, спешно покидали город, и если их не настигали в пути, бросая тела в раскаленных под неумолимым солнцем песках, пропадали в далеких от столицы землях, молясь богам, чтобы те позволили им дожить до окончания этого безумия. Начался голод. Крик разрезал ночь. Коталь давно устал гадать, что стало причиной в этот раз. Он не удивится, будь это очередная борьба за кусок черствого хлеба. Если так пойдет и дальше, Внешний Мир раздерет себя сам и без помощи демонов Преисподней, отрывая мясо по кускам не хуже острых клыков отвратительных тварей. Генерал провел пальцами по запыленной поверхности, растерев мелкий песок подушечками. Отец учил его бороться за жизнь любой ценой. Жизнь не просто свою, но своего народа. Если Коталь продолжит потакать безумию Милины, он предаст эти заветы. Рука сжалась в кулак; с кожи слетели мелкие чешуйки белой краски. Выход представлялся один, и у Коталя впереди были всего несколько ночей на обдумывание деталей плана, что несомненно может стоить ему жизни. Недельный отпуск скоротечно перевалил за половину, невольно вынуждая нервничать. В голове Коталя, неспешно бредущего по освещенным через высокие проемы солнцем коридорам, выстроилась вполне дельная схема, но, вопреки его желанию, в ней недоставало одной крайне значимой шестерни. Он знал, пожалуй, где ее искать, как и предельно ясно представлял, насколько сложно будет отыскать того, кто не желает, чтобы его нашли. Нужен человек. Надежный человек, в текущих условиях, был ничем иным, как роскошью. Все его люди остались у фронта, в короткой передышке, пока генерал отчитывался в столице. Ему бы хватило быстрого, не болтающего лишнего и способного кого угодно достать из-под земли, если потребуется. При дворе, несколько лет назад, находился один такой, вот только его прибили на арене Колизея в Смертельной Битве. Да, чего уж греха таить, Коталь сам не раз хотел придушить эту самодовольную шавку, мнящего о себе больше, чем он являлся, но его навыки в купе с верностью Шао Кану не позволяли. Ош-текк чуть поморщился, вспомнив предыдущего владыку Внешнего Мира. Деспота, безусловно, но так или иначе, тот умудрялся держать свою реальность в жизнеспособных пределах, и пусть генерал не всегда мог согласиться с ним в методах, но беспрекословно исполнял их, без опаски, что экономика рухнет, а народ поголовно начнет голодать. — Скорее, не то всё пропустим! Два человека спешно оббежали замершего под лучами солнца Коталя, исчезнув за поворотом ближайшей лестницы. Быстрые шаги почти моментально смолкли, выдавая бег через ступеньку. Только сейчас генерал обратил внимание на легкий шум толпы, находящейся в стенах Колизея. Похоже там должно было происходить что-то необычное, раз люди, даже в такие времена, собрались лицезреть кровавое зрелище. Коталь ощутил нарастающий интерес. Решив, что развеяться от тяжелых мыслей хотя бы на час-другой не помешает, уверенно устремился вперед. На императорской трибуне, конечно же, вальяжно раскинувшись в гротескном троне, являвшимся наследием ее отца, восседала Милина. Она обратила на появившегося генерала не больше внимания, чем на слугу с торчащими ребрами, поднесшего ей очередные яства на серебряном подносе. Или, по крайней мере, пыталась делать вид. Коталь же более успешно делал вид, что не замечает ее изредка бросаемые на него взгляды, пока она тянулась за очередным куском мелко порезанного мяса, что закидывала в устрашающую глубину своей пасти. Ложа находилось достаточно выгодно относительно трибун, укрытая в легкой полутьме, так что она могла не волноваться из-за косых взглядов людей. Генерал уселся ближе к краю, где на него падали редкие лучи солнца, и при этом он оставался вне поля зрения Канума. Словно его тут и не было вовсе. На арене уже шли разогревочные бои. Просто воры, убийцы и прочие впавшие в немилость стражи сражались за свою жизнь, чтобы в итоге всегда умереть. Мало кто мог победить чемпиона гладиаторских боев, и даже при успехе они лишь вставали на его место, чтобы продолжать сражаться, пока не найдется кто сильнее или удачливее. Дальше уровень веселья чуть поднимали, выпуская зверье, вроде плешивых крысоподобных псин, нападавших стайками, и тайгоров, горой мышц и затупленных бивней сминавших под собой хрупкие кости жертв. Среди зверья также находились своеобразные «чемпионы», те, кого не убили в нескольких боях. Уже было заскучавший Коталь сразу понял, что появился как раз такой, по негромкой, но заметно разнесшейся волне довольного ропота среди зрителей. Он приоткрыл почти было сомкнувшиеся веки, недоуменно оглядывая арену, на которой осталось всего два гладиатора. Перед гладиаторами стоял зверь, чуть возвышаясь над их головами. Коталь поднял бровь. Нет, казалось бы, не было в нем ничего особенного или выдающегося, кроме одного — таких зверей ош-текк не встречал ни в одном уголке его реальности. Собакоподобные звери Внешнего мира были поджарыми, зачастую с торчащими от вечной голодовки костями и выдранными клоками бледно-серой шерсти. На арене стояло существо, больше подходившее под описание волка, как зовут их род в иных мирах. Густая черная шерсть бы переливалась под солнцем, кро́я под собой литые мышцы, не будь она вся запачкана кровью и грязью. С такого расстояния глаз было не разглядеть, но положение головы позволяло представить себе взгляд. Внимательный, изучающий людей перед ними недвижимо; не предпринимая попыток атаковать в лоб, как прочие звери. Коталь сам не заметил, как выпрямился в кресле, когда гладиаторы, не выдержав, первые бросились в бой, а волк, словно издеваясь, отпрыгнул на безопасное расстояние. Не так, как если бы он испугался, нет. Пушистый хвост, вместо того, чтобы трусливо спрятаться меж задних лап, уверенно держался параллельно спине, изгибаясь из стороны в сторону, поддерживая равновесие при поразительно грациозных для такого размера скачках. Ош-текк невольно восхищался, заметив в странных действиях явную тактику. Стоило нетерпеливому копью оказаться в непосредственной близости от морды, волк извернулся, вцепившись в древко острыми зубами, резким рывком выдернув оружие из рук незадачливого человека, и отбросив на добротное расстояние. Оставив людей с короткими мечами, неспособными безбоязненно достать до зверя, он заставил тех на время отступить. Если Коталь решил, что на этом неожиданности закончатся, он сильно ошибся. Ему не было слышно, о чем говорили между собой гладиаторы, пытающиеся составить тактику, но он явно заметил, пусть мимолетно, как покрытая черной шерстью голова чуть склонилась, а уши выпрямились вперед. Ош-текк не мог поверить своим глазам и продолжил наблюдать, почти не моргая. Люди, кивнув друг другу, медленно направились к зверю, обходя его по разные стороны. Волк всего раз мотнул мордой на каждого из них и сосредоточился на том, что держался ближе. Гладиатор, заорав, что есть мочи, бросился вперед, замахнувшись мечом. Второй же, пользуясь отвлекшимся противником, крался со спины, намереваясь перерезать ахиллы. Толпа задержала дыхание. Волк себя ждать не заставил. Извернувшись со скоростью черного вихря, он вскопал лапами песок, выбросив его в первого гладиатора, и моментально схватил второго за предплечье, глубоко вонзив зубы в плоть. Человек закричал от невыносимой боли, когда его, выронившего меч, со всей силы практически перекинул через себя зверь, швырнув на огромной скорости в невольного товарища. Тела столкнулась с глухим звуком. По арене разнесся возглас восхищения. Под всеобщие улюлюканья волк подошел с низко опущенной головой к замершему в ужасе, почти ослепленного песком гладиатору. — Убей их! — воздух разорвал неожиданно громкий возглас императрицы. Волк лишь на секунду поднял на нее взгляд, таивший в себе больше, чем можно было ожидать. Он сделал еще шаг к панически скулящему человеку, наступив на его меч. И одним точным движением когтистой лапы отбросил оружие прочь. Клыкастая морда с окровавленными молярами убралась из опасной близости. — Я тебе приказываю, тварь! Убей их!!! — крик Милины почти перешел на визг. Волк вновь незаинтересованно поднял голову и, если Коталь не ошибся с такого расстояния, едва заметно ощетинился. Терпеть подобное неповиновение было свыше сил Канума. Зверь понял ее приказ, но ослушался. А таких ждет лишь одно — смерть. Погонщики, заметив самый страшный для любого гладиатора жест со стороны императорской ложи, незамедлительно скрылись во внутренних стенах. Не прошло и минуты, как все ощутили легкую дрожь. Коталь незаметно скосился на Милину, яростно усевшейся на свой трон и вспыливши потребовавшей свежей порции закусок у зашуганного слуги. Взрывной непостоянных характер — лишь одна из многочисленных черт недавней императрицы, что ставили Внешний Мир на грань катастрофического кризиса. Ей как раз поднести новое блюдо с неизменными кусочками мяса, чьего происхождения Коталь предпочитал не знать, когда на арену, грозно ревя, вышел голиаф. Императрица злорадно рассмеялась, заметив недвусмысленно прижавшиеся к голове уши зверя. Голиафов генерал не любил. Если точнее, он терпеть их не мог. Грозная, но беспросветно тупая и неповоротливая груда мышц, нередко растаптывающая своих же союзников. Вряд ли в этой огромной черепной коробке наскребется хотя бы чайная ложка мозгов. А потому, будь у него возможность делать ставки, Коталь бы поставил на волка. И явно не прогадал. Голиаф носился с выставленными лапищами за юрким зверем, умело наводившим того на колонны, что через одну рушились под невообразимым давлением. Делать так вечно, безусловно, не выйдет, но того и не требовалось. Дождавшись, пока чудовище, взревев от боли и ярости, окончательно теряя те немногие крохи сознания, ринется на него, волк что есть силы бросился к ближайшей стене Колизея. Расстояние меж ними стремительно уменьшалось. Люди, сидевшие на нижних трибунах, панически повскакивали со своих мест, бросаясь врассыпную. Всего через секунду зверь достиг стены и, прыгнув, оттолкнулся от нее лапами. Прямо за его спиной пронеслась многотонная туша, видевшая свою цель столь близко всего мгновение назад; теперь — только окрашенные камни. Удар сотряс всю секцию, так что даже на высших трибунах люди испуганно заохали. На нижние упали брызги крови и ошметки черепа, разлетевшегося от удара подобно переспелому фрукту. И вновь — возгласы ликования. Толпа ревела от увиденного, громко аплодируя безымянному зверю. Тот, в свою очередь, неспешно подошел к императорской ложе и уселся перед ней на песок, недалеко от места, где лежали поверженные гладиаторы. Глядя Милине прямо в глаза, волк глубоко показательно зевнул, тем самым выписав себе худший из возможных приговор. Взбешенная Канум, плюясь оскорблениями сквозь частокол зубов, вылетела с трибуны, на ходу отдавая приказы запереть шавку в самой дальней и темной камере катакомб без еды и воды. А через несколько дней она спустит на него всех наимерзейших, озлобленных и не менее охочих до свежей плоти тварей, что разорвут его на куски. Коталь слушал ее вполуха. И пока резкий голос удалялся всё дальше, его план обзаводился кандидатом на выполнение.

***

В былые времена разумный мир распался на великое множество осколков; некоторые по своим размерам составляли целые измерения, а прочие, похожие на пыль от разбившегося стекла, ограничились несущественными, но от того не перестававшими существовать реальностями. Именно за такими, до коих не было никакого дела Старшим Богам, охотились ныне мертвые императоры Внешнего Мира, в неумолимом стремлении расширять свои владения. Мелкие реальности, от одиноких островов до небольших стран, населенные кайтинами, ош-текками, вампирами — разве мог ли хоть кто-то из них противостоять захватчикам с многотысячной армией? Под предводительством преданных генералов пали мелкие поселения и крупные города. Порой, истреблялись целые расы, не нужные на более не своей земле. Хати можно было считать одним из немногих исключений. Забавный щенок-недоросль, на которого император надел ошейник, с интересом наблюдая, как тот будет от него избавляться. А как избавится — лишится головы. Щенок оказался чуть разумнее, чем можно было ожидать от последнего выжившего своего мира, и более верным, чем большинство приближенных. Шао Кану он пришелся по душе, и от того его стали обучать. Коталь считал, что со смертью этого недоразумения стоило прощаться с последними отголосками захваченного мира, чьи территории давно потеряли особенности былого облика. Но если он не ошибался по прошествии многих лет, та реальность имела в себе не только одних «людей». Был ли увиденный на арене волк, продержавшийся столь долго, потомком того мира, попавший в сети охотников года спустя? Прятался ли он на окраинах территорий, или вовсе сбежал в другую реальность, а сейчас не вовремя вернулся, совершенно не важно. Главное, что его обрекли на смерть, о чем он прекрасно знает. И когда Коталь зайдет к нему через пару-тройку дней, тот будет готов согласиться на что угодно, лишь бы выбраться из клетки. Ему осталось только продумать как общаться с волком, пусть и понимающим человеческую речь, но всё еще, несомненно, остающимся зверем в своей сути. На черном небе висел неполный диск луны, выглядывая из-за полупрозрачных облаков. Земля утопала в накрывшем ее одеяле ночи, под которым мирно спали утомленные войной жители города. Отсутствие у обуви жесткой подошвы, обусловленной традициями его народа, помогали ош-текку достаточно бесшумно скользить по чуть хрустящему от песка каменному полу. Редкие факела отбрасывали на очищенной от краски смуглой коже огненные линии. В руке оказалась накрепко зажатая связка ключей, не издающая ни звука. Незамеченным он пробрался в самый дальний и сырой угол катакомб Колизея, — Милина не сжалилась даже здесь — где, казалось, никого не было. Человек вплотную приблизился к решетке, с трудом различив за ней неясную груду черной шерсти, больше похожей на расплескавшуюся беспросветную тьму. Ровно до тех пор, пока эта тьма не открыла глаза, посмотрев прямо на него. Коталь бесшумно сглотнул. Кайма песчаных радужек, временами отсвечивающая чистым янтарем, окружала расширенные зеленоватые зрачки, видевшие сквозь ночь, несомненно, в разы лучше его. В них застыл вопрос. — Ты скоро умрешь, — сказал Коталь, медленно присев перед решеткой. — Она не успокоится, не увидев твоего разорванного в клочья тела. Прочим не было особой нужды описывать кровожадность нынешней императрицы. Ее предшественники любили хорошее представление, безусловно, но только Милина требовала от него такого количества крови. — Я могу тебя выпустить. — Рука с ключами на миг разжалась, издав легкий звон. Острое ухо чуть повернулось, ноздри едва заметно расширились. Раскрытые глаза остались на месте. — Тебе нужно выполнить одно поручение. Уверен, для тебя это не составит труда. Какое-то время они молчали. Над головами завыл ветер, легким отголоском отозвавшись в глубоких катакомбах. Ноздри зверя вновь расширились. Наконец, тот поднял голову, оставаясь лежать. Коталь принял это как знак к продолжению. — Найди одного заурианина и передай его письмо. Сопроводи до места встречи и охраняй. Волк наклонил голову вбок, слегка прикрыв веки. Выглядело как замешательство в чрезмерно простой задаче. Тогда человек пояснил: — Он прячется, и прятаться умеет хорошо. Но бежал в спешке. — Подумав, Коталь добавил: — Он попал в немилость Канума. Несомненно, Сайзот обладал информацией или чем-то иным, что заставляла Милину нервничать. Она не говорила этого вслух, и прямых приказов к его аресту и казни не поступало, но… Генерал догадывался о возникшей неприязни; Рептилия, никаких сомнений, тоже, а потому сбежал до того, как придут за его головой. На днях группе таркатан поступил приказ отправиться в Живой Лес, и, раз причин ему не желали объяснять, Коталь сам сопоставил факты. Зеленоватые зрачки несколько раз перескочили с одного его глаза на другой. Коталь дернулся внутренне, когда зверь неожиданно поднялся, вынужденно сгорбившись в низкой камере, и… кивнул? Да, это определенно был кивок. Из зазвеневшей связки ключей извлекли нужный, зажав в пальцах и не спеша отпирать замок. — Если ты сбежишь, я сделаю всё, чтобы вернуть тебя на арену, — предупредил человек. Волк фыркнул, будто усмехнувшись. Коталю пришлось в очередной раз пожалеть, сколь мало информации ему удалось отыскать в архивах. Он вывел их незамеченными за стены города с той стороны, где бы никому не пришло в голову искать нарушителей. Взглянув на то, как расслабленно держится ош-текк, зверь дал себе, наконец, потянуться. Затекшие мышцы благодарно дрожали под влажной слипшейся шерстью. Коталь, не торопя, позволил своему посыльному отряхнуться от дней голодного заключения, только после достав из небольшой сумки тубус, один из немногих не украшенный десятками камней: Милина любила производить впечатления даже в таких мелочах. Волк долго смотрел на вещь, словно видел в ней нечто иное, но, тем не менее, позволил закрепить ремни на плече, не переставая коситься. Закончив, Коталь указал на далекую темную полосу, на краю раскинувшейся впереди пустыни. — Живой Лес в той стороне. Полагаю, ты управишься за день, максимум два, — в спокойном голосе отчетливо звучал не приказ, но твердое наставление. Времени было в обрез. Он вновь достал уже из большей сумки нечто темное. Ноздри волка расширились до предела, а глаза загорелись от вида свежего мяса. — Думаю, это тебе пригодится. Человек протянул пищу, но зверь, как бы сильно ни хотелось ему есть после голодовки, не смел подойти. Тогда Коталь медленно положил тушку и отошел от нее на некоторое расстояние. Растекающийся под лапами песок не издал ни звука, слышно было лишь глубоко затягиваемый носом воздух. Видимо, убедившись в отсутствии подвоха, волк поднял голову. Он снова кивнул, но уже медленнее и немного глубже, чем в первый раз. В его слишком разумном взгляде, обращенном к нему, Коталь отчетливо разглядел отразившуюся на черных белках луну. Мецтли. Хорошее имя.