Проклятье

      Фуюми увлекается оккультизмом. Точнее, не совсем им. Она раскладывает таро, гадает на судьбу, читает натальную карту. Сатору позволяет, потому что это менее разрушительно, чем её вечное желание ударить его в живот за съеденный десерт.       — Ты… повешенный. Иногда это жертва ради высшего блага. Иногда то, в чём люди застревают и не видят выхода. Верёвка – то, что тебя ограничивает, привязывает… — Фуюми продолжает объяснять ему все карты, которые предвещают ему все самые ужасные несчастья. Лично Сатору думает, что навряд ли может случиться что-то страшнее, чем полное воскрешение Суккуны, поэтому молча слушает и кивает.       — Ты слушаешь меня? — Фуюми рычит, Сатору вновь кивает.       Тогда она выдёргивает у него клок волос с головы, достаёт куклу вуду и ломает соломенную руку. Рука Сатору выгибается под странным углом, и он впервые показывает перед детьми, что ему тоже может быть больно.       Как же он ошибался. Грёбанные таро.       Он шипит сквозь зубы, а Фуюми ошарашено смотрит на куклу со сломанной рукой. И начинает рыдать.       — Прости! Прости, прости, прости! Я сейчас всё исправлю!       Она вновь берёт куклу, чтобы починить, и Сатору вырывает её здоровой рукой.       — Нет! Ты сделаешь хуже! — он выдыхает. Боль становится тупой и пульсирующей, поэтому Сатору поворачивается к Нацуо: — Мне надо, чтобы ты вправил кость назад. Хорошо?       Нижняя губа Нацуо дрожит, но он кивает, берёт явно сломанную руку и делает два обломка кости прямыми с противным хрустом. Сатору шипит, но запускает обратную проклятую технику со вздохом.       Больше он не отпускает бесконечность рядом с ними.       Нацуо больше не приходит на утренние тренировки. Фуюми боится прикоснуться к старшему брату. Шото не выпускают из другого дома.       Всё разваливается прямо в руках, и Сатору не может этого допустить. Даже если ему самому чертовски страшно подойти к Шото и увидеть разочарование на лице ребёнка, это не значит, что он может оставить всё, как есть. Он ответственный взрослый. Он должен починить это дерьмо. Они не грёбанный клан Годжо или Дзенин, они независимые дети, они могут лучше.       Он крадёт Фуюми и Нацуо посреди сна и телепортирует их в новую комнату Шото.       У него повязка на глазу, бледная кожа и испарина на лбу даже спустя столько времени, но он улыбается, когда видит их.       — С тобой всё в порядке? — спрашивает Шото, когда видит Сатору.       Тот не выдерживает и смеётся.       — Разве не я здесь должен спрашивать?       Нацуо и Фуюми отваливаются от его ладоней, как тяжёлый груз, и падают на пол со стонами. Они протирают глаза, всё ещё не понимая, как оказались в другом пространстве, но моментально тянутся к Шото, желая дотронуться.       Если подумать, их отношения похожи на созависимые.       (Сатору зависим больше всего.)       — Как твой глаз? — Нацуо подползает ближе всего и с тревогой смотрит на повязку.       — Без понятия. Не заглядывал, — безразлично отвечает Шото. — И не очень хочется.       Сатору садится на пол и упирается щекой в колено, обдумывая слова, которые можно произнести. И какие ни в коем случае нельзя.       — Извини.       Шото цепенеет и дёргается каким-то образом одновременно.       — Всё в порядке. Я знал, что у тебя кошмары. Но, — он делает паузу, переводя взгляд на собственные руки и сминая покрывало, — я не знал, что ты можешь потерять контроль.       — Как и проиграть, да? — Шото дёргается на вопрос. — Всё в порядке. Ты сделал всё, что смог.       — Нии-сан ещё даже не в старшей школе! Это может случиться с каждым! — Нацуо тут же вступает в диалог, будто его старшему брату действительно нужна какая-то защита. Сатору утешительно треплет его по голове.       — У тебя кошмары? — Фуюми улавливает самую суть. Сатору не отвечает.       Это Годжо Сатору облажался как сенсей. Это он не смог донести до Мегуми, что тот не одинок. И в этот раз он научит Шото лучше. Сможет показать, что он никогда не останется одинок.       — Неважно, — отворачивается Шото так, будто мёртв внутри.       — Фуюми недавно сломала мне руку. Сломала куклу и сломала мне руку. Разве это не талант?       Сатору притягивает Фуюми к себе за плечо, и та выглядит так, будто собирается блевать прямо на пол. Шото смотрит на неё единственным глазом с ужасом.       — Почему? — спрашивает он дрожащим голосом. И что-то начинает трескаться.       — Знаешь? Чтобы стать новой версией себя, отправляйся на север. Если хочешь вернуться к тому, кем был раньше, отправляйся на юг. — Сатору замолкает, вспоминая то, что не должен помнить. — Мы все выбрали север. Так что я обязан научить вас.       — Нет, — слишком твёрдо говорит Шото для маленького ребёнка, — мы не твоя ответственность.       — Вы всегда были моей ответственностью, — возражает Сатору достаточно мягко, чтобы это не считать спором.       — Не здесь. Просто… почему нельзя просто жить? Всё забыть? — Мегуми ломается под понимающей улыбкой и прячет лицо в коленях. Вся игра ломается, и Сатору слышит хрустящие осколки под собственными ногами.       — Особенно здесь, Мегс, — шепчет он и потирает спину ребёнка. — Когда я первый раз вышел на улицу и увидел героев за работой… Их было трое. Злодей – один. И эта нечисть сожрала моего одноклассника у меня на глазах. Я видел его раздробленные кости. Моя форма не была в крови, только потому что на мне была бесконечность. Ты понимаешь? — Мегуми (или Шото?) кивает, поэтому Сатору обращается к остальным: — Вы понимаете? Вы обязаны быть сильными. Вы должны защитить себя, если меня не будет рядом. Вам не надо становится героями. Просто станьте достаточно сильными, чтобы во взрослой жизни не бояться, что вас прирежут ночью на улице. Так что завтра в пять утра я жду вас без разговоров и лишних размышлений во дворе.       — Всё… в порядке? — спрашивает Фуюми про столько вещей разом, что на вопрос невозможно ответить.       Вместо ответа Мегуми складывает ладони вместе и призывает волков. Те вылезают из теней медленно, словно ощущая нежелание хозяина делиться хоть чем-то.       — Всё в порядке, — утверждает он.       Нацуо первым лезет гладить огромного белого волка между ушей. Тот падает, как обычная дворняга, на спину и подставляет живот для почесушек. Фуюми улыбается.       — Если бы отец знал, что мы можем делать, то что бы он сделал?       Они разом поворачиваются к Нацуо, который продолжает улыбаться и гладить белого волка. Он не прерывается, не меняется в лице, не смотрит ни на кого из них. Чёрный волк кладёт морду на колени к Мегуми. Тот, явно сбитый с толку, вторит за старшим братом и просто наслаждается ощущением шерсти между пальцев.       — Неважно, — отвечает Сатору.       Потому что их силы слишком разрушительны, чтобы спасать. Они всегда существовали для убийств.       Но и здесь это тоже неважно.       — Ладно, если ты так говоришь, — выдыхает Нацуо, а его замершая улыбка превращается в настоящую, когда он изо всех сил зарывается в мех волка.       — А с тобой, — Сатору ухмыляется и смотрит, как лицо Мегуми кривится, — мы исправим это недоразумение.       — Ты никогда не мог этому научить нормально, — ворчит тот в ответ.       — Тогда мне придётся постараться, чтобы у моего младшего брата снова появился глаз.       Они разговаривают обо всём и ни о чём. Они ноют, как им не хватает любимого младшего брата рядом. Шото молча и с бесстрастным лицом принимает любовь. Сатору смотрит на них, ощущая груз теней за спиной, и надеется, что в этот раз он доведёт всё до конца.       Они засыпают где-то через полчаса, и Мегуми остаётся наедине со своими волками, когда Сатору разносит всех по своим кроватям. Но он возвращается. Здесь должен быть какой-то разговор. Он просто не понимает, что именно должен сказать.       — Прости, — вновь говорит Мегуми, и волки исчезают.       — Мы уже достаточно извинялись друг перед другом, — Сатору фыркает и отмахивается от всего. — Если мы продолжим, в этом потеряется всякий смысл.       Мегуми, судя по всему, явно не согласен. Сатору вздыхает, чешет затылок и садится на пол подле кровати. По крайней мере, он может выслушать ребёнка.       — За что ты извиняешься? Я прожил хорошую жизнь. Я любил всех вокруг. И не был одинок. И я правда хотел, чтобы у тебя было так же.       Мегуми молчит. Сатору даёт шанс тишине настояться. Им некуда торопиться.       — Мне… всегда казалось, что ты хотел, чтобы я стал сильнее тебя. И я… — он не говорит «сломался». Или «не оправдал ожиданий». Или ещё что-то такое ужасное.       — Конечно, я надеялся. Это не значит, что я ожидал от тебя этого. Эй, Мегуми, — он берёт его такую маленькую ручку в свою как напоминание, что они теперь дети (у них ещё так много впереди), — я много чего хотел. Но ты человек. Это нормально. Я рад, что ты не родился со сломанной душой.       Маленькая ладошка обжигает холодом. Сатору терпит.       — Годжо-сенсей, ты правда идиот. Какие-то вещи просто не надо произносить вслух, — Мегуми прерывисто шепчет, и ладонь обжигает всё больше. Сатору лечит ладонь так же, как лечит свой мозг: неосознанно и без должного внимания, потому что результат стоит ущерба.       — Что же, если бы я мог, я бы отправил тебя к психологу, а не сам проговаривал все эти вещи, — Сатору высовывает язык, кривляясь, и температура тела Мегуми приходит в норму.       — Разве ты не человек старой закалки?       — Я не настолько стар! Эй, забери свои слова назад!       Сатору упорно трёт макушку Мегуми костяшками пальцев, пока тот сопротивляется. И про себя думает, что, возможно, им всем нужна была психическая помощь гораздо раньше с тем грузом, который у них был на плечах. Возможно, половина из них не сошла бы с ума.       Он пытается объяснить проклятую технику, как может. Мегуми слабо понимает, но сколько бы не отрицал, он тоже гений. Сатору уверен, что мальчишка подхватит это гораздо раньше, чем они оба могут предположить.       Они оба устают от попыток столкнуть отрицательные энергии, нивелируя её в позитивную.       — Эй, — Сатору тыкает уставшего ребёнка в щёку, и тот решает не реагировать, — зачем ты хочешь стать героем? Только честно.       Возможно, немного подло спрашивать в этот момент. Но Сатору правда не верит в желание Мегуми изменить систему. Хотя бы потому, что ребёнок недостаточно раз столкнулся с ней, чтобы понять, как она ужасна. Он видел только то, как ужасны сами маги.       — Я тоже выбрал север.       Возможно, неправильно так зацикливаться на прошлой жизни. Но кто такой Сатору, чтобы судить.       Они засыпают вместе.       Утро встречает Сатору болью в шее и спине, а ещё видом слюны ребёнка на подушке и теплом в своей руке. Он аккуратно вынимает ладонь, подкладывая в кулак Мегуми кусок одеяла, и телепортируется в собственную комнату.       Он тренирует Нацуо и Фуюми. Нацуо проламывает бетонные плиты. Фуюми пытается приспособить карты таро к проклятой энергии и не перерезать ими горла братьев. Сатору считает, что это большое улучшение по сравнению с предыдущим днём.       Они завтракают вместе в достаточно приятной тишине, пока она не нарушается вопросами, которые должны были прозвучать ещё вчера.       — Ты… — Нацуо замирает с палочками у рта, будто не знает, как высказать мысль без обиды, но всё равно обязан сказать. — Ты иногда так называешь Шото. «Мегс».       — Это имя, которые мы втроём ему дали, когда он только родился. Помнишь? — Сатору до сих пор иногда вспоминает этот момент с сожалением. — «Мегуми».       Нацуо мотает головой, отрицая.       — Я помню, и это было странно. Это…       Фуюми откладывает палочки со звонким стуком о миску.       — Наши силы – это не причуда. Мы знаем это. И ты знаешь больше, но не говоришь об этом. Мы никогда не говорим об этом! А что, если я случайно кого-то раню опять? Что, если Нацуо кого-то толкнёт в плечо и убьёт? Почему именно мы?       Сатору слушает молча.       У него есть предположения. Он не хочет говорить об этом вслух. Они умерли такими молодыми и так несправедливо.       — Нет. Даже нии-сан не может знать, — Нацуо останавливает Фуюми и вновь смотрит на Сатору. — Тойя, — имя «Тойя» так редко звучит, что Сатору до сих пор иногда не сразу осознаёт, что обращаются к нему, — как тебя зовут?       Какой хороший вопрос.       Тойя Тодороки. Сатору Годжо. Нии-сан. Сенсей.       Он всё и ничего разом. Он не может быть Сатору Годжо, потому что не был сильнейшим. Он не брат, потому что до сих пор видит в этих детях не братьев и сестёр, а ответственность. Он не учитель, потому что бросил своих учеников, когда те больше всего нуждались.       И он, определённо, не Тойя Тодороки.       Нацуо отворачивается и бормочет извинения. Фуюми, проявляя заложенную в ней генетикой мягкую сторону, подкладывает побольше мяса в тарелки к братьям. Сатору Тойя Старший брат Непонятно кто разжимает кулаки, и палочки оказываются на столе.       — Посмотрите на меня, — они поворачиваются одновременно на звук его голоса. — Вам лучше никогда не вспоминать. Понимаете? Не пытайтесь. Оно того абсолютно не стоит.       Он не ожидает, что они воспримут его серьёзный тон. Он не ожидает, что они будут послушными. Он смеет надеяться, что им будет достаточно старых сказок о проклятой энергии, проклятьях и магах.       Им недостаточно.       Он видит сквозь стены, как они идут за ответами к Шото. Им не удаётся прокрасться с первого раза, второго или даже шестого. Но однажды у них получается, и они прокрадываются к новому месту Шото и спрашивают его. Сатору не хочет знать, найдут ли они ответы на вопросы.       — Я не рассказал им, — отвечает Шото в одну из ночей, когда Сатору не может заснуть и прокрадывается в закрытый корпус ради развлечения вместо тренировки. Повязка снята, и под веком явно есть глазное яблоко. — Только то, что мы знали друг друга. И отвратительно умерли.       — Твоё право, — Сатору пожимает плечами чуть разочарованно. Им не обязательно было знать, что они умерли неоправданно молодыми. Есть возможность, что появится страх повторения этой херни.       — Я… Я хочу быть Шото. Не Мегуми, — чёрный волк вылезает из тени и жмётся к ногам ребёнка. — Ничего о выкупе из клана Дзенин, проклятой сестре и проклятьях. Там было хорошее, но, — Шото чешет волка за ушами, — но сейчас я Шото Тодороки с отвратительными родителями, любящими сёстрой и братьями и сильной причудой.       Сатору держит язык за зубами, чтобы не сказать, что это не так уж сильно отличается от прошлого.       — Какой-то ты слишком умудрённый опытом для шестилетнего, нет? Он треплет его по голове, и Шото пытается избежать руки, но всё равно слегка улыбается.       Но Шото — маленький злодей, тренирующийся на героя. Это определённо не всё, что он сказал Фуюми и Нацуо.       Внезапно в карманах Сатору начинают постоянно появляться сладости: шоколадные конфеты, карамельки, жвачка. В портфеле он находит моти, иногда фрукты, один раз – растаявшее мороженое. Нацуо обнимает его без повода, за хорошо сданный тест и даже «Спасибо, что встал». Фуюми накладывает ему двойные порции и старается готовить любое мясо на маринаде, в состав которого входит мёд.       Жизнь кажется очень сладкой.       А второй глаз Шото видит. Они снимают повязку, и даже шрам не так ужасен, как мог бы быть. Он прикасается к нему пальцами, а затем с истинным безразличием пожимает плечами, будто что-то подобное — незначительная мелочь в его жизни.       — Почему ты хочешь стать героем? — Нацуо спрашивает Шото за обедом, когда ни Тойи-нии, ни Фуюми нет рядом. Шото глядит в пустую миску, не зная, что будет правильно ответить. Очень много причин. Ни одной достойной, которая бы устроила Нацуо.       — Он всегда взваливал всё на себя. На него всегда смотрели, как на оружие. Не как на человека. На меня тоже. Как Старатель сейчас. Но он был выше. Его силы… они отделяли его ото всех. И в этот раз я хочу быть кем-то, к кому он сможет обратиться за помощью. И чтобы я смог помочь.       (Я хочу быть тем, кто оправдает надежды. Кто оправдает своё имя. Кто не сломается. Кто выстоит. Кто заставит ложь «я не одинок» стать правдой).       — Что ты такого сделал с нии-саном, что так на этом зациклен?       — Иногда правда, правда лучше не вспоминать.       Нацуо отклоняется назад, смотрит на небо за окном и вздыхает. А затем раскрывает руки, приглашая.       — Иди сюда. Мы же братья.       Шото видит Юджи. С тупой улыбкой, шрамами, бесконечным оптимизмом и таким же желанием уберечь. Поэтому он не двигается, а застывает на месте в попытке перебороть желание встать и убежать как можно дальше.       (От него одни неприятности. Это он во всём виноват. Всегда во всём его вина…)       Но Нацуо берёт дело на себя, подходит и обнимает Шото изо всех сил.       — Знаешь, я думаю, что хочу быть врачом. Иметь все эти силы круто и всё такое, но лечить людей? Это гораздо лучше.       Шото не помнит, как заканчивается этот день. Он помнит только крепкие, утешающие объятья и какой-то шёпот за стеной, когда он переворачивается на другой бок и блаженно засыпает.       «Эй, пацан, ты правда думал…»       Он не слушает голос в голове.       Возвращаются тренировки со Старателем. Шото пытается увидеть в своём отце лишь проблемы целой системы, но вместо этого его шестилетний мозг только видит взрослого, который пытается сделать ему больно.       «Ты же заслуживаешь этого».       После очередного пинка в живот его рвёт желчью. Так сильно, что его мозг слабнет, а голос в голове смеётся всё громче и громче, продолжая издеваться над ним.       Именно так его находит Сатору: блюющего на пол, кричащего, со слезами на глазах, ненавидящего себя и пытающегося направить эту ненависть на Старателя. И Старателя над ним, который тянет руку и не понимает, что происходит.       — Отойди от него, — говорит он прежде, чем чужая рука коснётся макушки Шото. Шото так отчаянно пытается быть Шото. Перестать быть Мегуми, забыть весь ужас, принять вину и жить дальше. Но он не может.       «Ты идиот, если думаешь, что я снова не заберу у тебя всё».       — Тойя-кун, — предупреждает Старатель, и от незнакомых имён Шото плачет ещё громче.       Руки, окутанные бесконечностью, притягивает к себе его сквозь барьер, защищая от смерти.       — Что я тебе говорил? Попробуй тронуть Шото, и ты труп.       Шото не замечает синего пламени. Не видит ужаса в глазах героя номер два. Он только прижимается ближе к знакомому биению сердца, сворачиваясь калачиком.       Он никому не рассказывает о голосе в голове. Потому что может справиться с этим. Это просто отголоски прошлого, которые становятся иногда слишком яркими для его больного мозга. И Годжо-сенсей был неправ: Мегуми родился со сломанной душой. Но он излечивается. Ему становится лучше.       Однако иногда становится хуже. Гораздо хуже, настолько, что он верит голосу, потому что голос говорит только неудобную правду.       Сатору смотрит на дрожащего в руках Шото. Идёт в ванную, умывает ребёнка и кладёт в постель.       Он игнорирует запах гари и пожар за окном. Он игнорирует лицо Старателя в голове. Игнорирует крики «Отпусти его, ему нужна помощь». Старатель только сделает хуже.       Сатору может учить, как пользоваться проклятой энергией. Он может учить рукопашному бою. Может учить бою с оружием. Но он не может научить, как пользоваться причудой. Тем не менее, он может научиться, чтобы научить. Он понимает, что огонь, в большей степени, контролируется эмоциями, чем проклятая энергия. Возможно, поэтому сейчас додзё объято пламенем.       — Шото? Эй, Шото, — он зовёт ребёнка и гладит по голове. Шото медленно открывает слипшиеся от слёз глаза и смотрит сквозь Сатору. — Всё в порядке. Все живы. Я здесь.       Нацуо и Фуюми топают ножками по всему дому, прежде чем находят их вместе.       Приезжают пожарные. Приезжает полиция. Их разделяют, чтобы поговорить, но, когда полицейский пытается приблизиться к Шото, он останавливается, как вкопанный. Никто не приближается к Шото. Всё в порядке.       Их спрашивают, знают ли они, почему случился пожар. Все как один говорят, что это случилось из-за тренировки причуды. Даже если Нацуо и Фуюми не было там, они умные дети и понимают, когда и что надо сказать.       Но вот в чём дело: достаточно странно, что полиция спрашивает у них об этом. Они до сих пор помнят, как Рей исчезла из их жизни без единого звука.       — Сколько тебе лет? — спрашивает полицейский в форме. Сатору пожимает плечами.       — Я перестал считать. И здесь никто не празднует дни рождения, так что, — он снова пожимает плечами, потому что это весь его ответ.       С Сатору хотят поговорить в отделении в полиции. Он не совсем понимает, почему его уводят от остальных, но потом в голове мелькает рожа Старателя, и как-то всё становится на свои места.       — Эй, офицер, — он бросается вперёд и приобнимает полицейского в форме за плечи, — папаня захотел запихнуть меня в психушку к матери? Ой, можешь ничего не говорить, я вижу всё по твоему лицу. То есть чувак заключил брак ради причуд, довёл свою жену до психоза, избивал шестилетнего ребёнка, а виноват я, да?       Они останавливаются посреди коридора.       — Знаешь что, неважно. Мне всё равно не очень нравится этот разговор. — Сатору машет рукой на прощанье, и, прежде чем полицейский попытается дотянуться до него с наручниками, он исчезает.       Он не может позволить своим милым, маленьким ученикам жить в такой системе.