Кошмары...

С появлением детей жизнь Ци Жуна обрела новый ритм. Эти мальчишки наполняли дом жизнью, которой здесь раньше не было. Всё стало чуть сложнее, но в то же время легче — будто тишина, прежде гнетущая стены, растаяла. Вечером Ци Жун сел у тазика с водой и принялся за работу — нужно было промыть бинты, которые он использовал для перевязок. Его движения были ловкими, хоть и немного торопливыми. Намокшие ткани скрипели под его пальцами, когда он отжимал воду, пропитанную травяным отваром. Рядом с ним устроился Сяо Хуэй. Мальчик сидел на коленях и пристально наблюдал за процессом, склонив голову набок. – А откуда у тебя эта рана? – вдруг спросил он, ткнув пальцем в сторону шеи Ци Жуна. – Какая? – не отвлекаясь, спросил тот, улыбнувшись уголками губ. – Та, что на шее, – уточнил мальчик. – И ещё на лбу. И на руках. У тебя их вообще много. Ци Жун на мгновение замер, но тут же вернулся к работе. – На руках и плечах я себя "случайно" расцарапал, – ответил он с лёгкой насмешкой над самим собой. – А вот про шею и лоб… Ты ещё слишком мал для таких историй. Сяо Хуэй нахмурился и скрестил руки на груди. – Ты не намного старше меня! Всего-то на... – На девять лет, – мягко перебил Ци Жун, выжимая бинт и разворачивая его. – Но этого достаточно, чтобы считать тебя ребёнком. – Это нечестно, – пробормотал мальчик, но замолчал, задумавшись. Ци Жун опустил отжатый бинт в чистую воду и продолжил: – Ладно, шрамы мы пока оставим. Но вот что я думаю: нужно научить вас читать и писать. – А зачем? – удивился Сяо Хуэй, нахмурившись. – Чтобы вы смогли писать свои имена, считать деньги и читать объявления. Без этого трудно прожить, – спокойно пояснил Ци Жун, проверяя чистоту воды. Сяо Хуэй вздохнул и положил подбородок на свои колени. – Хорошо… – неохотно согласился он. Но потом, подняв взгляд, добавил: – А когда я смогу узнать про твои шрамы? Ци Жун улыбнулся, слегка тронув мальчика за плечо. – Когда тебе будет столько же лет, сколько мне сейчас. – Тогда ты точно мне расскажешь? – уточнил Сяо Хуэй, щурясь. – Обещаю, – ответил он с лёгкой улыбкой. Мальчик немного смягчился и даже помог Ци Жуну, начав складывать промытые бинты в аккуратный рулон. Вода больше не пенилась, и работа шла быстрее. Ци Жун смотрел на этого любопытного, упрямого ребёнка и чувствовал, как внутри у него разгоралось тепло. Возможно, именно ради таких моментов стоило терпеть все испытания. Сяо Хуэй с любопытством смотрел на Ци Жуна, сидя рядом с ним. Его глаза блестели, словно он только что сделал великое открытие. – Знаешь, ты очень похож на того принца! – неожиданно заявил он. Ци Жун поднял голову от своей работы, слегка нахмурившись. – Какого ещё принца? – Ну того! Кронпринца, который потом стал богом войны! Я видел его на фресках, а ещё у нас в городе есть статуи с его изображением. Лицо такое же! Только цвет глаз другой. У него такие… как уголь, а у тебя зелёные. Слова мальчика обожгли его, будто по коже провели острым ножом. В груди Ци Жуна всё сжалось. Его брат. Его царственный брат. Тот, кто бросил его на произвол судьбы. Тот, кто мог бы спасти, но отвернулся. Перед его глазами на миг возникли картины прошлого. Гром. Пламя. Крики. Гибель Сянлэ. Все его старания, всё, ради чего он жил, рухнуло в один миг. А брат? Тот, у кого была сила всё исправить? Он даже не протянул руку помощи. Он отвернулся. Ци Жун почувствовал, как в груди закипает гнев, смешанный с горькой обидой, что жгла его душу все эти годы. Однако он не мог позволить себе сорваться перед ребёнком. Стиснув зубы, он ответил, стараясь говорить ровно, но голос всё же дрогнул: – Я не он. Не сравнивай меня с этим… – Он хотел было выругаться, но осёкся. Вздохнув, добавил: – Человеком. Сяо Хуэй заметил перемену в его настроении. Раньше весёлый и спокойный Ци Жун внезапно замкнулся, и в его взгляде появилась какая-то мрачная тень. – Ты... злишься? – осторожно спросил мальчик, отодвигаясь чуть в сторону. Ци Жун долго молчал, продолжая выжимать бинты, хотя вода в тазике уже давно стала чистой. Наконец, он вздохнул, будто отпуская невидимую тяжесть. – Нет, – соврал он, не отрывая взгляда от своей работы. – Просто… не хочу говорить о прошлом. Сяо Хуэй нахмурился, но не стал настаивать. Он понял, что этот разговор причиняет боль Ци Жуну, хотя и не мог понять, почему. – Ладно, – наконец произнёс мальчик, сменив тон на более бодрый. – Всё равно ты добрее, чем тот принц. Он бы нас, наверное, даже слушать не стал. Ци Жун бросил на него короткий взгляд, в котором мелькнула странная смесь горечи и благодарности. – Может быть, – тихо ответил он, убирая бинты в сторону. Но внутри всё ещё бурлили эмоции. Как легко дети верили в легенды, не зная истинной истории. Не зная, что их герой, возможно, мог бы спасти Сянлэ. Спасти его. Но вместо этого он отвернулся. Ци Жун с трудом подавил желание ответить резко или сказать что-то, что могло бы разрушить детскую веру в идеалы. Пусть они верят в сказки. Пусть думают, что этот "бог войны" действительно был таким, как на статуях. – А тебе вообще не нравится быть похожим на него? – вдруг спросил Сяо Хуэй, по-прежнему внимательно разглядывая его. Ци Жун улыбнулся, но улыбка вышла горькой. – Нет, – просто ответил он. – И, надеюсь, ты больше не будешь об этом говорить. Мальчик кивнул, осознав, что случайно коснулся чего-то болезненного. Он отвёл взгляд, а Ци Жун, оставшись наедине со своими мыслями, понял, что прошлое всё ещё преследует его, как тень, от которой невозможно убежать. Ци Жун глубоко вздохнул, словно пытаясь сбросить тяжёлую пелену мыслей, нависшую над его разумом. Поднявшись с места, он мягко потрепал волосы Сяо Хуэя, как бы извиняясь за своё резкое поведение. – Ты ведь не виноват, – тихо произнёс он, будто не только мальчику, но и самому себе. Сяо Хуэй удивлённо посмотрел на него, но ничего не сказал. Ци Жун повернулся к печи, куда повесил выстиранные бинты, чтобы те просушились. Его движения были неспешными, почти ленивыми, словно он пытался успокоить себя рутиной. Хотя в его груди ещё бродил гнев, направленный скорее на самого себя, чем на кого-либо ещё, он начал чувствовать, как напряжение постепенно уходит. Чтобы окончательно прогнать навязчивые мысли, он тихо начал напевать себе под нос мелодию. Голос его звучал негромко, но удивительно тепло. Это была старая песня, что-то из его детства, мелодия, которую он едва помнил, но почему-то она всплыла в его памяти именно сейчас. Сяо Хуэй, услышав этот напев, замер. Он с удивлением поднял голову, слушая, как голос Ци Жуна плавно заполняет комнату. – Ты поёшь? – наконец осмелился спросить мальчик, с интересом наблюдая за ним. Ци Жун на секунду остановился, усмехнулся и продолжил разбирать остатки вещей у печи, не поворачиваясь к ребёнку. – Это не пение, – ответил он. – Просто что-то вспомнил. Сяо Хуэй задумался, прищурив глаза. – Но звучит красиво, – наконец сказал он, подкладывая под голову руку. – Ты знаешь слова? Ци Жун усмехнулся ещё шире, но в его улыбке чувствовалась грусть. – Нет, – признался он. – Только мелодия осталась. Сяо Хуэй на мгновение задумался, а затем улыбнулся, словно решив что-то для себя. – Можешь ещё напевать? Это как-то… успокаивает. Ци Жун снова взглянул на мальчика, который уже расслабился и устроился на циновке, словно этот дом был для него самым безопасным местом на свете. Внутри что-то дрогнуло, и он понял, что эта просьба неожиданно тронула его. – Ладно, – коротко ответил он и продолжил тихонько напевать, занимаясь своими делами. Звуки мелодии, смешиваясь с потрескиванием печи, заполнили комнату мягким уютом. Впервые за долгое время в этом доме не было слышно ни одиночной тишины, ни звуков тоски, что терзали его прежде. Вместо этого здесь было что-то новое, почти забытое – тепло. Чэнь Фан, который всё это время молча сидел на циновке, осторожно лёг рядом с Сяо Хуэем и обнял его, словно пытаясь укрыть от всех бед этого мира. Младший мальчик тут же прижался к нему, зарывшись лицом в его плечо. Их дыхание постепенно стало спокойным и размеренным, будто тяжёлый день и напряжённая беседа остались где-то далеко позади. Ци Жун мельком взглянул на них, но ничего не сказал. Он продолжал заниматься рутинными делами, погружённый в свои мысли. Там поднял тряпку, что случайно упала на пол, там аккуратно сложил ткань, здесь подмёл в углу, где успела накопиться пыль. Он вдруг понял, как часто ловит себя на этих движениях. Неосознанная привычка – занять руки хоть чем-то, лишь бы не оставаться наедине с тяжёлыми мыслями. Протирая стол, он тихо вздохнул. "Я, похоже, совсем с ума схожу с этой чистотой", – подумал он с лёгкой усмешкой. Но остановиться не мог. Работа, как ни странно, приносила какое-то спокойствие, помогала привести в порядок не только дом, но и его беспокойный разум. Он поставил тазик с остатками воды у двери, напоминая себе, что нужно будет утром вынести её на улицу. Затем снова подошёл к печи, чтобы проверить, как сохнут бинты. Вещи, что висели рядом, приятно нагрелись, и от них исходил слабый запах дыма, перемешанный с чистотой ткани. Глянув на циновку, он заметил, как Чэнь Фан укрывает Сяо Хуэя краем своей куртки, чтобы тому было теплее. Оба мальчика выглядели такими уязвимыми, но одновременно светилась в них какая-то невероятная сила. "Они ведь так долго жили без никого... Просто дети, а уже столько повидали", – подумал Ци Жун, не отводя взгляда. Его рука непроизвольно потянулась к висевшей у стены тряпке, но он остановился. Вместо этого он просто сел на табурет возле печи и посмотрел на огонь. Тепло его обволакивало, словно напоминая, что, несмотря на всё, что было, сейчас они здесь – трое под одной крышей. Тихое потрескивание дров и размеренное дыхание детей наполняли комнату. Ци Жун невольно улыбнулся. Может, он действительно начинает привыкать к этой роли – роли того, кто заботится. Поднявшись с табурета, Ци Жун с усилием оторвал взгляд от огня и направился к углу, где висел его старый, видавший виды плащ. Этот кусок ткани многое повидал. Слишком многое. Воспоминания о том дне невольно нахлынули, как тяжёлые ветра перед бурей. Плен, который длился всего час, но оставил шрамы на всю жизнь. В тот день он потерял не только свою свободу, но и невинность – не по своей воле, но всё же с каким-то болезненным согласием. Он тогда думал только об одном: защитить брата. Пусть и ценой собственного унижения. И всё это с мужчиной. Нет, не просто мужчиной, а с демоном, которого даже нельзя было назвать человеком. Безликим Байем. Ци Жун вздрогнул, стараясь отогнать эти мысли. Слишком больно, слишком стыдно. Это воспоминание, как заноза, сидело глубоко в сердце, не давая ему покоя. Он осторожно взял плащ в руки, ощущая на пальцах шероховатость ткани. Его взгляд скользнул к детям, которые мирно спали, свернувшись друг к другу, словно два беззащитных зверька. На их лицах была видна усталость, но и какая-то детская невинность, которой Ци Жун уже давно лишился. Он подошёл к ним и, аккуратно, чтобы не разбудить, накрыл их своим плащом. Ткань, такая тяжёлая воспоминаниями, сейчас обрела новую роль – защищать, согревать. Ци Жун опустился на корточки рядом, глядя на их спящие лица. "Теперь они под моей защитой. Что бы ни случилось, я не дам им пройти через то, через что прошёл сам", – подумал он, сжимая кулаки. Но сердце всё равно сжималось. Он знал, что ночь принесёт с собой тени прошлого. Едва он ляжет, воспоминания снова захлестнут его, как волна. Маска Безликого, его голос, тяжесть того дня – всё это преследовало его, как кошмар, от которого нельзя проснуться. Ци Жун выпрямился и потёр виски, пытаясь успокоиться. Огонь в печи медленно затухал, комната погружалась в полумрак. Да, теперь он точно не уснёт. На утро, когда первые лучи солнца пробились сквозь щели в деревянных ставнях, Ци Жун поднялся с циновки. Дети еще мирно спали, свернувшись под его старым, но теплым плащом. Он ненадолго задержался, наблюдая за ними. Лица Чэнь Фана и Сяо Хуэя казались такими безмятежными, словно им наконец удалось найти покой. Но мысли о том, как обеспечить их безопасность и хотя бы малую долю комфорта, тяжким грузом ложились на плечи Ци Жуна. Он знал, что теперь ему предстоит работать усерднее, чем раньше. Гадание приносило доход, но его хватало лишь на самое необходимое. С появлением детей перед ним встала новая задача: найти способ улучшить их жизнь. Он уже думал, как бы раздобыть теплую одежду на зиму, новую постель и хотя бы немного дополнительной еды. Разбудив детей, он велел им собираться: – Вставайте. Сегодня мы идем в город. Мне нужно поработать, а вас я не могу оставить одних. Вдруг что-то случится. Пока дети зевали и неохотно натягивали свои одежды, он сам готовился к выходу. Ци Жун проверил свои карты, пересчитал их, чтобы убедиться, что все на месте, и бережно уложил в сумку. Затем завернул остатки еды, которую дети не доели вчера, и тоже убрал их туда же. Его взгляд упал на меч, который он всегда держал рядом. Некоторое время он колебался, но в конце концов схватил его, быстро спрятал в ножнах и закрепил под плащом. Чуть позже, уже натянув капюшон, он проверил, чтобы лицо оставалось скрытым. Ци Жун знал: если его узнают, последствия будут плачевными. Его не просто казнят как второго принца и члена императорской семьи Сянлэ — его смерть станет символом окончательной победы Юнаня. – Вы готовы? – обернулся он к детям, которые выглядели ещё немного сонными, но уже стояли у дверей. Чэнь Фан кивнул, крепче сжимая руку Сяо Хуэя. – Готовы, – ответил он уверенно. – Тогда идем. И постарайтесь держаться ближе ко мне. *** Идя по рынку, Ци Жун внимательно следил за детьми. Рынок гудел сотнями голосов, запахи свежего хлеба, жареного мяса и трав смешивались с пылью, что поднималась от множества шагов. Он искал тихое место, где мог бы оставить детей хотя бы на время. В конце концов, он нашел старую деревянную скамейку у одной из лавок. – Садитесь здесь, – сказал он, поднимая взгляд на Чэнь Фана и Сяо Хуэя. Дети послушно забрались на скамейку, оглядывая окружающий шумный рынок с нескрываемым любопытством. Ци Жун вынул из сумки завёрнутую еду и флягу с водой. – Поешьте, скоро вернёмся, – добавил он, протягивая всё это старшему мальчику. Чэнь Фан кивнул и бережно взял еду, как будто это был настоящий дар, а не просто вчерашние остатки. Сяо Хуэй потянулся к фляге, жадно разглядывая её, но подождал, пока Чэнь Фан не разрешил. Убедившись, что дети пристроены, Ци Жун отошел от них на небольшое расстояние и начал готовиться к своей работе. Его взгляд мгновенно изменился — он стал серьёзным и уверенным, словно надевал маску. Это была та сторона Ци Жуна, которая должна была привлекать клиентов. – Добрые люди! Узнайте свою судьбу! Секреты прошлого, ответы на будущее! – начал он громко и чётко, чтобы его голос перекрыл шум толпы. К его удивлению, к нему быстро подошли несколько человек, привлечённые его внешним видом и уверенными словами. Один мужчина, вероятно торговец, задал вопрос о сделке, а молодая девушка робко поинтересовалась, встретит ли она свою любовь. Ци Жун ответил каждому, искусно тасуя карты, а потом с задумчивым выражением выводил предсказания. Он чувствовал на себе взгляды детей, но старался не оборачиваться. Они наверняка наблюдали за ним с восторгом, а, может, и с лёгким недоумением — как кто-то такой, как он, мог с такой лёгкостью находить слова, убеждая людей в своей мудрости? С каждым новым клиентом он зарабатывал монеты, которые быстро прятал в сумку, время от времени кидая взгляды на скамейку, чтобы убедиться, что дети всё ещё на месте. Чэнь Фан сосредоточенно разжёвывал свой кусок лепёшки, а Сяо Хуэй жадно пил воду, по-прежнему не сводя глаз с Ци Жуна. Пока дети оставались спокойными, а поток клиентов не прекращался, Ци Жун впервые за долгое время почувствовал, что он контролирует ситуацию, пусть и ненадолго. Дети всё же поднялись со своих мест и подошли к Ци Жуну когда тот гадал, Сяо Хуэй взялся за руку Ци Жуна. – В чём дело? – Поинтересовался он, не понимая глаз с карт. – А когда мы вернёмся? Мне тут не нравится, слишком шумно.. – Скоро. Я сейчас закончу и мы вернёмся домой. – На эти Слова мальчик молча кивнул, и прислонившись к Ци Жуну смотрел за его работой. Чэн Фань же встал с другой стороны. – А можешь и нам погадать? – Спросил последний, следя ща его действиями. – Конечно, но только дома.