Дети церкви.

Разумеется, отсутствие Джона не осталось незамеченным, однако Лололошка не был готов к тому, что их раскроют так скоро. Буквально через час после приезда обратно в монастырь, раздался треск ломающийся двери. Лололошка тут же вскочил, чувствуя, как в келье повеяло холодом и злобой, и его глаза сразу же встретились с разъяренным взглядом епископа. Тот молча осмотрел пустующую комнату, а затем его зрачки сузились от негодования.  — Вы оказались правы, брат. — процедил он, обращаясь к стоящему около двери монаху-надзирателю. — Спаси вас бог. Что бы мы делали без вашей внимательности! Правда, Лололошка?  Тот весь съежился под взглядом епископа и закутался в тонкое одеяло, будто оно могло чем-то помочь. Разумеется нет. Лукий махнул рукой — монах вышел, громко хлопая полусломанной дверью — а затем все сто процентов его внимания пришлись на Лололошку.  — Ты ничего не хочешь мне рассказать? — его спокойный голос выдавал безграничный гнев и веял лицемерием. Лололошка пытался сохранять самообладание и не поддаваться страху, как раньше, но знакомое чувство грядущего ужаса сковывало по рукам и ногам. Он пытался не думать о плохом — заставлял свои мысли вертеться вокруг Джона и успеха его плана, однако воображение принялось рисовать страшные картины их провала. Впрочем, мысли о соседе все равно предали Лололошке уверенности и сил подавить ненужные эмоции. Он постарался закрыться от грядущих манипуляций — всё-таки изменения в мировоззрении и переосмысление старых ценностей это позволяли. Все, что сейчас будет никак не должно повлиять на него — Лололошка хотел в это верить. Он уже уходит отсюда. Он уже на финишной прямой.  — Нет. — ответил мальчик, устремляя пронзительный, светлый взгляд навстречу Лукию. — Я не хочу с вами разговаривать. То, как округлились глаза епископа от шока, Лололошка никогда не забудет, так как запишет в собственной памяти в качестве одного из своих личных достижений.  — Да как ты смеешь.. — пробормотал Лукий. — Да как ты можешь говорить мне такие вещи, бессовестный! Мне! Ты забыл, кто тебя растил? Кто о тебе заботился? Даже твои нерадивые родители выкинули тебя… а я… я теперь вижу, что должен был поступить точно так же! Жалеешь их сначала, воспитываешь, отдаешь всего себя, чтобы потом они выдали тебе подобное! И ради кого ты сейчас предаешь меня! Ради этого мелкого негодника, у которого нет понятий ни о чести, ни о вере, ни о стыде, ни о любви! Я разочарован в тебе, Лололошка. Ты ранил меня до глубины души своим эгоизмом..  Лололошка ощущал, как все его естество пытается не давать проявляться собственному чувству вины. Епископ знал, куда нужно давить, чтобы подчинить его своим манипуляциям и желаниям, но Лололошка понимал, что сдаваться нельзя.  — Значит так вы смогли меня воспитать.  — проговорил мальчик в ответ, чувствуя, как атрофируется та часть в голове, которая отвечала за нездоровую привязанность к церкви, религии и подобным воспитателям. До встречи с Джоном Лололошка был уверен, что если он не будет без конца подчиняться требованиям каждого в монастыре, то его никогда не начнут уважать, ценить и любить. Открытое недавно человеческое взаимодействие, которое, хоть и далеко ушло от здорового, но хотя бы было искренним, показало обратную сторону медали этого мира.  — Мне перед Господом отвечать за тебя! Ты своим хамским поведением приговариваешь меня к вечным мукам в аду!  Лололошка безразлично пожал плечами.  — Это все, что вы хотели обсудить? — будничным тоном поинтересовался он. — Если да, то…  — Сил моих больше нет. Пусть Отец с тобой разбирается!  Мальчик почувствовал, как его хватают за руку и начинают тащить к выходу — видимо, епископ совсем не готов терпеть подобное отношение к своему раздутому самомнению. Лололошка подергал рукой, чисто для приличия попытавшись освободиться, но заранее знал, что без полноценной драки у него ничего не получится. А если она начнется, то закончится явно не один на один — как только остальные заметят происходящее, несколько мужиков сразу забьют его ногами, руками, нагайками — всем, что попадется. Лололошка заметил, что держать эмоции под контролем — полезная вещь. Он не отказывался от чувств, но не позволял им брать над собой верх. У него была цель, которая обязывала себя беречь. И мальчик не будет действовать против самого себя, устраивая бессмысленные сцены. 

***

— Вот оно как. — произнес наместник монастыря, не поворачивая головы к вошедшим.  — Да, один пропал, другой мне нахамил и теперь молчит! — возмущено заметил епископ, придерживая Лололошку за плечо. Тот правда молчал всю дорогу, пытаясь не реагировать на внешние раздражители. Незачем.  — Что ж у вас столько проблем с этими двумя! — с ноткой раздражения заметил Отец. Он сидел в кресле около камина — Лукий притащил Лололошку куда-то наверх, в покои наместника — и лениво смотрел на то, как сгорает очередное полено. Создавалось впечатление, что ситуация его никак не волнует, и лишь этот жесткий тон выдавал злобу.  — Простите.. — начал было Лукий, но его перебили. Отец наконец-то поднялся и повернулся к ним.  — Отставить. Какой же из вас наставник, если вы не можете наладить… доверительные отношения с ребенком? — поинтересовался он и подошел к Лололошке, пристально вглядываясь в его лицо. Прошло какое-то время. От взгляда этих мутных глаз мальчик чувствовал себя максимально неуютно, читая в них какое-то неуловимое безумие.  Вскоре мужчина закончил осмотр и удостоил взглядом епископа.  — Я разговорю его. — заявил он скучающим тоном. — Можешь быть свободен. И да, Лукий.. разогрей одну из машин. Езжайте в лес. Сыграем… в догонялки.  Лололошка проводил взглядом епископа до дверей и, когда они захлопнулись, почувствовал, как резко обрывается его надежда. Он перевел взгляд на Отца. Тот успел сесть за стол и выглядел максимально безучастным. Лололошка, впрочем, также был не из разговорчивых, поэтому прислонился к двери и молча выжидал. Ему не хотелось ничего спрашивать, однако неприятный вопрос навязчиво вертелся в голове. В конце концов, мальчик сдался первым.  — Послушайте.. — начал он, пытаясь не звучать слишком робко. — Вы.. Вы же и так понимаете, что случилось.. раз послали машину на поиски.. зачем тогда нам с вами говорить? Я не понимаю.. — Это я не понимаю. — мужчина уставился на Лололошку с безразличной предъявой. — По какой причине ты его покрываешь?  Отец встал и подошел к камину, подкидывая в него дров. Лололошке показалось, что с каждой секундой отражавшийся в глазах наместника огонь делает его все безумнее. Почему-то становилось страшно, хотя на него даже ни разу не прикрикнули и не замахнулись.  — Молчишь… — задумчиво протянул Отец, поправляя кочергой горящие поленья. — Стыдно признаться?  Лололошка в недоумении нахмурил брови. Он не понял, что имеет ввиду наместник, но, дабы не раздражать своим молчанием, решил уточить: — За что мне должно быть стыдно? За то, что я решил не препятствовать своему соседу в его цели? Вы же сами все тут говорили о свободе выбора…  — О, я не об этом, Лололошка. — с каждым словом мальчик видел, как чужой взгляд начинает выражать какую-то непонятную ему эмоцию, однако, ничего хорошего она не предвещала. Отец неторопливо подошел к нему и положил руку на плечо, слегка наклоняясь к уху, будто собирался сказать что-то запретное. — Ты же его совсем не знаешь.. — проговорил Отец. — Ты думаешь, что он сильный, умный, честный мальчик, который спасет тебя, подобно принцу на белом коне, а потом отдастся тебе под одеялком. Но ты довольно сильно в нем ошибаешься, Лололошка.  Мальчик почувствовал, как ему под кожу будто бы запускают электрический разряд. Что наместник имеет ввиду под этими словами? И какие же они… странные. Лололошка промолчал, не понимая, что должен говорить в ответ на подобное. Однако Отец будто бы вошел в раж. На его лице постепенно проступала хищная улыбка, и он продолжил: — Сейчас его привезут сюда, обратно… — продолжил глава монастыря. — И я тебе лично покажу, каким его можно сделать, если вдруг захочется… А я же знаю, что тебе хочется.. — Отец говорил все более приторно, будто описывая нечто соблазнительное. Его рука скользнула с плеча Лололошки на его щеку и погладила, надавливая большим пальцем на кожу, а мальчик ощутил острое желание отступить назад. — Мне ничего не хочется. — проговорил он, тихо, со стальными нотками в голосе.  — Нет смысла отрицать очевидное. — продолжил Отец, улыбаясь все шире. — Я насквозь вижу развратные помыслы, которыми наполнена твоя подростковая, пубертатная голова. Тебе просто не хватает смелости проявить силу, чтобы воплотить их в реальность. О, я бы с удовольствием посмотрел бы на вас обоих…  Лололошка понял, что не хочет осознавать все то, что ему сейчас рассказывают, однако больше пугала сама возможность осознать. Страшно было даже предполагать то, что скрыто в недрах его памяти, поэтому мальчик вовремя остановился.  — Не понимаю, что вы говорите… — ляпнул Лололошка, отворачивая голову от чужих рук.  — Ну как же… — немного расстроенно произнес Отец, наблюдая за поведением мальчика. — А твой сосед сразу все понял, но настойчиво делал вид, что ему не нравится. Лололошка упрямо пялился в стену, чувствуя, как внутри поднимается волна ужаса, грозящая накрыть с головой. Мозг упрямо отказывался складывать картинку и сопоставлять факты — мальчик не давал себе понимать, о чем говорит наместник. Но то, что подобные описания, взгляды и ухмылки как-то относились к Джону, мешало ему полностью уйти в себя.  — Не нравится что..? — произнес он через силу, жалея о каждом сказанном слове. — Какой ты любопытный.. — протянул Отец. — Второй Лололошка, впрочем, был в разы любопытнее и наглее тебя. Подчинять себе таких, как он, в разы приятнее. Я бы даже сказал, что сделал праведное дело..  — Что ты сделал? — Лололошка чувствовал — нервы сдают окончательно. Он переставал фильтровать речь, сверля Отца отчаянным взглядом и постепенно забывал обо всех своих целях — мысли в панике крутились только вокруг Джона. Наместник ответил не сразу. Его рука легла на шею Лололошки, притягивая его голову к себе, и вкрадчивым шепотом тот принялся расписывать:  — О, я много всего с ним сделал, мой мальчик. Я прижал его к полу, держал крепко-крепко, чтобы он не мог мне помешать. Затем я освободил его тело от этих бесформенных балахонов и позволил себе приложиться к его сладкой коже губами. Он так самонадеянно пытался оттолкнуть меня своими тонкими ручонками, но я не дал ему такой возможности, заставлял рыдать от безысходности, избавляя от самого страшного смертного греха — гордыни. Ты даже представить не можешь то наслаждение, которое испытывает старый человек, подчиняя своей воле молодую кровь. Мальчик твой так много о себе воображал, а оказался таким нежным и чувствительным. Крику, угроз, жалоб сколько было! — Отец облизнул сухие губы и вздохнул. — Такое личико — прелесть. Глазки мокрые, губки дрожат — загляденье. А кожа какая гладкая, а голосок какой сладкий… никогда я не погружался в чужое тело так активно, чтобы вдоволь насладиться громкими криками невинной души. Впрочем, невинным он кажется только внешне. Настоящий дьяволенок твой сосед — не иначе. Ходит, ресницами хлопает, вводит всех в грех… А впрочем, каков грех то? Так, мелочь незначительная.  По мере продолжения монолога, Лололошка ощущал подходящее к горлу отвращение. Он пытался угомонить бешеный поток мыслей и воображения, но осознание того, что старый извращенец посмел тронуть его человека и причинить ему боль, разрывало сердце в кровь. Лололошка не сводил сияющих глаз со стоящего рядом мужчины и чувствовал, как ненависть ко всему живому рвется наружу. Он ощущал прикосновение этой грязной руки на своей шее и первым делом решил отрезать наместнику все пальцы. До единого.  — Я вижу, что ты хочешь обладать им.. — продолжил Отец. — Я научу тебя, как правильно…  Лололошка не помнил, после какого слова ненависть затопила его сознание полностью, однако обнаружил себя уже бросившимся на мужчину. Он вцепился своими пальцами в горло наместнику мертвой хваткой. Слышал шокированный хрип из чужого рта, чувствовал, как его пытаются отцепить, дергая с каждым разом все сильнее, но все больше сжимал руки на чужой шее, стремясь удавить эту мерзость в своих ладонях.  — Кто дал тебе право, урод.. — яростно прошипел Лололошка, сначала тихо, пытаясь держать себя в руках, но затем сорвался на крик, осознав, с каким наслаждением этот человек издевался над его единственной радостью в жизни. — Кто дал тебе право трогать его своими мерзкими руками! Я убью тебя! Ты ответишь за всё!  Мальчик почувствовал, как его пинают в живот и от неожиданности разжал руки, отлетая к камину, чудом не ударившись головой об каменную кладку. Впрочем, его это не остановило. Пока наместник пытался откашляться, Лололошка выхватил раскаленную кочергу из камина и снова бросился на Отца. Его трясло от злости, от ненависти ко всему живому. Как посмела эта отвратительная тварь втянуть его Джона в смертный грех блуда? Против воли, силой… Лололошка чувствовал себя обязанным отомстить. Пусть соседа сейчас поймают и притащат обратно, пусть они не будут спасены — как именно пойдет его жизнь, Лололошку сейчас не волновало. Ему хотелось одного — увидеть смерть. — Ненавижу! — истерически выкрикнул он, ударяя кочергой Отца прямо в лицо. — Я убью тебя! Я убью… я отрежу тебе руки, я выколю тебе глаза, чтобы ты никогда! Никогда больше…  С каждой фразой Лололошка бил все сильнее, слушая болезненные возгласы старика. Они подбадривали его — мальчик уже ничего не слышал вокруг себя. В какой-то момент у него отобрали кочергу и попытались ударить — Лололошка уклонился и схватил стоящий рядом деревянный стул. Мебель полетела наместнику в голову, но промазала. Раздался оглушительный грохот и треск дерева. За дверью послышался топот ног, однако Лололошке было не до этого. На него снова замахнулись кочергой, и он рванул прочь от Отца. Кровь бешено стучала в голове, а по венам вместо нее текла сплошная ненависть. Но мальчик не мог позволить ударить себя — не сегодня.  Наместник гнался за ним, покрывая проклятьями и благим матом. Лололошка  на бегу хватал со стола посуду, подсвечники, лампадки, книги, швыряя их в наместника. Грохот стоял страшный, все звенело, и мальчик абсолютно перестал соображать, где находиться. Им двигало одно единственное желание — разрушать. Казалось, будто бы все эмоции, которые Лололошка подавлял, блокировал всю свою жизнь, вырвались сейчас наружу. В памяти то и дело начали всплывать мутные отрывки особо жестоких моментов жизни, отзывавшихся в организме болью. Мальчик ненавидел не только Отца. Он ненавидел всех живущих в монастыре. Он ненавидел всю свою жизнь.  Дверь отворилась и чья-та рука крепко схватила его за локоть. Мутный взгляд голубых глаз, заслоненный пеленой первородной злобы, встретился с лицом епископа, и Лололошка тут же попытался его ударить, однако ему быстро скрутили руки, лишая такой возможности.  — Господи помилуй! — воскликнул епископ Лукий, оглядывая погром в кабинете и побитого наместника с кочергой в руках напротив. Сделав определенные выводы, он с ужасом посмотрел на Лололошку, и глаза его засветились праведным гневом.  — Это все твоих рук дело? Да как ты посмел! Одержимый! Прокаженный! Что за дикость! Что за поведение!  — Отпустите меня! — крикнул в ответ Лололошка. — Я вас всех уничтожу! Вы сборище безмозглых, жестоких извергов! Ненавижу, ненавижу..  — Дай мне его сюда! — прогремел подоспевший Отец. — Я на нем места живого не оставлю! Епископ, не возражая, толкнул Лололошку к наместнику. Мальчик соображал недолго — рука сама нащупала кухонный нож, который тот все еще таскал с собой — Джон попросил об этом, когда собирался уходить — и воткнул Отцу точно в глаз. Раздалось два громких возгласа, не суливших Лололошке ничего хорошего. По худому лицу наместника, исказившегося в болевой гримасе, хлынула кровь. Он отступил, прижимая руку к голове, и громко задышал. Епископ же, выйдя из ступора, схватил Лололошку за волосы и поволок прочь из комнаты, одновременно с этим призывая лекарей. 

***

Холодно. Двигаться было невероятно сложно, и Джон уже тысячу раз пожалел о своем решении. Вся его одежда заледенела, волосы побелели, а кожа растрескалась от мороза и постепенно начинала кровоточить. Сколько он уже идет? Такое чувство, что целую вечность, хотя прошла всего пара часов. Он устало прислонился спиной к дереву и понял, что если сделает дальше еще хоть шаг — упадет лицом в снег и больше никогда не встанет.  Ориентировался Джон в своем пути на узкую, проселочную дорогу, идущую через лес почти к монастырю. Если по ней можно было прийти, то по ней, теоретически, можно и уйти. Однако на практике сделать подобное было невозможно. Мальчик поднял взгляд к темному небу и, сквозь ветки высоких деревьев, заметил на нем сияющие звезды.  Глаза сами принялись выискивать созвездия. Первой в глаза бросилась большая медведица, затем — малая, с яркой, Полярной звездой. В стороне от нее созвездие Дракона, а рядом — Цефей и его жена, Кассиопея. Последняя всегда особенно привлекала Джона. В форме буквы W, яркие звезды рассказывали историю о надменной, хвастливой красавице Кассиопее. В наказание за ее нрав, боги усадили её на трон и отправили на небеса, где она вечно обязана кружиться вокруг Полярной звезды. Джон усмехнулся, почему-то сравнив себя с ней, а следом и Лололошку — с Полярной звездой. Да, он явно от холода скоро сойдет с ума.  Впрочем, отчаяться и замерзнуть навсегда в снегу ему не дал рев приближающегося мотора. Джон устремил на него взгляд, полный надежды, однако она тут же испарилась — машина ехала со стороны монастыря. Мальчик собрал последние остатки сил, упрямства и кое-как влез на дерево около дороги. Он не должен сейчас попасться — лучше уж замерзнуть насмерть, чем возвращаться обратно. Машина остановилась строго под ним и из нее вышло два надзирателя.  — Следы обрываются тут. — сообщил первый. — Уходят с тропы в сторону.  — Шел бы себе ровно и не рыпался, малолетний негодник. — пробормотал второй. Оба человека сошли с тропы и принялись бродить по лесу. Голоса постепенно начали отдаляться, однако все внимание Джона приковала к себе заведенная машина.  Он умел водить, однако учился этому самостоятельно на одной из отцовских год-два назад. Впрочем, катание по подземным парковкам торговых центров вряд ли могло заменить профессиональное обучение, да и не шло в никакое сравнение с поездкой по темному лесу, в снегу, без навигаторов в полуобморочном состоянии. Джон, однако, долго не думал. Все равно выдержки держаться за ветки больше не было. Спустившись, а точнее скорее упав с дерева в сугроб, мальчик, что есть силы, рванул к водительской двери. Разумеется, его заметили, однако было поздно. Джон запрыгнул на сидение, заблокировал все двери, дернул ручку коробки передач и нажал на педаль газа. Машина рванула вперед, оставляя двух монахов посреди леса. Впрочем, их судьба Джона сейчас не волновала. Его душа была полна ликования от собственной победы и решимости обязательно доехать до города. 

***

Лололошка с трудом разлепил глаза, но ничего разглядеть не смог из-за непроглядной темноты вокруг. Он лежал на пыльном полу, запертый в холодном сарае, полностью изолированный от окружающих, без еды и воды. Сколько времени прошло с тех пор, как он видел белый свет? Час? День? Неделя? Он не знал. Все тело ломило от неудобной позы, однако Лололошка не мог найти в себе силы встать. Лежа на холодном полу он прокручивал в голове недавние события, то и дело мелькавшие перед ним. В очередной раз перед глазами предстало острое лицо Отца и Лололошка снова почувствовал жгучую ненависть, испепелявшую его изнутри. Пазл в голове сложился полностью, однако единственное, что мальчик мог сейчас сделать — тихо плакать от бессильной ярости.  Дверь отворилась, а Лололошка даже не шелохнулся. Его рывком подняли на ноги и выволокли на мороз. На улице было темно — неужели он пролежал в сарае сутки? Или это все еще та же страшная ночь, тянувшаяся бесконечно долго? Лололошка посмотрел на того, кто его вел и понял, что это — сам епископ Лукий. Интересно, почему не надзиратель? И куда они идут? Лололошка хотел было попытаться вырваться, но силы отсутствовали, и он позволил вести себя дальше. Они дошли до ворот, выходящих в лес, и подросток заметил стоящую около них машину. Он растерянно посмотрел на епископа, ища ответов. И получил их. — Грешное дитя. — устало сообщил Лукий в своей привычной манере. — Ты вынудил пойти нас на крайние меры. Я понимаю, что ты не такой, что дурная натура твоего бесноватого соседа заразила и тебя. Но именно ты позволил впустить в свою голову и сердце самого Сатану. В этом святом месте такое неприемлемо.  — И что со мной будет?.. — тихо поинтересовался Лололошка. — Вы меня убьете и закопаете в лесу?  — Откуда такие мысли, отрок? — безучастно спросил епископ, однако ответ его явно не волновал. — Я даю тебе шанс искупить свои грехи. Ты отправляешься в дальние скиты.  Лололошка ощутил себя так, будто под ногами разверзлась земля прямо в преисподнюю. Нет. Он никуда не поедет. Он должен быть здесь — Джон вернется за ним!  — Никуда я не поеду! — запротестовал он, открывая в себе второе дыхание. — Нет, оставьте меня здесь!  Лололошка вцепился в рукав епископа, слыша, как сзади к нему подходят надзиратели. Никто его слушать не желал.  — Батюшка, я готов ко всему, я сделаю всё, что вы скажете и понесу любое наказание за свое поведение, только не отсылайте меня… — лепетал он, крепко держась за чужое одеяние. — Я должен…  — Ты должен делать то, что тебе велено! — рявкнул епископ и ударил Лололошку по лицу. — Пошел с глаз моих.  — Нет! Стойте! — Лололошка почувствовал, как его хватают сразу два человека. Он отчаянно заколотил по их рукам, пытаясь освободиться и убежать, но все бестолку. Его швырнули в багажник машины, и дверца захлопнулась. Лололошка чувствовал, как с этим хлопком разбивается последняя надежда. Он чувствовал себя похороненным заживо и мог только жалобно скрести ногтями обивку в знак слабого протеста. Джон не найдет его в дальних скитах. А сам Лололошка прекрасно знал, что не проживет в тех условиях и месяца. Его отправили на медленную, но верную смерть.