Дети церкви.

Клянусь, эту ночь не забуду И светят глаза будто два изумруда, Но близится день, и пока не расстались Рискну пригласить полумесяц на танец.

(pyrokinesis — "танцуй, полумесяц")

За окном, не переставая, свистел лютый ветер, и снег падал большими хлопьями. Последняя неделя выдалась слишком холодной, настолько, что уличные работы почти что прекратили. Декабрь подходил к концу, а это значит, что близились зимние праздники.  Рассматривая покрытые морозом стекла, Джон невольно вспомнил свой прошлый Новый год. Он провел его в столице, среди незнакомых лиц, так как за отличную учебу и взятие призовых мест на Олимпиадах пару лет подряд катался на президентскую елку. Семья с ним никогда не ездила, удостаивая поздравлением по телефону и парой фоток того, как они хорошо проводят время, а Джон разглядывал каждую, пытаясь мысленно представить себя на них в попытках избежать одиночества.   Сейчас же все было иначе. Вместо гордости за свои достижения и сборов в Москву, Джон сидел при свете лампад в тесной келье и понимал, что никакого праздника у него не будет. Не то, чтобы он любил Новый год — с самого детства никакой атмосферы чуда и радости Джон не ощущал, так как относился ко всему вокруг с немалой долей скептицизма и не позволял себе верить во что-то хорошее просто так. Впрочем, предоставь ему сейчас подобную возможность, вряд ли бы он отказался вернуться в беззаботное время, если бы знал, куда возвращаться.  — О чем думаешь?  Да, хотя бы в одиночестве этот Новый год Джону встретить не грозило. Сосед видимо дочитал свои вечерние молитвы и разумеется решил докопаться.  — Думаю насчет нового года. — спокойно ответил Джон. — У вас же запретили его праздновать, так?  — Так. — Лололошка вздохнул и тоже уставился в окно. — Только Рождество можно. — Ясно.  Теперь они оба молча смотрели в окно на летающие там снежинки, но это молчание не казалось неловким, так как стало донельзя привычным. Последние недели декабря их взаимодействие выглядело как нездоровая созависимость. Без постоянного контроля над единственным, что ему поддавалось на данный момент — над Лололошкой, Джон терял связь с этим миром и погружался в равнодушную апатию, чувствуя полную беспомощность, из-за чего не отходил от Лололошки не на шаг, мониторя абсолютно каждое его действие. Контролировал, как он работает, ест, спит, делал какие-то замечания, помогал на послушаниях, давал непрошенные советы и будто пытался максимально слиться со своим соседом эмоционально. Лололошка в свою очередь видел, что Джон полностью взял на себя ответственность за его жизнь и действия. В начале это пугало, однако так как сосед до сих пор, несмотря на все свои перепады настроения и изменения оставался авторитетом, Лололошку даже начинало радовать то, что на него теперь обращают столько внимания. Это помогало чувствовать свою важность и ценность, как человека. В итоге все свелось к тому, что соседи друг от друга не могли отойти ни на шаг, а когда их всё-таки вынуждали разделиться, то оба сразу переставали ощущать себя живыми.  Осознавать эту проблему, впрочем, никто из них не торопился. Лололошка попросту не умел думать о себе, а Джон не хотел погружаться в рефлексию, боясь обнаружить в голове что-то, с чем смориться не сможет. Пусть все будет так, как сложилось — решил он однажды. Может когда-нибудь само собой отпустит? 

***

Как Лололошка и говорил, от нового года в монастыре не осталось даже хорошего словца, зато к Рождеству все начали готовится основательно. Утром шестого января обоих мальчиков остановил на выходе с утренних молитв сам епископ Лукий, и с важным видом освободил обоих от послушаний на этот день до вечера, приказав отдыхать, а к шести вечера прибыть в трапезную. Джон с огромным недоверием по началу отнесся к перспективе под ночь уходить куда-то по наставлению епископа, однако Лололошка заверил в том, что все будет нормально. Отпускать его одного Джон все равно не хотел, просто не смог бы, из-за чего пришлось смириться.  Сосед рассказал, в чем было дело. Сегодня ночью приезжают гости — священники, епископы и батюшки. Весь этот честной народ будет всю ночь отдыхать, пить, есть, одним словом — отмечать. А им предстоит небывалая честь — быть обслуживающим персоналом в первые сутки. Если быть точнее с семи вечера до следующих семи вечера. Джон на подобные новости лишь вздохнул и пожал плечами. Отбегает, куда деваться? Нет, раньше бы он точно возмутился и пошел доказывать всю бесчеловечность такого празднования, однако сейчас даже подобное заявление не трогало. Впрочем, был только один фактор, заставляющий сердце сжиматься в тревоге.  Епископ встретил обоих на пороге трапезной в шесть вечера и прошелся по каждому придирчивым взглядом, задержавшись на Джоне с каким-то глубинным осуждением. Подросток предпочел не задумываться о его природе, хоть догадка лезла сама собой. Интересно, насколько теперь презирает его Лукий и сколько лет даст ему, грязному развратнику, гореть в адском котле за разведенный содом? Наверно… плюс минус вечность.  Их проводили в какую-то коморку, располагавшуюся рядом с трапезной и оставили. Там лежала новая белая праздничная одежда, и этот цвет всколыхнул в памяти Джона болезненные воспоминания. Он до сих пор жалел об утраченной одежде, хоть уже и позабыл, настолько ему шел белый цвет. А еще, о чудо, здесь было зеркало и умывальник! Мальчики переглянулись, а затем, спустя секунду, наперегонки помчались к воде. В голове Джона щелкнуло одно из фундаментальных понятий, которое, даже разломав его личность в щепки, было не искоренить — любовь к чистоте. А Лололошка вовремя вспомнил всё те последствия от пренебрежения к гигиене, еще давно расписанные ему Джоном во всех красках. Впрочем, мотивация второго была сильнее и вот уже Джон смывал с рук и лица пыль с грязью, а затем, подозвав к себе соседа, самолично принялся отмывать и щеки Лололошки. Ему внезапно очень хотелось посмотреть на то, какими они будут, став похожими на людей, а не на грязных заморышей. Сменив черные балахоны на праздничные белые, оба подошли к зеркалу.  Лололошка хоть и слышал краем уха о том, что они с Джоном похожи, но толком не был в курсе, как выглядит собственная внешность из-за отсутствия зеркал. А сосед был в его глазах настолько красив, что Лололошка и подумать не мог, что выглядит также, поэтому увиденное привело его в настоящий шок. Джон же шока не испытывал — почему-то единственная мысль, пришедшая ему на ум, звучала как: "почему у него такой красивый, насыщенный голубой цвет глаз, а мне достался этот темно-карий как у всех?". Впрочем, помимо разного цвета глаз, у Лололошки также волосы шли слабой волной и были на сантиметров пять длиннее, чем вьющиеся прядки Джона. Оба довольно долго разглядывали себя в зеркале, а затем, как по команде, переглянулись.  — Я не знал, что мы похожи настолько… — растерянно пробормотал Лололошка.  — Как ты мог не знать? — саркастично заметил Джон. — Ты не в курсе, как выглядишь?  — У нас же буквально одно лицо на двоих.. — ответить Джону положительно на такой вопрос значило подтвердить свою никчемность, чего Лололошка очень боялся делать. — Так вообще бывает?  — Бывает. — равнодушно пожал плечами Джон. — Я читал про исследования.. испанцев вроде? У каждого человека на Земле есть плюс минус семь двойников. Если грубо обобщать. Да и мы не прям идентичны.. у нас немного различается структура волос, и значительно — цвет глаз. Возможно, есть на свете люди, даже более похожие на тебя, чем я.  — Это так странно.. — протянул в ответ Лололошка. — В моей голове мы с тобой ощущались очень разными. Ты..  — В твоей голове вообще мало что ощущается правильно, будем честны. — закатил глаза Джон. — Нам пора. 

***

Переступать порог кухни было тяжело, но выбора, как всегда, не предоставили. Джон последовал за Лололошкой, стараясь не смотреть по сторонам и не отводить взгляда от своего двойника. Встретили их недовольными возгласами о том, что они опаздывают, всех задерживают и тут же отправили расставлять посуду, ложки, кружки и подносы с едой по длинным, деревянным столам. Джон старался держаться подальше от всех мясных продуктов, так как при их виде на языке сразу проступал мерзкий привкус. Он поздно понял, что эта ночь будет намного тяжелее, чем планировалось изначально и попытался снова максимально уйти в себя. Главное не забыть о том, как контролировать собственное тело.  Двери в трапезную отворились, и Джон чуть не выронил из рук кувшин с… вином? Впрочем, это сейчас не имело значения. В трапезную величаво, по-хозяйски вошел высокий силуэт, болью отдавшийся в памяти. Отец переговаривался с другими священниками, обменивался любезностями, но Джон в разговор вникать не стал и, выйдя из секундного ступора, поставил кувшин туда, куда было велено и поспешил на кухню за новым поручением. Только бы его не узнали. Только бы с ним не заговорили.  Ставя очередной поднос и стараясь не смотреть по сторонам, Джон услышал голос своего Лололошки и, прежде чем понять суть диалога, моментально развернулся. Увиденное ему не понравилось. Сосед стоял перед наместником, склонив голову и сложив руки в лодочку.  — Благословите, Отец. — смиренно проговорил Лололошка. Тот поднял над ним руку, осеняя крестом, а затем протянул ее мальчику. Сосед покорно коснулся губами тыльной стороны ладони наместника, и Джон скорее не увидел, а ощутил, каким именно взглядом Отец одарил его Лололошку.  Равнодушие, которое Джон старался нацепить на себя, разбилось вдребезги о бушующую в сердце ненависть. Наместник положил руку на волосы Лололошки и резко повернул голову, встречаясь взглядом с Джоном. Его брови взметнулись вверх в легкой усмешке и он поманил мальчика к себе. Джон медленно, через силу, подошел, не отрывая взгляда от рук Отца, слабо сжимавших волосы Лололошки. Он не имеет права касаться соседа. Не должен иметь таких прав. Лололошка — последнее, что мог контролировать Джон в своей жизни, и он должен был любой ценой сохранить эту единственную ниточку, спасавшую его.  — А ты, я погляжу, не торопишься получать благословение? Поучился бы покорности у своего товарища, дитя.  Отец убрал руки с головы Лололошки и переключил свое внимание на Джона. Тот, впрочем, выдохнул с облегчением. Его слегка трясло, но собственная судьба трогала не так сильно, как недавнее зрелище. Джон повторил жест Лололошки, однако поцеловать руку Отцу так и не смог, касаясь вместо кожи губами рубина на перстне. Наместник монастыря одарил Джона снисходительным взглядом, но никак не прокомментировал подобное поведение, убирая руки за спину. — Первый раз вижу настолько схожих между собой мальчиков. — сообщил Отец, оглядывая обоих жадным взглядом. — У вас такая невинная, чистая внешность, особенно когда оба в белом. Ну прям два ангелочка. Рад всю сегодняшнюю ночь видеть ваши физиономии. Ладно, бегите, не буду задерживать. Знаю, что молодняк никогда не предпочитает компанию таких стариков. А зря…  Джон чувствовал, как наружу рвутся эмоции отвращения, но старался их блокировать. Нельзя, нельзя устраивать сцен. Дважды повторять не пришлось — отпустили, значит надо пользоваться возможностью. Он подхватил Лололошку за руку и утащил на кухню, вдыхая побольше воздуха. В голове стучала кровь.  — Джон, что такое? — обеспокоено поинтересовался Лололошка, сжимая чужую руку в своей. — Ты весь бледный… только не говори, что плохо себя чувствуешь, мы даже часа не отработали..  — Все нормально. — попытался успокоить Лололошку Джон, а затем, поддавшись внезапному порыву, провел рукой по чужому рту, стремясь стереть все воображаемые следы от касаний Отца. Встретив взгляд, полный непонимания, он никак не прокомментировал свое действие. Однако знал, что еще нужно сделать.  — Ло.. — Джон удивленно обнаружил, как удачно сократил свое-чужое имя. — Ло, я хочу чтобы ты сейчас сделал то, что я скажу. И ты сделаешь. Ясно?  Лололошка не знал, по какой причине в Джоне снова обострился безумный контролер, но знал, что в таких ситуациях лучше не спорить, поэтому просто кивнул. Но каково было его удивление, когда сосед протянул маленький нож со стола и сделал вид, что так и надо. Лололошка чувствовал, как опять не понимает логические процессы творящиеся у Джона в голове, и ощущал себя каким-то умственно отсталым, хотя не должен был. Впрочем, единственный способ узнать — спросить.  — Что… нож? Серьезно? Зачем? — Я же сказал тебе сделать так, как я прошу.  — Что происходит, Джон? — тревожно поинтересовался Лололошка. — Ты объяснишься когда-нибудь?  Джон нахмурился и покрутил лезвие в пальцах.  — Ты совсем тупой идиот?… Давай позже поговорим, а то эти мужики не будут в восторге, если их официанты начнут выяснять отношения. Просто.. — Джон видел, что звучит неубедительно, но привести действительно стоящие аргументы в свою пользу сейчас не мог. — Ты не знаешь, как ведут себя пьяные взрослые? Мало ли, что им придет в голову. Ты должен быть готов…  Лололошка почувствовал, как у него резко закружилась голова. Почему-то стойкое ощущение того, что он знает, как ведут себя пьяные взрослые мужики заставило перестать искать опровержения предложению Джона. Он протянул руку и молча взял нож, стараясь подавить это пугающее чувство в глубине души. Откуда у него такие эмоции? Он же почти ничего не помнит… Лололошка встретился с темно-карими глазами и заметил в них непривычный огонек тревожной радости. Как же ему всё-таки повезло с соседом.  — Спасибо. — облегченно выдохнул Джон. Ситуация снова стала ощущаться под контролем. — Надеюсь, он тебе не пригодится. 

***

Время три часа ночи. Дверь в коморку рядом с кухней открывается нараспашку и оба подростка еле вползают внутрь. Белые праздничные одеяния все заляпались, пропахли маслом, мясом и жаренным луком, вместе с руками и волосами. Джон устало плюхнулся на скамейку и пустым взглядом уставился в потолок. Нет, он все еще слишком самоуверен, раз продолжает попытки жить.  — Джон, глянь — нам принесли конфеты в честь Рождества.. — Лололошка, зевая, подтянулся к подносу, стоящему на маленьком круглом столике, и Джон вынуждено скосил глаза в ту сторону. На подносе лежало два маленьких пакетика, а внутри — разноцветные конфеты с каким-то выведенными на них рисунками.  — А ты уверен в том, что это можно есть? — протянул Джон. — Я бы не доверял.  — Да нормально! — как-то слишком агрессивно оборвал его Лололошка и насторожил Джона еще больше. Не похоже на него. — Я их уже несколько лет ем на Рождество. И жив, здоров..  — Дай-ка сюда.. — Джон отобрал у Лололошки пакетик, получая в ответ возмущенный взгляд. Он думал, что был готов уже ко всему, хотел просто плюс минус понять состав, однако пришедшая на ум догадка ужаснула. Джон быстро извлёк содержимое, высыпал себе на ладонь и аккуратно понюхал. К сожалению, мысль оказалась верная. — Что ты делаешь, Джон? Почему ты никогда не можешь нормально объяснить..  — Это не рождественские конфеты, Лололошка. — сообщил Джон, складывая разноцветные таблетки обратно в пакетик. — это МДМА.  Он заметил, как у соседа сначала округлились глаза, а затем тот раздраженно скрестил руки на груди.  — Если ты забыл, мне это ни о чем не говорит. Мне все равно, как они называются. Дай сюда.  — Не дам. — отрезал Джон, забирая и второй пакетик себе. — Ты идиот, Лололошка.  — Да почему? Джон, ты… скажи, что я опять не так делаю!  — Успокойся, Ло. — чем больше горячился и выходил из под контроля Лололошка, тем более холоден становился Джон. — Присядь, я… объясню.  Сосед вздохнул. Было видно, как Лололошка пытается справится с нахлынувшими эмоциями, однако в итоге он кивнул и присел рядом. Доверяет. Всё-таки доверяет — понял Джон и про себя улыбнулся.  — Вот, молодец. Итак, МДМА — полусинтетическое психоактивное соединение амфетаминового ряда, относящееся к группе фенилэтиламинов. Понял?  Лололошка похлопал глазами, в которых отражалась абсолютное непонимание и растерянно посмотрел на Джона. — Прости.. но нет.  — Тц, ладно. Если кратко, вас в рождественскую ночь пичкают наркотой, чтобы вы не валились с ног и продолжали пахать суточную смену.  Джон заметил, как меняется в лице Лололошка. Как его голубые глаза темнеют, а губы слегка сжимаются и подрагивают.  — Джон… — потеряно вымолвил он. — Что ты такое говоришь.. я… мы… я умру, да? Я уже… я погубил свою душу. У меня нет никакого спасения…  — Ло.. Джон скорее предполагал, что Лололошка не знает о наркотиках ничего, однако по его реакции было видно, что запугали ими детей страшно. Какое лицемерие. Какие же твари.  — Ло! — Джон развернул двойника к себе и заметил, как паника накрывает Лололошку волнами. Он явно не был готов сейчас никого слышать, и Джон чувствовал, как трясет соседа от приходящего осознания. Что делать? Как помочь? Джон снова позвал Лололошку, более настойчиво, но это не возымело никакого эффекта. Чужая тревога постепенно начала передаваться Джону, но он знал, что не может поддаваться эмоциями. Идея пришла быстро, и была поистине гениальна — Джон схватил стоящий на подносе стакан воды и плеснул его Лололошке в лицо, после чего, дождавшись, пока тот опомниться от шока, взял его за обе руки и пристально вгляделся в глаза напротив. — Послушай меня. — медленно проговорил Джон, пытаясь заставить Лололошку не терять фокус с его глаз. — Нет, ты не умрешь. Ты будешь жить, понял?  — Джон… Джон.. — прерываясь и отплевываясь от воды, начал Лололошка. — Епископ говорил, что стоит раз прикоснуться к веществам и… и бес моментально входит в твой разум, тело… лучше не трогай меня, а то..  — Да ебаный рот вашего епископа! — не выдержал Джон и взял Лололошку за щеки. — Пусть сам катиться к своим бесам. Послушай лучше знающего человека — меня, например.  — Джон.. я бы.. я бы очень хотел слушать только тебя.  А вот эти слова Джон запомнит навсегда. Он слабо улыбнулся и склонил голову на бок.  — Вот и правильно. Рассказываю, значит, все что знаю. МДМА так же разрушительно влияет на организм, как и другие наркотики, но значительно медленнее. Если ты раз в год употреблял производную от амфетамина, то… конечно, это отразилось на твоем организме, но последнее что тебя должно волновать, это гиена огненная.  Пока Джон пытался дальше подобрать слова и вспомнить все, что знает, а Лололошка постепенно успокаивался.  — Мне так не нравится слышать о себе такое… — проговорил он. — Джон.. я ужасный человек?  — Ты?? — Джон чуть не задохнулся от возмущения и все мысли вылетели напрочь. — Нет! Тебя просто использовали, помыкая твоим здоровьем с раннего возраста.. МДМА блокирует базовые потребности. В течение его воздействия ты не чувствуешь голода, перестаешь нормально спать и, разумеется, чувствуешь себя в разы лучше!  — Они давали нам это чтобы мы могли сутки обслуживать их.. — растерянно произнес Лололошка, а затем в его голосе проступила злость. — Сколько слов было! Сколько ужасов мне расписывали и пророчили… а сами..  — Добро пожаловать в реальный мир. — мрачно поздравил Джон. — Я на самом деле удивлен тому, что ты их не защищаешь.  — Не могу уже… — обессилено выдохнул Лололошка. — Не могу при тебе. Стыдно, Джон, когда ты рядом стоишь и смотришь на меня как на равного, говорить такие глупости..  — Ло..  Вся ситуация заставила Джона на мгновение снова ощутить себя кем-то значимым. Кем-то, кто заслуживает существования. Он что-то да может, он не такой беспомощный, от его слов наконец-то что-то зависит и меняется.  — Спасибо. 

***

— Если нас заметят, Лололошка… — зевая во весь рот рассуждал Джон, топая в восемь вечера с наконец-то закончившийся смены. Он уже не чувствовал ни рук, ни ног, и мысль о том, что зря они выбросили разноцветные таблетки, не давала покоя. Впрочем, что сделано, то сделано.  За эту смену с Лололошкой они говорили слишком много. Джона вынудили рассказать о том, каким образом он смог по виду и запаху точно дать определение наркотику, и ответом: "я просто когда-то прочитал и запомнил", Лололошка оказался не удовлетворен. Впрочем, Джон не врал. Около года назад, в свои тринадцать лет его невероятно затянула тема различных психоактивных веществ. Он знал наизусть некоторые формулы, классификации, запахи — одним словом, разносторонняя личность. Лололошка, впрочем, вынудил признаться Джона и в попытках попробовать хоть что-то из обширного списка его знаний. Подростки подвели итоги и пришли к выводу, что у Лололошки котел в аду за наркоманию будет больше, так как Джон к своим четырнадцати годам попробовал лишь пару галлюциногенов, разочаровался в эффекте и передумал губить свои ценные клетки мозга.  Каким образом они с этой темы перескочили на акробатику — Джон понятия не имел. Наверно, отбегав сутки в трапезной, мозг перестает соображать. Этот факт очень хорошо объяснил бы, почему они сейчас идут в пустую церковь из желания Лололошки посмотреть на сальто. Он шел впереди и сам находу уже засыпал — настолько, что в двери храма уперся лбом и только после этого додумался их открыть.  Лололошка никогда не чувствовал себя таким богохульником, как в это Рождество, когда по своей инициативе притащил соседа в церковь, чтобы посмотреть на акробатические трюки. Впрочем, идея того, что их лучше выполнять в храме, принадлежала Джону. Передав в семь вечера суточную смену Альфреду и его компаньону, было очевидно, что церковь сейчас пустует. Однако, свято место пусто не бывает.  — Если я расшибусь, Ло.. — начал Джон, вставая сразу в центре храма. Места было предостаточно. — То это будет на твоей совести.  — На моей совести и так уже слишком много грехов. Постарайся не убиться.  Джон махнул рукой. Мотивации не убиться он себе все еще не нашел, но разминку всё-таки сделал. Крутанул несколько раз колесо, постоял на руках. Казалось спортом в свое удовольствие он занимался в какой-то прошлой жизни. И вот ее проблески начал мелькать и здесь.  — Давай.. только осторожнее! — подбодрил Лололошка, замечая, что Джон готовится. — Раз, два, три! Оттолкнувшись от земли, Джон почувствовал невероятную легкость в движениях, несмотря на усталость. Мышечная память сделала свое дело. Красиво, грациозно и без каких-либо заминок он прокрутил сальто вперед и ровно приземлился под аплодисменты Лололошки.  — Получилось.. — прошептал Джон. Может быть, не все потеряно?  — Джон, да ты просто невероятен! — послышался восторженный возглас от соседа. — Я никогда не видел чтобы..ну… — Он тут же смутился. — Наверно, я слишком увлекаюсь.. просто.. на моей памяти ты первый такой… и последний, я уверен.  — Влюбился? — ляпнул Джон, не подумав, и тут же прикусил язык, надеясь не получить в ответ негатива. Лололошка, разумеется, услышал. Его щеки запылали и он закатил глаза —точно так, как это всю свою жизнь делал Джон. Забавно, но последний все равно решил больше ничего подобного не говорить. Хотя сейчас, почему-то, хотелось.  — Я еще танцевать умею. Ты же знаешь, да? — не особо удачно перевел тему Джон.  — Покажи. — несмотря не на что, тут же поддержал ее Лололошка.  Джон вздохнул. На нечто подвижное его сейчас не хватит — зачем, зачем только он продолжает говорить, когда ничего уже не соображает? Но раз Лололошка хочет, то Джон сделает. Тем более.. ему самому хотелось сейчас побольше подвигаться именно что по своей воле. Хотелось понимать, что он всё-таки владеет своим телом.  Он снова вернулся в центр храма, вспоминая в голове какую-то из своих любимых мелодий. Ему важно было чувствовать ритм, даже если он был довольно плавный и грациозный. Отсчет пошел. Джон качнулся в такт воображаемому звуку, легко взмахнул руками, и ноги сами закрутили его в танце. Он чувствовал, как голубые глаза следят за каждым его жестом, излучая внутренний свет, чувствовал, как растворяется в плавных, непрерывных движениях. Каждый взмах рукой, каждое вращение, каждый взгляд — все было в ритм и такт. Все было идеально.  Лололошка смотрел на Джона, как заколдованный. Его черный балахон развивался следом за его движениями — профессиональными и слишком живыми для этого мрачного мечта. В отблеске церковных свеч его лицо было умиротворенным и.. счастливым? Каждый жест этого танца отпечатался в памяти Лололошки и запал глубоко в душу. Поддаваясь внезапному порыву какой-то необъяснимой, нежной страсти ко всему прекрасному, он вышел из тени наблюдателя, впервые позволив себе стать кем-то большим. Джон все понял без слов. Одна его рука легла на талию Лололошки, а другая спела их пальцы вместе. Джон мягко повел соседа в его первом вальсе, и тот был готов следовать за ним, находя в себе силы доверять в этом безупречном взаимодействии.  Сколько времени они провели так — никто не знал, но все, даже бессмертная красота имеет свойство прерываться. Джон сделал шаг в сторону и поклонился Лололошке. Тот поспешил повторить за ним и идиллия прервалась — мальчики столкнулись друг с другом лбами.  — Аккуратнее можно.. — начал было возмущаться Джон, но почему-то вместо продолжения своей гневной тирады рассмеялся. Лололошка уже и забыл, когда в последний раз слышал этот смех, и слышал ли вообще его таким чистыми, походящим на звон серебряных колокольчиков в своем личном райском саду. Он не нашелся, что ответить и лишь потер лоб. А затем воздух прорезал грохот.  Оба вздрогнули, сразу приготовившись ко всему самому ужасному, что только могло случится, однако этот звук относился не к ним и не являлся карой небесной. Лололошка соображал пару мгновений, а затем бросился к выходу из церкви. — Бежим, бежим скорее! Не отставай! — торопил он Джона.  — Ты не набегался?! — довольно близко послышался голос соседа.  Они домчались до дверей храма и выскочили на улицу. Привычную темноту резало множество сияющих, разноцветных огней. Лололошка вздохнул и тихо проговорил, с какой-то светлой радостью на душе.  — Рождественские фейерверки.. Один раз в год можно увидеть здесь, если повезет.  Джон не сразу нашёлся с ответом, рассматривая небесную красоту. Наверно, можно было промолчать, но ему хотелось разделить радость Лололошки. Он аккуратно коснулся своим пальцем пальца соседа и проговорил: — С Рождеством, Лололошка.