Дети церкви.

Цепкие пальцы епископа, увенчанные перстами, крепко тащили мальчика за ухо прямиком к алтарю церкви. Сопротивляться в таком положении было неудобно, хоть Джон и пытался высвободиться пару раз, за что ему чуть не оторвали ухо от головы, скрутив в пальцах.  — Мне бы не пришлось идти на такие меры, будь ты послушным мальчиком. — прокомментировал епископ его выходки.  — Да вы ненормальный!  Джон зашипел от боли, чувствуя, как хватка усиливается. Нет, так его еще не унижали! Раз высвободиться не получится на данный момент, то придется переступить через свое детское упрямство.  — Ладно, ладно! Я пойду с вами сам, окей? Не надо меня тащить, я вам не бешеный питомец!  Эти слова дались Джону с некоторым усилием, однако епископ видимо был удивлен такому повороту событий. Его брови взлетели вверх, а затем он расплылся в самодовольной улыбке и разжал пальцы. Мальчик сразу отскочил в сторону на пару шагов, потирая ухо и злобно сверкая глазами, однако бежать не бросился. Остался.  — Вот-вот! Уже другой разговор, дитятко! Правильное воспитание дает свои плоды даже с такими избалованными, трудными отроками..  — Да понял я! Мы идём или как?  Епископ снова был недоволен тем, что его перебили, однако лишь многозначительно хмыкнул и направился вперед. Они находились в узком, деревянном коридоре, что окружал монастырь своеобразным забором и соединял некоторые здания между собой, как например трапезную и…  Всю дорогу Джон гадал, куда его ведут и в итоге оказался прав. Епископ открыл дверь, пропустил его вперед, и они оказались в темном, просторном помещении, что освещалось несколькими свечами. Церковь. Джон закатил глаза, но ничего не сказал и пошел за еле различимым силуэтом епископа. Они остановились в центре храма перед иконой и лишь тогда молчание было прервано.  — Дитя, ты знаешь, как называется эта икона? — спросил батюшка таинственным голосом, будто собирался раскрыть необразованному величайшую тайну. — Конечно! — Джон улыбнулся. План епископа самоутвердиться за его счет с треском провалился. — Храмовая икона. Икона конкретного святого или праздника, в честь которого был освящен храм. Я прав?  Повесила недолгая пауза, а затем прозвучал слегка разочарованный и сухой ответ.  — Верно. А теперь сто земных поклонов перед ней. Выполнять.  — Что? Сколько? Нет конечно, я не буду преклонять колени перед тем, во что не верю..  По лицу пришлась сильная, жесткая пощечина. Джон пошатнулся, но остался стоять на ногах. Голова тут же запульсировала болью и начала раскалываться, а щека горела огнём. Глаза затуманила пелена слез, скорее даже не от боли, а от злости. Кто этому старику вообще дал право его бить? Никто! Это незаконно!  — Я сказал тебе выполнять. Что в этом непонятного? Давай, дитя… — обе руки епископа легли на плечи Джона и надавили.  — Я же вам говорю.. — Возможно из-за дикой усталости на тяжелом труде, возможно из-за физического и психологического давления, но скорее всего все вместе дало о себе знать. Ноги подкосились сами собой и подросток упал на колени перед иконой. — Вот, молодец. — похвалил его стоящий сзади епископ и потрепал по голове. Ласковый жест длился с полсекунды, а затем Джона потянули наверх за волосы. Тот подчинился молча, чувствуя, как у него резко пропадает смысл что-то доказывать. Епископ тем временем взялся за его правое запястье и сложил три пальца на его ладони.  — Во имя Отца.. — Джон почувствовал, как собственная рука под чужим управлением утыкается в лоб.  — И Сына.. — рука продолжила насильственно двигаться, и на этот раз пальцы оказались на животе. Он слабо дернул ей, понимая, что сопротивляться бесполезно, и почувствовал подходящую к горлу панику.  — И Святого Духа.. — правое плечо. Бас епископа тянулся медленно, будто издевался. Джон почувствовал, как его накрывает отвращение. К этому голосу, к этому запаху ладана, которым был пропитан весь воздух, к этому полумраку, и особенно к прикосновениям, что наглым образом вторгались в его личное пространство, принуждая совершать ненавистные действия.  — Аминь. — левое плечо. Его резко отпустили, и Джон еле устоял на ногах, чувствуя, как начинает дрожать всем телом. Он глянул на удаляющуюся фигуру епископа и на мгновение мелькнула надежда, что он уйдет восвояси. Разумеется, она тут же разбилась вдребезги.  — Тебе осталось положить ровно девяносто девять поклонов. Выполнять. 

***

— Вставай! Ты.. дрянь такая!  Джон протер глаза и уставился на склонившуюся над ним фигуру соседа. Когда же до него дошел смысл сказанного, невольно на лице засияла насмешка.  — Ты бы еще сказал.. "змея подколодная".. Или как тут у вас приятно выражаться?  Вставать надо было. Джон потянулся и тут же издал болезненный стон. Все тело ломило так, будто он вчера отпахал тяжелую двенадцатичасовую смену. А стоп.. так ведь оно и было.  — Встава-ай! — Лололошка снова затряс его и на этот раз Джон решил не искушать судьбу.  За дверью уже раздавались тяжелые шаги, поэтому он резко сел на кровати, положив все силы на то, чтобы держать глаза открытыми. Дверь отворилась, надзиратель обвел их мрачным взглядом и прикрикнул:  — Особое приглашение нужно? Быстро на молебен! Бегом!  Дважды Лололошке повторять не пришлось. Он схватил своего соседа за руку и они выбежали из кельи на мороз. Декабрьский холод заставил проснуться и Джон снова предпринял попытки понять происходящий вокруг ад. Так.. сейчас их заставят стоять час под заунывные песнопения. Затем… завтрак? После чего…  В памяти резко восстановился вчерашний день, да настолько, что Джон ощутил желание лечь прям тут и умереть. Только не работа. Только не опять. Он не ел уже больше суток, спал сегодня.. а правда. Сколько он спал? Джон не помнил, как вернулся вчера домой. Он потянул бежавшего рядом соседа за руку, привлекая его внимание и попытался расспросить.  — Что ночью произошло?  Лололошка явно не ожидал, что к нему обратятся, поэтому прослушал вопрос и смотрел сейчас на Джона так, будто он говорит на инопланетном языке. Тот в ответ закатил глаза, но повторил вопрос.  — Не знаю, что у тебя произошло. — коротко ответил Лололошка. — Но ночью тебя привел епископ Лукий. Он выдал тебе новую одежду и приказал завтра быть в ней. Велел мне проследить. Я тебя переодел и мы легли спать.  Джон не знал, что из этого рассказа его повергло в ужас больше: то, что теперь его последняя связь с нормальным миром в виде одежды была утеряна, или же то, что его переодевал Лололошка. Он осмотрелся насколько это было возможно, но чтобы заметить на себе вместо привычного белого цвета грязный жесткий черный балахон, всматриваться особо было не надо. — .. А.. одежду вы мою куда дели? — растерянно произнес он, уже когда они стояли в церкви, не понимая, куда пропали силы на злость.  — Она осталась в келье. Но сегодня ее заберу и сожгут, пока мы будем на работе. Так что.. Стой!  Лололошка перехватил Джона за плечо, мешая тому бросится обратно прямо с утренних молитв.  — Тц, отвяжись!  Джон дернул плечом, но довольно слабо. На них начали коситься окружающие, и мужские шаги послышались за спинами. Лололошка сжал его сильнее и зашептал: — Тише, тише, пожалуйста. Не мешай другим молиться. Ты никуда не пойдешь..  На плечи обоим легли руки подошедшего воспитателя, покрытые зелеными следами от татуировок. Не переставая читать молитву, он с угрозой посмотрел сначала на одного, затем на второго, и лишь убедившись в том, что они затихли, мужчина убрался восвояси. 

***

Джон устало прислонился к дереву. Он работал без отдыха уже часов шесть и чувствовал, что скоро силы его покинут окончательно. С утра он опять не поел, и уже не из собственного желания — по указанию епископа Лукия еды его лишили на пару дней за непослушание.  — Эй!  Джон закатил глаза. Ну что ж такое то? Нельзя уже и минуту спокойно постоять без надоедливого смотрителя. И нет, он не про воспитателей. Самым главным надсмотрщиком для него стал.. собственный сосед. Лололошка, чтоб его. Нет бы заниматься своими делами и не лезть! Джон слышал, как скрипят чужие сапоги и почувствовал, как его слабо толкают в бок.  — Не стой без дела. Нельзя. Увидят.  — Если ты не будешь привлекать внимание, никто не увидит!  Джон злобно толкнул Лололошку от себя и, скрестив руки на груди, оперся спиной на дерево.  — Отвали.  Ответом ему стал возмущенный взгляд. Джон осмотрел лицо соседа и в глаза бросилась вчерашняя полученная им травма. Рану никто, разумеется, не обработал и не забинтовал, и теперь на ее месте было грязное, кровоточащее месиво, а лицо и шею покрывала смазанная, засохшая кровь. Смотрелось это вдвойне ужасно из-за их поразительного сходства. Джон с усилием заставил себя отвести взгляд и не думать о травме Лололошки. Ну или хотя бы не думать о том, что она получена потому что сосед вступился за него.  — Жизнь тебя ничему не учит.. — вздохнул Лололошка, посматривая по сторонам. — Вчера..  — Твоя вина, что полез. — резко начал защищаться Джон. — Полез — получил. И сейчас получишь, если полезешь.  Лололошка нахмурился, но, видимо не воспринял всерьез слова Джона и всё-таки подошел.  — Идём работать.  — Иди.  — Надо вместе.  — Тебе надо! — Джон с силой толкнул Лололошку и тот, не удержав равновесия, упал на землю. Мигом на них обернулись все, кто не успел обернуться до этого, включая надзирателя, который моментально направился к ним, вопя во все горло:  — Бессовестные драчуны! Как дикие шакалы, прости вас, Господи!  — Вставай.. — бросил Джон Лололошке и пнул его носком сапога в бедро. — Живо.  Тот поднялся, злобно сверкая голубыми глазенками в сторону Джона, отряхнулся и успел ровно встать рядом с ним к моменту, как воспитатель до них доберется.  — Ты. — указал подошедший на Джона. — Работаешь здесь. А ты.. — палец в тяжелой меховой перчатке отправился в сторону Лололошки. — идешь за мной и работаешь на противоположенном участке. И чтобы больше никаких нарушений! 

***

Даже обладая честным, решительным и бунтарским характером, уже на первой неделе Джон начал опасаться слов "нарушение", "наказание", и все что с ними связано. Как чувствовал себя Лололошка, проживший намного дольше, когда сегодня за "нарушение" его в "наказание" лишили вечерней трапезы и вместе с Джоном отправили на воспитательную беседу с епископом Лукием, тот не знал. Однако, по бледному виду соседа, который окончательно перестал разговаривать и обращать внимание на что-либо вокруг, мог предположить, что все очень плохо.  Пока они сидели на лавочке в темной церкви, прошлая ночь, которая напоминала Джону о своей реальности многочисленной россыпью гематом на коленях, никто не проронил ни слова. Однако с каждой секундой Джон чувствовал, как сидящий рядом Лололошка нервничает все больше. Он теребил свой черный балахон, ерзал на месте и затравленно оглядывался на любой звук. Джон радовался, что не испытывает подобный спектр эмоций от деда в рясе, но его мысли сейчас были заняты подавлением собственной совести. Он уже второй день подставляет соседа. А если этот Лукий снова начнет распускать руки в их сторону? Нет, Джон чувствовал обязанность защитить своего соседа и бороться с этим чувством не мог.  Наконец-то дверь церкви скрипнула, и оба подростка, как по команде, повернули головы в сторону вошедшего епископа. Джон сразу ощутил, что тревога соседа увеличилась раз в десять, так как он начал бессовестно трясти ногой. Раздражает. Джон не глядя положил руку на чужое колено, стремясь утихомирить мандраж, и, на удивление, это увенчалось успехом.  — Лололошки.. на этот раз двое.  Джон знал, как сейчас на него посмотрел сосед, и мысленно проклял Лукия на всех языках, что выучил за время учебы в школе.  — Честно, даже не знаю, как вас теперь различать.  Епископ хохотнул, а затем поманил обоих к себе и долго изучал пристальным взглядом, будто пытаясь залезть в душу. Джон не выдержал первым.  — Ну что, что мы должны сделать? Двести, тысячу поклонов? Давайте уже..  — Не торопись, дитя. Ты меня пугаешь своим взбалмошным поведением, и, своего соседа, очевидно тоже.  Это было правдой. Лололошка воззрился на Джона так, будто тот только что убил всю его семью. Заметив это, Джон вспомнил, что собирался защищать, а не усугублять ситуацию, поэтому заставил себя промолчать. Тишина снова начала затягиваться, однако на этот раз ее нарушил епископ.  — Знайте, дети, беседа со мной не является наказанием. Она является покаянием. Мне доложили, что вы сегодня затеяли драку. Расскажите, что случилось между вами? Нельзя держать обиду в сердце своем.  Оба мальчика переглянулись в недоумении, после чего Лололошка опустил глаза в пол, а Джон, наоборот, поднял их на Лукия и принялся искать подвох. Почему это он сейчас такой добренький?  — Мы сами смогли решить свои разногласия. —  заявил Джон. — Нам не нужна помощь.  — Ох.. вот оно как. — епископ задумчиво погладил бороду, а затем его внимание перешло на Лололошку. Он потянул руку к его лицу и взял за подбородок, заглядывая в голубые глаза.  — Он прав?  Лололошка молчал слишком долго, а Джон начинал ненавидеть соседа все больше. Что сложного в том, чтобы просто сказать "да"? Они же и правда все решили..  — Да прав я, прав. — сказал Джон и обе головы тут же обратились к нему. — Можно мы уже пойдем? Читать… эээ… вечерние молитвы..  — Джон. — неожиданно подал голос Лололошка. — Мы должны раскаяться в содеянном и читать вечерние молитвы только с чистым сердцем.  Такой подставы Джон никак не мог ожидать. У соседа что, настолько мозги промыты уже?  — Ну… — протянул он, мельком замечая самодовольную ухмылку на лице Лукия. — Я раскаиваюсь. Этого достаточно?  — Нам должны отпустить грехи..  — Да что за глупости!  — Джон!  Лололошка злился все больше, и тоже самое можно было сказать о Джоне. Мимолетное раскаивание в своих поступках тут же оказалось развеяно. — Да что? Вы все тут безумные религиозные фанатики, что страдают ху..  Удар от епископа снова пришелся по лицу, и в этот раз он был в разы сильнее, чем тогда. Джон грохнулся на пол и машинально отполз в сторону, прижимая руку к щеке. По лицу пробежало что-то теплое. Перстень на пальце епископа расцарапал кожу до крови.  — Молчать богохульник! Не сметь сквернословить в святом месте!  Джон кинул ненавистный взгляд на епископа, краем глаза замечая стоящего Лололошку, в глазах которого читался полный ужас.  — Да вы ненор.. мм!  Договорить Джону не дали. Грохнувшийся перед ним на колени Лололошка зажал ему рот обеими ладонями и замотал головой.  — Простите нас! — затараторил он. — Мы обязательно, обязательно исповедуемся, раскаиваемся..  Со стороны епископа Лукия раздался скорбный, тяжелый вздох. В воздухе повисла зловещая тишина, а затем, подобно грому, ее пронзил низкий тембор:  — Прочь с глаз моих, щенки нечестивые. С завтрашнего утра вы вместе работать не будете. Дурное влияние этого бесноватого ребенка на нормальных детей мне ни к чему.  Джон хотел было возмутиться, но Лололошка сдавил ему рот сильнее, не давая вымолвить ни звука.  — Я все сказал.  Дважды повторять не пришлось.