Дети церкви.

Уже вторую ночь подряд Джон не мог заснуть дольше, чем на полчаса. Низкие деревянные стены и жесткая, грязная кровать, на которой его неопрятный сосед по комнате спал не раздеваясь вместе с сапогами, давила психологически, физически и просто не позволяла расслабиться ни на секунду.  Джон чувствовал себя инородным, абсолютно одиноким и покинутым в этом странном месте, наполненным какой-то ересью и мракобесием. В месте, где его бросили те, кто должен был всегда быть рядом, а окружающие окрестили бесноватым, одержимым дьяволенком.  Он закрыл глаза и провалился в очередной мутный полусон. В голове зазвучал родной, знакомый голос, говорящий обидные и предательские фразы. Да, Джон подслушивал за дверью разговор родителей и епископа, отца, или кто там еще был главным в этом проклятом месте.  "Не справляемся после трагедии…" , "Тяжело, батюшка, сами понимаете…. " , "Сведут меня в могилу его бесовские выходки, святой отец!… " , "Вразумите, перевоспитайте дитя…" , "Имя сменил, как только паспорт получил, можете представить наш ужас…"  Джон закрыл голову руками, пытаясь заглушить навязчивые мысли, однако точно понимал, что его предали. Этого он уже не забудет. Все та же картинка перед глазами, как захлопываются высокие ворота за идеальной, чистой, дорогущей машиной его родителей, а на плечо, звякая перстами, ложится тяжелая, жирная рука епископа, и он рокочет своим громким басом какую-то поучительную речь. Джон смахивает руку и старается отойти в сторону, но ее тяжесть не проходит. Его держат крепко, продолжают трясти и трясти. Он отмахивается, но безрезультатно. Громкий голос епископа становится все громче и в конце концов перерастает в звонкий подростковый.  Джон еле-еле открывает глаза, чтобы с недовольным стоном закрыть обратно и бормочет себе под нос.  — Отстань от меня, Лололошка!…  Все-таки иронично. У его соседа было тоже нелепое имя, что и у него, которое тот, однако, поменять не додумался. Да и внешне они были очень схожи… если подумать, мог ли у Джона быть потерянный брат? Нет, он точно знал, что нет, да и кто бы стал называть близнецов одинаковыми именами? Никто, даже самый неразумный человек…  — Джон! Вставай! Пожалуйста, у нас мало времени…  Почувствовав, что плечо сжали сильнее, Джон попытался вырваться и уже громче прикрикнул на своего "двойника". Тот, впрочем, не отступился и тряс его все отчаяннее, пока почему-то резко не отпустил. Прошло несколько секунд, прежде чем Джон понял причину. Его тело пронзил лютый холод, да такой, что на мгновение он потерял возможность дышать, а затем резко подскочил на кровати.  — Вы адекватные?! — злобно крикнул он, пытаясь протереть лицо от ледяной воды, но все было тщетно. Он промок насквозь.  Вместо ответа чья-та грубая рука стащила его с кровати и подняла на ноги. Сквозь пелену после недавнего пробуждения и шок, Джон смог различить грубый мужской голос, а затем какое-то жалкое лепетание от стоящего рядом Лололошки, после которого его грубо толкнули в объятия соседа. Тяжелые шаги вместе с оглушительным грохотом захлопнувшейся двери окончательно привели в сознание, однако отпустить Лололошку сразу Джон не смог себя заставить, пытаясь впитать чужое тепло. Ему было настолько холодно, что он позабыл о гордости. Впрочем, сосед быстро отстранился сам.  — Я же тебе говорил! — отчаянно воскликнул он. — Нам нельзя, нельзя опаздывать на утреннюю молитву. Отец накажет за непослушание, Джон, пошли..  — В гробу я видал вас всех и вашего отца. — огрызнулся тот в ответ. — Это же надо детей поднимать в пять утра и обливать ледяной водой! А если я заболею? А если умру? Ты подумал? Они подумали? Видимо, в этих словах скрывался какой-то триггер, потому что лицо соседа переменилось и стало похоже на непроницаемую маску. Только насыщенный цвет чистых голубых глаз выдавал прежнее беспокойство. — Если умрешь.. — холодно произнес Лололошка. — На то и воля Божья.  Джон в шоке уставился на соседа, а тот потянул его за рукав к выходу.  Тряхнув рукой, он сразу высвободился и хотел было что-то сказать, но уличный холод сковал все тело. На дворе начало декабря, а Джон весь насквозь мокрый щеголял до сих пор в своей одежде — белом костюме и оранжевом шарфе, наотрез отказавшись переодеваться в черные, бесформенные балахоны. Джон все еще надеялся на то, что это все какой-то странный прикол, и его не бросили. Скоро ему отдадут телефон, паспорт и знакомая машина увезет его домой, а он воспримет все как… новый опыт? И забудет, как страшный сон. А возможно, даже простит родителей…  *** Стоять в церкве на молитве в пять утра в мокрой одежде было тяжело. Однако еще тяжелее было запихнуть в себя порцию остывшей овсянки и кусок черствого хлеба, поэтому от того и другого Джон отказался, выпив только кружку воды, отдававшего горечью и машинным маслом. Впрочем, знай он, что после завтрака пойдет таскать тяжелые сосновые бревна вместе с такими же детьми, как он сам, непонятно как здесь очутившимися, то обязательно поел бы.  Не выдержав и часа, он присел на покрывшийся инеем пенёк. От холода Джон не чувствовал ни рук, ни ног. Он закрыл глаза и попытался осмыслить: куда же всё-таки его занесла судьба? Неужели он теперь должен будет работать за еду в нечеловеческих условиях и полной антисанитарии? Ради этого он учился всю свою недолгую жизнь? Впрочем, думать было некогда. Джон физически чувствовал косые, враждебные взгляды, которые кидали на него остальные сверстники. Ненавидят? Да и пусть. Вообще плевать..  — А ну-ка! По какому поводу расслабляемся, чертёнок? Джон стиснул зубы и с усилием открыл глаза. Перед ним стоял высокий, широкоплечий мужик с неопрятной щетиной. Из под воротника выглядывали наколки, а глаза были абсолютно пустые. Впрочем, одет он был теплее окружавших его подростков — видимо… воспитатель? Хотя, с нагайкой в руках и перекошенным от злобы лицом, больше походил на тюремного надзирателя.  — О, наша белая ворона! Если ты тут недавно, думаешь для тебя условия будут особенными? Встал! Живо!  Джон медленно поднял голову и прищурил глаза.  — Нет. Не хочу. — ответил он, тоном, не терпящим возражений. — Я не буду работать. Вы вернете мне паспорт и отвезете..    Воздух рассек свист нагайки, однако удар до Джона не долетел. Вовремя подоспевший Лололошка заслонил своего непутевого соседа. Удар пришелся на его правую щеку и рассек кожу в кровь, однако на случившееся мальчик никак не отреагировал и, выставив руки вперед, затараторил.  — Простите его пожалуйста! Он же.. бесноватый, ему дьявол мешает послушание выполнять, понимаете? Он больше так не будет.. извините..  Лололошка развернулся, закинул себе на плечо руку Джона и склонил голову перед "воспитателем", а Джон в свою очередь забыл все возражения и уставился на чужое лицо. Его заливала кровь, стекала по подбородку, шее, капала на черный, бесформенный балахон. Джон не знал, как реагировать на происходящее, но почувствовав степень чужой физической силы неосознанно облокотился на Лололошку, будто пытаясь защититься.  — Благословите.. — проговорил Лололошка, слегка толкая Джона и вынуждая его тоже склонить голову. Воспитатель же на это хмыкнул и махнул рукой над головами обоих подростков.  — Ступайте с глаз моих. И чтобы такого больше не повторялось!  Дважды повторять и не пришлось. Лололошка тут же оттащил Джона куда подальше и встряхнул.  — Работай. — бросил он приказным тоном.   — Многословностью ты не отличаешься. Зачем полез? Я тебя не просил, бестолочь.  Джон все еще не мог оторвать глаз от чужого лица. Он что, так это оставит?  — Где у вас тут медпункт? Надо обработать, чтобы не пошло воспаление. Пойдем!  Лололошка, впрочем, с места не сдвинулся, удивленно захлопал глазами, а затем вздохнул.  — Да простит тебя Господь. — мрачно произнес он.  — Не нуждаюсь! — недовольно бросил в ответ Джон, однако диалога с ним никто больше не продолжил.  Лололошка принялся таскать дрова в общую стопку и Джон был вынужден начать делать тоже самое, с каждым шагом превозмогая себя. Он выдержит. Он не будет слабее окружающих его сверстников.    *** К ночи сил не было никаких, однако сегодняшний день слишком красноречиво показал, что оставаться здесь — невозможно. Как бы Джону не хотелось выглядеть равным на фоне остальных здешних детей, но он был абсолютно неприспособлен к подобному образу жизни, поэтому после ужина, что назывался здесь "вечерней трапезой", отправился искать хоть кого-то поважнее кухарок и надзирателей. Все происходящее — дикость, ошибка. То, что никогда не должно было произойти.  Джон незаметно проскользнул мимо надзирателей, обходивших территорию, и внезапно на повороте врезался в епископа. Он видел его всего лишь раз в живую и множество раз за сутки в своих полуночных кошмарных обрывках, поэтому сразу же отскочил и замер в стороне.  — Дитя.. — тем временем в недоумении зарокотал епископ. — Изволь знать…  Беглый взгляд пробежался по Джону и священник недовольно поджал губы. — Кто благословил тебя на такие одеяния и освободил от вечерних молитв? После ужина мы всегда..  — Да-да! — некультурно перебил Джон, за что словил укоризненный взгляд. — Наслушался я уже молитв за день. Когда вы вернете мне документы и отправите домой? Я не хочу оставаться в этой дыре! — Оу.. Лололошка..  — Джон!  — Джон! — передразнил епископ. — Глупый ребенок! Ты болен и помыслы твои больны. Тебе здесь помогут.  — Большего бреда в жизни не слышал.. — пробормотал Джон. — Я атеист! Вера в бога, бесов и прочее — для идиотов. Мне нужно домой..  — Ох, вот как? Тогда почему твои родители оставили тебя здесь? Никому ты там дома не нужен.. — епископ заложил руки за спину и вздохнул, украдкой наблюдая за отразившимися эмоциями обиды и недоверия на лице подростка, а затем продолжил.  — Тише, дитя. Тише.. Дома тебя правда не ждут. Однако за подобные слова тебя ждёт кое-что иное, а именно …наказание. Отвечать надо за слова свои богохульные перед Господом!  Джон вскинул голову и скрестил руки на груди. Нет, он не даст себя в обиду. — Какое еще наказание, что вы несете! — Джон сделал шаг назад, не сводя взгляда с епископа, но как во сне на плечо легла рука священника. И, как во сне, попытки сопротивляться оказались бесполезны.